Все начиналось странно. Такие вещи никогда не снисходят на тебя осознанием неожиданно, не обрушиваются в секунду, когда не ждешь.
Любовь — нагнетающее чувство. Оно нарастает, зиждется, гремит в ушах с каждым вздохом сильнее, и в какой-то момент все, что яростно отрицалось ранее, уводилось в другую сторону, становится на свои места. Все, как оно было, все, как оно есть, все, как оно будет; без исключений.
Нельзя сказать, в какой момент у Роя стало болеть сердце, в какой момент при виде Эдварда он начал терять слова и мысли. В какой момент он потерял себя. Ничего подобного. Это состояние — томного отрицаемого ужаса — он помнил еще с тех пор, как увидел Эдварда, разбитого, сломленного, на земле перед Шрамом, и уже тогда оно не было откровением. Скорее, привычной ноющей раной, которую проносишь сквозь годы и глушишь-глушишь обезболивающим в отчетливом понимании, что это бессмысленно.
Глупо.
Рой еще раз оглядел списки гражданских, допущенных на слушание, ничего не видя, в общем-то. Он сейчас не разбирал и своих подсказок, которые писал неделю назад огромными жирными буквами, считая это достаточной превентивной мерой.
Теперь же, когда счет пошел на минуты, все, что он хотел услышать, Лиза уже прочитала ему.
Он отметил в мыслях — упомянуть то, что на посещение слушания о возвращении Ишвары ишваритам, все ишвариты получили отказ. С этого даже можно было начинать, честно говоря, потому что такого промаха от штаба Рой не ожидал. Конечно, еще много вопросов вызывал состав заседающих. Армстронг перед этим вроде как забыли пригласить, но Рой позаботился об этом, за неделю оповестив ее о возможном переносе даты — так-то слушание должно было состояться через три дня.
Выпустив лист из рук, Рой позволил себе сжать руки в кулаки и крепко зажмуриться.
Эдвард был тут.
То есть Рой знал, что он придет на слушание, Уинри сказала об этом, но запросив списки за час до слушания, он не ожидал увидеть, что Эдвард уже отметился в контрольно-пропускном пункте.
Не ожидал услышать, если говорить точнее.
— Майор, я слабый человек.
— Неужели? — рядом послышался голос Лизы. — Странно слышать от вас такое, сэр.
— Можете занести эту дату в календарь.
— Я уже занесла в календарь другую дату, сэр. Когда вы пьяный по телефону объясняли мне, почему отпустили Эдварда.
— Благодарю, майор. Вы совершенно не щадите меня.
Лиза промолчала, мазнула синим перед глазами Роя, стукнув тихонько чашкой о стол.
— Выпейте, сэр.
Рой осторожно выставил руку перед собой, едва-едва касаясь горячей чашки, провел по гладкому боку до ручки.
— Там не только кофе, верно?
— Вы весьма наблюдательны, сэр.
Рой слабо улыбнулся.
— Еще слишком рано для таких шуток, майор.
Хотя. Не совсем слишком, и не очень рано, но. Но за кофе с ликером он готов был простить ей что угодно. Интересно, откуда она ликер взяла? Неужели принесла с собой?
— Прошу прощения, — сказала Лиза самым серьезным тоном. Возможно, не стоило так. Он сам всего полчаса назад вполне искренне шутил о том, что любовь слепа, рассказывая — скорее ноя — о том, что чувства — это всегда сложно, непонятно, но в то же время легко и предельно ясно.
— Все в порядке, майор.
Или не в порядке.
Лиза буквально пару минут спустя скучающим тоном сообщила о том, что Роя ждет Эдвард в соседнем офисе. Прямо вот сейчас. Уже минут пятнадцать как.
Пока Рой кашлял и хрипел, подавившись кофе, он судорожно пытался понять, почему это происходило с ним каждый раз. И на чьей стороне все-таки была Лиза. Судя по последним событиям — явно не на его.
— Почему ты сразу не предупредила?
— Сэр, вы прошли мимо него, даже не заметив.
Рой молчал пару болезненных, неловких секунд, пытаясь осознать сказанное. Он прошел. Мимо. Эдварда. Даже не заметил. И никто ему не намекнул ни словом, ни жестом, который Рой мог бы еще разглядеть, если такие еще были в идеале.
