«Хорошая сегодня погода», — думает Акабане, слушая раздражающую уши детскую песенку. Трясь щекой о чужое плечо, согревая этим покрасневшую кожу, а затем, хихикая, когда Асано дергается, он прижимается еще ближе, устраиваясь поудобнее, чтобы понаблюдать за немногими посетителями этой части парка аттракционов. Дети удивленно пялятся завистливыми глазами, в которых неприкрыто желание мгновенно стать старше. Взрослые поначалу не понимают странности увиденного, а затем или морщат нос в отвращении, или безразлично отводят взгляд; некоторые просто смотрят, никак не проявляя свою реакцию. Акабане, чуть прищурившись, глазами улыбается им всем без разбора. На голове у него копна темных волос с парой круглых до смешного больших ушей, на носу маска, скрывающая нижнюю половину лица, так что его если и запомнят, то не узнают; по медвежьи обнимая Асано, он, сидя в довольно неудобной позе, из-за которой может упасть, едет на небольшом паровозике, бодро везущем вперед вагончики с пассажирами. Конечно, по большей части этот аттракцион предназначен для детей, так что они чрезмерно привлекают внимание. Внимание — то, что сейчас рыжему не достает, и потому он впитывает его в себя как губка, не разбирая причин проявления.

— Что теперь? — уныло выдавливает из себя Асано, когда они ступают на твердую землю. От стыда у него горят щеки, и он «храбро» маскирует причину тому холодом, кутаясь в шарф. Стараясь не смотреть в глаза возлюбленному, он опускает свои в землю, вызывая у Акабане желание простоять на месте часа так два, потому как пушистые кошачьи уши и платиновые волосы на Асано смотрятся потрясающе нелепо, одновременно с этим заставляя его выглядеть очень привлекательным. От прежней неестественности, которую тот проявлял вчера, не остается и следа. Это побуждает к поступку, на который вчера Акабане не решился.

— Колесо обозрения?

Хотел бы он предложить американские горки, однако так же весело, как на них должно быть, после его опыта катания на учителе, ему уже не будет, не говоря уже, что они лишатся маскировки, так что он не делает этого. В кабинке они садятся друг напротив друга, места в ней достаточно, чтобы ощутить, несмотря на то, что они одни, подобие отрешенности. На них некому смотреть, и потому они снимают смешные меры маскировки.

— Окуда вчера позвала меня на свидание, — без прикрас прямо произносит рыжий. Асано внимательно смотрит, однако не спешит проявлять чувства. — Скорее всего, я ей нравлюсь. Ты не против?

Конечно, умалчивая об уверенности во влюбленности, он не скрывает всего остального, а в особенности нежелания сделать девушке больно. Спрашивает же он лишь потому, что Асано, чтобы сохранять внешнюю картину своей успешности, изредка принимает признания, предварительно спросив у рыжего разрешения. Сейчас Акабане это не бесит так, как раньше, однако он относится к этому с таким же негативом, пускай Асано всегда просит за это прощения, низко склоняя перед ним голову. Теперь наступает его собственный черед, и рыжему становится неуютно от своей просьбы.

— Один раз? Если это Окуда-сан, то я не против. Но только один раз.

Сказанное необычно, так что Акабане в удивлении приподнимает брови. Как тот, кто в их отношениях чаще проявляет ревность, он отнюдь не обрадован, ведь эмоции рассудительного Асано сейчас нелогичны более чем полностью. У президента еть абсолютное доказательство незаинтересованности возлюбленного этой девушкой и, совсем как он сам, у которого, правда, в такие моменты имелись доводы для сомнений, все еще не спокоен. Зацикленность — признак неуверенности в своем совершенстве, что говорит гораздо больше о вчерашних обусловленных расставанием чрезмерных действиях, нежели странная реакция Асано на физический контакт. Окуда покидает его мысли целиком и полностью, и Акабане обеспокоенно изучает возлюбленного знающим взглядом. Мелкие изменения друг в друге, если постараться, остаются незамеченными. Рыжий замечает одно из них сразу, как только пересаживается на место рядом с Асано и кладет ему руку на талию — тому неудобно.

Сам отличник не осознает, что в глазах, вопреки его собственному желанию, не имеющее возможности скрыться за похотью, кроется неуверенность. Акабане едва сохраняет лицо неизменным, ведь причина таким глазам — он сам. Вчерашний Асано, запечатленный в розовом смешном фартуке, тот Асано, что притворно злится и искренне волнуется за свой нелепый вид, разбивается вдребезги. Это — тот самый момент — понимает рыжий. Еще чуть-чуть, и в их жизни произойдет какой-то перелом, похожий на совершенное им убийство. Как это предотвратить он не знает и, все-таки видя, куда приведет его продолжение желания близости, не останавливается.

