Я поежился и закутался в куртку поплотнее — на улице было гораздо холоднее, чем вчера. Солнце издевательски пекло прямо в макушку. Я матернулся и первым двинулся к вокзалу.

      — Я хочу есть, — сказал Хэйтем Кенуэй. Я скрипнул зубами — этому поганцу еще с утра шлея под хвост попала, и непривычное для него путешествие только больше его злило. Он никогда не ездил в метро, как выяснилось. В фойе он долго озирался на толпящихся людей, злобно поблескивая посеревшими от гнева глазами, а потом не выдержал и спросил:

      — Почему мы не можем поехать на такси? Я оплачу!

      — Такси из Куинса в эту задницу будет стоить втридорога, — ответил я. Он вздохнул и смирился, но нервно озираться не перестал.

      — Куда ты? — ворчал он, когда я пошел за проездными. На то, как я прикладываю билет, он смотрел, как выходец из восемнадцатого века. Чем ближе мы подъезжали к станции «42-улица», тем сильнее у Хэйтема портилось настроение. Наконец, он больно вцепился в мою руку и многозначительно зашипел мне на ухо:

      — У меня болит голова! Если мы сейчас не найдем какой-нибудь ресторан…

      Я стоически выдохнул, стараясь игнорировать и больно впившиеся в локоть пальцы, и то, как его дыхание щекочет мое ухо:

      — На вокзале кофе попьешь, он там вкусный.

      Хэйтем начал было читать лекцию на тему того, что плебейскую ослиную мочу он пить не будет, но потом раздраженно замолчал, видя, что я не реагирую. Но когда мы вышли на нужной остановке, он снова завел свою песню.

      — Ладно, — сдался я. — Иди, купи себе бурито. А я — за билетами.

      — Что?! — Хэйтем аж задохнулся от возмущения. — Может, мне еще в помойке порыться?!

      Мне опять захотелось его треснуть, но я не позволял себе потерять голову.

      — Мне тоже возьми одно, и газировку, — я пихнул его в сторону Макдака.

      — Ненавижу тебя, — прошипел Хэйтем и театрально возвел руки. — Заставляешь меня питаться в… в низкопробных заведениях! Смотри, если у меня из-за тебя откажет желудок!..

      — Иди уже, не беси, — я пихнул его, а сам пошел на кассу. С билетами я управился довольно быстро, и теперь в моем кармане своего часа ждали два беленьких билетика. На них синими буквами значилось направление:

      Гранд Централ — Филипс Мэнор.

      Как мы дошли до жизни такой? Этот вопрос я себе задавал уже, когда мы сели в поезд. Хэйтем, попив кофе и съев бурито, успокоился и больше не ворчал. Оказалось, что все-таки причиной его стервозного настроения был именно голод.

      — Ты не поел дома утром? — спросил я, увидев, как он жадно ест. С бурито он покончил довольно быстро, и я видел, что он еле сдерживается, чтобы не терзать его, как волк добычу. И ведь не сказал же, что гадость плебейская, надо же!

      Он неопределенно повел плечами. Я испытывающе посмотрел на него, но решил не расспрашивать. Откинулся на спинку сидения и стал вспоминать.

      Мы ведь с самого начала не собирались никуда ехать. А вот так — один телефонный разговор, один удар по тыкве — и все, мы уже драпаем в другой город, забив на репетиции и уроки.

      Вечер у меня выдался ужасный — полиция пришла к тем же выводам, что и мы. Наш класс опрашивали и дергали, как подозрительных личностей в аэропорту. Весь остаток экскурсии нас перетряхивали. Мы как раз подошли к штаб-квартире Джорджа Вашингтона, но старый Дойчер не успел как следует разойтись, расписывая про достоинства великого полководца. Полицейские прервали его речь — один принялся объяснять ему, что произошло, остальные окружили нас и принялись досматривать. Наверное, только мы с Хэйтемом сразу поняли, что происходит. Он напрягся, и я по его глазам видел, что ему, скорее всего, хочется присоединиться к копам.

      — Рюкзаки снять! Расстегнуть! — скомандовали нам после того, как облапали со всех сторон. Я вздохнул — у меня и смотреть-то нечего, но все равно неприятно.

      — Так, а это что? — спросил коп, который нашел у меня упаковку из-под сэндвичей, где сиротливо лежала почерневшая шкурка от банана, ожидая, когда же я наконец про нее вспомню и выкину.

      — Твою мать! — коп нашел у меня пакет с грязными носками, который я забыл выложить.

