Вэлли Фордж встретил нас этим убийственным сочетанием солнца и прохлады — да, с тем самым, которое испытываешь на своей шкуре, когда утром чешешь в школу и разрываешься от того, что тебе печет и слепит глаза, но при этом все равно зябко кутаешься в куртку. Мы вытряхнулись из автобуса и поежились, начали растирать руки. Паршивец и негодяй Хэйтем Кенуэй так и дрых на мне всю дорогу, и, кажется, до конца не мог проснуться. Он был какой-то вялый, сонно щурил глаза и на мою беду никак не мог от меня отлипнуть. Когда мы подъезжали к историческому парку, галерка загудела, остальные ученики тоже оживились, и я проснулся от их гомона. До меня не сразу дошло, что происходит, почему мне так тепло и так далее, но когда я сообразил, что на мне дремлет Хэйтем, а я, в свою очередь, тоже прижался к нему, пришлось отодвинуться и поспешно его расталкивать — иначе клеймо позорных гомиков нам обоим обеспечено. Толчки не сразу его разбудили, но он через какое-то время вяло заморгал и недовольно от меня отодвинулся.

      Из автобуса он вывалился, как пьянчуга из бара, и едва не упал на меня. Ощутив холод, поморщился и укутался в пальто поплотнее. Да что с ним такое? Мы вроде одновременно пошли по домам… Или нет? Он еще где-то бродил?

      Я осмотрел Центр посетителей, похожий на перевернутый треугольник, и занервничал — зачем он нам? Повезут ли нас еще на автобусе? Перспектива топать семь миль, пускай и по асфальту, какая-то не особо привлекательная. Даже для тех, кто выспался.

      — Как вы уже знаете, на месте этого комплекса был военный лагерь американской армии, — начал вещать Дойчер. Старый немец был куратором исторического клуба, куда я записался не из любви, а по расчету — мне казалось, что лучше ходить по музеям, чем копаться в говне где-нибудь на ферме или препарировать лягушек. Коннор, видимо, руководствовался той же логикой, хотя я слышал, что на съезды биологов он тоже иногда ходит. Пару раз его даже видели в литературном. Но что тут делает Хэйтем? Он тупо записался в тот же клуб, что и я? Или пока еще выбирает?

      — Кроме того, в этом парке располагается штаб Джорджа Вашингтона, — рассказывал Дойчер, пока мы стояли у входа, как идиоты.

      — А где штаб Чарльза Ли¹? — заржал Коннор. — Наверное, в Нищих Кубиках?

      — Лучше Нищие Кубики, чем засранная резервация, — моментально огрызнулся я. — Сидите там и возитесь в грязи, как звери!²

      В толпе поднялось восторженное «Уу-у-у!» — народ предвкушал хотя бы перебранку. Я занервничал — тут не было Тома и Рона, которые могли меня защитить, но терпеть унижения, тем более от индейца, я был не готов. Нищими Кубиками у нас в школе именовались невысокие дома с внешней пожарной лестницей, где во дворе вместо детских площадок были помойки, а вместо первых этажей в лучшем случае — легальные магазины, в худшем — какие-то клубы. В домах, слепленных друг с другом, не было даже подвала и чердака. Но всяко Нищие Кубики были лучше, чем пропахшие мочой и потом бараки в резервации, где, куда ни глянь, пьяные краснокожие лица. Конечно, адекватные индейцы стремились оттуда свалить и чего-то добиться, но в любом случае я скорее был готов выслушать про Нищие Кубики от кого-то вроде живущего во дворце засранца Хэйтема, чем от вшивого парня из пахнущего перегаром трейлера.

      — Мальчики… — предостерегающе начал Дойчер. Но нас было не остановить.

      — Знает ли твой великий тезка-предок, что вместо воинских дел ты мешки на складе таскаешь, а? И еще нюхаешься с каким-то богатеньким педиком из Лондона!

      — Заткнись, он не мой предок! — хотел было сказать я, но неожиданно услышал за спиной знакомый холодный голос:

      — А твои предки знают, что то, что осталось от ганьягэха — пьянчуги и хозяева казино, практически пропившие весь свой род?