— Почему только один раз? — его губы говорят одно, а он имеет в виду другое, что отличник не может распознать в его ставшем излишне эмоциональном взгляде. Акабане ведет себя так, будто и правда всерьез обеспокоен разрешением на свидание с Окудой. — Окуда — мой хороший друг и твой заместитель. Она как минимум заслужила хорошего обращения.

Рыжий медленно, почти что скрупулезно, ощупывает отличника плавными поглаживаниями поверх одежды, распаляя и его, и себя, притворяясь, что очень «раздосадован» проявленной ревностью. Когда он касается предплечья, а затем ведет руку выше, Асано ежится и тут же тянется к его губам, чтобы замять реакцию. Акабане не сопротивляется и любуется чужими глазами вблизи. «Шея, значит?..» Найденный на поверхности эмоций возлюбленного замок кажется крепким, а ключ от него - потерянным. Акабане вновь задается вопросом, который волнует его сейчас гораздо больше, чем во все прежние разы: «Почему я никак не могу назвать его по имени?»

Из кабинки они выходят во вполне приличном виде, не считая глупых париков, только румянец все не сходит со щек, что простительно, потому как погода дарит покраснение всем без разбору. Ни разу так и не взглянувшие на открывающийся с высоты вид, покупать билеты на колесо второй раз они не спешат. Акабане берет возлюбленного за руку и тянет к палатке с горячей едой. «Я хочу съесть осьминога», — говорит он, а затем, получив коробку с шариками, не дожидаясь, пока те остынут, сует один в рот. Обжигающее до слез горячее тесто вызывает ностальгию. Асано выговаривает ему за детское поведение, но рыжий только смеется, смахивая с ресниц влагу.

— …Карума-кун?

Оклик наконец-то достигает его ушей, и рыжий поднимает взгляд с тротуарной плитки на стоящую перед ним девушку. Косички и очки при ней, а вот от формы она избавилась, сменив ее на милое, очень подходящее для свидания платье, пускай и скрытое большей частью пальто. На комплимент Окуда зарделась и потупила взгляд, давая усомниться в собственных глазах: как Акабане мог не замечать этого все это время? «Так же, как я не вижу, что творится в голове у Асано», — едко колет внутренний голос сердце. В наступившие следующие выходные он не может похвастаться прогрессом в поиске ключа для замка Асано. Вместо этого рыжий ежедневно делит с ним футон не только ради разделения тепла, и внешне это его вполне устраивает. В конце концов, в такие моменты возлюбленный честен в своих чувствах. Только вот эта честность не способна помочь Акабане обмануться, и хандра скорого расставания из-за разных путей накатывает на него все чаще и чаще. Акабане боится признать, что на самом деле является жалким трусом. Отличник этого не замечает, потому что рыжий любит вести себя импульсивнее в преддверии смены сезона, а вот Окуда, плохо знакомая с его домашними привычками — да. В торговом центре их окружает множество людей, так что она становится более уверенной в разговоре и наконец-то интересуется, все ли в порядке.

— У тебя все-таки были какие-то дела на сегодня? — спрашивает она, когда Акабане просто отмахивается от беспокойства. Когда Окуда предложила составить ей компанию, он сомневался, и теперь это не дает той покоя, что возвращает рыжего к тому, чем он сейчас должен заниматься.

— Прости, мысли заняты были другим. Я весь в твоем распоряжении!

Последнее восклицание действует на Окуду одухотворяюще, и она решительно ведет его в ближайший магазин одежды. Официально это поход за канцтоварами и прочими нуждами для студсовета, такими как новый принтер, однако Акабане не возражает. Именно за этим он и здесь — прощупать глубину влюбленности. В книжном они задерживаются дольше, чем следует, и, пока рыжий обходит полки с начинающей становиться внушительной стопкой, он замечает, что девушка, попеременно заглядывая в список, добавляет к покупкам пару книг, не несущих в себе знаний, что пригодятся в обучении. Окуда платит за художественную литературу из своего кармана и просит под нее отдельный пакет. Акабане становится любопытно.