      — Фу, Чарльз, — Хэйтем покачал головой, увидев мое позорное разоблачение.

      — На себя посмотри, — тут же огрызнулся я и повернулся, стараясь рассмотреть, что у него в сумке. Но ничего интересного, кроме «Анны Карениной», блокнота с карандашом и кучи кредиток там не было.

      — В бутылке что? — строго спросил один из копов, когда добрался до продуктов в сумке Хэйтема.

      — Алкоголь, — строго сказал он.

      — Дурак, что ли? — тот отвинтил крышку и понюхал.

      — Ну, а вы-то как думаете, я ведь несовершеннолетний…

      Я все надеялся, что у Хэйтема тоже найдут что-то компрометирующее, и уже было разочаровался, как вдруг полицейский решил перетряхнуть его скетчбук.

      — Это что?!

      — Обнаженная натура для художественных курсов нормальное явление, — спокойно ответил он.

      — Ну ты и мелкий извращенец, — презрительно процедил полицейский и бросил скетчбук на землю.

      — Если вы позволите себе меня оскорблять, лишитесь значка, — Хэйтем прищурился. Его глаза опасно заблестели.

      — Поговори мне еще…

      Хэйтем потянулся к блокноту, но я опередил его.

      — Эй!

      — Отстань, — я на секунду отмахнулся на него и стал листать рисунки. Обнаженной натуры не то, чтобы было много, пара фигур затесалась среди постоянных изображений садов и архитектуры, мифических животных, и я бы даже не обратил внимания на голых баб и мужиков, если бы одним из этих мужиков не был я.

      — Хэйтем!

      — Ты ничего не понимаешь, — он выхватил у меня скетчбук, не дав толком рассмотреть рисунок. Но то, что я хотел, я уже увидел — короткие, жесткие, тонкие штрихи, создающие контур моего тела. Я опять был чуть красивее, чем в реальности, но мускулатуру Хэйтем мне подрисовывать не стал, только сделал взрослее и «нарастил» волосы.

      — Дай досмотреть!

      — Нет уж! У художника надо спрашивать разрешения прежде, чем смотреть его работы, — сварливо сказал Хэйтем, бережно расправляя листы.

      — Ну да, а то вдруг там… я с голой жопой, — не удержался.

      — Не воображай. Это просто практика. Тебя я пока из всех лучше знаю, и все, — холодно сказал Хэйтем и убрал скетчбук. Я решил не приставать к нему с расспросами хотя бы пока, тем более, что нам хватало полицейских. Эпопея поездки в Вэлли-Фордж кончилась тем, что нам назначили дату допроса и пообещали отправить письменное уведомление родителям.

      — Ни у кого не нашли флягу, — шепнул Хэйтем. — Видишь, они уходят ни с чем. Они даже никого не задержали!

      — Но этого быть не может, она же пропала именно в тот момент, когда наша группа была в этих залах.

      — Ага, — кивнул Хэйтем. — И я думаю, что наш незадачливый вор спрятал флягу где-то здесь, чтобы потом забрать.

      — Но это нереально! Территория огромная!

      — Тем проще сныкать музейную редкость в историческом парке. Пока они начнут обыскивать эту огромную территорию, он или она успеет забрать флягу.

      Конец экскурсии вышел довольно резким и смазанным — куратора никто не хотел толком слушать, девчонки испуганно жались к друг другу, все витали в каких-то мутных мыслях. Мы с Хэйтемом многозначительно переглядывались, пытаясь понять, кто из нашего класса способен на такое продуманное воровство. Всю дорогу он не спал, от книги то и дело отрывался и смотрел в окно. Я один раз позволил себе коснуться его локтя, будто безмолвно спрашивая, что случилось, хотя вопрос этот был бесполезен — мы оба прекрасно знали, что именно. Хэйтем молча повернулся ко мне и медленно моргнул, будто пораженный сильной болью. Его не радовала даже треуголка, которую он зачем-то снял при виде полицейских и только после их ухода нахлобучил опять на голову. На мои пистолеты, к счастью, копы не среагировали — я не распаковывал их, они так и лежали в фирменной коробке.

      Зато до коробки докопался отец. Он и без того был порядком на взводе из-за того, что меня будут допрашивать, так еще и в его присутствии, а бессмысленная, по его мнению, трата денег окончательно его добила. Он не орал, не пытался мне всыпать, что было бы для меня, если честно, намного лучше, потому что так было бы выгоднее нам обоим — отец сразу бы выпустил пар, и ему бы полегчало. Но когда я явился к нему для обсуждения потрясающей новости про допрос, он мрачно протирал детали для тачки и холодно сказал:

      — Твою мать, Чарли. Какого хрена?