      Все охнули. Никто не ожидал, что Хэйтем вмешается. Он продолжал говорить:

      — Я не расист, Коннор. Я презираю расизм. Но, демонстрируя такое поведение, ты сам же выставляешь свой народ в еще более дурном свете, чем о нем привыкли думать, вместо того, чтобы опровергать стереотипы. Чарльз ничего тебе не сделал, даже его тезка, и, кстати, не единственный³, не имеет к тебе отношения. Выводы делай сам, — и он гордо прошел ко входу, обогнув Дойчера и меня. Коннор сначала офигел, а потом попер грудью через толпу, видимо, желая забить мелкого Хэйтема как гвоздь в землю, но мистер Дойчер выставил руку, не давая ему пройти. Разъяренный индеец, как ни странно, остался на месте, но он все еще тяжело дышал, как рассерженный бык. Он минуту простоял, потом снова попытался ломануться.

      — Коннор, если вы хотите расправиться с мистером Кенуэем, хотя бы подумайте о том, что здесь куда более работоспособная полиция, чем у нас, — спокойно сказал куратор. Индеец сделал шаг назад, и мы шумно выдохнули. Я посмотрел на Хэйтема, скромно и гордо стоящего возле двери. Мне почему-то захотелось броситься к нему, но вместо я удержался.

      — На этом, если конфликт исчерпан, мы можем заходить.

      Я ожидал, что Хэйтем первым ломанется в Центр для посетителей, но нет, он дождался, пока толпа начнет потихоньку затекать в открывшиеся двери, поравнялся со мной и только после этого вошел.

      Я сощурился от яркого цвета. Первым делом мой взгляд наткнулся на стойку информации и навес, тоже похожий на гигантский треугольник. Изучив корешки книг и брошюрок, я уставился на сувенирную лавку, манящую своими прикольными футболками, кружками и брелками. Больше всего, однако меня привлекли не они, а всякие штуки с антуражем восемнадцатого века — шляпы, пистолеты и прочая подобная фигня. На пару длинных пистолетов я как раз и залип — выглядели они, как настоящие. Если они хотя бы деревянные, а не как дешевая фигня из уличных ларьков для малышей, то на это даже стоит потратиться. Даже отец, любящий всякую военную лабуду, не будет ругаться.

      Многие ребята тоже уставились на «Лагерную лавку». Интересно, Хэйтем выскажется, что кому-то тут пора приобрести пару обновок в гардероб или оставит нас без едких комментариев? Я покосился на него и удивлением обнаружил, что он тоже жадно пялится на полки. Интересно, на что он так смотрит?

      — Можно мы пойдем в лавку? — спросил кто-то из класса.

      — После того, как обойдем экскурсионный зал.

      По группе прошлось расстроенное «О-о-о-у». Даже обычно каменный Хэйтем вздохнул где-то возле моего уха. Мы поплелись смотреть экспозицию. В обычное время меня бы увлекли котелки, пули, макеты лошадей, но сейчас, глядя на все это, я думал только о том, как клево мы с Томом и Роном будем смотреться с этими пистолетами, выступая с песней про пиратов. Первый раз я отвлекся на щелчок и вспышку. Все дернулись:

      — Что? Это просто полароид, — Хэйтем продемонстрировал камеру. Группа нахмурилась. — Я могу и вас щелкнуть, если хотите.

Класс оживился, а я испытал желание надеть мажору один из котелков на голову.

      — Мистер Кенуэй, вы можете снимать, но только при условии, что потом это будет отражено в вашем проекте и не помешает вести экскурсию.

      Хэйтем согласно покивал. Вспышки его полароида раздались потом еще несколько раз, но уже не так бесили — он фотографировал теперь между паузами. Я в нетерпении ерзал, ожидая, когда нам дадут волю. Но мои радостные ожидания временами сменяла и грусть и тоска — я хотел находиться где угодно, но не здесь. У меня было совершенно не то настроение и состояние, чтобы изучать пули восемнадцатого века. Кроме того, периодически Коннор, Хики, Ганадогон и Морган начинали подозрительно прыскать где-то сзади, и мне мерещилось, что они ржут надо мной — я был готов поклясться, что чувствую их взгляды. Конечно, это настроения не добавляло.

      Наконец мы встали возле фигуры Джорджа Вашингтона на белой лошади.

      — Че, Чарльз Ли, не хочешь на его место? — тявкнул Ганадогон, и остальные дебилы из этого квартета заржали.

      — Хочу! Стану президентом, отменю и разнесу ваши резервации к херам, — прорычал я. Достали уже!

