В Дэртон-Бридж мы приехали, когда уже стемнело. Автобус, утробно урча, тащил нас по лесам и каким-то маленьким поселкам, которые больше напоминали просто скопище небольших сараев. Я уныло глядел по сторонам, не зная, чем себя занять. На ум пришла только тетрадка с табами — я рассчитывал, что все-таки пойду в школу и продолжу заниматься песнями. Хэйтем уткнулся в книжку. Я стал мычать мелодию себе под нос и исподтишка коситься на него. Среагирует или нет? Но он только завернул край обложки под низ, как у тетрадки, и продолжил пялиться в блок.

      Что-то упорно не ладилось. Даже в интро где-то был затык, и я его чувствовал. Меня начинало раздражать, что я не имел возможности сесть за гитару и отыграть то, что сочинил. Без этого, как мне казалось, понять, в чем проблема, было невозможно.

      Мне казалось, мы едем вечность по одной и той же петле. Пассажиров было мало, но они как заходили в автобус, так и вытекали через несколько остановок. Вскоре опять полил дождь, закрывая видимость, и ощущение, что мы катаемся по кругу, как заколдованные, усилилось.

      Когда солнце село, в автобусе включились тусклые, грязные лампы, и Хэйтем раздраженно цыкнул и убрал книгу. Я расстался с тетрадкой еще когда меня начало укачивать, поэтому сочувствующе ему кивнул, пусть и не без примеси злорадства — пускай богатенький поганец тоже помучается от суки, не все же мне одному страдать.

      Чем дальше ехал автобус, тем хуже становилась дорога. Через лес прошли совсем уж колдобины. Трясясь на кочках, мы невольно вцепились друг в друга, чтобы не раскроить друг другу черепа. Я озирался с дикими глазами, насколько мне это позволяло покрытое каплями дождя и слегка запотевшее окно. Из-за того, что я ничего не видел, я начинал переживать только сильнее. Пальцы с силой сжимались на толстовке Хэйтема. Бедро грело его теплом даже через джинсы. Я оторвал от него ладонь только для того, чтобы один раз протереть рукавом толстовки запотевшее стекло. Мы все еще тряслись по лесу.

      Не то, чтобы я был трухлом и ссал от всего подряд, но мрачные, изумрудные ели и густые, темные не хвойные навевали мысли обо всяких заповедниках с кровожадными гризли или просто страшилках про домики в лесу и дебилов, решивших в них затусить. Мне даже показалось, что нас специально везут куда-нибудь в такое место, чтобы покормить медведя-людоеда или отдать побаловаться маньяку.

      Тряска стала потихоньку сходить на нет. Я с трудом заставил себя отцепиться от Хэйтема, хотя мне было все еще неспокойно. Чтобы хоть чем-то себя занять, я решил поговорить с ним.

      — Ты вроде распечатывал карту, — начал я. — В салоне, помнишь? Или что ты там печатал?

      Хэйтем нервно рассмеялся и протянул мне сложенную вчетверо бумажку. Она местами искривилась, потому что высохла после дождя, кое-где была еще мокрая. Я развернул ее. На ней была распечатка копипасты с интернета. Так называемая карта города представляла собой изображение двух маленьких полуостровков, соединенных между собой огромным, длинным мостом. Качество печати было до того хреновым, что все крупные улицы и дома слиплись в пиксельное нечто. То, что мы искали, располагалось на правом островке и крупная метка закрывала собой ближайшие дома. Внизу под картой шла информация, сколько тут жителей, и варианты маршрута, самым простым и понятным из которых был тот, которым мы ехали. Остальные представляли из себя путаное описание с номерами дорог, куда нужно было свернуть, если едешь на машине.

      — Ну как, помогло? — едко спросил Хэйтем, когда я раздраженно поднял голову от карты.

      — Что это за хрень?

      — Это все, что выдал интернет, — он спокойно пожал плечами. — Лучше, чем ничего. Видимо, город совсем уж захолустный.

      — Думаешь, приедем, сможем спросить у кого-нибудь дорогу?

      — Вообще не хотелось бы, — он поморщился. — Примелькаемся. Попробуем сами поискать, не выйдет — тогда уже придется спрашивать, где эта Палли-Вэй, 11.

      Автобус вырулил на неровную, но все-таки уже асфальтовую дорогу. Лес совсем закончился. Нас ждали жутко поблескивающие огоньки города. Когда мы поравнялись с маленькими, узкими и безликими домами, водитель остановился напротив полуразваленной остановки, открыл двери и грубо спросил:

      — Идете?

      Мы впопыхах похватали вещи и спустились по ступенькам в прохладу вечера, пахнущую прошедшим дождем. Автобус за нами фыркнул и покатил прочь.

      Я подавил желание вцепиться в Хэйтема, который напряженно осматривался. Почему-то я ожидал увидеть указатели или что-то подобное, но, разумеется, ничем-то таким и не пахло. Дома были пугающими, неуютными, и некоторые казались даже заброшенными. Мы прошли от остановки вперед по улице наугад.

      — Чарльз, ты ничего не замечаешь? — вполголоса спросил Хэйтем, когда мы вынуждены были свернуть и пройти чуть-чуть вниз по улице просто потому, что та дорога закончилась поворотом.

      — Нет, а что?

      — Посмотри по сторонам внимательнее.

      Я огляделся. Большая часть домов казалось слепленной друг на друге постапокалиптической вакханалией из шифера и кирпича. Некоторые щеголяли выбитыми или заколоченными окнами.

      — Жуть.

      — Ты ничего не замечаешь?

      — Кроме того, что вокруг почти все стремное?

      — Да.

      Я безрезультатно покрутил башкой еще раз.

      — Неа.

      — Детей на улицах нет.

      — Ну правильно, уже стемнело.

      — Осенью рано темнеет, но дело не в этом. Детей нет, но зато есть… — он подошел и сдернул одну из бумажек с фонарного столба. — Объявления об их пропаже.