Просто катастрофа.
Рой незамедлительно озвучил свои мысли по этому поводу, и Лиза, кажется, усмехнулась.
— Он просто решил, что вы «заносчивый говнюк», конец цитаты. Я также сказала ему, что вы немного заняты предстоящим слушанием, а потому столь сосредоточенны на своих мыслях.
— Мне нужно повысить вам зарплату, майор.
Почему Рой еще этого не сделал, было бесконечной загадкой. Надо будет попросить Лизу составить заявлние.
— Это дельная мысль, сэр.
Рой сглотнул шумно.
— Да… майор?
— Да, сэр?
— Я же не ослышался, вы сказали, что он все еще сидит и ждет?
Будь Рой сейчас на месте Лизы, он бы посмотрел на себя с жалостью, с усталой обреченностью человека, который наблюдал за чужими бесплодными метаниями несколько лет. Может быть, она так и смотрела сейчас.
Лиза молча вышла, позвала Эдварда — даже не потрудилась прикрыть дверь, а потом все стихло, разразившись лишь на пару секунд звуком шагов.
Эдвард сел, огромным золотым пятном на темное пятно дивана, и продолжил хранить трепетную неуклюжую тишину, явно ожидая от Роя… объяснений? Неловких извинений? Что из этого в данный момент хоть сколько-нибудь помогло Рою чувствовать себя не так отвратительно.
Он так устал. Так устал.
— Прости. Я не заметил тебя, когда пришел.
И это не было очередной шуткой, намеком на невысокий рост Эдварда. Рой знал, помнил о том, что Эдвард сейчас отнюдь не коротышка. Он был высоким. И безбожно непозволительно красивым.
— Да я уже понял. Ты сегодня вообще спал?
— Конечно, — конечно, нет. Он полночи провел на кресле в обнимкеу с бутылкой, которую так и не решился открыть, не поступившись со своей совестью; а в шесть утра Рой начал гипнотизировать телефон, в уме повторяя номер Лизы; невероятно плодотворная ночь. — Что, так плохо выгляжу?
— Нормально выглядишь, — Эдвард подошел ближе, в ярком свете утреннего солнца — золотой. Рою пришлось задрать голову. — Просто немного… устало. Заебался будто.
— Это самое точное определение моего нынешнего состояния, Эдвард. Сегодня я планирую завершить этот полугодовой тур по собраниям, встречам и слушаниям, а потом — уединиться с бутылкой виски у себя дома. Я уже выписал себе выходные на ближайшие два дня.
Но Рой готов был передумать в любой момент. Он вполне мог уединиться с Эдвардом, даже если при этом бутылка виски не станет приятным аперитивом для их выходных.
— Ты неоригинальный, генерал. Ну, и Хавок уже планирует совместный поход в бар сегодня вечером. Все приглашены. А твое присутствие там, как он сам говорит, даже не обсуждается.
— Я поражен смелостью старшего лейтенанта.
Зашелестели отодвинутые в сторону бумаги — Эдвард присел на край стола, и Роя от волнения обдало жаром.
— А я поражен тем, что ты в такой день хочешь подальше съебаться от людей, без которых у тебя ничего не выгорело бы.
— Пытаешься пристыдить меня?
Эдвард взодхнул, удрученно, горько.
— Нет. Я не… Просто я тоже пошел бы туда. Если бы ты.
Если бы Рой.
— А если бы я позвал тебя составить компанию мне и моей бутылке?
Рой, подверженный приступам тщеславия, знающий о привязанности Эдварда, его чувствах, ни на что, кроме согласия не рассчитывал. Он не позволял себе ни единой мысли о том, что Эдвард может отказаться. Это попросту убило бы его, растоптало бы, разрушило бы.
Ответ прозвучал мгновенно.
— Я бы пошел.
Рой улыбнулся, ярко и по-дурацки влюбленно; выдохнул нервно и осторожно вытянул руку вперед. Дотронулся до плеча Эдварда, провел вниз, до локтя, погладив его кончиками пальцев, еще ниже — до запястья, обхватив нежно и мягко. Ладонь едва заметно подрагивала — Рой склонился, закрыв глаза, и поцеловал. Погладил губами костяшки, обмирая в душе, и отстранился.