      — Я ничего не крал, — я сразу начал бычить, потому что знал, что если промедлю, окажусь и убийцей Кеннеди, и Джеффри Дамером¹, и Дейви Джонсом² в одном лице. — Ты че, реально думаешь, что я на такое способен?

      — А вот копы, которые мне звонили на номер конторы, считают, что способен, — папа слегка повысил голос и отложил поршень на верстак. — Ты совсем охерел, Чарли?

      — Я не крал фляжку! И если бы я хотел ее украсть — думаешь, стал бы спрашивать и привлекать к себе внимание, а? Я что, по-твоему, идиот?!

      — Ты как с отцом разговариваешь?! — он швырнул тряпку.

      — Так же, как и ты с сыном! Я не вор, понятно тебе?

      — Том постоянно жалуется, что ты у него сиги таскаешь, — начал отец.

      — Сравнил сигареты и музейную редкость! — зашипел я. — И потом, Том знает, что я беру его сигареты!

      — Чарли… — темные глаза отца предупреждающе сузились. Мне даже показалось, что у него усы гневно встопорщились.

      — И вообще — зачем она мне? Куда я ее дену?!

      — Чарли!

      Я резко смолк, потому что его тон начал набирать опасные обороты. Я поправил на себе лямку рюкзака, отец протер руки какой-то проспиртованной ветошью.

      — Я пойду на допрос, Чарли. У меня, как ты знаешь, нет выбора. Том останется присматривать за магазином. Но учти, если выяснится, что ты — вор, домой можешь не приходить. Мы пусть и бедные люди, но честные. Ты меня понял?

      Я покивал и развернулся, чтобы уйти.

      — И оденься завтра прилично, понял?!

      Я вздохнул и снова кивнул. С приличной одеждой у меня всегда были какие-то проблемы — жизнь не требовала от меня смокингов и галстуков. Это от Хэйтема можно было ожидать чего-то подобного, а я никогда никуда официальнее школьных сборов не ходил. Я зарылся в своих вещах, выбрал наиболее чистые джинсы и фланелевую рубашку, и на том успокоился.

      Ночью я опять не мог уснуть — мне все мерещилось, что кто-то гонится за мной, кричит, а я должен пройти через несколько помещений, вскрывая загадочные двери. В одной из комнат я встал перед выбором — либо спасать прикованного к горящей машине Хэйтема, либо убегать от разъяренных чудищ, похожих на тварей из рассказов Лавкрафта. И я дергал несчастную цепь, пинал дверь, пытаясь его освободить, но железо не поддавалось.

      — Уходи! — стонал Хэйтем, пытаясь отодвинуться, насколько это возможно, от горящего фургончика.

      — Хоть ты и ублюдок, я не позволю тебе сгореть заживо, лучше сам потом убью! — орал я и продолжал сражаться с цепью. Когда монстры продолжили наступать и были уже совсем близко, я в холодном поту проснулся.

      Из-за сна я все утро был в коматозе. Я никак не мог нормально вернуться в реальность. Я даже не помнил, что ел на завтрак. Только тяжесть в желудке давала понять, что туда вообще что-либо упало. Оделся я довольно быстро. Отец еще не встал, когда я уже крутился у входа, изводясь ожиданием.

      — М-м-м, Чарли, — недовольно пробормотал он вместо приветствия, когда я уже сидел в кресле, нервно стискивая колени. Я боялся лечь на диван — отец бы обязательно сказал, что я измял рубашку и джинсы, которые и без того аккуратностью не блистали. Папа спустился в трусах и фланельке вниз, и я с тревогой наблюдал, как он лениво достает из холодильника банку пива.

      — Па-а-ап… Ты за рулем, — напомнил я. «А еще если он будет пьяный, это сыграет против меня перед полицией», — добавил я мысленно. Отец чертыхнулся и вынул маленький пакетик апельсинового сока. Двигался он как-то заторможенно, и я испугался, что он мог вчера напиться, а теперь разгребает последствия. Меня остаток дня не было — я усвистал в магазин, помогать, потому как боялся, что он, рассерженный извещением о моей якобы краже, может меня наказать. Кроме того, мое присутствие в доме явно бы привело к каким-то спорам, которые вряд ли хорошо бы окончились.

      Я весь извелся, ожидая, пока отец не спеша натянет джинсы и светлую рубашку. Он даже умудрился найти где-то потертый твидовый пиджак и идиотскую красную бабочку, отчего стал напоминать какую-то клоунскую версию мистера Бина, если такое вообще возможно. Куда уж более нелепо и клоунски, а?

