Становилось совсем уж холодно. Холодный ветер то усиливался, то слабел. Радовало, что хоть дождь, бежавший стеной, потихоньку сходил на нет. Я мелко дрожал, несмотря на то, что местами обсох. Пыль щекотала мне ноздри. Локти уже начинали ныть от лежания на жестких, грязных досках.

      Очевидно, маленькая, грязно-зеленая с белым беседка использовалась довольно редко — на ней везде были грязные потеки от дождя, на подоконниках лежали мертвые насекомые. Из мебели были только диванчики по периметру и покрытый пылью и песком столик. Часть стекол в беседке отсутствовали, от дверей остались лишь петли.

      Я чувствовал себя героем ужастика, только не прятался в жалком строении от чудовища, а ждал это чудовище и волновался, как бы оно там не погибло.

      — Жопа хвостатая, — выдал я, в очередной раз поглядев на окно и съежившись от холода. Интересно, как там Хэйтем? Долго он еще будет?

      Местами я обсох, потому что лежал под крышей, она, как и скамейка, защищала меня от влаги. Но несмотря на это, часть одежды, та, что на сгибах, была еще мокрой и от этого я мерз. Прижался к рюкзаку — может, будет хоть чуть-чуть потеплее? Другой моей проблемой помимо холода и страха было все сильнее подступающее желание отлить и накатывающая усталость. Только дубак мешал мне отрубиться.

      От скуки я принялся рисовать всякую ересь на пыли, как рисуют влюбленные романтичную хрень на песке в сериалах под перебор гитары. Правда, вместо сердечек я рисовал собачек всех форм и размеров. Собаки получились независимо от породы больше похожими на сосиски с палками. Интересно, какая у меня будет собака? Хотелось бы знать заранее, к чему себя готовить — к беготне с хаски, игре в борьбу с овчаркой или ленивой лежке со шпицами.

      Потом я попытался представить, как будет выглядеть мой дом, если я когда-нибудь перееду. Я нарисовал и его — тупой квадрат с треугольной крышей и окошками, как в детском саду. Мне от этого стало неловко, и я подрисовал квадратный гараж и дом на дереве — снова квадрат на странной палке. Так мой домик хотя бы не будет копией сотен или тысяч одинаковых детских рисунков. Я хотел показать, какой у меня может быть чердак и своя комната, но потом плюнул и стал пользоваться только фантазией. Я вообразил, как захожу наверх по лестнице, осматриваю облепленные паутиной балки, восхищенно ахаю при виде коробок с загадочным хламом. Бросаю рюкзак посередь чердака и начинаю с интересом изучать шкафчик, ящики и велосипед без колес и цепи.

      — Ну что, ты тут уже освоился? — я вдруг слышу голос, оборачиваюсь и вижу Хэйтема. У него все тот же дурацкий пиджак, сумка через плечо. Он все так же подгибает уголки губ. Глаза — больше голубые, чем серые, и это хорошо. Значит — не злится. Я расслабляюсь и говорю ему:

      — Теперь это наше место.

      — Ага, — отвечает он, вешает сумку на крючок, снимает один из ящиков, и…

      — Чарльз, смотри! Опять залежи дури!

      Брр. Идиотская ситуация. Меня передернуло. Нет уж, мне в реальности хватает и Хэйтема, и приключений из-за белого порошка, и всего, что с этим связано. Я возмущенно фыркнул. Рисунок, пускай и обрел живой, реальный визуал только в моей голове, уже не казался простым квадратом с окошками. Я перевел взгляд правее и только сейчас понял, что рядом нарисовал Хэйтема.