— Ты придешь? — спросил он почему-то шепотом.
— Конечно. Придурок. Долбоеб.
Голос Эдварда звучал странно, сдавленно, и Рой, не смущаясь дрожи в своей руке, не выпускал его, слепо смотрел вверх на неразличимые очертания прекрасного лица.
— Мы расстроим Хавока?
— Не особо, — Рой помотал головой. Как же трудно было подбирать правильные слова, вообще говорить — хотелось схватить Эдварда сильно-сильно, осторожно и целовать судорожно, взахлеб. Не лучшее решение перед грядущим слушанием. — Я думаю, майор Хоукай поможет нам образумить его.
Эдвард фыркнул тихо, наверняка разулыбался, чудесный невероятный Эдвард. Он подсел ближе, ткнулся коленом в плечо Роя.
— Сейчас ты будешь повторять свою невъебенную речь?
— Откуда ты знаешь, что она, как ты выразился, невъебенная?
— Заметил пару фраз, пока двигал листы, — Эдвард зашелестел чем-то, приподнявшись. — Да и не увидеть, что ты тут понаписал, мог только слепой, буквы гигантские просто. Ты ее точно будешь проговаривать или просто покажешь листы с кафедры?
Рой позорно сдался, уткнулся лицом Эдварду в колени, выдыхая жарко. Эдвард, казалось, весь застыл, закаменел.
— Не сомневайся во мне, — Рой руки держал на столе, не смея дотронуться еще… больше.
— Я в тебе никогда не сомневался, генерал-долбоеб.
Никакой речи Рой, естественно не повторил. Они сидели так все оставшееся время, у Роя затекла спина, покалывали онемевшие кончики пальцев; глупости, на которые внимания обращать не стоило. Рой тонул, задыхался и при этом чувствовал восхитительное почти забытое умиротворение.
Потом к ним вежливо постучалась Лиза, дождалась тихого «Иду» из-за двери и заходить не стала.
***
Когда Рою было семь лет, тетка потащила его на рынок — за пару дней до этого похоронили его родителей, от тетки тогда еще не переставало нести виски и сигаретами, спокойной, болезненной решительностью, да и на тот момент она, Мадам Кристмас, прекрасная, умнейшая женщина, перед которой Рой искренне и бесконечно благодарно преклоняется, была теткой.
Рой редко видел ее, мало знал, говорить с ней ни о чем не хотел и не мог, только… страдал, мучаясь от боли и страха, и всего отрезвляющего жуткого, что с грохотом артиллерийских пушек ворвалось в его жизнь. Тогда еще непонятного. Тетка не настаивала; она, возможно, даже поначалу не замечала этого.
Тетка до… трагедии, до происшествия, до переломного момента приезжала к ним редко: родители говорили, что она занимается своим бизнесом, что она постоянно в разъездах.
Разве это было важно? Рой не знал, не помнил, не чувствовал по этому поводу абсолютно ничего, вежливо радуясь гостинцам и подставляя щеку под поцелуй, когда тетка все-таки находила время отвлечься от бизнеса или отложить срочный отъезд. Удивительно, как за ее отсутствие бизнес и отъезды — бордель — не разваливались на части. Удивительно, как в ее жизни все оставалось таким непоколебимым, надежным, как она держалась, за два дня встав на ноги после глубочайшей трагедии. Удивительно, что Рой так и не научился этому сам.
Может быть, если бы он был внимательнее, он понял бы, на что действительно стоило смотреть. Тогда на рынке — семь лет назад — он смотрел на торговцев, которые ругались на его тетку, потрясая майками и носками, и не мог понять — зачем? Ему покупали рубашки, школьные брюки, кипу учебников; заканчивались каникулы, родителей не было с ним уже целых четыре дня; он теперь жил в баре — в верхних комнатах.
И смотрел, как два человека торгуются.
Странная аналогия.
