Деревья и дома медленно ползли мимо нашего окна. Я равнодушно косился на сменившийся пейзаж. Когда электричка катила по Нью-Йорку, мы смотрели на высотки и небоскребы, на железные конструкции и машины, но постепенно стали появляться одиночные или семейные дома, уютные кафе и припаркованные прямо на улицах велики. Смотреть в окно постоянно надоедало, несмотря на то, что местность была незнакомая, и я периодически возводил глаза к потолку или исподтишка наблюдал за Хэйтемом. Он пытался читать, но повествование, судя по всему, не очень-то его увлекало — он то и дело отвлекался, начинал оглядываться, кусать губы. Поездка все не кончалась, и мы задремали. Пусть ненадолго, но мерное чуханье поезда нас убаюкало. Правда, я периодически просыпался от того, что боялся пропустить нужную станцию.

      Погода начинала портиться — в очередной раз меня разбудил тихо шуршащий дождь. Я дождался, когда мы подъедем к станции, покосился на нее, читая название, а потом вытянулся и слегка пихнул Хэйтема, расталкивая его. Он спал, скрестив руки на груди, отчего напомнил мумию в саркофаге.

      — Чего такое?

      — Мы почти приехали, хватит дрыхнуть.

      Хэйтем закатил глаза и прикрыл рот, пряча зевок.

      — Сколько нам еще ехать?

      — Через одну выходить.

      — Ну так через одну бы и будил…

      — Нет уж, тебя пока растолкаешь, десять станций можно проехать, — проворчал я. — Пошли, сядем поближе к выходу.

      Мы переместились на другое сидение, и когда объявили Филипс Мэнор, быстро вытряхнулись из вагона. Дождь потихоньку усиливался. Мы морщились, чувствуя, как он падает нам за воротники.

      — Куда дальше? — спросил я.

      — Мы должны сесть на автобус, но я не знаю, где остановка, — поморщился Хэйтем. Мы вышли со станции, и Хэйтем вдруг замер и зарылся в карманах. Я подумал, что он ищет коммутатор.

      — Ты хочешь проверить маршрут?

      — Как? Где тут ты видишь хоть одно заведение для компьютерщиков? — он поджал губы. — Но вообще-то сейчас я собираюсь закурить, а то дождь усилится.

      Он достал черную сигарету, взял ее в рот и стал искать зажигалку в карманах. Мне захотелось его поддеть:

      — Знаешь, у нас говорят, что курение — подсознательное желание отсасывать.

      — Неужели? — он фыркнул. — Не думал, что ты интересуешься такими вещами.

      Я уязвленно кхыкнул, опустил голову, но через какое-то время сначала украдкой, а потом внаглую стал пялиться на прилипшую к его губам сигарету. Я сам не знал, почему смотрю — потому, что мне интересно, что курильщики вообще в этом находят, или потому, что изучаю его. В этом было что-то странно притягательное — как он сжимал губами золотой фильтр, оставляя на нем едва заметные следы, как плавно выдыхал струйку сизого дыма, будто собирался поцеловать кого-то, как облизывал пересохшие губы и сглатывал горькую табачную слюну. Я поймал себя на мысли, что готов наблюдать за этим хоть весь день. Но Хэйтем быстро докурил до фильтра и затушил бычок о подошву ботинка.

      — Мы идем или как? — спросил он меня слегка раздраженно. Я только сейчас понял, что он звал меня по имени, а я тупо пялился на него и продолжал вспоминать.

      — А? Да, — я быстро заморгал, пытаясь понять, что это сейчас было. Я что, только что подумал, что мне нравится смотреть, как Хэйтем тащит себе что-то в рот?! Надо завязывать с этими двусмысленными разговорами. Мы наугад двинулись за людьми, которые уходили со станции.

      — Долго нам идти? — Хэйтем крутил головой по сторонам, как сова, а я, раздраженный то ли своими мыслями, то ли тем, что мы мечемся по городу, как два дебила, опять захотел треснуть ему по глянцевой башке.

      — Надо спросить, где тут останавливается автобус до Дэртон-Бриджа, а то я город не знаю.

      — Хорошо, тогда ты иди спрашивай, а я — в магазин, — и Хэйтем кивнул головой в сторону чего-то напоминающего сувенирную лавку.

      — Хочешь затариться сувенирами на тему «Всадник без головы¹»? — подстебнул я.

      — Нет, хочу максимально нас обезопасить, — сказал он, изучая витрину. — Буду ждать тебя под часами.

      Он поднялся по ступеням и исчез, звякнув ветряными колокольчиками. Я же стал бродить туда-сюда, чуть ли не кидаясь случайным прохожим под ноги, как потерявшаяся собака.