— Это исторические романы. После рассказов Ирины-сенсей стало не хватать чего-то… — она замолкает, не зная как передать словами так, чтобы тот правильно ее понял. — ...Экспрессивного. Она недавно посоветовала почитать.

Предположить содержание таких книг, пусть и с приставкой «исторические», знающему «Бич-сенсей» труда не составляло. Правда, Акабане было любопытнее общение учительницы с бывшей ученицей, и обращение одноклассницы к старшей все еще как к учителю. А не Елавич ли послужила причиной смелым действиям Окуды?

— Ты поддерживаешь с ней связь?

— Да. Раз в пару месяцев мы собираемся с девочками из «Е» в групповом чате и делимся новостями. Ирина-сенсей всем руководит. То, что она предложила мне прочитать в этот раз, как мне кажется, заинтересует и тебя, Карума-кун.

— Хо-о, и о чем же эта книга? — решает подыграть Акабане, внутренне уверенный, что на самом деле восторженность одноклассницы просто преувеличена впечатлением. «Руководство» Елавич он милосердно опускает ради сохранения хорошего настроения Окуды.

— О семнадцатилетней аристократке-француженке, вознамерившейся сместить с престола короля.

Акабане усмехается такому схожему с сюжетами современной манги описанию. Замечая это, Окуда пытается закрыть свой промах, поясняя, что на первом месте у героини стоит принцип добиваться своего во чтобы то ни стало, и отвечать на отказ признания своей исключительности местью, из-за чего той приходится придумывать всевозможные каверзные планы ради того, чтобы остаться при дворе. Знала Окуда об этом довольно много, хотя, по ее словам, еще не читала, и рыжий оценил ее попытки защитить кажущуюся сомнительной литературу, но когда она начала говорить о любви с первого взгляда… Чем все это отличалось от современных историй? Разве что они не происходили на самом деле.

— Это все-таки не мое. Интриги интригами, но со стороны это выглядит смешно.

То были лицемерные слова, учитывая, что он сам ничуть не лучше героини.

Время - пятнадцать минут до звонка будильника. В это время он всегда спит, но не сегодня. Сегодня понедельник — очередная череда рутины, от которой его тошнит, и которая нужна ему как наркотик. Акабане просыпается раньше по неизвестной ему причине и несколько секунд оценивает состояние своего тела. Результат оказывается таким, что сонным он себя не ощущает, напротив, предпочтя бы пробежать пару-тройку километров. Этому есть хорошая замена, не требующая выхода из комнаты.

— Асано...

Он шепчет на ухо возлюбленному непристойности, обнимая того через одеяло. Тот нехотя, но просыпается — он-то в отличие от рыжего всю ночь провел за ноутбуком —, что-то бормочет, и вполсилы пытается отпихнуть назойливые приставания. Акабане неуемен. На то, чтобы растолкать и привести Асано в нужное состояние, у него уходит минут десять. Когда возлюбленный целиком и полностью согласен и готов, рыжий медлит, забавляясь над красным от жажды лицом, пытаясь запечатлеть этот образ в голове настолько крепко, чтобы не забыть этого никогда, чего этот самый образ не оценивает и со словами о том, что сделает все сам, принимается его спихивать.

— Куда это ты собрался?

Улыбаясь от уха до уха, Акабане наваливается сверху и, перехватывая руку, аккуратно поворачивает Асано за предплечье, заставляя лечь на живот. Возмутиться позой — отличник считает ее унизительной — некогда — рыжий входит, выкидывая из их голов абсолютно все мысли. Возбужденный Асано чуть подается назад, пытаясь встать удобнее, и кладет голову на подушку, издавая тихий стон. Таким послушным возлюбленный вызывает в сознании Акабане привычный припадок эйфории: Асано Гакушу, сын председателя, мечта любой старшеклассницы, гордость и радость школы, безукоризненный пример правильной морали, сейчас, разрушая свой идеальный образ, дрожит от каждого движения его бедер, стараясь смотреть ему в глаза снизу-вверх похотливым затуманенным взглядом. Восхитительнее этого только то, что Асано не задумывается, показывая эту свою сторону именно ему. Только его возлюбленному дозволено видеть, как мелко дышит Асано, урывками вдыхая воздух, возвращая его тихими стонами.