Как Мадам Кристмас сама потом рассказывала, она ходила от прилавка к прилавку и спрашивала у разных торговцев цену на один и тот же товар, а потом с тем, кто называл самую низкую цену, спорила-спорила до посинения, доказывая, что из всех собравшихся он просил за свое барахло больше всех. Зачем тогда она потащила за собой ребенка, сама не знала. Дурной была, привязчивой, боялась отпустить Роя — первые недели она и правда редко отступала от него хоть на шаг, шла на контакт.
Кем именно в этом чтении он был: Мадам Кристмас или торговцем, Рой не мог сказать точно.
Генералы, без сомнения, вели себя как сборище отвратительных мелочных торгашей, которые пытались набить дешевой майке хотя бы лишний ценз. Как будто Рой требовал, чтобы за восстановление Ишвара они заплатили из своего кармана.
Очень хотелось бы. Так было бы логично, так было бы справедливо, но для весомого основания такого требования наружу потребовалось бы вывалить слишком много грязи — этого не допустил бы уже сам Грумман; гражданская революция не была сейчас основной целью Аместриса; мирное улаживание конфликтов, в идеале, должно было стать основополагающей политикой в дальнейшем; но чтобы она превращалась в базар, тоже не хотелось.
Вот сейчас был базар. Оставалось только поставить палатки, развесить разноцветные флажки и запустить на трибуны циркачей с гимнастами и дрессированными животными. Фюрер Грумман — вылитый конферансье, Оливии Армстронг очень пойдет щелкать хлыстом, а Рой будет глотателем огня.
А Лиза, наверное, станет метателем ножей.
Проект они подписали как миленькие, Рой не сомневался в том, что дело выгорит, несмотря на бесконечное волнение и суматоху этого утра; подписи ставили в столбик, а напротив — имя, дата. Все как полагалось. В конце по бумаге громко стукнулись печатью поверх неровно написанной фамилии «Мустанг» и четкого и каллиграфического «Армстронг».
А потом была фотосессия — три минуты удивительно лживой пасторали: пожилой и почтенный фюрер, за спиной которого встали его верные офицеры. На заднем фоне слушатели заседания и ни одного ишварита среди них — по классике жанра.
Бреда потом что-то ворчал по этому поводу, Хавок, поджидая у выхода из конференц-зала, мрачно смолил сигарету за сигаретой. Торжество, триумф. Рой устал, они все устали, и эту победу над лабиринтом бюрократии он воспринял с утомленным облегчением, он словно сбросил с плеч огромный окровавленный булыжник и только потом осознал, насколько же он выдох.
Рою пожимали руки, Рой пожимал руки в ответ, вслушивался в едва различимые подсказки от Лизы, кто сейчас перед ним стоит, и обмирал.
Он вряд ли мог надеяться высмотреть Эдварда сейчас.
Синяя безликая масса передвигалась, колыхалась перед глазами как огромный кусок желе.
Они все медленно шли к выходу. А он, кажется, за это время стал видеть еще хуже.
— Банкет, сэр?
Лиза говорила очень тихо. Они стояли у продымленного выхода, ждали, кажется, Фармана и Эдварда. Секретничать — это, конечно, полезно, но сейчас Рой был слишком, как это сказать… не в себе.
— К черту банкет, майор, — говорить о таких вещах в полный голос было чертовски, неумолимо прекрасно.
— В бар? — Рой обернулся на голос, пожалуй, слишком резко. Может быть, это даже в какой-то степени выглядело пугающе?.. или нет?
Рой в любом случае был не в себе.
— А ты хотел бы пойти с нами в бар, Эдвард?
Эдвард цокнул, наверное, глаза закатил, среагировал раздражённо, искренне. Секунда, и Рой в красках, совершенно бесстыдно представил то, как Эдвард мог бы выглядеть в такой момент.
Стоило привыкать к такой необходимости.
— Полковник.
— Меня зовут Рой. Забудь вообще про звания.
Рой улыбнулся очаровательно, с ужасом чувствуя, как у него начинает припекать уши. Поделать с собой он тоже ничего не мог.
— Ты отвечаешь вопросом на вопрос, Рой Мустанг.
Очаровательно.
И в коридоре, до этого гудевшем, жужжавшем, топавшем, вдруг стало оглушительно тихо.
— Правильно расставляю приоритеты, Эдвард. Ты хочешь в бар?