      Ну, разве что, приехать к участку в пикапе с лодкой и сеткой.

      — Папа, почему нельзя было поехать в нормальной машине?

      — Потому что это тачка Тома, и она нужна ему сегодня, ясно тебе?

      Я увернулся от подзатыльника и обиженно засопел, подвинувшись поближе к окну. Сидеть мне приходилось на одном бедре, приподняв зад, чтобы не вляпаться в жвачку или остатки арахисовой пасты. Я поморщился — Том и Рон, хоть и имели привычку жрать в машине, хотя бы не свинячили в ней настолько, что аж сесть некуда. Первый в основном совал во все щели бумажные стаканчики и пакеты из кафе, второй ограничивался банками из-под содовой. Отец мог есть жирные сэндвичи, гамбургеры или пончики, и потом вся машина была мечтой практикующего копа или криминалиста — столько скоплений отпечатков пальцев в разных веществах и жидкостях надо еще поискать. Он мог перевернуть на себя бургер, пролить колу или что-то рассыпать, а убирать листья салата, вытирать мокрый и липкий пол или собирать орешки он и не думал. Еще у папы была отвратительная привычка плевать потерявшую вкус жвачку в окно, иногда в противоположное. И он не всегда попадал.

      Если бы тут была мама, она бы…

      Я поморщился.

      «Джон, я серьезно! В следующий раз сам будешь убирать свинарник!».

      Ее голос зазвучал в моей голове настолько четко, как будто она умерла только вчера. Я закусил губы, чтобы не плакать, и отвернулся. Проявлять чувства при отце — самое тупое, что можно сделать. Поэтому я нацепил маску «я не мужик, я кремень» и ехал всю дорогу с кирпичной физиономией.

      — Выходи, — сказал папа. Я медлил — пялился на толпу школьников впереди. Не хочу выходить. Не хочу позориться.

      — Давай резче!

      Отец замахнулся, чтобы мне отвесить леща, но я нехотя открыл дверь и вынырнул. К счастью, мы припарковались где-то позади, и наш дурацкий красный пикап с эмблемой рыболовного магазина не очень бросался в глаза. Я прибавил шагу, чтобы идти поодаль от отца — это хоть как-то обезопасит меня от насмешек и папиных люлей. Попутно я пытался увидеть в толпе знакомые лица. Сначала мне показалось, что я ищу Коннора и Ко, чтобы на него не нарваться, но потом понял, кто именно мне был нужен.

      Я искал Хэйтема.

      Я понял это, когда заметил его одинокую фигуру в отдалении.

      — Привет, — я нерешительно помахал ему рукой. Он улыбнулся и сделал шаг вперед.

      — Доброе утро. Как прошел вечер? — начал он, но из-за угла появилась фигура высокой женщины. Он заметил ее краем глаза, быстро замолчал и отступил.

      — Слушай, я просто… — начал я, сам не зная, что хочу сказать, и от неуверенности сунул руки в карманы. Хэйтем поджал губы и цыкнул, глядя в пол. Я понял намек и заткнулся. Он, видимо, не хотел, чтобы его мама знала, что мы общаемся. Тем более, что темы для общения у нас одна лучше другой: наркотики, краденная кем-то фляга… Мгновением позже подошел и мой отец, и я решил, что даже знаками обмениваться не стоит. Нафиг, будет еще во всеуслышание педиком обзывать и меня, и Хэйтема.

      Небольшая очередь перед отделением медленно сокращалась. Мы с Хэйтемом прошли одновременно, и, обменявшись сочувственными взглядами, расстались и пошли под конвоем по разным допросам. Я с отцом — влево, он — вправо. И я почему-то с какой-то тоской подумал, что не уверен, увидимся ли мы с ним, сможем ли поговорить. Нас ждали железный стол и одностороннее стекло в разных концах участка. Я сел с папой напротив полицейского, и это форменное издевательство началось.

      — Имя?

      — Чарльз Генри Ли, — недовольно сказал я. Отец пихнул меня под столом.

      Еще на дежурных вопросах он вынес мне мозг. Под конец, когда я от него уже устал, он начал подкрадываться:

      — Зачем вы спрашивали про флягу?

      — Из интереса. Нельзя уже, что ли?

      — Да, но вам не кажется странным, что музейная ценность пропадает именно когда ваша группа там была, а? И именно после того, как ты задал этот вопрос…

      Я возмущенно уставился на него.