      — Если не перестанете, обратно в школу поедете в полицейской машине, — пригрозил мистер Дойчер, увидев, что обстановка начинает накаляться. Ганадогон громко матернулся и завалил хлебало. Видимо, слишком хорошо помнит обещание родителей больше не платить за него залог после очередного идиотизма вроде раскрашенной членами витрины магазина. Я облегченно выдохнул. Вдруг почувствовал, что кто-то тянет меня за локоть в сторону. Я обернулся.

      — Иди сюда, — сказал Хэйтем и вдруг зашептал мне на ухо: — Почему он тебя дразнит этим? Ты же не единственный Чарльз Ли, знаешь их сколько…

      Я не сразу сообразил, что молчу и не вникаю в смысл его слов, потому что мне тепло от его дыхания. Хэйтему пришлось повторить вопрос.

      — А? Да… дело в том, что… — я замялся, а потом неожиданно для себя признался, пусть и нехотя: — Короче, в моем случае слишком много совпадений, понимаешь? Моих родителей тоже зовут Джон и Изабелла, я тоже родился в Англии, тоже очень люблю собак… А родители Дзио после одного случая назвали меня…

      — Кипящая вода, — подсказал Хэйтем. Я молча кивнул.

      — Звучит интересно, конечно. Но странных совпадений тоже немало.

      — Коннор уверен, что я — реинкарнация того Чарльза Ли, — я раздраженно закатил глаза. Хэйтем недоверчиво прыснул.

      — Ну, мне так кажется. По крайней мере, на истории он постоянно про это говорит, — я повел плечами. — Ему кажется, что это пипец как смешно.

      — Понятно, — кивнул Хэйтем и отошел от меня. Я хотел было обидеться, что он так свалил, но до меня быстро дошло, что это он шифруется от остальных.

      Экскурсия продолжалась. Если честно, мне уже хотелось посмотреть на артиллерию и послушать про нее, или просто пройтись по полю и как следует размяться, а не сгибаться над стеклянными витринами со всякой мелочевкой. Правда, мы всласть поржали, когда дошли до мелких картонных моделей дамы и кавалера той эпохи, которая рассчитана на фото для мелюзги. Но разница в росте нас не остановила, и когда кто-то с гоготом предложил сфоткаться, несмотря на протесты мистера Дойчера, я был в числе желающих сесть на корточки за фигуры и сняться на полароид Хэйтема. Кадр, который тот с фырканьем сразу выдал мне на руки, был поистину идиотским — мои колени виднелись из-за фигуры, а голова была слишком большой. Плюс я не сколько улыбался, сколько скалился.

      — Посмотрел? Дай сюда, — Хэйтем дождался, когда я прекращу угорать, и быстро выхватил фотку из пальцев.

      — Эй! — Я пихнул его. — Верни!

      — Это за то, что ты украл мой рисунок.

      Повисла недолгая пауза. Мне было неловко под его пристальным, слегка насмешливым взглядом.

      — А еще мне нужно тебя чем-то шантажировать, — добавил он.

      Ну не козел ли?

      Мы стали дальше смотреть экспозицию. Я равнодушно поглядел на длинные мушкеты, бюст Штойбена и картину с Вашингтоном. Наблюдать за хихикающими Коннором и Ко было и то интереснее как минимум потому, что это могло сберечь меня от очередной порцией насмешек, если я заранее предугадаю его настроение. Из всего, что есть в музее, меня зацепила только фляжка с изображением змеи. Это было как минимум странно, потому как континентальные войска предпочитали везде изображать орлов, а англичане рисовали розы и драконов. Я пригляделся и заметил на коже вырезанные ножом буквы «G.J.C», а ниже какой-то неразборчивый набор цифр. Меня дико подмывало спросить об этом у мистера Дойчера, но я до последнего стеснялся. Но, когда он уже был готов отвести нас к другим экспонатам, я все-таки решился:

      — Мистер Дойчер! Чья это фляжка?

      — Ваш интерес — это похвально, мистер Ли. Основная теория — что фляга принадлежит кому-то из движения Кристофера Гадсдена. Но многие спорят на этот счет как минимум потому, что здесь только голова змеи, которая к тому же еще и не похожа на гремучку.

      — А что означают буквы и цифры?

      — Возможно, название и номер полка.

      Мне показалось, что Дойчер что-то не знает или не договаривает мне, но дальше расспрашивать я не стал. Правда, когда мы отошли к другому стеллажу, я то и дело пялился на фляжку. Она притягивала мой взгляд, как замочная скважина двери логова «Кошечек». Потом я снова вспомнил о пистолетах и окончательно потерял покой. К счастью, экспозиция здесь была довольно маленькой, поэтому послушав лекцию об истории американского флага, мы обрели свободу. Естественно, большая часть тут же ломанулась в «Лагерную лавку». Мы с Хэйтемом были в числе таких дебилов, которым из поездки обязательно надо было что-то привезти.