      — Аарон и Мия Сандерсон¹, — прочитал я. — Пропали без вести… Может, поэтому здесь нет детей? Тупо не выпускают?

      — Наверное. Но это очень странно, — Хэйтем поджал губы. — Ладно, стой здесь, я сейчас.

      — Ты куда?

      — Хочу подняться и осмотреться, — он кивнул в сторону одного из домов.

      — Нет уж, фиг тебе, — я вцепился в его толстовку. — Пошли вместе. Мне тут стремно.

      Хэйтем вздохнул. Мы с ним попетляли по унылым, изрисованным граффити улицам и забрели во двор.

      — Ну что, полезли? — Хэйтем сощурил глаза и кивком головы указал на выступающий козырек. Я со страхом посмотрел сначала на хлипкую постройку, потом на этого негодного авантюриста. Признаться в том, что мне просто страшно, я не мог. Хэйтем решительно пошел к зданию, но, увидев, что я туплю, он на секунду закатил глаза:

      — Ну давай! Забор же ты перелез тогда? Я помогу, иди!

      Я нерешительно побрел в его сторону. Хэйтем подпрыгнул, уцепился руками за край крыши и легко подтянулся.

      — Давай! — он сел на корточки и протянул руку. Я неловко подпрыгнул, вцепился в нее и вздрогнул, когда прохладные пальцы сомкнулись на моей ладони. На миг завис, рассматривая его снисходительно ухмыляющееся лицо. Взгляд у него, правда, все равно был какой-то задумчивый. Я отвлекся от наваждения и стал пытаться влезть наверх. У меня почти получилось, я уже переваливался наверх, как медведь, но тут моя нога соскользнула, задница перевесила, и я начал сползать.

      — Шрам! Брат! Помоги! — заорал я, намекая отошедшему Хэйтему, что меня надо вытащить. Я ожидал, что он заржет в ответ и кинется меня спасать, но он непонимающе уставился.

      — Какой Шрам?

      — Вытащи меня, блин! Или ты сейчас скажешь «Да здравствует король!» и скинешь меня? — я рявкнул, чтобы выцепить его из отупения. Он спохватился, взял меня за шкирку и стал тянуть. Я неуклюже завалился на козырек, тяжело дыша. Хэйтем вдруг сел рядом.

      — Че ты там зависал? — недовольно спросил я.

      — Просто не понял, о чем ты говорил. Вроде что-то было из Шекспира.

      — Из мультика, блин! Баран! — я пихнул его локтем в бок.

      — Какого? — он повернулся ко мне.

      — Твою мать, вот только не говори, что ты не смотрел «Короля льва», — сварливо сказал я. — Такое старье, четыре года назад в кино шел…

      — Я вообще не смотрел мультики. Никогда в жизни, — Хэйтем серьезно уставился на меня. Я от неожиданности закашлялся и сел.

      — Че, серьезно? Ни «Сэйлор мун», ни «Покемон», ни «Астерикса и Обеликса»?

      — Нет.

      — «Алладина» и «Каникулы Гуфи» ты тоже не смотрел?

      — Чарльз… — осторожно начал Хэйтем, но я решил его подловить и запел:

      — Жизнь кружит как урага-а-аан, город Дакбург… И готов аэропла-а-ан взять нас на борт! Утки, у-у-у!

      — Чарльз!

      — УТКИ! У-УУ!

      Я резко заткнулся и уставился на него. Нет, вообще ни тени узнавания на лице.

      — Чарльз, я же тебе сказал, я не смотрел ни одного мультфильма.

      — Почему?

      — Мои родители считают, — Хэйтем встал на ноги. — Что художественное кино и уж тем более мультики делают из ребенка дебила.

      — Че, и фильмы ты тоже никакие не смотрел? — я приподнялся на локтях.

      — Только некоторые, — он поморщился. — В основном смотрю документалистику. Но то, что папа сам считает классикой кино, он мне разрешает. Я как-то раз… — он опустил глаза. — Попытался купить у одноклассника кассету, принес домой, чтобы ее посмотреть, но меня застукали и наказали.

      — А че за кассета? — я захихикал. — Порнушка?

      — Нет, — Хэйтем закрыл глаза, шумно выдохнул и сложил руки за спиной. — Это был «Дракула».

      Мне стало неловко, что он стоит, а я еще лежу, как идиот, на мокрой крыше, и я встал на ноги. Я хотел было убедить себя, что Хэйтем заслужил, но другая часть моего разума сразу воспротивилась: нет уж, никто не заслужил быть лишенным детства и возможности смотреть по зомбоящику любую дрянь, которая нравится.

      Мне не должно было быть жалко богатенького ублюдка, но было.

      — Ладно, пошли, — я пихнул его локтем в плечо.

      Хэйтем опять пожал плечами, поставил ногу на одну из досок, которыми было заколочено окно, и, переступая по ним, легко поднялся наверх. Там он снова уставился на меня, стоя на краю и ожидая, когда я влезу. Я потупил, не решаясь, но поняв, что у меня нет выбора, стал неловко карабкаться. Хэйтем помог мне, неловко затаскивая наверх, как мешок с картошкой. Мне было стыдно перед ним, особенно после того как я, не успев толком встать на ноги, тут же поскользнулся и опять упал. В отчаянной попытке удержаться я снова вцепился в Хэйтема.

      Вдруг мой взгляд уцепился за огоньки внизу, и я уставился на них несколько очарованный. Неоновые огни вывесок, блики торшеров из ближайших домов привлекали меня. Я рассматривал сверху маленький город, слыша, как бьется мое собственное сердце. Мне вдруг представилось, что может быть, я буду так же смотреть на Нью-Йорк с высоты какой-нибудь башни и ощущать, что у меня есть что-то вроде власти, раз я вижу так далеко. Огни успокаивают. Завораживают. И если я буду смотреть на них где-то там, наверное, почувствую, тепло на душе.