      — Чарли, — предупреждающе сказал отец, почувствовав, что я начал закипать.

      — Я не крал фляжку, — твердо сказал я, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие.

      — Хорошо, спросим по-другому. Мистер Ли… — полицейский повернулся к моему отцу. — Сколько вы даете сыну на карманные расходы?

      — Я не даю, — рыкнул папа. Мне показалось, что у него встопорщились и без того лохматые волосы, будто собака подняла загривок. — Чарли уже взрослый мужик, зарабатывает сам.

      — Сколько ты зарабатываешь, Чарли?

      — Пятьдесят баксов в неделю примерно, — я стиснул зубы. Признаваться в моих мелких подработках вроде продажи сигарет или даже в чем-то легальном, кроме магазина, я не собирался — это потом аукнется. Отец непременно выдаст что-то вроде: «Ну раз ты у нас такой богатый, обеспечивай себя теперь сам» или, если ему вздумается меня наказать, заберет у меня из кошелька все, что там будет, мол, «Ты должен учиться, а не покупать свои сраные комиксы». Иногда моя учеба была просто предлогом, чтобы батя отжал денег на пиво. Имея нелегальный легкий доход, я мог насовать заначек в кроссовки, под диванные подушки и в карманы куртки, что позволяло мне хоть как-то существовать. Конечно, копить на мечту или баловать себя чем-то вроде новых выпусков «Мортал Комбат» и «Сорвиголовы» я уже не мог, но можно было хотя бы относительно нормально питаться.

      — И тебе хватает, а, Чарли?

      Полицейский ласково посмотрел на меня, как сиделка из дурдома на психа. Как меня бесит это напускное снисхождение! Ты сам-то как думаешь?! Конечно, блин, мне не хватает!

      — Не жалуюсь, — я исподлобья посмотрел на него.

      — Неужели? Даже не голодаешь, а?

      — Хватит! — отец поднялся. — Что вы на него давите? Он вполне способен зарабатывать столько, чтобы ему хватило! Если что — мы с Томом и Роном прикроем ему жопу… Он хоть и раздолбай, но не вор!

      Я зажал уши руками. Допрос перерос в перебрехивания, и, кажется, ничего, кроме ругани больше не будет.

      — Еще раз назовешь моего сына вором, не имея доказательств, я тебе хрен оторву, ты понял?! — пообещал отец. Они погавкались еще какое-то время, потом все стихло так же внезапно, как и началось. Полицейский снова стал задавать похожие вопросы, но, поняв, что подловить меня не удастся, поскольку я придерживался одной версии — я просто спросил, про пропажу узнал потом, когда всех начали обыскивать. И все. Про фотку и Хэйтема им знать не обязательно.

      Нас отпустили, намекнув, что могут в любой удобный им момент вызвать на допрос снова и, если понадобится, даже в суд как свидетелей. У меня остался настолько неприятный осадок — в этой допросной волей-неволей начнешь чувствовать себя убийцей или вором.

      — Ладно, Чарли, до школы дойдешь? — спросил папа, поглядев на часы. — Или тебя довезти? Я просто нахрен уже опаздываю.

      — Я на автобусе доеду. Езжай, — сказал я и украдкой покосился в сторону выхода из участка.

      — Ладно, засранец. До вечера.

      Папа слегка ткнул меня кулаком в плечо, прыгнул в пикап и уехал. Я помахал ему, глуповато улыбаясь. Дождавшись, когда он скроется, снова повернулся к выходу из участка.

      Хэйтем Кенуэй вышел несколько томительных минут спустя. Я уже успел вытоптать дорожку возле фонаря, пока не увидел его в компании мамы. Высокая женщина недовольно шипела ему:

      — Что скажет отец! Примерный ребенок в участке на допросе!

      Почему мне показалось, что в ее голосе прозвучало злорадство?

      — Ты прекрасно знаешь, что я ничего не крал. Мне просто незачем, — с ледяным спокойствием ответил Хэйтем. Они стояли достаточно далеко, но даже на таком расстоянии я довольно живо представил, как его глаза темнеют от гнева.

      — Как зачем? Перед друзьями похвастаться… А, забыла, у тебя нет друзей, — женщина нарочито гадко осклабилась. Я ошалело уставился на них. Ну нифига себе мама и сынок!

      — Ты думаешь, вечно будешь любимчиком отца? Да он с тобой за один обеденный стол теперь не сядет, раз ты пропах участком и преступниками!

      — Ты тоже, ты же со мной была.

      Хэйтем был просто убийственно спокойным.