      — Извините, вы не знаете, откуда отходит автобус в Дэртон-Бридж?

      — Нет!

      И так еще раз пятнадцать. У ответа были варианты «Отвали», «Отстань», «Не знаю», но самым запоминающимся и оригинальным мне показался «Я тебе что, карта?». Это натолкнуло меня на интересную мысль. Я подошел к ларьку возле станции, где помимо вредной, но такой вкусной хаванины продавали пейпербеки², журналы и главное — всякую дешевую ерунду для туристов. Там я купил карту Тэрритауна за доллар и какое-то время стоял под козырьком ларька и листал буклетик. Дождь потихоньку усиливался, а я не хотел просрать единственную возможность разобраться в местности, в которую нас занесло. В основном в буклетике были врезки с картой достопримечательностей и выпендреж исторической ценностью города, но памятник Всаднику без головы и соннолощинский мост меня интересовали в последнюю очередь. Я развернул наиболее подробную карту, сложенную в несколько раз и частично приклеенную к буклету, Из нее я только понял, что мы на самом деле находимся в Норт-Тэрритауне и для попадания в историческую часть и просмотра всяких фишек надо было либо выходить на станции ранее, либо ловить автобус от Сонной лощины в центр. Больше всего меня в местности путало то, что названия несколько перемешались друг с другом, и Соннолощинский маяк и Соннлощинская рекреация вместе с Филипсбург-мэнор находилась южнее самой станции Филипс-Мэнор, а кладбище располагалось, наоборот, севернее. Почему нельзя было как-то это упорядочить?

      С автобусными остановками тут была просто какая-то феерическая жопа — поблизости ни одной. Я вглядывался в идеально построенные параллельные улочки и в упор не видел ни одной, кроме той, которая у кладбища. Значит, и автобус, скорее всего, только один. Или же их несколько, но идут они все от одной остановки. Это несколько упрощает дело. Но в любом случае придется тащиться до нее пешком. Надо пройти Риверсайд Драйв, а потом по Харвуд-авеню, перевернутой буквой L получается³. Осталось только дождаться Хэйтема.

      Я свернул карту, сунул ее под рубашку и пошел к магазинчику. Не знаю, сколько я прождал этого паршивца, но я успел промокнуть и теперь дрожал. Хуже мокрой рубашки могут быть только мокрые кеды, и я встал подальше от вмятин на асфальте, чтобы вода не текла мне на ноги. Наконец от созерцания моих кед меня отвлек знакомый тихий звон. Я резко вздернул голову и искренне обрадовался этому засранцу, как собака хозяину. Хэйтем тащил два объемных пакета.

      — Че ты так долго? — мне аж захотелось навесить ему оплеуху.

      — Смотри, — он зашуршал прозрачными пакетами и вынул толстовку. — Это тебе.

      — Ты реально ради сувениров перся туда?! — рявкнул я и ткнул пальцем в обезглавленный силуэт на кофте. — Я тебе сейчас самому башку оторву, будете на пару тут кататься!

      — Не кричи, — Хэйтем поморщился. — Надевай пока, я объясню.

      Я стянул рубашку, сунул голову в кофту, и пока бултыхался в ней, Хэйтем негромко сказал:

      — Если мы придем туда в одной одежде, а потом, уезжая, переоденемся в другую, нас будет сложнее опознать. Я не думаю, что они запомнят наши лица, хотя на этот случай я тоже кое-что припас, но все равно мой главный расчет на то, что они будут акцентировать внимание на нашем облике в целом. Два парня в толстовках и… гм… головных уборах выглядят совсем не теми парнями, что в рубашках и пальто. Понимаешь?

      — Угу, — сказал я и вылез из толстовки. Во время монолога Хэйтем успел надеть свою. У него кофта была с волком.

      — Ну, а еще я их купил и потому, что предположил, насколько может похолодать. И был прав, — он пригладил взлохмаченные волосы. — Когда я вышел, ты дрожал.

      Он дождался, когда я оправлю толстовку, и вдруг запустил руку мне в волосы. Я дернулся, почувствовав бережное прикосновение прохладных пальцев.

      — Что ты делаешь?

      — Меняю тебе имидж, — сообщил он, не переставая меня лохматить. Я и без того не отличался аккуратностью, а сейчас явно стал совсем походить на бродягу. — Ну-ка…

      Хэйтем вынул из пакета бандану, перевернул ее изнанкой вверх и стал осторожно убирать мои волосы. Он ловко спрятал их под платком и завязал узел, оставив часть прядей свисать и закрывать мне глаза. Вроде быстро, но мне показалось, что момент, когда холодные подушечки пальцев аккуратно заводили пряди назад, а теплое дыхание грело и щекотало мне кожу, длился полчаса. Я еще залип на то, как колышется на нем ткань кофты. Он уже отстранился, а я все чувствовал его прикосновения.