      Не то, чтобы я его прям хорошо нарисовал — примерно так же убого, как на уроке. Опять попытался изобразить внимательные глаза, аккуратный нос с широкой переносицей, вздернутые в саркастичной усмешке уголки губ. Фыркнув от осознания, насколько я бессилен в плане рисования, я позалипал на идиотский рисунок и поспешно стер рукой. В желудке появилось сладковатое тошнотное ощущение, что сейчас произойдет какая-то гадость. Обычно оно возникало у меня, когда тон у папы был строже обычного или когда учитель, листая ведомость, поднимал глаза и такой:

      — Чарльз Ли!

      И я под гыгыканье класса вжимал голову в плечи, понимая, что настало время позора. Я постоянно терялся во время устных ответов, начинал смущаться и нести бред, даже если до этого реально что-то учил или знал и так.

      Иногда гадливое ощущение возникало и тогда, когда кто-то просто поднимал на меня недобрый взгляд. Я сразу понимал: сейчас будут разборки.

      Я решил отвлечься и чем-нибудь заняться, но слабо представлял себе, чем именно. В горящий желтым оконный проем в ожидании гадского Хэйтема мне пялиться быстро надоело, тем более, что там ничего не менялось. Для рисования у меня кончилась площадь, да и пальцы уже все были в пыли и грязи. Я огляделся. Вокруг была тишина. Дождь окончательно прекратился. Скука и устоявшаяся погода сделали соблазн вылезти и пойти где-нибудь шататься просто непреодолимым. Черт возьми, даже в автобусе было веселее — там можно было при свете читать табы или смотреть в окно, а если и это надоест, докопаться до Хэйтема и попытаться задолбать его вопросами.

      Вылезти или нет?

      От лежания в одной позе у меня уже болели локти. Плюхаться пузом прямо на пыль и грязь я не хотел — так хоть не всю толстовку уделаю. И не перевернешься ведь толком, только змеей выползти вперед остается. Ну, Хэйтем! Умом я понимал, почему он заставил меня сюда влезть — чтобы не было видно силуэта в окне, но тело протестовало против такого издевательства.

      Я покосился на рюкзак. Возьму что-нибудь хоть, подложу под себя или даже попытаюсь позаниматься музыкой. Сам понимал, что идея идиотская — в беседке не было света, а даже если бы был, включать его тупо опасно. Кроме того, я рисковал выронить из рюкзака какую-нибудь хрень вроде карточек или мелочи. Но мне кажется, даже вслепую порыться в вещах и то интереснее, чем просто так лежать и ждать хвостатого гада.

      Я расстегнул рюкзак и стал в нем копаться, на ощупь определяя, что достаю. Сначала мне попалась небольшая сумка Хэйтема, но я отодвинул ее в сторону, не решив в ней шарить — назад потом как было не сложу, он сразу заметит следы моего любопытства и задаст кучу едких вопросов. Пальцы наткнулись на что-то шершавое. Я потянул это что-то наверх и понял по блестящей подкладке, что это, скорее всего, пиджак гадского мажора. Ударивший в ноздри запах одеколона только убедил меня в этом. Я подтянул к себе пиджак и принюхался. Ну никак не могу понять, что за запах? Нос упорно чуял кожу, будто я ткнул его в байкерскую куртку.

      Подрагивая ноздрями, я в отчаянии ткнулся лицом в воротник. Этикетка неприятно врезалась в кожу. Я медленно вдохнул странный аромат полной грудью. Кожа, точно. И еще что-то… На хвою похожее… Что-то жесткое… Потом мне и вовсе показалось, что есть какие-то восточные нотки в этом запахе. Конечно, я вообще по духам нихрена не специалист, но все равно было интересно, что это за запах. В попытке понять, чем же все-таки пахнет, я прижал пиджак к лицу сильнее.

      — Что ты делаешь, Чарльз? — опять этот до зубовного скрипа знакомый прохладный голос. В глаза ударил тусклый блик фонарика.

      Твою мать! Я быстро пихнул пиджак обратно в рюкзак и нарочито невинно уставился на Хэйтема.

      — Че тебе? — Я прищурился от слабого, но все же бьющего по глазам света.