      — Ах ты маленький…

      — Можешь не ехать со мной, если брезгуешь, — его голос стал совсем ледяным. Я поежился, представив, что тут стоит и разговаривает какой-нибудь Локи или даже Мефисто. — Я вызову такси до школы. Дома сама отцу все объяснишь, и посмотрим, удержу ли я позицию любимчика отца.

      Он резко развернулся и направился в мою сторону. Женщина, коротко рявкнув «Придурок!», села в машину, напоследок хлопнув дверью и уехала. Хэйтем заметил меня и сдержанно улыбнулся.

      — И снова привет. Я не думал, что увижу тебя.

      — Я тоже, — зачем-то ляпнул я. Почему не думал? Я же его ждал! Конечно, он мог освободиться и раньше, но тогда я бы через какое-то время отправился в школу, и мы бы пересеклись там. Меня накрыло волной неловкости, и из-за этого я еще больше тупанул: — Нифига у тебя маман… Вы часто так?

      Вопрос был ошибкой. Хэйтем помрачнел, но ответил все-таки без холода в голосе:

      — Это не мама, а старшая сестра. Видишь ли, я сорвал ей свидание неожиданной необходимостью явки на допрос. И она, мягко скажем, немного расстроена, парень ей весьма нравится.

      Хэйтем вздохнул.

      — Слушай… Может, ты хочешь пойти пешком до школы? Прогуляемся, поговорим… — предложил я, поняв, что он-то сейчас усвистает в теплой машине, а я буду один трястись со старухами в автобусе. Школьный уже давно проехал, а просить его покататься со мной в консервной банке мне было как-то стыдно. На мое удивление Хэйтем согласился. Мы неспешно двинулись по улицам. Сначала мы поговорили на отвлеченные темы вроде того, как неохота сейчас что-то учить и вообще не до этого, какое уродское у нас расписание и что у меня поднывает зуб, а потом Хэйтем спросил:

      — И все-таки, кого ты считаешь способным на такое?

      — Коннора, — сходу сказал я.

      — Нет, это не он, — Хэйтем поморщился. — Он не самая приятная личность, но все-таки это слишком прямолинейный человек, чтобы воровать. Да еще и так хитро… И мотива нет — если он что-то захочет, он отнимет это силой.

      Он смолк, и мы какое-то время шли молча, а потом я спросил:

      — А не мог это украсть сотрудник музея?

      Хэйтем поморщился:

      — Вряд ли. Зачем ему делать это днем? Тем более, ты слышал, что сказал мистер Дойчер? Неизвестно, чья эта фляга, и поэтому трудно оценить ее историческую ценность. Даже массовые монеты времен Войны за независимость можно задешево купить или даже заказать через интернет. А тут железка, из которой пил какой-то солдафон. Сотрудник музея наверняка знает, что тут ценнее, и он мог бы просто ночью отключить сигнализацию и что-то вынести.

      — А почему она днем не сработала?

      — Днем кто-нибудь точно задел бы стекло или случайно сделал бы еще что-нибудь, чтобы она начала верещать. В частных домах у богатых людей ее же тоже днем не включают, по крайней мере, не везде…

      — Копы тебе не проговорились, какие там были следы взлома?

      — Нет, — Хэйтем поморщился. — Но у них было очень много вопросов на тему того, почему у меня были фото витрины до и после работы. И еще больше, когда выяснилось, что мы сразу не сказали, что у нас были эти кадры.

      — Мои докопались, что кража произошла после моего вопроса, — скривился я.

      — Я тоже много об этом думал, на самом деле, — Хэйтем закусил губу. — И пришел к выводу, что кто-то мог просто тебя подставить. Не удивлюсь, если флягу найдут на территории музея, но, например, уже после того, как ты окажешься в тюрьме.

      Я хмыкнул. В принципе здравое зерно в его мыслях было, но все равно осознавать было неприятно.

      Мы продолжили путь к школе, петляя дворами. Хэйтем начинал хмуриться — у него портилось настроение, и он стал раздраженно реагировать на каждую мелочь. В лучшем случае хмыкал, недовольно дергал губами или бровью, в худшем — давал едкий комментарий.

      — Боже, ну что за бескультурье — трепаться по мобильнику настолько громко, чтобы все слышали, о чем ты говоришь, — проворчал он, увидев, как фигура в куртке цвета хаки с жаром что-то рассказывает собеседнику.

      — …Нет, блин, Тэд! — говоривший, если и слышал его замечание, предпочел проигнорировать. Он мерил шагами проулок туда-сюда. Мы стояли в отдалении. — Ты обещал сразу! Где твои люди?!