      Я бросился к пистолетам. С белым стволом, тяжелые, похожие на настоящие, они привлекли меня. Я погладил деревянную ручку и покрутил шестеренки, потом в шутку прицелился.

      — Осторожнее, молодой человек, они стреляют, — посмеиваясь, обратился ко мне старый продавец.

      — Вау! Чем?

      Продавец показал мне мешочек с пульками.

      — Прикольно! Почем?

      — Пятнашка — набор из двух пистолетов, двадцатка — с пулями.

      Нифига себе цены! Можно же приставку купить на эти деньги! Или хотя бы щенка… Но пистолеты уж больно хочется. Я с неохотой полез в карман и нервно пересчитал монеты и купюры.

      — У меня только девять, — признался я и отвернулся от продавца. Что ж, куплю что-нибудь для Дзио — она явно оценит индейскую флейту или фигурки солдат. Наконец я решил подарить ей набор солдатиков за семь баксов и встал в очередь. Она медленно продвигалась. Я начал глохнуть от восторженных воплей, слепнуть от яркого света и нервничать от сомнений — правильно ли я поступаю? Должен ли я делать Дзио такой дорогой подарок или лучше уйти ни с чем, типа ни себе, ни людям? Ведь Том и Рон могут высказать свое «фи», им же я ничего не купил…

      — О, Чарльз!

      Я обернулся. Не сразу понял, кто зовет меня — голос казался искаженным. Растерянно обвел магазин взглядом и вдруг заметил, что мне машет рукой какой-то чувак в треуголке.

      В этом самом чуваке я не сразу признал Хэйтема Кенуэя.

      — Чарльз!

      Увидев, что я его заметил, он подошел ко мне, сияя. Я внимательно всмотрелся — узкая синяя треуголка весьма странно на нем смотрелась. С одной стороны, ему закрывало часть лица, но с другой — со шляпой он стал как-то серьезнее и опаснее выглядеть, что ли… А главное — визуально прибавил в росте. Да и в целом, если не брать в расчет бирку и современный пиджак Хэйтема, его вполне можно было бы принять за одного из деятелей Войны за независимость, с этой-то его манерой держаться и дебильной привычкой завязывать волосы лентой!..

      Более непривычным, чем треуголка, было только то, что он улыбался.

      Улыбался искренне, тепло, без этой своей нотки презрения или снисходительности к окружающим. Мне показалось, что даже глаза у него не только стали добрее, но и посветлели.

      А он даже милый, когда так улыбается…

      Я неуверенно растянул губы в ответ.

      — А чего ты не взял пистолеты? — спросил он. Я замялся, не желая признаваться, что у меня не хватило денег.

      — Потому что я решил взять подарок для Дзио, — осторожно пояснил я.

      — Ох, Дзио! Как я мог забыть! — Хэйтем хлопнул себя по лбу и на мгновение исчез. Затем он вернулся с клетчатым платком с кисточками. — Я думаю, это она оценит.

      — Посмотрим, — сварливо сказал я, злясь на то, что он подлизывается к моей подруге. Но Хэйтем, не замечая моего сварливого настроя, вдруг взял с полки те самые пистолеты и сунул мне их в руки вместе с двадцаткой.

      — Держи! Ни в чем себе не отказывай.

      Я не мог поверить своему счастью. Я так и застыл с коробкой и купюрой в очереди, как придурок, пялясь на Хэйтема. Он был довольный донельзя, и я, очарованный его счастливой щедростью и тем, как он захотел порадовать и меня, вдруг бросился ему в объятия.

      Волна тепла его тела накрыла меня, а перед глазами не осталось ничего, кроме яркого света. То ли это был тот же свет, который горел в лавке, просто показавшийся мне вдруг столь ярким, то ли я вдруг почему-то увидел нашу с ним радость как желтое марево. Не в силах пошевелиться, я стоял, прижимался к телу, от которого у меня начало как-то покалывать кожу. Мой нос ткнулся в край воротника, я рефлекторно передвинул лицо. Кожу обожгло.

      Реальность постепенно начала проясняться. Я обнаружил, что на глазах у всех стою и обнимаю паршивца и засранца, которому, по идее, должен был намылить шею еще в первый день. Теплые руки сомкнулись на моей спине. Полностью осознав, что происходит, я резко отстранился и слегка пихнул Хэйтема в грудь.