С нами. Со мной. С тобой я пошёл бы куда угодно. А ты со мной — до каких краев ты дошел бы со мной?
— Хочу, — говорил Эдвард с улыбкой в голосе, остальные молчали. Рой надеялся, что у них хватило такта отойти в сторону, но чиркание спички о коробок и крепкий запах сигарет быстро его разубедили.
Рой протянул руку, от волнения — совершенно напрасного — его колотило. Эдвард легко шлёпнул по ладони Роя и, прошелестев пару шагов, осторожно взял его под локоть.
До бара.
Они шли так до самого бара, говорили о пустяках, о слушании, о генералах и заметно просевшем Груммане, которого кресло фюрера мгновенно состарило на добрый десяток лет. Никто не верил, что все закончилось, что они справились, добились, смогли.
Сделали.
Рой один раз запнулся, тревожно посмотрел на Эдварда и растаял в нежной улыбке, когда тот неловко попытался подначить «неуклюжего Роя Мустанга». Будто все ещё ничего не замечал.
Ничего странного.
Он будто случайно задевал костяшками руку Роя, а потом, фыркнув, вклинивался боком в дискуссию Хавока и Бреды, буквально источая смущение.
Рой прислушивался к себе, к незнакомой панике, с которой придётся мириться, уживаться. Он так глупо надеялся, что ему хватит немного практики, для того чтобы потом с закрытыми глазами преодолеть весь мир. Но если бы Эдвард не вёл его сейчас, Рой вписался бы в каждый угол и столб на пути к бару.
Зато последние шаги до «Трёх камней» Рой уже делал уверенно. Перед тем как зайти, они ещё простояли некоторое время у входа — Хавоку персонально запретили курить в этом заведении, и он не мог накуриться достаточно, но выбора у него не было, и после третьей сигареты, на безапелляционное «Заходим» от Роя он сказал только:
— Так точно, сэр.
Умостились они ровно за тот же стол, что и в прошлый раз, заказали по выпивке, и Фарман, молчавший почти всю дорогу, вдруг неловко всех перебил:
— Генерал, можно вопрос?
— Конечно.
Лицо у Фармана, наверное, сейчас было очень серьёзным. Скорее всего, этот вопрос его и мучил, пока они шли в бар.
— А почему мы никогда не пьем в баре мадам Кристмас?
— Не понимаю, при чем тут я, — честно ответил Рой. — Я никому не запрещаю ходить к ней в бар.
— Я не об этом, сэр, — вздохнул Фарман.
— О чем же?
Фарман замолчал, кажется, замялся, но Лиза беспощадно выдала их.
— Они о скидке, — сказала Лиза.
— О скидке? — Рой вздохнул. Они? — Вы думаете, что вам как моим друзьям там будут наливать за полцены?
— Не за полцены, — уклончиво сказал Бреда. — Но процентов двадцать…
— Исключено, — отрезал Рой.
Хавок издал какой-то тихий грустный звук.
— А почему, сэр? — осторожно поинтересовался Фарман.
— Потому что даже мне не делают скидки.
Стол окутало гнетущее молчание, и Рой, давно уже смирившийся с беспощадной предпринимательской жилкой своей тетки, с удовольствием слушал дребезг разбившихся надежд.
— Жаль, — подвёл итог Каин несколько секунд спустя. Эдвард, наблюдавший за этой сценой со стороны, фыркнул, дождавшись нужного момента:
— Я недавно туда заходил. И мне сделали скидку.
Рой почувствовал, как его спина мгновенно взмокла.
— Что?
— Ха! — в голосе Эдварда слышалась улыбка, и Рой повернулся на его голос. — Ну я просто зашёл в бар, а мне предложили джин по скидке, а барменша сказала, что ты её то ли внук, то ли племянник.
Бреда забулькал своим пивом.
— То ли сын, — брякнул он весело, и Эдвард подхватил:
— То ли сын.
Рой, ошарашенный историей, растерянно уточнил:
— Племянник.
— Эдвард, ты не в счёт, — заметил Хавок. — Тебе, как мне кажется, эта страна до конца жизни должна оплачивать все счета, кормить, и мадам Кристмас это понимает.