      — Тебе в рифму ответить или по факту? — прошипел Хэйтем, гневно сверкая глазами. Я вскинул брови: он же обычно спокойный, чего так бесится? Он не реагировал, когда ему подожгли волосы, а тут из-за телефонного разговора злится.

      — …Ты сам знаешь, что мне нужно! — парень продолжал разговор, то повышая, то понижая голос. — Фляга за мой пакет сойдет?

      Мы с Хэйтемом переглянулись и сделали шаг назад, в тень. Незнакомец с мобильником выждал паузу, а потом возмутился:

      — Сам приехать?! Я тебе сам приеду!!!

      Опять пауза. Ругаясь, незнакомец наполовину развернулся. Мы с Хэйтемом, не сговариваясь, присели за мусорными баками.

      — Куда?! Какой Дэртон-Бридж³?! Это вообще где?!.. Ладно-ладно… Я запомню! Я не тупой! Дэртон-Бридж, Палли-Вэй, 11? Сам не ори! Ладно, я выезжаю…

      Он отключил трубку и стал что-то набирать в телефоне. Хэйтем кинул на меня предупреждающий взгляд, а потом шепнул:

      — Отвлеки его.

      — Что?

      — Быстро, — он цыкнул. — Он уже поворачивается в нашу сторону.

      Я сцапал из мусорки банку и швырнул ее в сторону. Незнакомец повернул голову в сторону звука и сделал несколько шагов. В этот момент Хэйтем перескочил через бачки, бросился к незнакомцу, обхватил его за шею и ударил по голове. Тот обмяк, и Хэйтем тихо, как разведчик в кино, который снимает часовых, уложил тело на землю.

      Я офигел.

      — Ты его что… убил? — спросил я, в шоке наблюдая, как Хэйтем обшаривает тело.

      — Нет. Вырубил.

      — Откуда ты…

      — Отец научил, он бывший военный, — Хэйтем раздраженно дернул головой. — Я потом подробно расскажу, если интересно. Иди сюда, быстро.

      Я на ватных ногах приблизился. Хэйтем вдруг бросил мне мобильный телефон, по которому трепался незнакомец.

      — Перепиши последний номер, по которому он звонил, или запомни.

      Он продолжил рыться по карманам, пока я, вытащив ручку из рюкзака, неуклюже чиркал на запястье цифры.

      — Теперь протри телефон, положи его на место, — Я сделал, как он велел.

      — Вбивай адрес, который он назвал, потом подойдем к салону и подгрузим, — Хэйтем продолжил рыться по карманам. Я неуклюже стал тыркать в кнопки, наполовину не понимая, что делаю. Я поступал чисто интуитивно. Вдруг я заметил, что Хэйтем вытащил кошелек из его кармана, внимательно его просмотрел и вдруг взял оттуда деньги.

      — Эй, ты чего? Зачем ты их берешь?

      — Как минимум чтобы думал, что его ударили с целью ограбления, — хладнокровно сказал он. — А еще потому, что от моих карманных денег мало что осталось, а нам, похоже, предстоит путешествие.

      Он протер кошелек курткой и бросил его рядом с бесчувственным телом.

      — Фляги при нем нет, значит, он где-то ее прячет, — Хэйтем раздраженно цыкнул и забрал у меня коммутатор.

      — Ну если б ты его не вырубил, мы бы, может, и узнали где.

      — Не факт, — Хэйтем цыкнул. — Он мог проплутать весь день, а потом пойти в бар, или просто застукать нас и убить, что наиболее вероятно. Пошли отсюда побыстрее. Нам еще надо найти этот адрес.

      Мы вышли из проулка, и я повел его в маленький компьютерный салон, у двери которого иногда ошивался в ожидании, когда освободится место. Туда я ходил редко, чаще просто пялил через витрину, как другие играют — это был один из немногих клубов, где вообще было окно. Сердитый и раздраженный, Хэйтем велел мне ждать у входа и скользнул внутрь. Что происходило в коридоре, я не видел, широкое окно демонстрировало только зал. Томительные минуты шли, а в зале Хэйтем не появлялся. Я начал нервничать. Меня даже не отвлекали мелькающие в чужих экранах персонажи каких-то игр, поэтому эти двадцать минут, что его не было, вышли особенно томительными. Но наконец он вышел, правда, еще более злой и недовольный, и воткнулся в бумажку, которую притащил из магазина. Мы направились к школе окольными путями. По дороге я то и дело придерживал Хэйтема за локоть, чтобы он не вписался смазливой мордой в какой-нибудь столб .