      — Когда у нас автобус? — спросил он и вдруг распустил волосы.

      — Э-э-а, — тупо выдавил я, с изумлением пялясь на то, как глянцевая черная волна побежала по плечам. Он стал смотреться кардинально по-другому. Более дерзкий, агрессивный. В этой толстовке еще совсем не похож на себя… Я представил, как он гоняет на какой-нибудь обитой шипами развалюхе под бодренький рок. У меня в голове аж Disturbed заиграла. Я начал притопывать ногой в такт.

      — Что ты на меня так смотришь? — спросил он, подняв бровь.

      — Ничего… Непривычно просто.

      Я решил его унизить, чтобы он не задирал нос:

      — Ты с этими патлами как лохудра. Смотри, как бы тебя не сочли за пидора и не замесили.

      Вот так. Пусть знает свое место. Он только презрительно фыркнул и надел капюшон. Я последовал его примеру чисто чтобы не мерзнуть. Мы двинулись по Риверсайд Драйв, но шли достаточно медленно, будто никуда не спешили.

      — Тут так красиво, — вдруг сказал Хэйтем и остановился, чтобы полюбоваться на реку. В принципе, я разделял его восторги, но из-за дождя мне хотелось как можно скорее оказаться в тепле и сухости.

      — Река как река, — нарочито грубо сказал я и дернул его за локоть. — Пошли, а то швырну тебя туда, чтобы поближе полюбовался.

      — Я жалею, что нельзя посидеть тут на лавочке сейчас и порисовать, — спокойно произнес он, сунув руки в карманы. Он что, не слышал, что я сказал?

      — Я тебе сейчас твои карандаши в жопу запихаю, — разозлился я. — То ты ныл, что надо побыстрее, а теперь порисовать хочешь, Малевич херов?

      Хэйтем вздохнул, а потом заговорил как-то устало и разочарованно:

      — Чарльз, тут нет наших одноклассников, перед которыми нужно выпендриваться. Для чего этот цирк, а?

      — Заткнись, — обрубил я, отчаянно испытывая неловкость. Хэйтем все-таки замолчал, и мы продолжили путь, осматривая причудливые здания. Некоторые из них выглядели так, будто остались прежними со средневековья, но в основном большинство зданий застыли с века восемнадцатого. Залипая то на них, то на реку, Хэйтем продолжал идти вдоль по улице, и мы чуть не пропустили нужный нам поворот. Я спохватился, когда мы уже почти миновали спуск, вцепился в толстовку Хэйтема и резко потянул его за собой.

      — Ты чего?!

      — Чуть поворот не просрали, — буркнул я, на миг почувствовав что-то похожее на жалость к нему. Мне стало еще больше стыдно за сцену у реки. Я стал рассматривать окружение, чтобы не пялиться на Хэйтема в попытках изучить его реакцию.

      Дома на Харвуд-авеню были уже более похожи на современные, за исключением некоторых, и меня удивило, что они располагались на приличном расстоянии друг от друга. Кроме того, всюду были уже начавшие желтеть деревья. Привыкший к небоскребам и налепленным друг на друга домам, я пялился на густую растительность как идиот. Ветви почти полностью закрывали некоторые дома, отчего создавалось впечатление, будто люди намеренно прятали от кого-то свое жилье.

      Не удержался, покосился на Хэйтема. Он тоже заинтересованно осматривался, но его, кажется, американская деревня не особо удивляла. Мы шли всего полмили, где-то минут десять, и чем дальше от начала улицы, тем больше становилось деревьев. Возле развилки и выхода на Север Бродвей их стало настолько много, что казалось, они закрыли небо.

      А напротив было то самое кладбище.

      Мы сели напротив него на лавочку.

      — Остановка хоть эта или другая? — решил уточнить Хэйтем и недовольно скрестил руки на груди.

      — Да откуда я знаю? У водителя спросим.

      — Нда-а-а, — протянул Хэйтем и задрал голову, недовольно морщась от падающих на лицо капель. — Я, конечно, люблю дождь, но становится уж очень холодно.

      Он сжался, как нахохлившийся воробушек, втянул голову в плечи. Я задрал ноги повыше, чтобы не промочить кеды.

      — Блин, хоть бы крышу сделали, уроды… — проворчал я. Ни карты, ни расписания — просто скамейка. То, что это не какая-то лавка для туристов или уставших старушек, демонстрировал синий знак поодаль и желтые полосы на асфальте.