      Я не ощущал, что опять начался дождь. Не чувствовал, что у меня на коленях промокли джинсы — просто замерз и начал дрожать. Просто было мокро.

      А вот плечам постепенно становилось все теплее. Я почему-то повернулся к Хэйтему и только сейчас заметил, что стою возле него на коленях, обвив его талию, будто умолял выйти за меня замуж, а он положил мне руку на плечи и улыбался. Не знаю, что возмутило меня больше — снисходительность этого жеста или то, что мы жмакаемся, как два педика, но я тут же взвился на ноги, возмущенный. Дернулся, желая пихнуть его, но вовремя остановился — Хэйтем гробанется, шею сломает. Нахер такое. Потом я представил, как он разобьется и будет лежать, словно сломанная кукла, и мне стало его жалко. Вот спустимся и наваляю ему. От простой взбучки не сломается, а руки распускать перестанет.

      — Чего ты? — тихо спросил он. Я решил отойти от него, поскользнулся и чуть не улетел. Холодные пальцы вовремя вцепились в мой локоть. Сердце бешено заколотилось. Я с трудом встал на ноги, но вырываться больше не смел — было стремно, что все-таки я навернусь и костей не соберу.

      Но постепенно меня перестало шатать, я более-менее успокоился, хоть и не перестал дрожать от холода. Вид снова заворожил меня.

       — Что ты видишь? — спросил вдруг Хэйтем.

      — Тебя, придурка, — я огрызнулся, чтоб он не думал, что раз я за него держусь и мне страшно, то я прощу ему все, что угодно.

      — А кроме? — он вздохнул.

      — Вывески какие-то.

      — Нам надо идти на юго-восток, если смотреть отсюда. Но сначала… точно ничего не видишь? — он лукаво прищурился.

      — Жральня какая-то.

      — Ага, — этот гад кивнул и улыбнулся.

      — Ты че, опять хавать хочешь? — я ущипнул его за бок.

      — Я думаю, ты тоже.

      Я не стал с ним спорить и неловко качнул головой. Тем более, что в моей памяти было слишком живо воспоминание о том, во что превращается Хэйтем, если не поест. Да и у меня, если быть честным, подсасывало в желудке. Заодно согреемся, а то холод пробрал до костей.

      — Ну что, сам слезешь или подстраховать? — спросил Хэйтем. Мне показалась насмешка в его голосе, поэтому я пихнул его и попытался слезть с крыши сам. Ноги разъехались на мокрой черепице, я едва не грохнулся, но от протянутой руки гордо отказался. Когда я, наконец, спрыгнул на землю, у меня тряслись колени. Хэйтем легко соскользнул вниз по скату и ловко соскочил ко мне. Казалось, что он вообще не затратил на это усилий.

      — Ну что, пошли кушать?

      А такой бодренький и невинный голос! Убил бы!

      Хэйтем уверенно пошел вдоль по улице, а я поотстал — то и дело растирал конечности и пытался прийти в себя после этого короткого, но идиотского приключения на крыше. Сначала мы шли темными, неприветливыми дворами, и мне начало мерещиться, что нас могут вот-вот поймать и за что-нибудь избить. Когда мы вышли на освещенный проулок, стало поспокойнее. Я нагнал Хэйтема, да и он перестал торопиться — замер на месте и принялся осматриваться. Магазинов было не то, чтобы очень много — один супермаркет, второй — какая-то странная лавка, подозрительно напоминающая аптеку волшебника, почему-то книжный и кафешка «Панкейки Уилсона». В супермаркете горел свет, но я не был уверен, что он работает. В лавке было темно. У книжного часть витрины вообще была заколочена, и мне стало интересно, открывается он утром или нет. Книжный в этом жутковатом месте в принципе казался мне неуместным настолько, насколько… Я покосился в сторону Хэйтема. Вот примерно так же, как этот вылизанный мажор в нашей школе. Бесполезен и не в кассу.

      — Пойдем, — сказал Хэйтем и потянул меня в кафе. Мы зашли в маленькое кафе с горящей наверху цифрой 24, и я уставился на бело-розовую шашку плиток.

      — Добрый вечер, молодые люди, — молодой негр за стойкой оскалился и поправил белую квадратную шапку. — Что будете брать?

      Хэйтем сощурился и уставился в табло с меню над его головой.

      — Голубичные панкейки с ежевикой, — наконец сказал он. Я выбрал карамельные с кленовым сиропом, а попить мы взяли молочные коктейли.

      — Все, мой желудок отправляется на покой, — заявил Хэйтем, когда мы с ним натекли на высокие барные стулья и раскрыли коробки для панкейков, похожие на те, в которых подавали бургеры. Он разрезал оладушек нежно-голубого цвета, обмакнул в соус, осторожно положил сверху ягодку съел.

      — А недурно, недурно… Хочешь попробовать? — он отделил вилкой кусочек оладушка и предложил мне. Я застыл, не зная, согласиться съесть у него с вилки лакомство или нет.

      — Быстрее, капает же, — усмехнулся Хэйтем. Я быстро вытянулся и стянул вкусный кусочек.

      Оладьи были достаточно нежными и мягкими, и я сразу распробовал приятную текстуру и кислый соус.

      — Прикольно.

      — Хочешь еще? — он отделил второй кусок.

      — Нет уж, че ты будешь, не есть, а сидеть и кормить меня с рук, будто мы мамаша и сынок? — проворчал я и отломил кусок от своего оладушка. Пока я наклонился в сторону, чтобы попить коктейль, Хэйтем вдруг быстро наколол этот кусок себе на вилку и съел.

      — Эй?! Ты офигел?!

      — За тобой должок.

      А довольный какой! Как улыбается! Вроде и милый, а вроде и придушить охота гада.