      — Ты нюхаешь мои вещи, — спокойно констатировал он, но поднял брови.

      — Ничего я не нюхаю, иди нахер, — я стал быстро выползать из-под лавки. — И вообще — чего ты там так долго шлялся?

      — Разведывал обстановку, приходилось подолгу прятаться, — он закатил глаза. — Пойдем, ты мне нужен.

      — Это зачем еще? — спросил я после того, как встал, с трудом потянулся и отряхнул с себя пыль и песок.

      — Нарыть компромат, пока все внизу. Я пока ничего не решился брать, только фонарик, он лежал в одном из ящиков, — пояснил Хэйтем, когда я окончательно размялся, и мы с ним двинулись в сторону загадочного дома.

      Мы остановились под открытым окном, в котором не горел свет.

      — Полезли, — скомандовал Хэйтем и поправил толстовку.

      — Как? Ты офигел? — зашипел я и посмотрел наверх.

      — Просто повторяй за мной. Я потом помогу тебе.

      Ну зашибись. Я на небольшой высоте чуть не сорвался, а он хочет, чтобы я по этой полузаброшке лазал?

      — У тебя мозги есть?! Я тут гробанусь! — зашипел я и пнул его под бок.

      — Не гробанешься, если будешь следовать моим инструкциям, — заявил Хэйтем. Он первым легко залез наверх, в окно, опираясь руками и ногами на выступы на стене вроде балок и решеток на окнах первого этажа. Маленький, но на удивление ловкий, он быстро вскарабкался и подтянулся к раме, после чего перевалился через нее. Высунувшись из окна, он указал пальцем куда-то вниз.

      — Правую ногу сюда, между прутьями, левую руку за эту балку.

      Я какое-то время потупил, пытаясь понять, о чем он. Потом понял, что он имеет в виду, просунул ногу в решетку и вцепился пальцами в выступающую доску.

      — Отлично теперь ищи для других конечностей опору выше. Используй все, — покивал Хэйтем из окна. Мне хотелось послать его лесом и посоветовать поискать опору у себя в заднице, но было как-то стремно шуметь. Я уперся второй ногой в голую стену, оттолкнулся и правой рукой смог перехватиться за трубу, идущую вдоль стены. Руки тряслись, ноги болтались и плохо слушались. Я едва не упал прежде, чем смог вынуть ногу и переставить ее на саму решетку. Вторую поставил на трубу и, дрожа, стал искать, куда деть руки. Упорно не видя, за что зацепиться, я все быстрее терял силу — мне нужно было передохнуть. Я опустил голову, но не успел толком всмотреться, чтобы понять, на какой высоте вишу, как Хэйтем вдруг зашипел:

      — Не смотри вниз!

      Я послушно вздернул подбородок.

      — Быстрее, Чарльз! Упадешь! Подтягивайся!

      Он высунулся по пояс и протянул мне руку. Я потянулся к нему и понял, что не достаю. Я даже не видел, от чего оттолкнуться. Наугад выбросил руку вперед и зацепился за острый край. Стал пытаться подтянуться, оттолкнулся ногами и, наконец, вцепился в руку Хэйтема. На миг мы зависли. Я, напуганный, уставился в его встревоженные глаза. Даже в полумраке я видел блеск его радужки и черные ресницы. Хэйтем шумно выдохнул, обдав меня горячим дыханием и облаком пара. Он сам едва не вываливался из окна. Поймав его за локоть, я, неуклюже перебирая ногами по стене и едва не гробанувшись, с трудом подтянулся и ввалился в оконный проем. Мы упали на пол, но, к счастью, без особого грохота.

      — Трындец, — заявил я, тяжело дыша.

      — Ничего, ничего, — тихо сказал Хэйтем. — Потренируешься — будешь легко залазить везде.

      А я хочу этого?! Я недовольно посмотрел на него, но ничего не сказал. Мы минуту передохнули, и Хэйтем первым поднялся с пола.