      — Крыши не будет, крыша только что улетела, — глубокомысленно изрек Хэйтем, глядя в небо. Он медленно опустил голову, мы переглянулись и прыснули, как Коннор и Хики над очередной фразой со словом «член» или «сиськи». Я сам не знал, почему нам на секунду стало забавно, но смех стих так же быстро и внезапно, как начался. Мы молчали. Я ежился и слушал, как шумит дождь, Хэйтем задумчиво смотрел на увитую плющом ограду и покачивал ногой.

      — Это какое-то знаковое кладбище? — вдруг спросил он. — Оно просто такое ухоженное и странно украшенное, как будто тут вечный Хэллоуин.

      — Ты что, не читал «Сонную лощину»? У нас ее еще в началке проходят, — я посмотрел на него, как на идиота.

      — Нам точно не задавали, — он помотал головой. — А папа мне ее не приносил. Про что это? Почему такой культ именно здесь?

      — Это все с войной связано, — я поморщился. — Я, если честно, сам не знаю, почему эта страшилка настолько популярна. Типа патриотизм, все дела.

      Хэйтем продолжал внимательно смотреть на меня, и я почувствовал, что меня накрывает волной неловкости.

      — Ну блин, она реально простая и идиотская. Смотри — мужик приезжает в этот город в поисках работы и еще чего-нибудь, устраивается учителем и клеит дочку местного мажора, чтобы потом жрать за ее счет всю оставшуюся жизнь. Конечно, ее стойло уже оказывается занято местным качком, который начинает быдлить на учителя с порога. Но его это не смущает, и он припирается на вечеринку к дочке мажора. Тогда качок решает его напугать, зная, что он суеверный, и рассказывает историю про Всадника без головы. Учитель обсирается с байки весь вечер, а потом, возвращаясь с тусовки домой, встречает Всадника. Естественно, обсирается еще больше, начинает драпать от него, но лошадь уносит его не в ту сторону, и там Всадник его догоняет. А потом автор такой: ну я хрен знает, реально это был настоящий Всадник, но скорее всего это качок решил пришить конкурента, нашли только шляпу, а вообще-то есть слухи, что учителя видели потом много лет спустя с женой и детьми.

      Я чувствовал, что несу ахинею, глядя, как Хэйтем смотрит на меня. Почувствовал себя так, будто отвечаю злой училке хреново выученный урок. Но его серьезное лицо после томительной паузы вдруг изменилось: он неожиданно расхохотался, скрестив руки на груди.

      — Знаешь, Чарльз, я готов тебя нанять на постоянной основе для подобных пересказов классики.

      Я оторопело уставился на него.

      — Нет, это же отличная идея, — он продолжал искренне веселиться. — За две минуты ты понятным языком суть выразил. Можешь сам этим зарабатывать, объясняя классику неучам.

      — Только я сам неуч, — хмыкнул я, залипая на то, как он мило улыбался. Совсем, как тогда, в Вэлли-фордж. Эта его улыбка не вязалась с бандитским образом, поэтому я поспешил вспомнить, какой он был, когда купил треуголку.

      — Ну нет, зря ты, — он хмыкнул. — Не такой уж неуч. По крайней мере, ты не такой, как остальные.

      Я смутился и отвел глаза. Хэйтем продолжал задумчиво смотреть на ограду кладбища.

      — Тут так тихо… Непривычно тихо, — заметил он.

      — Ну поэтому город так и назвали вроде, — я решил выпендриться перед ним.

      — А тут было бы неплохо жить. Приятно так. Никакой суматохи, никаких сомнительных личностей вроде Коннора и его друзей. Но папа бы не согласился сюда переехать, — и Хэйтем вдруг грустно улыбнулся.

      — Это почему еще?

      — Тут негде строить огромный особняк, а в домах площадью меньше гектара земли он жить откажется, — фыркнул Хэйтем. — Скажет — тесно.

      Мы рассмеялись, но было как-то не очень весело. Мне же потом стало еще и обидно — почему кто-то может себе позволить жить в особняке, а мы тут вчетвером ютимся в Нищих кубиках с алкашами и помойкой по соседству? Мне хватило хотя бы отдельного домика с задним двором, чтобы можно было завести собачку. У меня появится комната, которая не будет похожа на каморку с бельем. Может, даже письменный стол туда влезет, и мне не придется делать уроки на кухне… А еще в своем доме можно будет переоборудовать чердак, подвал или даже гараж под студию, и мы с Томом и Роном будем играть, сколько влезет, и больше не придется шататься по школе…

      Я недовольно посмотрел на Хэйтема. Вот у него, небось, один туалет в доме как вся наша квартира. Засранец…

      — Чарльз, может, прогуляемся? — вдруг предложил он, отвлекая меня от погружения в пучину зеленой зависти.

      — Куда?

      — Посмотрим кладбище?

      — Зачем? — я поморщился. — Ты че, могилы не видел?