      — Черт! Что это вообще за город, о котором невозможно нарыть абсолютно никакой информации, а?

Я тревожно молчал. Пусть сам разбирается.

      Наконец Хэйтем резко остановился.

      — Нам нужно сначала добраться до Тэрритауна, а потом оттуда сесть на автобус до этого захолустья, — сказал он. — Ты знаешь, как это сделать?

      — Да. От Большого Центрального вокзала надо ехать на электричке, — сказал я.

      — Веди меня.

      — Стой, что? Ты хочешь поехать туда прямо сейчас?

      — У нас нет времени. Этот придурок и так может вот-вот очнуться, а нам даже некуда было его деть. Я правда, надеюсь, что мы выиграли время, заставив его разбираться, куда делись деньги, но не факт. Так что едем сейчас.

      — Да что за срочность?

      — У него на сегодня назначена сделка за эту флягу, — сказал Хэйтем, закусив губы. Его глаза стали совсем серыми, но без злобы — в них было что-то туманное, некая мрачная сосредоточенность, нечто похожее на пасмурную погоду. — Мы скажем, что он сам не смог приехать и послал нас. Это наш единственный шанс узнать, куда делась эта фляга и проследить за всеми этими нитями.

      — Ладно, — я закатил глаза. Эта спонтанность меня тревожила и бесила. — Но сначала зайдем в школу, надо предупредить Тома и Рона, что меня не будет.

      — Если мы зайдем в школу, оттуда уже не выйдем, — поморщился Хэйтем. — Учителям скажем, что задержались на допросе, и родители нас пожалели. Да и времени у нас в обрез. Поехали. Веди меня.

      У меня забилось сердце: дома меня ухандакают за такое путешествие.

      — Нам надо сесть на автобус, который едет до метро, — скомандовал я.

      Мы ускорили шаг. До остановки добрались, стараясь сохранять максимально каменные рожи, чтобы никто не видел, как мы оба смущены и растеряны внезапной поездкой. Я оплатил дорогу, и мы ввалились в транспорт. В автобусе Хэйтем скривился от запахов и, как он выразился, «сомнительного контингента», поворчал и специально сел на сидение за мной.

      — Пс-с-с! — окликнул его я.

      — А? — он наклонился к моему уху, обдав меня запахом одеколона и теплым дыханием.

      — Ты видел его лицо? Это кто-то из нашей школы?

      — Я толком не знаю никого в школе, — прошептал Хэйтем. — Но этот парень не был похож на школьника, это уж точно.

      — А еще какие-то приметы нашел?

      — Да. У него шрам на правой руке, и его зовут Б.Т. Вуд.

      — Негусто.

      — Угу.

      Мы замолчали. Я чувствовал, как сердце с тревогой бьется о ребра. Я по отражению увидел, как Хэйтем прислонился к стеклу. Так мы с ним доехали до метро, оказались на вокзале и сели в поезд.

      — Нда, — тихо сказал я себе, поглядев на этого негодного авантюриста. Он тем временем окончательно раздобрел, поев, и теперь листал книгу. Он даже уже смирился с поездкой на электричке, видимо, действительно утром бесился на все подряд, потому что не выспался и был голоден. А кроме того, я подозревал, что допросы его утомили.

      — Слушай, Хэйтем… — тихо начал я. Он внимательно посмотрел на меня. Взгляд у него был вопрошающим, но вместе с тем сочувствующим, и я неожиданно для себя выдал то, что терзало душу. — Ты уверен, что мы правильно поступаем? Мы… сбежали, как в сериалах, неизвестно куда, без вещей, почти без денег, никому не сказали, куда едем… И ведь неизвестно, что нас там ждет…

      — У нас нет выбора, Чарльз, — он вздохнул и повторил. — Нет выбора. Полиция нам не поверит, если не будет доказательств. А кроме того, это уже личное — тебя пытаются подставить. Может, конечно, и просто прикрыться тобой, но… В общем, мы слишком глубоко в это влезли.

      — Дзио нас уроет, — я вдруг захохотал.

      — Да. Это точно, — он кивнул и вдруг опять улыбнулся, тепло, как тогда, в музее.

      Поезд мерно стучал колесами, отвозя нас в Тэрритаун. Мы с Хэйтемом сидели друг напротив друга и улыбались, несмотря на то, что оказались в глубокой заднице.

      Мне кажется, Хэйтем не совсем прав. У нас не было выбора с самого начала, с тех пор, как мы нашли этот дурацкий мешок.