      — Пошли, — шепнул он.

      — Ты хочешь, чтобы я на стреме стоял или что?

      — Нет, хочу, чтобы ты помогал мне рыться в чужих вещах, периодически поглядывая на дверь и прислушиваясь, — фыркнул Хэйтем. Мы вытерли ноги об ковер, чтобы не наставить мокрых следов, и прокрались в коридор. Хэйтем поманил меня за собой, и я скользнул следом за ним в одну из комнат. Она оказалась тесным кабинетом. Первое, за что зацепился мой взгляд — огромный, старый шкаф, заваленный какими-то папками и бумагами. Я осмотрелся и заметил в углу старый компьютер, так же захламленный бумагами.

      — Ты проверяешь ящики шкафа, я попытаюсь сделать что-нибудь с компьютером, — скомандовал Хэйтем. — Возьми свет и ничего не трогай голыми руками. Если что — первым делом выключай фонарь, потом будешь прятаться.

      Я кивнул ему, после чего надел петлю фонаря на руку, намотал рукава на кулаки и осторожно, пошатывая ящик туда-сюда, выдвинул. Он нажал на кнопку включения у маленького блока компьютера и сел за стол.

      — Что ты делаешь? — зашипел я, на секунду отвлекшись.

      — Хочу подобрать пароль и порыться, — шепнул он. — Делай свое дело, лучше не болтай.

      Я раздраженно цыкнул, но ничего не ответил. Хэйтем тихо застучал по клавишам. Я зашуршал бумагами.

      — Слышь… Что мне смотреть-то вообще? — шикнул я и обернулся в сторону.

      — Все, что угодно, указывающее на незаконную деятельность, — пробубнил он. — Любое, что может быть уликой или компроматом.

      Я нервно полистал связанные канцелярскими резинками бумаги, пооткрывал папки, но, как мне казалось, они ничего такого в себе не содержат. Кроме того, на что-то незаконное вряд ли составлялись бы акты. Поняв, что в первом ящике мне ничего особо не светит, я задвинул его и принялся за второй. Тот предательски скрипнул. Мы оба замерли, тяжело дыша. Этот скрип казался взрывом атомной бомбы в такой тишине.

      Минута казалась вечностью.

      Внизу гудели голоса, переговариваясь и перебивая друг друга. Мы с Хэйтемом продолжали стоять на месте и шумно дышать, боясь, что кто-то из хозяев пойдет проверять, что там за стремные шумы наверху. Хэйтем пришел в себя первым и снова занялся компьютером. Я уставился на него. Он быстро что-то печатал, настолько быстро, что я не мог уследить за тем, как его пальцы летают по клавиатуре. То и дело он выдерживал паузу и шипел.

      — Что ты делаешь? — тихо спросил я.

      — Подбираю пароль. Занимайся своими делами, быстрее.

      Я понаблюдал еще минуту, ожидая, что он, как хакер в фильме «Военные игры» будет лупить по клавиатуре, и через секунду что-то случится, но он все так же недовольно шипел, а потом принялся копаться на рабочем столе.

      — Не получилось?

      — Ну как ты угадал! Не болтай, работай, — он осторожно встал и стал бережно перебирать лежавшие на столе записные книжки и папки. Я отвернулся, удовлетворенный ответом, и просунул руку в ящик. Судя по всему, там какие-то кассеты… Я наклонился и посветил в образовавшуюся щель.

      Да, реально кассеты. На боках написаны имена и цифры.

      — Пс-с! — я позвал Хэйтема, не решаясь окликать по имени. — На кассетах даты и имена. Я хочу посмотреть. Мне ящик отодвинуть дальше или нет?

      — Попробуй, если нормально пойдет. Будет туго — лучше не лезь, — ответил он, перебирая дискеты в какой-то коробке.

      — Как ты там что-то видишь?