      — Да пошли, автобуса, наверное, долго не будет.

      — Ага, мы только отойдем, а он подъедет. Знаю я этих тварей на колесах.

      Хэйтем прыснул, но поспешил меня успокоить:

      — Тут низкий забор, мы увидим, как он будет подъезжать.

      Я пожал плечами и согласился: все равно делать больше нечего. Мы поднялись с лавочки и направились к кладбищу. Оно встретило нас табличкой с часами работы и странным, но красивым зданием, похожим на церковь. Что это за фигня, мы разбираться не стали, просто прошли мимо и стали рассматривать на удивление ухоженное кладбище. Между могилами были небольшие деревянные оградки. Но они присутствовали не везде — кое-где были низкие памятные камни, и все.

      — Пойдем поближе? — предложил Хэйтем. Он весь как-то загорелся, оживился. Совсем как тогда, когда увидел треуголку.

      — Давай только от выхода далеко не уходить, — я вцепился в его локоть. — А то сейчас упремся, а тут автобус приедет.

      — Да, да… — рассеянно протянул он и подошел к одной из могил. Мне было до фени, что он там увидел, и я отпустил его бродить между каменными плитами в одиночестве. Кроме того, мне надо было следить за дорогой.

      — Махони, Мигл… — бурчал Хэйтем, сначала пройдя вдоль дороги, а потом забредая все дальше. — Минхан, Дрисул… Они не по алфавиту что ли?

      Не найдя для себя ничего интересного, он вернулся на главную дорогу и продолжил читать надписи на ближайших могилах:

      — Релли, Дрехем, Мадден…

      — Ты что, что-то конкретное ищешь?

      — И да, и нет, — Хэйтем пожал плечами и снова полез изучать те камни, что были дальше. Вдруг он радостно вскрикнул, но тут же чертыхнулся и продолжил опять бродить между могил, то и дело подходя к тропе.

      Я дождался, когда он в очередной раз вернется и спросил:

      — Ну что, куда пойдем?

      Дорога дальше разветвлялась. Одна из веток вела за здание, вторая — вглубь небольшого леса, третья проходила вдоль ближайших к забору могил. На месте Хэйтема я бы выбрал третью, но можно было даже не гадать, куда понесет эту погань. Он обвил мой локоть и потащил в лес. Мы пошли между деревьями и очередным рядом могил. Меня больше всего заинтересовала скульптура, напоминающая чашу в колонне. Хэйтем продолжал читать надписи на могилах, шевеля губами. Дорога превратилась в резкий спуск — нам надо было либо свернуть, либо пойти вниз. Но я не успел принять какое-то решение, как Хэйтем, не отпуская меня, горным козликом поскакал к ручью, кое-где проехавшись на подошве ботинок. Я едва не грохнулся. Он шел куда-то и тащил меня за руку так уверенно, будто знал, куда идет.

      Мы снова вышли к очередному ряду могил. Здесь уже памятники были более изощренные: девы с крыльями, кельтские кресты и прочее. Хэйтем останавливался и рассматривал их, но надолго уже не задерживался.

      — Хэйтем, пойдем назад, а? — сказал я, когда он завис возле очередной статуи. Он не сразу среагировал — стоял и бормотал что-то себе под нос.

      — Хэйтем, — я позвал его снова и тут же устыдился собственного умоляющего тона.

      — Ладно, пошли обратно, — он пожал плечами.

      — Что-то ты как-то легко сдался, — фыркнул я. Он не ответил. Мы побрели вдоль могил, несколько раз свернули, как мне казалось, в обратную сторону и тут я заметил, что пейзаж какой-то не такой.

      — Хэйтем, мы тут были?

      — Не знаю… Не думаю, — ответил он, вглядываясь в кроны деревьев.

      — Ну блин! Мы что, заблудились?! Этого не хватало!

      — Спокойно, — он поморщился. — Попробуем просто пойти прямо — если не выйдем сами к выходу, найдем дерево повыше, залезем и осмотримся.

      Мы продолжили брести, но в итоге вышли к каким-то склепам. Я успел извозиться и теперь с болью пялился на прилипшие к подошве кед комья грязи. Моя обувь и так чистотой не отличалась, а теперь вообще стала напоминать какие-то сельские говнодавы. Радовало, что дождь вроде притих.

      — Ну все, мне надоело, — проворчал Хэйтем и стал осматриваться. — Надо найти дерево повыше.

      Теперь мы стали уже искать точку обзора. Это затянулось еще на полчаса, по моим ощущениям. Хэйтем вставал возле каждого более-менее высокого дерева, пялился в крону, разочарованно качал головой, цыкал или говорил «Не подойдет» и шел дальше. Я уже хотел ему треснуть, как вдруг он замер, как вкопанный, увидев вдалеке что-то напоминающее гигантскую корягу.