— Хах… Наверное? Я все равно так не смогу, — сказал Эдвард смущённо. — Но скидка — это приятно.
— Мы знаем, Эдвард, — голос Лизы прозвучал почти нежно. — Я более чем уверена, что ты всё равно заплатил полную цену?
Рой тихо улыбнулся. Он даже не сомневался в этом, никакой другой мысли не было, и наверняка мадам Кристмас, предлагая скидку, на иной исход не рассчитывала. Потому и предложила.
Вечер пролетел стремительно, ярко и шумно, под смех и истории. Эдвард, узнав, что они смогли прийти в этот бар все вместе лишь благодаря усилиям Лизы, которая договорилась с начальством, в том числе и с Грумманом, попытался перелезть через стол к Рою, чтобы хорошенько его встряхнуть и спросить: «Когда ты повысишь майору зарплату?».
Майору, да? — недовольно подумал Рой. То есть никаких случайных оговорок, да?
Они обсуждали работу, обсуждали Аместрис, и Эдвард, надолго выпавший из жизни родной страны, говорил в основном про другие страны. Его везде узнавали, куда бы он ни шел — красивый юноша с золотыми волосами и золотыми глазами, который победил бога и спас целый мир. Самодовольство Эдварда, когда он об этом рассказывал, лилось через край, хотя стоило признать: все это было правдой. И Рой Мустанг давно смирился со своими чувствами, с тем, каким ослепительным был Эдвард, как золото, а потому он посмел себе побеспокоиться о другой вещи.
Если Эдвард виделся с мадам Кристмас, то сейчас стоило ожидать чего угодно. Не считая, конечно, очевидного: Рой был не в состоянии скрывать свою слепоту, и заминки с его стороны до сих пор вызывали у его команды неловкий ступор — что говорить об Эдварде?
Рой сидел и покорно ждал расправы за свою глупость, за молчание и депрессивное смирение, за которое ему, наверное, влетит сильнее всего. Ему подавали стакан — вкладывали в руку, и Рой был расстроен, благодарен и несчастен. Эдвард как будто бы ничего этого не замечал до поры до времени, а может, просто не хватало духу выговориться. С чем-то серьезным, эмоционально неподъемным Эдвард боролся долго, каждый раз подбирая слова; это не смешные рифмы сочинить к слову «генерал» и язвительно отреагировать на незначительные мелочи. Это выразить себя.
И когда настало время нести ответ, Хавок уже ушел домой, а у Бреды начал заплетаться язык. Эдвард, похоже, и правда собирался с духом.
Они некоторое время сидели молча — отсмеялись после анекдота, рассказанного Фарманом, устали и затихли. Слишком много эмоций, разговоров, внимания. И Рой понимал, что вот-вот придется пойти домой. Он бы посидел еще, но домой его под руку поведет Лиза, а она всегда ложится спать по расписанию, и Рой почти смирился с тем, что сегодня ничего не случится…
— Полковник, — сказал Эдвард серьезным тоном. Не Рой и даже не генерал.
— Да, Цельнометаллический?
Эдвард хмыкнул.
— Домой не собираетесь? Потому что я вот собираюсь. Думал, может, провожу вас.
Рой ответил раньше, чем успел подумать:
— Мы уже договорились с майором Хо…
— Идите, — перебила Лиза. — Я более чем доверяю Эдварду вашу трепетную персону.
Рой ахнул.
— Трепетную?
— И утонченную, — добавил Эдвард.
— Совершенно верно, — судя по шороху, Лиза встала из-за стола, выпуская Роя. — Эдвард, — напутствовала она. — Береги его.
Стол снова погрузился в молчание. И Роя, совершенно не сопротивляющегося, взяли под руку и повели к выходу, от которого все сильнее и сильнее тянуло благословенным сквозняком. Выход на ночную улицу, прохладную, по ощущениям был сравним с пробуждением после кошмарного душного сна. Рой глубоко вдохнул свежий воздух и довольно зажмурился. Картинка перед глазами не изменилась.
Темно. Темно. Темно.
Рой стиснул зубы, душа панику и жалость — к самому же себе.
— Пойдем? — тихо спросили у него, и он согласился:
— Пойдем.