      Не переставая посмеиваться, Хэйтем съел еще кусочек оладушка, оставив на губах часть соуса. Я тупо уставился на темно-фиолетовую каплю.

      — Ты чего? — он престал смеяться. — Ты как-то странно на меня смотришь. Что-то не так?

      — Да нет, — у меня почему-то сел голос. Капля медленно поползла вниз по его губам. Он напоминал вампира из дешевых кино, где съемочной группе тупо не хватило денег на бутафорскую кровь, и ее заменили на первую попавшуюся бюджетную хрень. Глупо, но что-то притягательное в этом было.

      Мне казалось, что этот момент растянулся донельзя. Камеру поставили на самую медленную перемотку, отключив все остальное. Есть только тусклый свет кафе, я и губы Хэйтема. Мы с ним и соус, и без того оставивший темную полосу на его губах и медленно скользящий вниз тяжелой каплей.

      По моему телу медленно стало разливаться тепло.

      Как всегда, Хэйтем все испортил. Он, видимо, почувствовал, что по коже что-то течет и промокнул подбородок салфеткой, после чего аккуратно облизнул губы. От этого мне стало еще жарче, по телу пошли мурашки.

      — Я в туалет, — я позорно ретировался.

      Толчок в забегаловке был на удивление приличным, и едкой мочой не так воняло. Меня даже не потянуло блевать. Самым неприглядным здесь был разве что рыжий таракан, который решил составить мне компанию в одной из кабинок. Я быстро заскочил в нее и заперся.

      Мне жарко. Душно и жарко. По телу бежали мурашки.

      Я закрыл глаза, но все равно из памяти не уходила полоса на губах, которая казалась черной. Потом я невольно вспомнил сигареты, которые Хэйтем двумя пальцами подносил ко рту, слегка надавливая ими на губы, и меня повело. Я будто напился и не соображал, что делаю. Это надо прекратить, пока это не переросло во что-то нездоровое. Надо выбросить из башки этого богатенького ублюдка. Но гадский Хэйтем и его губы не только не желали уходить, они еще и притащили за собой запах одеколона, тепло плеча, щеку на мне, прохладные пальцы. Жар стал нестерпимым. Я зашипел, вцепился в ширинку и потянул вниз, надеясь избавиться от накатившего ощущения. Мне стало слегка больно, но крови, кажется, прилило только больше.

      Его просто было слишком много рядом, вот и все. Для девственника, которого никогда не целовала девушка, это нормально. Нормально же, да?

      Я стиснул зубы и снова сжал ширинку.

      Если я посижу просто так, все же пройдет, да? Я нарочно убираю руки и стараюсь себя не трогать. Может, оно само как-нибудь?

      К моему ужасу, в туалете раздались шаги. Я распахнул глаза и стал напряженно вслушиваться. Четкое топ-топ по плитке. Потом — хорошо знакомое журчание. Визг ширинки. Плеск воды. Я тяжело дышал и мне казалось, что мое дыхание с лихвой перебивает все эти звуки.

      — Чарльз, ты здесь? — знакомый прохладный голос, слегка хрипловатый.

      Я аж подпрыгнул на месте и грохнул унитазом. Едва не навернулся на пол, задрал ноги, чтобы по кедам нельзя было меня опознать, и замер в ужасе.

      — Чарльз? Я просто переживаю, все ли с тобой в порядке.

      Со мной нихрена не в порядке. Я чуть на тебя не передернул, урод ты хвостатый.

      — Чарльз, я ведь ради благих намерений могу взломать дверь.

      — Да че ты пристал?! — заорал я. — Зов природы у меня! Отвали!

      Хэйтем хмыкнул, зараза, но не ушел. Кажется, он мне не поверил. Честно, я бы и сам по излишне нервным ноткам в голосе понял, что что-то не так. Мы застыли в идиотской ситуации — Хэйтем явно не хотел меня бросать, но и вламываться ко мне в кабинку не собирался. Я вообще сидел на закрытом унитазе, задрав ноги, как мамашка на кресле у гинеколога. И опустить затекшие икры страшно, и держать их наверху уже не было смысла — этот гад же все равно знает, что я тут. Происходящее застыло в этой идиотской сцене для дебильного ситкома.

      Я не знаю, сколько прошло времени, пока это не кончилось. Может, от силы две минуты, но мне они показались часом. Хэйтем вздохнул. Это его уставшее и какое-то расстроенное «Эх-х-х!» в пустой тишине сработало как спусковой крючок. Я опустил ноги, щелкнул задвижкой, но выйти решился не сразу. Наверное, вид у меня был до смешного виноватый — смазливая морда Хэйтема искривилась в усмешке. Я ожидал, что он будет надо мной издеваться, но он только поднял уголки губ. Меня жутко напрягал его странный взгляд — и сочувствующий, и снисходительный одновременно. И мне в этой снисходительности на минуту померещилась издевка.

      — Че ты пялишься?

      — Жду, когда ты помоешь руки. После сортира желательно это делать, это принцип этикета и гигиены.

      Я заворчал, но подчинился. В туалете было, как ни странно, ароматное жидкое мыло, но отсутствовало что-то, чем можно было высушить руки. Я вытер их об штаны.

      — Пошли отсюда! Ты ж душу всю вынешь, урод моральный, — я нарочно грубо пихнул его локтем и хотел было уйти из туалета, как этот паскудный змей вдруг вцепился в мою руку.

      — Стой! — зашипел он. — Резко не выходи. Сначала выгляни. Аккуратно.

      Я приоткрыл дверь и прищурился, глядя на зал кафе. Возле стойки заказов терлись какие-то мутные типы в кожанках. Они говорили вроде негромко, но периодически встряхивали патлатыми бошками и всхахатывали, шумно и грубо, как жеребцы на выгоне. Я пригляделся и понял, что на куртках у них единый символ. Наверное, они из одной тусовки байкеров.

