Первый учебный день в старшей школе.
На улице дождь из розовых лепестков. Гомон спешащих домой учеников. Акабане несколько непривычно вновь провести весь день в главном здании не из-за экзаменов, но ничего особенного, к этому можно привыкнуть. Не забыть прошлый год, а просто принять наступление нового. Повзрослев. Так надо.
— Акабане-кун.
Оклик заставляет его повернуться. Нет, это делает позвавший голос. Будь этот человек учителем, Акабане сделал бы вид, что не заметил.
— Асано-кун? Ты что-то хотел?
— Пойдем вместе домой?
— Конечно!
В потоке школьников их радушный разговор выглядит искренним. Акабане даже мило улыбается, чтобы подыграть. По привычке, не специально, ведь за сегодня они с Асано вполне сносно замечают друг друга на уровне обычных одноклассников. В обновленной школе их почти никто не знает, и их уход вместе остается никем не замеченным. По дороге они не разговаривают, но тишина не угнетает, напротив, задавая странное настроение, от которого у Акабане сосет под ложечкой. Такого в обществе прежних одноклассниках он ни разу за собой не помнит.
— Асано-кун, — произносит Акабане спустя несколько минут, когда они ступают в проулок, который разделит их путь домой надвое. Меж домов совсем пусто, исключая старушку с собакой. Откуда-то из домов слышится детский смех. — Не хочешь заглянуть ко мне в гости?
— Конечно, — продолжает ломать комедию Асано, и Акабане не сдерживается и все-таки испускает смешок. Тихий, но слышный. Асано останавливается и смотрит, приподняв брови. — Я сказал что-то смешное?
— Очень! — Акабане издает еще один смешок, дергая плечами. Поправляет скатившиеся лямки сумки и сокращает расстояние в шаг настолько, что прекрасно видит в чужих глазах свое лукавое выражение. — Я мог бы сделать предположение, что тебе одиноко без своих миньонов, но раз уж в том году мы вроде как подружились, не скажу этого и спрошу прямо. Чего ты хочешь?
— Подружиться.
— М? — Будь он прежним собой, он бы для начала рассмеялся. Вместо этого Акабане моргает, чувствуя себя заинтригованным и переспрашивает. — Я же уже все об учителе рассказал. Или ты серьезно хочешь восстановить свой клуб «виртуозов» и приглашаешь? Или же…
— Или же, Акабане.
Такое обращение отрезвляет сильнее недосказанного.
— Тогда беру свои слова с приглашением назад и возвращаю.
— Я серьезно.
Акабане это знает, но не показывает.
— Я тоже. — Он кладет руку на грудь и с выражением произносит, — нижайше прошу соблаговолить посетить мой недостойный дом, Асано-сама.
— Буду рад оказать тебе эту честь, — Асано отвечает тем же тоном, ничуть не задетый. Они умолкают, предпочтя поиграть в гляделки — мимо проходит старушка, не обращая на них никакого внимания, в отличие от ее несколько раз гавкнувшей собаки. Усмехнувшись, Акабане двигает плечом в сторону дома и, считая это недостаточным, кивает еще и головой. Идя вперед первым, Асано он не ждет, тем более что тут же слышит за собой шаги. Асано, как ни странно, не нагоняет сразу, а держится на пару метров позади. Значения этому Акабане не придает. Точнее, делает вид.
— Акабане-кун. — Останавливаясь, он оборачивается. В его глазах Асано читает немой вопрос — ведь уже со всем разобрались. — А сколько ты собирался ходить и притворяться, если бы я сегодня не позвал тебя пойти домой вместе?
— Притворяться? — удивление искреннее, вплоть до исчезновения в глазах задора. — Как?
— Ты же выбрал эту школу не из-за учебной программы?
Акабане слышит не вопрос, но утверждение. Где-то в подсознании понимает, что его раскусили, однако внешне продолжает играть, теперь уже фальшивя напропалую.
— Ради того, чтобы каждый день наслаждаться отчаянием одноклассников.
Асано кивает и вздыхает.
— И? Это не все.
— Если ты и сам знаешь, зачем спрашиваешь?
— Хочу услышать это от тебя.
— Не дождешься.
— Хорошо. — Асано опять вздыхает и Акабане кажется, что как только введут налог на воздух, кое-кому будут приходить огромные счета. — Тогда скажу я. Я в тебе заинтересован.
— Звучит так, будто ты собираешься провести надо мной эксперимент, — не думая комментирует Акабане. В голове у него практически пусто. — Неужели нельзя сказать нормально?
— Теперь ты придираешься.
— А то как же. Отвратительное признание, учитывая, как часто ты их слышишь.
Асано вздыхает. В третий раз. И хмурится. Тут Акабане понимает, что перегнул, и уже было собирается почти что извиниться.
— Ты мне нравишься. Не как друг. — Кисло улыбаясь, он складывает руки на груди. Сумка скатывается с плеча и так и остается висеть. — Я долго думал над этим на каникулах. Сравнивал тебя с девушками, с которыми раньше встречался и…
— Хватит-хватит! Я согласен — ты прав — у нас все взаимно. Только замолчи. — Акабане даже машет рукой, будто отгоняя неприятный воздух, и вновь близко подходит. Руку не упускает, грозит указательным пальцем, нарочито выговаривает. — Не хочу слушать про твоих бывших. Особенно не смей их со мной сравнивать. Даже представить страшно этих твоих наивных дурочек, которые повелись на твое симпатичное личико. Из-за того, что ты успел наболтать, я уже слышу их крики, когда они разбегались от твоего занудства.
— Обычно ты лучше шутишь. Или ты так смущаешься?
— Не занудства, — тут же находится Акабане, — все из-за того, что я тебя обставил.
— Это было всего лишь один раз!
— Зато какой! — Обрадованный, что теперь не он один взволнован, Акабане смешливо повторяет, — второе место!
— Я могу остаться на ужин?
Вопрос внезапный. Акабане отвечает «Да» не думая.
— Тогда зайдем в магазин. У меня появилось сильное желание приготовить тебе ужин.
— Я буду смотреть тебе через плечо и не дам себя отравить, так что ты только потратишь деньги зря.
— Другого я от тебя не жду.
Последний раз, четвертый, Асано вздыхает притворно, поправляет сумку и идет вперед, так же притворно случайно толкая Акабане в плечо. В глаза друг другу они после этого не смотрят, хотя расстояние меж ними едва позволяет не касаться руками. Они разговаривают об ингредиентах, завтрашнем дне, новом классном руководителе и пользе овощей. Новая непринужденность Акабане устраивает сразу. Что же касается мыслей об этом Асано… Чувство, от которого у Акабане сосет под ложечкой, предупреждает: стоит лишь проверить и посмотреть, как напускное спокойствие слетит и придется искренне краснеть.