Некоторое время они шли молча, и Рой, который думал, что так или иначе будет направлять Эдварда по ориентирам, все сильнее и сильнее поражался.
— Ты даже знаешь, где я живу? — спросил он.
— Теперь да.
— Кто? — заинтересованно спросил Рой. — Лиза?
— Нет.
— Тогда Хавок? Или Бреда?
— Не скажу, — Эдвард возмущенно осадил его. — К чему вообще ты спрашиваешь? Ты думаешь, так тебе удастся избежать разговора?
— Нет, даже не надеялся. Просто интересно.
— Интересно.
Тон, с которым прозвучало это слово… ну, как минимум ничего хорошего он не предвещал. Рой, который весь вечер к этому готовился, приготовился ещё сильнее, и все равно осталось ощущение, что он не готов.
— Эдвард…
Тот, кажется, не услышал. Или проигнорировал.
— Знаешь, мне тоже кое-что интересно. Я не вчера это начал подозревать, но я всё же надеялся на какие-то объяснения с твоей стороны.
— Я бы всё объяснил.
— Когда?
Рой почему-то представил, как Эдвард смотрит на него исподлобья и поджимает губы, — выражение обиды, очень привычное. Оно часто вгоняло Роя в растерянность и связывало руки.
— Я готовил официальное заявление.
Сказав это, Рой прикусил язык. Дурак-дурак-дурак! Это ведь всё было очевидным: Лиза и ребята узнали раньше всех, а Эдварду он собирался сказать уже потом. Не совсем потом, но как-нибудь… Когда-нибудь, когда ему хватило бы решимости. До официального заявления. Но Эдвард в итоге всё узнал сам — от мадам Кристмас, увидел подтверждение своими глазами буквально на следующий день, и логично, что расстроился.
— Ты тупой, — констатировал факт Эдвард могильным тоном. — Ты пиздец какой тупой.
Рой остановился. И, как он надеялся, не посреди дороги.
— Извини, — сказал он искренне. — Я так долго думал о том, как тебе рассказать об этом, что всё пропустил.
— Другим же ты как-то сказал. Наверно, ты сказал что-то вроде «ой я слепну, и кажется в этом виноваты врата истины». Так почему же тебе показалось, что я бы не понял этих слов? — Эдвард говорил тихо и спокойно и звучало это гораздо тревожнее, чем когда он кричал и матерился. Он судя по всему встал напротив Роя.
— Дело не только в этих словах…
— А в чем? — Эдвард раздражённо цыкнул. — В том, что ты старый травмированный человек, который мне и так не сдался будучи здоровым, а слепым я и подавно тебя видеть не захочу?
Рой виновато молчал.
— Почему вы все типа такие умный опытные люди так тупо любите думать за других?
— Это такое человеческое свойство, — Рой горько усмехнулся. — Эдвард, дело ведь не только… Как объяснить?.. — он закинул голову назад, и закрыл глаза. — Мне казалось, что если я сообщу тебе, то ты найдешь способ меня вылечить. А я… я не мог. Я правда уже не мог.
Эдвард молчал долго.
— Ты что, специально скрывал это от меня, чтобы ослепнуть? — спросил он странно сипло.
— Если говорить об этом так…
В плечи Роя вдруг изо всех сил вцепились две сильные руки и хорошенько встряхнули. Тихий размеренный тон мгновенно зазвучал криком:
— Блядь! Да тебе голову надо лечить! Ты и твоё тупое чувство вины!
— Эдвард…
— Ты уже делаешь для Ишвара очень много, слышишь, — Роя ещё раз встряхнули. — Для всех сделал и делаешь! А ты решил ещё ослепнуть, чтобы хоть как-то потешить собственный эгоизм! Да, ты натворил много дерьма, но ты этого не исправишь, даже если отрежешь себе все руки и ноги! И даже хуй!
Даже? Рой тихонько улыбнулся, чем разозлил Эдварда ещё сильнее.
— Хуле ты смеешься?!
— Эдвард, я смеюсь над собой, — Рой вздохнул и, осторожно подняв обе руки, нащупал вцепившиеся в него пальцы, мягко сжал. — Ты говоришь очень правильные вещи, и я всё это прекрасно понимаю.