      — Ты ссышь? — тихо спросил я, повернувшись к нему.

      — Чарльз, они… гхм… сомнительные личности. Стремные, как ты говоришь. Если они нас заметят, точно убьют.

      — Ты че, никогда рокеров не видел? Че они нам сделают, тем более, ты вон как вырядился, — я потянулся вперед, но Хэйтем вцепился в меня. На секунду я увидел в его глазах мольбу. Сначала мне захотелось упереться и выйти из туалета чисто из принципа. Уши уловили какой-то матерный вскрик, который тут же прервался ржанием. Мне стало неспокойно, и я сдался.

      — Ладно. Что будем делать? Они же могут в любой момент сюда ввалиться!

      За меня ответил очередной шум в баре. Байкеры что-то разбили и снова выругались. В их матерной брани на этот раз звучала угроза.

      Мы с Хэйтемом переглянулись.

      Грохот нарастал. Я четко различил фразы вроде: «Я его пришью, падлу!», «Говнари!» и «Твари, это наша территория!».

      — Чарльз, надо валить, пока не поздно.

      — Как? Они же в зале!

      Хэйтем молча кивнул на окно, которое в туалете открывалось для того, чтобы можно было покурить. Я с сомнением уставился на него.

      — А пролезем?

      — Да. Тебе, может быть, будет тяжело, но я тебе помогу. Надо только решить, кто полезет первым. Если ты, то тебе некуда будет падать. А если я, ты можешь застрять сзади и не успеть вылезти.

      Он пристально посмотрел на меня.

      — Че за выбор как в дебильных квестах, а?

      — Чарльз, решай быстрее, — Хэйтем был непреклонен. Он поджал губы и строго посмотрел на меня, как очередная новая училка, до которой дошло, что придурку по имени Чарльз Ли интересны только гитары, а не та чухня, которую она втирает.

      — Я полезу первым, — наконец согласился я. Перспектива застрять жопой кверху и ждать, пока Хэйтем меня выпихнет, куда лучше, чем эта же, но с разницей, что сзади будут стоять недобро настроенные бандюки, которые наверняка меня под эту жопу пнут или что-нибудь мне в нее засунут. Хэйтем согласно кивнул.

      — Будь осторожен, не сломай шею. Падая, выставляй руки, — предупредил он. — Но не под прямым углом, иначе сломаешь кисти.

      — Без инструкций обойдусь, — рявкнул я. Ишь, раскомандовался тут! Хэйтем фыркнул. Я подошел к окну и открыл его. Тут меня осенило.

      — Хэйтем! А вещи? Наши вещи же там!

      — Они не там, — он закатил глаза. — Я все продумал, Чарльз.

      Он кивнул головой в сторону умывальника. Я пригляделся и понял, что он взял с собой в туалет мой рюкзак, который выглядел подозрительно набитым. Хэйтем запихал рюкзак между стеной и крайней справа кабинкой.

      — Еду я тоже убрал, — он, видимо, уже по моему взгляду понял, что я хочу спросить. Я подошел к окну и высунулся.

      — Сначала руки.

      Вот сейчас лягну гада, чтоб не командовал мне тут!

      Но совета я все-таки послушал. Вытянул и руки стал осторожно вылезать. Мне было страшно вывинчиваться из окна на промозглую, холодную, дождливую улицу, но я упорно лез. Опереться было толком не на что. Я полагался лишь на силу своих рук. Первый толчок дался мне относительно легко, но дальше, когда пошли бедра, мне было труднее. Я не мог упереться ногами, и схватиться и подтянуться мне было не за что. Я стал вертеться, как разжиревшая змея, не способная даже протиснуться в нору.

      Сзади меня вдруг коснулось что-то теплое. Я не сразу врубился, но потом отчетливо понял, что кто-то вцепился в мои ноги сзади и стал толкать. Я запаниковал. До меня не сразу дошло, что это Хэйтем, но когда я сообразил, то почему-то стал нервничать еще сильнее.

      — Отвали! — Прошипел я. Теплые, сильные руки на моих бедрах, которые давили на меня, делали только хуже. Я начал вертеться, и кажется, еще сильнее застревал.

      — Чарльз! Помогай, а не мешай!

      — Как я тебе помогу, блин?! — я беспомощно замахал руками на стороне с улицы. Я отчетливо слышал, как в зале орут и буянят байкеры, и мне меньше всего хотелось, чтобы они решили отлить.

      — Хотя бы не лягайся!

      — Да тебе не мешало бы для профилактики кедами в щи прописать! — зарычал я.

      — Тихо! — он хлопнул меня по бедру. Я дернулся и неожиданно расслабился, как вдруг почувствовал обе его ладони на своей заднице.

      — Ты охренел?!

      — Не ори! Нас поймают! — зашипел Хэйтем и принялся толкать меня под жопу. Я заржал от всего идиотизма этой ситуации, стараясь не думать о том, какие ощущения испытываю. Байкеры орали уже очень громко и где-то совсем близко, и от этого я опять начинал впадать в панику. Наконец Хэйтему надоело тискать мою задницу, тем более, что результата не было. Он вдруг больно толкнул меня плечом под зад. Мне даже показалось, что с разбега, как в мультиках. Я дернулся, но тело с болью все-таки протиснулось вперед. Мне показалось, что я ободрал бока. Застонав, я стал вывинчиваться. После того, как бедра пролезли, мне стало легко. Я вывинтился и больно плюхнулся на мокрую, грязную траву. Надеюсь, что на нее хоть не ссал.

      — Лопать надо меньше, — прохрипел раздражающий голос сзади меня. — Тогда и выталкивать никого бы не пришлось.

      Я в ответ опять застонал, морщась от дождя, и показал в сторону окна средний палец.

      — Чарльз, прекрати валяться, бери рюкзак и отходи.