      — Ну ты, блин, серьезно?! — рявкнул я, глядя с каким интересом он пялится на черную рухлядь.

      Хэйтем остановил свой выбор на сгоревшем высоком дереве. Оно располагалось на небольшом холме и было толще, чем то, что на могиле у Ирвинга, которую я видел на фото в брошюрке. Ствол был уродливо изогнут, ветки напоминали сломанные руки и пальцы. Жутко. Я бы к нему не приближался, но Хэйтем уже придирчиво осматривал его, щуря глаза и склоняя голову то в одну, то в другую сторону.

      — Этот клен подойдет, — заявил он.

      — Как ты, мать твою, понял, что это клен? У него нахер листьев нет!

      — Зато кора есть, — ответил Хэйтем. — У некоторых видов клена есть фишка — кора от старости перекручивается. Возможно, он сгорел только снаружи, а внутри есть побеги. Иначе бы давно сгнил и развалился.

      Он разбежался и легко проскакал по корням этой декорации к фильму ужасов. Они торчали из земли и образовывали нечто, отдаленно напоминающее палатку.

      — Я бы сюда не лез, слышишь, говнюк?! — крикнул я с опаской. Но Хэйтем уже легко забрался с помощью веток на самый верх, где, похожая на сломанный зуб, торчала обгоревшая верхушка с обломанным карем. Хэйтем повис на нем и заглянул внутрь. Я стал осторожно обходить дерево сзади. Оно оплело какой-то камень корнями и выглядело так, будто, падая, пыталось за него зацепиться. Корни казались мне наиболее странными, и я придирчиво их изучал. Никогда еще не видел настолько странной формы…

      — Кажется, тут кто-то повесился! — крикнул Хэйтем сверху. Я задрал голову. Он сидел на корточках на обломанной верхушке и рассматривал выступающую часть ветки.

      — Ты что, хренов экстрасенс?

      — Да нет, тут просто волокна от веревки остались, — он обернул пальцы краем рукава, что-то пощипал оттуда и убрал в карман. — Почти все сгнило, но кое-что есть…

      — Слушай, слезай оттуда, некрофил!

      Хэйтем вместо ответа покопался еще, а потом резко выпрямился и подошел на самый край выступа и вытянулся на носочке на одной ноге, поджав вторую. Я завис. Он застыл, как изваяние, хоть картину с него пиши. Жилистый и маленький, он тем не менее создавал ощущение силы. Все равно, если бы гепард или мустанг встал в красивую стойку на скале на фоне заката. Он медленно крутил головой, осматриваясь, а потом вдруг присел, напружинился и сиганул с уступа на корни сзади.

      — Ой, черт!

      — Сломал себе что-то наконец? — я не мог удержаться от шпильки.

      — Да так, ударился просто… — он стал там чем-то шуршать, и я, заинтригованный, выглянул. — Слушай, Чарльз, ты тоже это видишь?

      — Вижу что?

      — Иди сюда.

      Я послушался и обошел дерево.

      — Сначала сюда смотри, — Хэйтем указал себе под ноги. Мне с моего ракурса было не особо видно, на что он показывает, и я сначала честно пытался рассмотреть, но, поняв, что снизу ничего не увижу, неуклюже полез наверх.

      — Что там?

      Даже забравшись я ничего, кроме земли, пожухлой травы и листьев, не увидел.

      — Осторожно, не наступи. Похоже на могилу.

      Я дернулся. Ведь едва не влез!

      — Смотри, видишь, — Хэйтем присел и сгреб еще часть листьев, после чего встал на ноги. — Тут вот на насыпь похоже. Старая, но видно, что она была и просто провалилась со временем.

      Я вздрогнул. По телу пошли мурашки. Вроде ничего особенного не происходило — мы просто стояли у поднятых корней дерева и пялились на кривоватый прямоугольник, вдавленный в почву и прикрытый ковром листьев, которые частично разгреб Хэйтем. Однако к моему горлу подкатила горькая слюна, мне все сильнее делалось неловко и страшно. Я не знаю, понял бы без Хэйтема, что это, но сейчас я все четче и четче видел, и небольшое возвышение, и то, как странно растет трава, и на уплотнение в отдалении неровного прямоугольника. Будто надел очки.

      — Прости, друг, — вдруг как-то сочувствующе заговорил Хэйтем, вынул что-то из кармана, подошел к предполагаемому изголовью и положил туда какую-то маленькую фигурку. — Мы не знали, что так выйдет, поэтому специально ничего не принесли. Но чтобы тебя не огорчать, подарю тебе эту штуку. Пусть хоть что-то будет, не с пустыми руками же на могиле стоять.