— Как ты можешь это понимать и всё равно делать срань? Ты, блядь, калечишь себя.
— Ну, вот такой я тупой полковник, — повинился Рой в шутливой манере, на деле обтекая холодным потом.
— Вообще-то генерал, — пальцы снова надавили на плечи. — А вообще Рой. Рой Мустанг.
Что-то со звоном и грохотом разлетелось в сознании Роя на микрочастицы. Он приоткрыл рот, силясь что-то сказать, да так и не сказал.
— А… О…
— Блядь, я такую речь заготовил про то, что мог бы поискать способ вылечить тебя… — Эдвард шумно вдохнул и выдохнул. — А ты, получается, просто не хотел этого.
После этого Роя резко дёрнуло куда-то за угол. Было ничего непонятно, отчасти тревожно, но уже через секунду Рой понял, где находится: они пришли. Пришли уже давно и просто стояли на углу его дома и спорили. Как именно Рой почувствовал, где он находится, так и осталось загадкой, но это уже было не очень важно: знакомые ли звуки, голоса или запахи натолкнули его на это мысль.
Эдвард обнимал Роя изо всех сил. Просто взял схватил и прижал к себе, придавил, не прекращая зло пыхтеть. О боги немилосердные, он действительно пыхтел!
— Ты такой тупой, — пробормотал он Рою в плечо.
— Я знаю.
— Не нужно соглашаться со мной, это очевидно.
— Ладно.
— Ты меня сейчас взбесил, и я хочу тебя ударить.
Рой посильнее сжал руки на плечах Эдварда, а тот невозмутимо продолжал:
— Я приду завтра утром, и мы поговорим.
— Ладно.
— Пока я на тебя слишком злюсь, ты такой тупой и так меня расстроил. И мне надо много о чем подумать.
— Прости.
— А пока вот что, — Эдвард отстранился от Роя. — Я тоже хочу, чтобы ты подумал.
— Сделаю всё, что ты скажешь.
Эдвард замолчал на мгновение, слышно было, как он шумно сглатывает, и дальше его голос как будто немного дрожал.
— Помнишь я сказал, что я сбежал? Как появилась возможность, я сбежал.
— Да, конечно.
— Это враньё? — неизвестно у кого спросил Эдвард почти шепотом. — Наверное, нет. Или враньё… Я не знаю, Рой, — его голос поднялся на тон выше, слова будто выдохнули залпом как признание. — Я сбежал к тебе. Не в столицу, а к тебе, понимаешь?
Рой пораженно молчал, и его голова гудела.
— Рой.
— …ко мне?
— А к кому ещё? Зачем мне вообще сюда возвращаться? — наверное, Эдвард закатил глаза и дрожаще произнес. — Фу, господи, надо было уехать в Ксинг к Альфонсу…
Сердце неприятно кольнуло, и Рой сказал быстрее, чем успел подумать:
— Не надо.
— А?..
— Не надо было уезжать, — попросил он тихо. — И сейчас не уезжай. И приходи завтра утром. Я буду ждать. Ладно? Эдвард?
Эдвард молча смотрел на него — что ещё он мог делать всё это время? Смотреть. Или… А может, специально закрыл глаза, чтобы не видеть тупого Роя Мустанга, в голове у которого были не просто тараканы — там был целый зоопарк. И прямо сейчас они определили лишь несколько диких особей: стремление к саморазрушению, чувство вины, возможно, депрессия.
Да кто захочет с таким быть? Кто захочет смотреть на него: с пустым расфокусированным взглядом, с побитым несчастным видом?
— Дверь, если что, прямо позади тебя.
Эдвард сказал это и пошёл стремительно прочь. Наверняка засунул руки в карманы, ссутулился и побрёл, распугивая всех мрачнейшим выражением лица.
Рой, немного подумав, со всей силы залепил вдруг себе пощёчину, услышал испуганное «ах!» неподалеку и неловко попросил прощения у какой-то девушки. И только после этого развернулся на сто восемьдесят градусов и осторожными шагами добрел до своей двери.
Ему предстояло победить в долгой изнурительной битве с замком и ключами.