      Я с кряхтением столетнего деда принялся вставать и брезгливо стряхивать воду и грязь. Хэйтем высунул руку с рюкзаком:

      — Держи! Осторожно, а то опрокинешь коктейли.

      Я поспешил подняться и, морщась от боли, взял у него рюкзак. Совсем рядом раздался звон разбитой бутылки. Мы переглянулись. Хэйтем вдруг развернулся спиной и стал быстро вылезать задом вперед из окна. Я испытал жуткое желание его шлепнуть.

      Снова звон бутылки.

      — Сам давай быстрее! — я с размаху саданул ему ладонью по заднице, мстя ему за это унизительное толкание под жопу. В ответ последовал короткий мявк, совсем как тот, который был после сожженных волос на уроке, и Хэйтем быстро вывинтился и опустил ноги на землю. Выбравшись из окна, он сердито оправил толстовку.

      — А я смотрю, ты любитель жестких брачных игр, — едко сказал он. — Но к твоему сведению, прежде, чем проявлять свои… вкусы, нужно уточнять, хочет ли этого партнер.

      — Да пошел ты! — зашипел я, чувствуя, что мной опять овладевает жар.

      — Да, давай оба пойдем, — он выдохнул. — Побыстрее отсюда.

      Мы прибавили шаг и быстро двинулись прочь. Хэйтем свернул во дворы. Я тупо следовал за ним, доверяя ему. Вероятно, у него был какой-то план или он не растерял в голове то, что увидел сверху. Наконец он резко остановился в очередном проулке между домами.

      — Давай здесь присядем, — предложил он. Я кисло воззрился на детскую площадку. Присесть тут можно было разве что на одну единственную карусель — тошниловку. Она была напрочь проржавевшая и исписанная матюгами. Альтернатив у нас не было. У качелей были вырваны сидения, на песочнице слишком мокро, а лавочки тупо отсутствовали. Мы брезгливо устроились и, дрожа от холода и сырости, стали доедать уже остывший обед. Хэйтем поджал ноги и поставил ступни на сидение, видимо, не желая торчать ногами в луже. Я залип на то, как он ест. Он очень осторожно снимал губами с пластиковой вилки голубенькие кусочки панкейка, а трубочку коктейля обхватывал почти так же, как сигарету.

      Я поспешно отвел глаза, чтобы он не спалил, что я пялюсь. Но они постоянно предательски возводились к нему. Я стал нарочно жадно есть панкейк, только чтобы не смотреть на Хэйтема. У меня почти получалось, но все равно взгляд то и дело косил на него, только цеплялся уже за плавно двигающийся кадык.

      — Не подавись, — прокомментировал Хэйтем. Моя стена, и без того хрупкая, окончательно треснула и сломалась. Я поднял на него глаза, и мне захотелось расплакаться от бессильной ярости. Я не хочу на него смотреть! Век бы его вообще не видеть, этого козла, этого урода! Я ведь ему не простил еще ту сцену в туалете! И начало, и ее чертов конец!

      — Ты чего? — спросил он, подняв брови. Мне нестерпимо захотелось ему врезать. Дать как следует ладонью по губам, кулаком по носу. Нефиг быть таким смазливым гадом, такой сволочью!

      Вспышка ярости, едва зародившись, тут же погасла. Я не слышал никаких внутренних голосов, шепчущих что-то вроде «Он же ничего тебе не сделал», но мой порыв остановился слишком внезапно. Более того, мне стало стыдно.

      — Если тебя что-то беспокоит, то… — осторожно начал он.

      Да отстань! Просто закрой свой рот!

      Я хотел произнести это вслух, но что-то скрутило меня так сильно, что я почти не мог этому сопротивляться. Скорчился и стал задыхаться.

      — Чарльз?

      Мне захотелось, чтобы он подошел ко мне и стал меня успокаивать, как мама в детстве. Я на секунду покосился на него, всего один раз — он смотрел на меня растерянно и как-то испуганно. Я понял, что он, если и хотел подойти, то не стал бы — я, наверное, со стороны очень пугающе выглядел. И без того некрасивый до отвращения, сейчас, перекошенный от ярости, я явно делался еще хуже.

      Приступ злости окончательно ушел, сменившись на смесь грусти и неловкости. Я даже смог распрямиться. Хэйтем молча изучал меня, пытаясь, видимо, предугадать реакцию. Я нарочно несколько раз медленно вдохнул и выдохнул, чтобы расслабиться. Вроде вся злость на Хэйтема прошла. Я увидел, что он уже доел, а в моей коробочке еще больше половины. Я принялся уныло доедать. Хэйтем вынул сигарету, но, поняв, что сильный дождь не даст ему даже зажечь пламя, ругнулся и убрал ее в портсигар. Я сначала напрягся, испугавшись, что буду залипать на него, но потом изумленно выпучил глаза — впервые увидел школьника с портсигаром. Наши пацаны таскали мятые, иногда мокрые пачки в карманах. Том, как папа, совал сигареты куда попало, Рон иногда носил их в нагрудном кармане, если не надевал гавайку.

      Я быстро расправился с едой, мы выкинули стаканчики в мусор и двинулись в дорогу. По пути Хэйтем напряженно всматривался в коряво намалеванные номера домов. Ни табличек, ни подсветки, ничего.

      — Смотри, — вдруг сказал Хэйтем, показав кивком головы на железные ржавые ворота. На них был намалеван какой-то логотип. Лошадь, оскаленная, выглядевшая так, будто сгнила заживо и теперь сердится по этому поводу, с рогом между ушей. На фоне лошади было что-то вроде двух длиннющих свитков, сверху и снизу.

      «Мертвые единороги», — значилось на них.

      — Ну, дебильное граффити, и что?

      — У тех байкеров был этот логотип на куртках, — пояснил Хэйтем. Я вспомнил, что видел у них одинаковый символ, но тогда не разглядел, что это такое.