— Карума…

Сердце Акабане ускоряет ритм, стоит услышать свое имя. Грудь мгновенно заполняет сладко-горькая патока эмоций, перекрывающая удовольствие от секса. Асано, прекрасно зная, как возлюбленный отреагирует, изображает подобие усмешки и изворачивается телом, используя как опору только один бок, свободной рукой тянясь назад к возлюбленному. Рыжий действует инстинктивно, хватая за кисть, и дергает на себя, опрокидывая Асано обратно на живот. Чувственный взгляд почти лишает Акабане намерений, и он спешит совершить то, о чем, скорее всего, очень пожалеет: нависает над отличником, несколько меняя позу, а затем продолжает двигаться, склоняясь над прикрытым волосами затылком, упирается в него губами, оставляя несколько поцелуев, а затем касается щекой шеи. Ответом становится приглушенный подушкой стон. Долго оставаться в таком положении у рыжего не выходит, и ему приходится отстраниться, чтобы отличник смог поднять лицо с подушки и вновь начать дышать. Асано сверлит его недовольными страстно блестящими глазами; слова, выходящие из его рта, не несут в себе ничего хорошего, и рыжий не слушает, сосредотачиваясь на самом голосе, впитывая в сознание пару капель на лбу и влажные губы.

— Доброе утро! — раздается с соседнего балкона, и Акабане удивленно переводит взгляд с пейзажа пустой улицы, поворачивая голову в сторону незнакомки стоящей по его правую руку. — Ты, наверное, Асано-кун? — восклицает женщина в фартуке, скрывающем другую ее одежду почти целиком, и рыжий припоминает в ней соседку по квартире.

— Доброе утро, Мино-сан, — кивает он ей, а затем подавляет желание зевнуть — следствие привитого ему Асано уважения старшим.

— Ты сегодня тоже решил устроить уборку? — продолжает соседка и, получая кивок, вновь задает вопрос. — Разве ты не должен быть в школе?

— Должен, но квартира сама себя в порядок не приведет.

Акабане не пытается шутить, но женщина смеется. На самом деле ситуация и впрямь смешна, да только если знать ее целиком, а не тем обрубком, что удостоена Мино. Вернувший способность трезво мыслить Асано, перво-наперво проверяет будильник, затем замечает устроенный беспорядок и, мгновенно оценивая, приказывает возлюбленному остаться дома, пока сам он быстро собирается и принимает душ. Акабане, занимаясь по дому только готовкой и стиркой из-за запрета прикасаться ко всему другому, слушает его наставления по телефону, пока он добирается до школы, более чем внимательно, еще помня самую первую свою попытку уборки. Она должна была стать безобидной шуткой, однако же, кто знал, что смешивая средства очистки, можно едва не поджечь квартиру? Акабане читал предупреждения, однако же, решил, что вполне способен справиться со всем… Квартира тогда, к счастью, мало пострадала.

Утро по сравнению со всей остальной зимой довольно теплое, так что, решая вывесить испачканный футон на улицу, сначала нежелательное знакомство с соседкой, как потом он понимает, оказывается неизбежным. Асано женщина знает более чем хорошо, так что доброжелательно относится и к его «брату». Она не так хорошо разбирается в людях, чтобы уловить за отчасти похожей внешностью разные характеры.

Мино бескорыстно предлагает свою помощь, и Акабане соглашается, предпочитая не рисковать, доверившись профессионалу в этом деле. В конце концов, она уже не первый раз попадает в эту квартиру по приглашению, просто Асано всегда устраивает все так, чтобы она и возлюбленный не пересекались. Заканчивают они парой часов до полудня, и Мино, весьма смышленая в хозяйственных делах, смекает, что может за счет соседа сделать непосильную ей работу. Деваться Акабане некуда, и, после того как они прибираются в квартире «братьев», он принимает титул почетного «передвигателя» мебели, за что в последствии женщина благодарит его обедом, а затем и некоторыми продуктами на ужин, в магазин за которыми они идут вдвоем. Будто окунувшись в далекое детство, рыжий проводит весь день, вспоминая возлюбленного без боли на душе, как близкого человека, который всегда рядом, прямо как рано ушедший из жизни муж Мино, воспоминаниями о котором женщина делится без сожаления прожитых лет.

Асано возвращается домой раньше, чем он ожидает, и отличник застает того на кухне в его же подаренном фартуке с надписью «любимая женушка» за готовкой. Нелепый вид не вызывает у Асано даже слабой улыбки, и Акабане переполняет противное склизкое предчувствие, что что-то произошло.

— Нам надо поговорить, — произносит Асано и, даже не удосуживаясь снять верхнюю одежду, проходит в кухню и обнимает его. Куртка холодная, и Акабане невольно дрожит.