      Я почувствовал, что у меня щиплет в глазах. Ну вот еще плакать мне не хватало из-за безымянного чувака и этого придурка Хэйтема! Почему мне так уныло возле кучи земли и трупом, которого при жизни я уж точно не знал? Из-за этих трогательных речей? Из-за мамы? Я поджал губы и вытер лицо, надеясь, что Хэйтем этого не видел.

      — Извини еще раз, — тихо сказал тот и поклонился. — Надеюсь, что мы тебя не обидели.

      Я сглотнул.

      — Интересно, у тебя есть дети? Тебя навещает кто-нибудь?

      Хэйтем, ты полный урод.

      Я вытер все-таки набежавшие слезы и постарался сказать как можно тверже и грубее:

      — Пошли нахрен, а?

      Но, наверное, голос у меня все-таки дрогнул, и Хэйтем тихо сказал:

      — Спи спокойно, друг.

      Он вдруг резко развернулся и спрыгнул с корней. Я вообще хотел уйти первым, но затупил, закрутился на месте, а потом решил посмотреть, что за фигню Хэйтем положил на могилу. Подошел поближе, наклонился и увидел, что в изголовье лежит маленькая, черная, почти незаметная подвеска для коктейлей в виде Всадника без головы, которую Хэйтем явно купил на память в магазине за бакс или дешевле. Мне стало так тоскливо, что безымянный человек не удостоился ничего, кроме этой фигурки, и я поспешил слезть с корней и уйти, чтобы не начать плакать.

      Хэйтем ждал меня внизу, и, заметив, что я неуклюже спускаюсь, мрачно втянул голову в плечи и первым почесал куда-то прочь. Я нагнал его. Мне почему-то захотелось, чтобы он взял меня под локоть, как тогда. Хотя бы для того, чтобы я не отставал.

      Хотелось поговорить. Обсудить. Но, казалось, что мы оба придавлены грудой кирпичей. Мы должны молчать. Чувствовали, что должны. Да и я боялся, что если сейчас открою рот, Хэйтем начнет рычать так, как сегодня утром, когда не покурил и был голоден. Но он вдруг на очередном повороте, когда я отстал, дождался меня, сцапал за локоть, и мы уже вместе вышли из кладбища. Я видел, какой он подавленный, и мне хотелось его разговорить. До того хотелось, что я уже закрыл страх его разозлить безрассудным интересом. Но мне не довелось открыть рот: мы увидели, как автобус едет в центр. Хэйтем отпустил меня и резко бросился к остановке, замахал руками. Водитель остановился. Хэйтем поставил ногу на ступень, но заходить не спешил:

      — Автобус до Дэртон-Бриджа когда будет? Мы уже больше часа ждем.

      — Минут через семь. Ждите.

      Хэйтем понятливо кивнул и спрыгнул со ступеньки. Автобус, шипя, закрыл двери и укатил прочь. Мы опять уселись на скамью.

      — Еще чуть-чуть — просрали бы, — сказал я просто для того, чтобы не сидеть в тишине.

      — Угу, — кивнул Хэйтем и весь как-то сжался, втянул голову в плечи.

      Я молчал, раздираемый сомнениями, а потом не выдержал:

      — Зачем ты там… ну… на могиле?

      В ответ — тишина.

      — Че ты залипал, как дурак? Что ты там искал?!

      Хэйтем не отвечал. Он согнулся, сложил руки между ног и мрачно уставился на кладбище. Уже когда я стал бояться, что он не ответит, он вдруг медленно проронил:

      — Когда я был маленьким, родителям вечно было не до меня. Со мной часто играл мой дедушка. Он удивлялся и радовался мне, даже если я делал что-то очень тупое, — он хмыкнул, но тут же погрустнел. — А потом он пропал. Уехал в какое-то путешествие и не вернулся. Я не помню уже, сколько мне было — пять или восемь… Но с тех пор, как его не стало…

      Он смолк. Страшно так смолк, будто солдат перед курганом павших. Поджал губы. Мне стало его жалко, и я неуверенно провел рукой по его спине.

      — Эй, ну ты чего…

      — В доме стало как-то пусто с тех пор, как он пропал. Я… я часто надеялся, что он вернется, но только когда подрос, понял, что он, скорее всего, пропал навсегда.

      — И ты реально думаешь, что ты бы тут его нашел?

      — Вполне возможно, — Хэйтем вздохнул. — Я знаю только, что его звали Томас Стивенсон-Оукли, и что он вообще-то родился в Бостоне. Так что, вполне возможно, его похоронили где-то здесь.

      Мы выдержали паузу. Я переваривал информацию. Хэйтем по-хулигански сунул руки в карманы толстовки. Во всяком случае, мне показалось, что это какой-то развязный жест для такого пижона. Но, может, у него просто замерзли руки.