      — Это, кажется, их территория, — сказал я. — Сунемся — нам кабздец.

      — Мы и не собираемся соваться. Просто пройдем мимо, — сказал Хэйтем таким тоном, будто успокаивал скорее себя, чем меня.

      Мы вышли на ту улицу к воротам и стали бродить. Я нервно озирался, боясь, что на нас налетят байкеры и начнут нас размазывать за то, что мы вперлись сюда. Хэйтем крутил головой туда-сюда, видимо, пытаясь понять, куда нам идти. Когда мы свернули с этой тускло освещенной улицы, мне стало легче. Да, теперь темнее, но хоть нет этих зловещих отблесков дождя в грязном свете фонаря, с трудом перебивающегося через загаженную лампу. Хэйтем забормотал что-то себе под нос. Он то глядел на стены домов, то себе под ноги. Я не выдержал и взял его под локоть.

      — Чего? Дорогу потерял?

      — Да не то, что потерял… Я не понимаю логики, — он сдался, выдохнул. Остановился, посмотрел на меня. — Понимаешь, обычно улицы строят параллельно, слева идут нечетные дома, справа — четные, и вообще везде есть хоть какой-то порядок, а тут он отсутствует…

      — Опять наверх поднимемся? — предложил я, внутренне содрогаясь, что придется снова лезть наверх, да еще и по мокрой крыше.

      — Нет, — Хэйтем поморщился. — Это не поможет. Там номеров домов не видно. Придется так.

      Я застонал и запрокинул голову. Хэйтем угукнул в ответ.

      Сколько мы плутали, я не знаю. Знаю только, что снова начал злиться — у меня все-таки промокли и жутко устали ноги, я задолбался озираться, боясь, что вот-вот нас изобьют. У меня противно хлюпало в кедах, ступни ныли, и я начинал раздражаться. Во мне не было такого пугающего, заставляющего задыхаться приступа ярости, была просто тупая, усталая злость, длительная, как сегодня утром. Я перестал обращать внимание на то, что Хэйтем уже практически тащит раздрюченного меня. Наоборот, хорошо, теплый…

      — О, кажется, это Палли-Вэй, — вдруг произнес Хэйтем.

      Я будто заново обрел зрение. Пока мы плутали, город слился перед моими глазами в сплошную черно-желтую полосу. Я отвлекался и возвращался в реальность только тогда, когда видел очередной знак «Мертвых единорогов» или какие-то другие логотипы. Один из них напоминал сжатый когтистый кулак. Нередко единорог перекрывал кулак.

      — Похожи, байкеры тут воюют между собой, — отметил Хэйтем, когда мы в очередной раз прошли мимо такой вот вакханалии из рисунков. — Фу, метят все, как собаки.

      — Как будто это какая-то игра, — оскалился я и опять пропал в своих мыслях. Мокрые кеды, мокрые насквозь штаны, мокрая толстовка, пусть и не полностью… А еще тут жутко темно и противно… Зато теплый Хэйтем есть. Его рука грела меня даже через толстовку. Это напоминало луч фонаря в темной комнате. Мне было мокро и холодно, но меня немного грел богатенький поганец, и когда я думал об этом, то немного успокаивался. И тут мы нашли нужную улицу, и я вырвался из этой пелены дождя.

      — Осталось найти дом одиннадцать, — сказал я, пытаясь поддержать Хэйтема и себя заодно.

      — Надеюсь, это не займет много времени. Подожди…

      Он отцепился от меня и, велев мне стоять, прошелся туда-сюда вдоль улицы. Я с тревогой смотрел, как он быстро удаляется.

      Я ненавидел его, но мне за него стало страшно. Я ненавидел его дурацкую манеру говорить, одеколон, выпендреж, простоту, с которой он разбрасывался деньгами. Я ненавидел его, но отчетливо понимал, что не хочу, чтобы он уходил. Маленькая, одинокая фигура в тусклом свете фонарей. Ей-богу, сейчас поймают, стукнут по башке, или и того хуже…

      Маленькая фигурка, которая не смогла бы меня защитить при всем желании, но без которой особенно одиноко и неуютно.

      — Хэйтем!!! — закричал я. Он дернулся, но не обернулся. На секунду захотелось броситься к нему. Я чувствовал себя крайне идиотски. Будто я был персонажем дебильного сериала или фильма, и сейчас шла сцена с расставанием под дождем. Поняв это, я решил похулиганить и вместо того, чтобы по-песьи броситься догонять дурака Хэйтема, сделал два шага в его сторону и заорал:

      — Куда ты? Ты что, меня бросаешь?

      Он развернулся. Я почувствовал, что он сел на крючок, за улыбался и стал дальше разыгрывать сцену.

      — Как ты мог, после всего, что между нами было?

      — Дурак, что ли? Чего голосишь? — он покрутил пальцем у виска, но фыркнул.

      — О боже, Хэйтем! Прости меня! Я не должен был спать с Хуаном! — орал я, заламывая руки и вспоминая любимые мамины сериалы. Ее носило то от испанско-бразильских страстей к турецким, то от турецких к каким-то отечественным мыльным бесконечным занудствам, а то наоборот. Я пользовался полученным опытом. — И с Кемалем я не должен был спать! И с Сарой! И со старой тетей Бо! Только не уходи!

      Хэйтем сначала тихо засмеялся — я только по трясущимся плечам понял, что он ржет. Потом он немного проявил голос, но тут же стих. Мне стало не до смеха.

      — Мелкий, не уходи один. Правда, стремно тут, — я старался говорить спокойно. Хэйтем фыркнул, поманил меня пальцем к себе. Я нарочито медленно и вальяжно подошел, сунув руки в карманы и чувствуя, как пальцы ног сводит от холода.