      Он отпустил меня, довольный, но несколько смущенный. Мы отстояли очередь, то и дело неловко переглядываясь. Мне все мерещилось, что на нас пялятся, и я выдохнул с облегчением только тогда, когда мы вышли из Центра для посетителей, и экскурсия перешла в сам парк Вэлли Фордж. Я боялся, что я с двумя пистолетами подмышкой и моя компания в виде придурка в шляпе будет резко контрастировать на фоне туристов или просто привлечет внимание кого-нибудь вроде Коннора, но благодаря реконструкторам Хэйтем не так бросался в глаза со своей дурацкой треуголкой, и я окончательно расслабился.

      Мы подошли к пушечным орудиям и стали слушать лекцию парня, одетого как артиллерист американской армии.

      — Зачем ты купил эту шляпу? — спросил я, не в силах смотреть, как Хэйтем довольно улыбается. Его восторги пусть и заметно поутихли, он успокоился, но все равно то и дело ухмылялся.

      — Я почувствовал с ней родство, — он оживился. — Она там одна такая была… Я был готов стать грудью напролом, если надо, подраться за нее, наплевав на приличия, покричать: «Я хочу эту сраную треуголку, и вы меня не остановите!»… Ну, знаешь, это было что-то типа внезапной любви с первого взгляда.

      Я внимательно посмотрел на него. С одной стороны, мне казалось, что в этом есть что-то противоестественное и идиотское, но с другой… ему реально было к лицу! Треуголка смотрелась на нем, как очки — с одной стороны, они делают из тебя зануду и даже искажают черты лица, но с другой — сразу кажешься умнее, взрослее. К счастью, на фоне хижин для солдат, пушек и приземистых зданий с маленькими окнами он более-менее вписался в антураж. Потом я и вовсе привык, и когда мы с ним во время перерыва уселись на лавочку есть мороженое, шляпа уже не резала мне глаза.

      Мороженое досталось нам от курсирующих мимо продавцов, напоминающих тележку со сладостями в Хогвартс-экспрессе. Несмотря на мои возражения, Хэйтем купил рожок и мне. Я протестовал, но он продолжал повторять вопрос: «Ну так какое ты будешь?», и мне ничего не оставалось, как сдаться. Чтобы хоть как-то погасить долг перед ним, я купил две банки «Спайра»⁴ на оставшиеся два бакса.

      — Спасибо, но я не пью газировку.

      Я посмотрел на него, как на больного. Он счел это за требование объяснить, и сказал:

      — Слишком сладко для меня, и эти пузырьки…

      — Ну попробуй хоть разок, а? Если уж тебе «Спайр» не понравится, не буду приставать.

      — Чарльз, не надо, правда, оставь себе, — он поморщился. Я гадко улыбнулся и сказал в его манере:

      — Тебе с карамболой или с рамбутаном?

      — Хоть с дурианом, Чарльз, я не пью газировку, это же очень вредно…

      Я улыбался и продолжал протягивать банки, сгорая от нетерпения. Мне хотелось поесть мороженого, но еще больше хотелось, чтобы Хэйтем сдался.

      — Просто попробуй, не понравится — я допью, — я продолжал искушать его аки библейский змий.

      — Ты бы видел свое лицо, — вздохнул он. — Вы паршивец, мистер Гринч.

      Он обменял у меня банку с карамболой на шоколадный рожок:

      — Звездочки я хотя бы пробовал…

      Ну да, конечно. Когда столько бабла, можно хоть мангостины пробовать в салоне первого класса золотой ложкой, а когда ты нищеброд из Куинса, твоя судьба жрать одни яблоки. Я исподлобья поглядел на Хэйтема, который осторожно отхлебнул из банки, и нервно лизнул мороженое. Хэйтем потрогал губы кончиком языка и сказал:

      — Ты знаешь, конечно, чувствуется, что химия, но все-таки ничего… Хотя я бы предпочел покислее…

      Я победно уставился на него.

      — Такое, может, только на вечеринку подойдет, и то часто я бы не баловался этим…

      Мы расслабились и стали молча есть мороженое, запивая «Спайром». Хэйтем полез в карман пальто.

      — На территории парка, наверное, нельзя курить, — предупредил я.

      — Я не собирался курить, хотя очень хочется. Я хотел просто посмотреть фото.

