Когда на часах было уже 7:30 утра, Бэкхён встал с кровати и пошёл умываться. Из зеркала на него смотрел кто-то больше похожий на призрака. Бледная кожа, впалые щёки, тени, залёгшие под глазами, растрёпанные и даже, кажется, поблёкшие волосы — вот как он теперь выглядел, и этот вид вызывал только бесконечное отвращение. Бён не хотел на это смотреть, поэтому быстро почистил зубы, склонив голову над раковиной, плеснул холодной водой в лицо и быстро вышел из ванной, лишь бы больше не видеть себя.

Вернувшись в комнату, Бэкхён быстро натянул джинсы, которые скрыли свежие порезы, и надел толстовку, которая, очевидно, была на пару размеров больше, чем нужно, но отлично скрывала сильно похудевшую фигуру. Завтракать Бён не стал — не было аппетита, да и еда перестала приносить удовольствие, хотя раньше он с радостью нёсся в столовую, чтобы съесть что-нибудь вкусное.

Накинув куртку и взяв рюкзак, в который он бросил тетради и ручку, Бэкхён вышел из дома. Землю покрыло тонкое снежное одеяло — не даром снежинки летали за окном всю ночь. Радостные дети выбегали из подъездов, кричали, ловили языками и ладошками снежинки и напрочь игнорировали все слова родителей, которые просили вести себя спокойней.

Бэкхён вспомнил, как в прошлом году, когда выпал первый снег, Минхёк в первый раз поцеловал его. Сердце Бёна сжалось от того, насколько больно было осознавать, что всё это было просто иллюзией. Его любовь была просто бесполезной вещью, которую выкинули, наигравшись. Ком снова подступил к горлу, появилось дикое желание расчесать губы к чертям, чтобы не помнить, каково это — чувствовать чужие поцелуи. Лишь бы забыть приятное покалывание и разливающееся по телу ощущение тепла. Он любил Минхёка. Он так, чёрт возьми, любил его, что даже представил своим родителям.

До университета Бэкхён добрался быстро — когда он подходил к остановке, автобус уже подъезжал, а пробок, по чудесному стечению обстоятельств, не было. Он зашёл в большое и такое знакомое здание, которое встретило его шумом, и поспешно снял куртку — он уже успел вспотеть в ней, пока ехал в набитом людьми транспорте. Повесив её на руку, парень пошёл к лестнице, когда услышал:

— Эй, Бэкхён, подожди.

Он обернулся и увидел Чанёля, который шёл к нему с широкой улыбкой на лице. Бён бы улыбнулся в ответ, но не мог. Просто не получалось.

— Привет, — тихо поздоровался он, когда Пак подошёл ближе.

— Ну как, всё переписал?

Они поднимались вместе по лестнице, их плечи соприкасались и Бэкхён испытывал какое-то необъяснимое чувство вины за то, что не переписал конспект, не мог улыбаться, да и в принципе не заслуживал того, чтобы кто-то вроде Чанёля помогал ему.

— Нет, прости. Но я принёс тетрадь, дойдём до аудитории, и я тебе её отдам.

— Да ладно, не проблема, можешь вернуть позже.

Чанёль всё так же широко улыбался и что-то рассказывал Бэкхёну, когда они зашли в аудиторию и даже сели радом на последнем ряду, хотя Бён обычно сидел один — за последнюю пару месяцев с ним перестали общаться почти все, кого он считал друзьями или приятелями. Только Пак по какой-то необъяснимой причине старался уделять ему внимание.

Прозвенел звонок, преподаватель начал читать лекцию и Чанёль стал что-то активно записывать в тетради, когда Бэкхён просто отвернулся к окну и снова наблюдал за снежинками, которые продолжали падать.

— Красиво, правда? — спросил Пак, замечая, куда смотрит его одногруппник.

Чанёль внимательно смотрел на парня, сидящего рядом и безумно хотел понять, что же с ним происходит. Бэкхён погас, почти перестал говорить, ничего не ел и выглядел так, будто уже и вовсе не живой. Он знал, что это — сам сталкивался с депрессией, но абсолютно не знал, как помочь Бёну и что сделать, чтобы избавить его от страданий. Но ему этого очень хотелось, потому что было в этом парне что-то цепляющее.

— Правда, — тихо ответил Бэкхён, не отрывая взгляд от окна.