      Наконец я приблизился и встал на расстоянии шага от него. Он двинулся мне навстречу и внезапно оказался так близко, что его дыхание обожгло мою кожу. Я замер. Пальцы медленно коснулись моей груди и вцепились в толстовку. Хэйтем притянул меня к себе. Я на секунду испугался, что мы сейчас засосемся, как в этих самых сериалах, которые я изобразил, но он только прошипел мне даже не в ухо, а действительно куда-то около губ:

      — Еще раз назовешь меня мелким… Лишу возможности иметь детей раз и навсегда. Понял?

      — Да пошел ты…

      — Я-то пойду, а вот ты как поковыляешь? — он цокнул языком, разжал пальцы и тут же растерял свой угрожающий настрой и довольно ухмыльнулся. Я понял, что это он так, выпендривается просто, и заулыбался в ответ.

      — Одиннадцатый дом туда, — он указал вперед. Мы с ним медленно пошли по дождливой улице.

      Нужное нам здание очень напоминало кабак с заколоченными окнами. Вывеска тоже была на старый манер — натянутый на каркас баннер с выцветшей надписью. Большинство люверсов отлетело, краска поцарапана. «Бочка меда», — гласило название. Заведение явно было открыто — судя по мату и брани, там сейчас как раз кто-то срался.

      — Кажется, это сюда, — прокомментировал Хэйтем и заложил руки за спину. Он какое-то время изучал покрытую облупившейся бордовой краской дверь, приглядывался к слабому источнику света, который можно было и вдруг уже собрался постучать, как меня что-то торкнуло, и я вцепился в его локоть.

      — Хэйтем, только пожалуйста, не тупи — с этими чуваками вряд ли сработает твоя вежливость. Усек?

      — Я не глупый, Чарльз, — он вздохнул.

      — Но в школе…

      — В школе — дети, их еще можно перевоспитать, — отрезал он. Я дернулся, пораженный этим замечанием. Это прозвучало так, как будто Хэйтему было уже за сорок. Ну разве может пацан моих лет так рассуждать?

      Хэйтем собрался постучать, но я схватил его за толстовку и оттащил в сторону.

      — Подожди! У тебя есть конкретный план действий?

      — Запугать их, выставив себя опасными, получить больше информации для полицейских или хотя бы шантажа. Выдадим себя за подельников этого Вуда, за тупых и злобных пешек, — Хэйтем нахмурил брови. Я открыл рот, чтобы ответить, но он прервал меня. — Без тебя знаю, как это рискованно и глупо, но выбор у нас не ахти. В крайнем случае…

      — Может, все-таки не надо? Реально стремно — они узнают, что у нас нет фляги, и убьют нас.

Повисла пауза. Хэйтем то ли перебирал в голове, что мне сказать, то ли мысленно корректировал свой план, то ли, как я, прислушивался к звукам борьбы, которые, судя по всему, исходили именно из «Бочки меда».

      — Знаешь, я… — начал он, но в этот момент двери заведения распахнулись, и здоровый, но тощий мужик в рубашке вышвырнул оттуда какого-то пацана. Первый захлопнул дверь, второй, отвратительно бранясь, поднялся, потер спину и задницу, заковылял прочь. Я уставился на его выпирающие ребра, которые он на миг показал, задрав кофту.

      — Торчок какой-то, — шепнул я Хэйтему. Мы сделали еще пару шагов назад на всякий случай.

      — Ладно, хорошо, — проговорил он возле самого моего уха. — Давай-ка сначала слазаем на разведку.

      Мы свернули во дворы. Хэйтем не сводил глаз с желтого прямоугольника света наверху. Похоже, это был единственный кабинет на втором этаже, который работал.

      — Надо найти тебе убежище, — сказал Хэйтем. — Нельзя тебе стоять тут поблизости на улице и ждать меня.

      Я согласно кивнул. Мы прошли вдоль забора и нашли место, где бетонная махина плавно переходила в небольшое, чисто символическое ограждение у соседей. Через него уже легко перелез даже я. Мы осторожно прокрались по участку. Хэйтем не переставал вздымать патлатую башку и смотреть в окно. Я же изучал чужой сад и дорожку.

      — Вон там беседка, — скомандовал Хэйтем и указал мне кивком головы на небольшое строение возле дома под деревом. — Пойдешь туда и ляжешь под лавочку. Понял?

      Офигеть! Как пса меня там оставляет! Я представил, как буду лежать там, в темноте, один, мерзнуть в этой пыли и бояться, как бы не спалили, и искренне возмутился.

      — Может, мне еще в помойке спрятаться? Или сразу в кучу говна? Я, блин, понимаю, что ты таких как я за людей не считаешь, но…

      — Тихо, Чарльз! — зашипел Хэйтем и резко обернулся. — Я отправляю тебя туда не потому, что хочу тобой пол протереть!

      Я клацнул зубами, но заткнулся. Хэйтем перелез через маленький заборчик и уже хотел пойти к окну, но я неожиданно для себя схватил его, испытав прилив смутной тревоги.

      — Слушай, может, ну их в жопу? Это правда опасно.

      — Если будет опасно, я уйду, и мы уедем, — пообещал он, закатив глаза. Мне стало неловко и страшно — я представил, что Хэйтем умер, а я все еще лежу и жду его, не зная, что ему вспороли живот, выпустив внутренности, а потом надругались над телом. Лежу, проходят годы, Хэйтема нет, а я покрываюсь пылью, плесенью и морщинами.

      — Хэйтем, не ходи, а?

      — Я должен хотя бы разведать. Обещаю, я сразу вернусь.

      — Ладно, вали… — сказал я нарочито зло, но еще не отпустил его. — Слушай, только если вдруг тебя убьют… Ты… Это… перед смертью прости меня за… все, ладно?

      Рука разом как будто потеряла силы и сползла с его рукава. Я замер в ожидании, что он меня пошлет или рассмеется. Но он только коротко кивнул и, свободный, убежал прочь, оставив меня одного в темноте.

      Мы реально, как в гребаном сериале.