      Он вынул пачку снимков, которые нащелкал во время экскурсии. Я подсел к нему поближе. Он рассматривал кадры и передавал мне. Я бережно брал фотографии, боясь накапать на них мороженым. В принципе Хэйтем ничего особо интересного не снял, кроме наших кривляний с фигурами.

      — Зачем ты фоткал одни и те же витрины несколько раз?

      — Чтобы потом выбрать лучшие кадры, — пояснил он. — Да и потом, самые хорошие можно будет оставить себе, а те, что похуже, вклеить в проект. Не выбрасывать же…

      Я понятливо кивнул и продолжил листать фото. На глаза попался снимок с фляжкой. Я снова залип на нее. Мне хотелось провести пальцами по гравировке со змеей и буквами. Я не сразу понял, что поглаживаю большим пальцем край фотки, как руку девушки.

      — Если хочешь, бери ее себе, — тихо сказал он.

      — Что это за аттракцион невиданной щедрости? Владыка решил жалкому рабу гроши отсыпать? — ощетинился я.

      — Эй, ты чего? — он сначала посмотрел на меня с искренним недоумением и какой-то легкой обидой, а потом его, видимо, осенило, и он заговорил еще тише:

      — Чарльз, я понимаю твои чувства. Ты думаешь, что я вгоняю тебя в долг или пытаюсь перед тобой покрасоваться, но я не хотел тебя унизить.

      От его голоса по телу почему-то прошла дрожь. Мне стало неловко. Его слова не были похожи на то, как он старался поставить кого-то на место или сбить спесь, продемонстрировать взрослость дурацкими советами. Я растерянно лизнул мороженое.

      — Тебе же нравится эта фляжка?

      Я кивнул, положил фото в карман и вдруг выдал, глядя нам под ноги:

      — Спасибо.

      Тут же возненавидел себя: почему я благодарю этого богатенького придурка? Может, он вообще пытается купить меня? Заручится моей поддержкой, а потом пользоваться ака чернорабочим будет, знаю я этих богатеев. Сколько таких хэйтемов поступали по-скотски с моим отцом? Обманывали, лгали… Да, он выглядит приличным, я бы даже сказал, правильным…

      Я покосился на Хэйтема.

      Он и был похож на папиных ублюдошных партнеров, не раз кидавших его на бабки, и одновременно разительно от них отличался. Я присмотрелся к нему, пытаясь понять, в чем же дело.

      В его взгляде не было надменности, и еще чего-то… змеиного.

      Да, он мог смотреть строго, жестко, но ничего хищного в его глазах не наблюдалось. По крайней мере, когда мы с ним общались. Я прислушался к своим ощущениям.

      Да, точно. Ничего похожего на дух стервятника.

      Сердце кольнул страх. А ведь Хэйтем может приобрести это. Он может стать таким и наверняка станет. И тогда наши с ним пути окончательно разойдутся.

      Почему мне грустно от этого?

      Я тупо уставился на остальные фотки, которые он мне передал. Вдруг я заметил кое-что странное.

      — Хэйтем, смотри! Ты это видишь?

      Он забрал у меня карточку. На ней был уже другой план, но сзади виднелся край витрины, где лежала фляжка. Эта витрина на половину была прикрыта фигурами людей, но нельзя было не заметить самого главного отличия между первым фото этой витрины и вторым.

      На ней лежала лупа, старинная папка с выцветшими документами, какие-то штуки, похожие на элементы портупеи, а вот самой фляжки не было.

      — Фляги нет, — сказал Хэйтем, словно читая мои мысли.

      — Фляги нет, — повторил я, и мы с тревогой переглянулись.

      — Хэйтем, — спросил я севшим голосом. — Когда ты сделал первую, а когда вторую фотку?

      — Между ними не больше сорока минут разницы. Я по факту снимал уже другой зал, она просто случайно попала в кадр.

      Мы вгляделись в фотографию. Витрину было видно через арку. Силуэт довольно большой фляги отсутствовал.

      — Разница между походами разных групп — примерно час, — медленно произнес Хэйтем. Я понятливо кивнул — в Центре для посетителей залы небольшие, много толп туристов будут толкаться, а их гиды перебивать друг друга и создавать лишний шум.

      — Это значит только одно, Чарльз.

      Я закусил губы, не желая озвучивать. Хэйтем договорил за меня, будто читая мысли:

      — Флягу украл кто-то из нашего класса.

      И я уже догадываюсь, на кого подумают. В отчаянии я шумно выдохнул и схватился свободной рукой за голову.