Серебро на чужой шее смотрится зловеще правильно — мягкий свет свечей позволяет выхватить только остроты в форме Магды. Цепь — принадлежность к небу. Перстень — сила созидания. Серп — воцарение разрушения. Ее белый пиджак пока что безупречно чист, и в общей темноте зала Магда выглядит как вызов. Как опасность. Как плод познания.

Факра любит ее огненную холодность, отстраненность в улыбке, неукротимое древнее зло в оскалах.

Воздух окутывает цветочный запах — Аят бесшумно появляется рядом, протягивая кубок с клубящимся коктейлем херувимов. Ее тяжело разглядеть в полутьме, но можно угадать ее вымученное выражение лица по уставшему вздоху.

— Это какая-то новая пытка перед Судом. Я готова стать демонессой, лишь бы не терпеть небесное высокомерие.

— Зато они вкусно кормят.

— Это расточительство, — недовольно шипит она, и от нее веет могильным холодом. — Травить тех, кто провинился, через званые ужины — отвратительная идея. Нам не нужна гуманность, мы не люди. Это ожидание омерзительно.

— Говоришь, как человек. Перестань переживать, ты же не нарушаешь баланс. Что бы ты здесь ни выпила, останешься жива.

— Зато ты его нарушаешь. Факра, я ей не доверяю. Не подходи к ней.

— Я тоже ей не доверяю, — коктейль обжигающе холоден, как и все небесное. Факра легко привязалась к этому ощущению, и уходить от него ей не хотелось.

Серебро Магды сверкает, как сталь серпа — смертоносный и зловещий, как ее подарки — кулоны, оплаченные коктейли, новые места, поцелуи. Она чуть выпрямляется, улыбается шире, показывая зубы, но смотрит на собеседника-бога, и Факра расцветает усмешкой. Заметила.

— Любовь с богиней, начинающаяся под землей — плохая идея.

— Надеюсь, ты не повторишь моих ошибок.

Аят нервно хихикает. Ее юбка шуршит, когда она запускает руку в карман. Она дергает щекой.

— Стоила ли она всего этого?

— Да, — просто говорит Факра.

Любовь к Магде стоит всего, потому что в ней есть мир, в ней есть темнота между лучами звезд. Факра помнит каждую их встречу, что на земле:

Цветы вишни освещает одинокий фонарь, и Магда хмурится, проводя большим пальцем по собственным губам.

— Как же ты любишь пить острое.

— Тебе не нравится?

— Просто не пробовала. Я же начинающая богиня, ты, возможно, древнее меня, — задорная улыбка, лукавее, чем у дьяволов. За ней чувствуется знающая древность, которую Факра может достичь только через века, но которую Магда впитала за первые десятки лет.

Это завораживает — живая улыбка и небьющееся сердце, занятость при благородной ленивости, подарки — светлые и холодные, дышащие истиной, которую Факра никогда не постигнет.

Что под ней — бар, это всегда тот бар.

Что на небе. Ледяном в своем безразличии. С небьющимися сердцами.

Влюбиться в Магду было удивительно легко и просто — будто бы в любви к богине нет ничего опасного, будто бы баланс не трещал от напряжения, когда они танцевали на глазах у всех изгнанных и ушедших, будто бы Факра всегда желала риска.

Аят рядом скептически хмыкает, и Факра замечает, что та снова жует дольку лимона, сверля взглядом кого-то в толпе божеств.

— Не вздумай проклинать их, — шепчет Факра, но без должной твердости.

— Я не проклинаю, я возвращаю заклинание, которым они меня наградили в прошлый раз. Не знаю, как ты собираешься общаться с теми, кто дружит с твоей нареченной.

В ее планах: продолжать смеяться над ними так же, как она смеется над Магдой — осколки расстояния и холода, журчание язвительности. В планах мироздания: пустить ее кровь в этой полутьме на замечательный ковер глубокого синего цвета, на котором очень красиво смотрелась бы светлая фигура Магды, с ее ярким, ослепительно белым костюмом, чистейшим серебром и клыкастыми улыбками. Магда хорошо смотрится на темно-зеленой простыни, у стены из темного дерева, на фоне огненных маков. Факра поднимает глаза и сталкивается с ней взглядом — и, о, боже, она скалится, как скалятся звери.

Магда делает шаг к ней.

Аят касается пальцами в лимонном соке ее запястья, чертит знак защиты и говорит:

— Они прокляли мои крылья в прошлом веке, и я десятилетиями спускалась к людям пешком. Если ты сегодня умрешь, то умрешь в агонии.

— Это ты меня так подбадриваешь?

— Нет, прощаюсь. Агония тебе, видимо, по душе.

Присутствие Аят исчезает, и его заменяет дыхание снега — Магда горячими пальцами скользит по ее руке, отбирая кубок.

— Острый? — в ее голосе — мягкая улыбка.

— Нет, тебе в самый раз.

Магда щурит глаза в улыбке и отпивает. Выдыхает голубой пар ей в лицо. Факра думает, что тут должен быть яд, что такие, как они, умирают, и умирают в агонии, но рука Магды — светлая кожа, сильные мышцы под ней, которые так часто держали ее за талию — тянется к ее, переплетает пальцы.

— Знаешь, чем твой любимый ад так плох? — в голосе — предсмертные смешки.

— М-м-м? — тянет Факра, поддаваясь вперед, забирая выбившуюся прядь за ухо.

— В нем слишком громко, и возмущенные крики не слышны.

И ее губы — на губах Факры.

Небо сотрясается звоном кубков, треском стекла, и последнее, что Факра запомнит — как под ее руками бился пульс на шее богини.

Эта любовь была той агонией, о которой она мечтала.