      — Америка большая, — заметил я.

      — Угу, — он кивнул. — Но я не теряю надежды.

      — Поэтому ты…

      — Да.

      Мы помолчали, и Хэйтем стал шарить по карманам. Я видел, как у него дрожали пальцы. Видимо, перенервничал или просто началась ломка от необходимости опять закурить. Но он не стал доставать сигареты, а просто равнодушно защелкал чем-то в кармане.

      — А че ты к этому неизвестному привязался? — осторожно начал я.

      — Подумал просто кое о чем, — Хэйтем поморщился. Я выжидающе смотрел. Не хотелось на него давить, но я боялся, что он сейчас замкнется. Пауза снова затянулась, и я выдал неуверенное «М-м-м?» прося его говорить, но не настаивая.

      — Я подумал, вдруг мой дед тоже лежит где-нибудь, прикопанный, без таблички? Потом подумал, вдруг это тоже чей-то родственник, которого ищут? И мне стало… неприятно. И жалко его. Это же несправедливо как-то… У всех, лежащих тут, есть огороженные, аккуратные могилы. Неужели он не заслужил этого? Почтения, сочувствия? Не заслужил нормальных похорон?

      — Может, он самоубийца? — предположил я, вспомнив про остатки от веревки. — Поэтому его так забросили?

      — Если самоубийца — то тем более нельзя так, — голос Хэйтема стал строже. — Просто так никто не вешается. Разве что за исключением каких-нибудь пьяниц, которые просто не в себе. Обычно это нужно сначала довести человека, сломать…

      Он опять замолчал, отвернулся только. Наконец откинулся, и я поспешил убрать руку, но продолжал внимательно его изучать.

      — У меня столько версий на самом деле… В конце концов, был он суицидником или нет, не так важно. Неважно даже, скажем так, принадлежит веревка и могила одному человеку. — медленно начал он. — Но любая из моих теорий ведет к одному выводу.

      — К какому?

      — Эта могила была здесь до того, как тут образовалось кладбище. Когда там его построили? Где-то в середине 19-го века? По крайней мере, самые ранние могилы датируются примерно этими годами. А если она была тут, скажем, лет сто назад, конечно, никто не будет ее тут искать. Плюс я ставлю, что это не что-то легальное, а вроде «Прикопали убитого врага, чтобы не гнил».

      — Но почему ее не нашли?

      — Потому что и не искали. Никто не знает, что тут кто-то похоронен, вот и все. Кто на дерево полезет, скажи мне?

      — Ты, — фыркнул я.

      Он хотел было что-то ответить, но тут мы услышали шипение, вскочили с лавочки и увидели притулившийся возле кладбища автобус. Мы подорвались и бросились к нему. Я закричал и стал махать руками, чтобы привлечь внимание водителя. Нам повезло — не уехал. Мы ввалились в салон:

      — До Дэртон-Бриджа едете?

      Старый водитель медленно кивнул и протянул ладонь. Я сунул ему купюру за двоих, и мы с Хэйтемом прошли в конец и уселись вместе на двойное сидение. Кроме нас в автобусе никого не было. Мы напряженно переглянулись. Двери с очередным «пшш» закрылись, и автобус, треща, тронулся вперед по дороге. Через какое-то время водитель включил негромкую музыку — простой занудный перебор на гитаре.

      — Я не мог не оставить игрушку, Чарльз, — вдруг заговорил Хэйтем, понизив голос. Я наклонился к нему. — Покойникам принято приносить подарки. И мне… стыдно, что все, что мы можем ему дать — дурацкая игрушка из сувенирного магазина.

      Он вдруг вытер лицо. Я понял, что он хотел сказать, мол, вдруг его деду кто-то тоже поставил какой-то глупый сувенир, если вообще нашел захоронение.

      — Слушай, а прикинь, это твой дед и окажется? — брякнул я, чтобы его подбодрить.

      — Не бывает таких совпадений, — он хмыкнул. — Разве что в глупых фильмах. Да и могила эта слишком старая. Да вообще знаешь… Не думай об этом, думай лучше, как найти флягу.

      Он помрачнел, но все-таки прислонился ко мне. Я согласно кивнул, пусть и с неким неудовольствием. Мне опять сделалось не по себе. Мы катили в неизвестный город, слабо представляя себе, как будем искать флягу, обтяпывать сделку и вернемся ли мы вообще оттуда живыми. Возможно, мы совершали саму главную ошибку в жизни. Но я не жалел.

      Мне было страшно, но со мной был этот козел Хэйтем Кенуэй, богатенький засранец, и поэтому я не жалел.

      А пустой автобус все грохотал, унося нас в Дэртон-Бридж.