      — Мне хватает света от компьютера.

      Удовлетворенный ответом, я снова потянул ящик за две ручки на себя, медленно его шатая. Щель приоткрылась еще на чуть-чуть. Я на какое-то время замер, прислушиваясь к движухе внизу, а потом посветил фонариком внутрь. Кассеты стояли ряд в ряд, но не по алфавиту, а по датам. Я стал всматриваться в них, но меня отвлек Хэйтем злорадным смешком.

      — Мне нужен фонарь.

      Я подошел и передал ему его. Он завел фонарик за монитор, поднялся на носочки и заглянул туда.

      — Леди и джентльмены, — ехидно произнес он. — Храните записанные пароли подальше от компьютера.

      Он вернул мне фонарик и уже уверенно ввел нужную комбинацию. Я вернулся к кассетам.

      — Похоже, у этого типа не особо умный сотрудник, — фыркнул Хэйтем и застучал по клавишам.

      — С чего ты решил, что это именно сотрудник?

      — С того, что те, кто вводят пароль постоянно, как правило, его запоминают. Тем более такой примитивный. 1C9U9R8T, что тут запоминать?

      — Вообще-то сложный, — сказал я, опять обмотав руку кофтой.

      — Ты год и имя не можешь запомнить и переплести? — едко спросил Хэйтем. Я не сразу прогрузился, но потом до меня дошло.

      — А-а-а….

      Мы разом смолкли. Вдобавок шум внизу то затихал, то нарастал, и нам нужно было быть начеку. Я посветил фонариком на кассеты. Самые ранние датировались семидесятыми годами. Но я почему-то не обратил на них внимания, стал смотреть только на те, которые были более-менее ближе к нам.

      11.04.97 — Р. Р. Роуд

      15.05.97 — В. Д. Итек

      18.05.97 — Д.К. Джонс

      23.07.97 — К.М. Найт

      Я быстро бежал глазами имена до 98го года. Они ничего не говорили мне, и я уже хотел было взять любую кассету наугад, как вдруг взгляд зацепился за знакомую фамилию.

      10.04.98 — Б.Т. Вуд

      Ниже было еще несколько кассет, часть из них с датами этого лета, и вдруг — пропуск. Пустой промежуток.

      Сердце заколотилось. Я занервничал и хотел позвать Хэйтема, но он в этот момент злобно цыкнул, тихо щелкая чем-то, и я решил, что его лучше не трогать.

      Как назло, голоса внизу понизились, раздались шаги. Я закрутил головой, в панике гадая, что предпринять. Тихий шорох заставил меня оглянуться. Хэйтем выдвинул ящик, взял оттуда диск и сунул в дисковод.

      — Что ты делаешь? — зашипел я, нервно прислушиваясь к шагам и голосам внизу.

      — Потом объясню.

      Шаги приближались. Мне казалось, что они звучат где-то под лестницей или уже на ней. Я схватил кассету со знакомым именем и сунул за пазуху, заправив футболку в штаны. Потом осторожно, стараясь не шуметь, надавил плечом на ящик. Он громко зашуршал, задвигаясь, и опять скрипнул.

      — Что там за нахер?

      — Кошка, что ли, приперлась… — я четко различил слова внизу. Сердце бешено билось. Я начал задыхаться. Что делать? Прыгать в окно, пока не поздно?! Я опять оглянулся на Хэйтема: он не был напуган, он только злился.

      — Что ты сидишь? — прошипел я. — Валим.

      — У меня не скачалось, — проворчал Хэйтем.

      — Они нам сейчас по голове накачают! — шикнул я, и, услышав скрип двери, в панике выключил фонарь, распахнул дверцы шкафа и влез туда, прикрывшись кучей формы и пальто. Шаги раздались где-то на лестнице. Хэйтем еле слышно ругнулся, вырубил монитор и скользнул ко мне. Мы закрыли дверцу изнутри.

      Шаги и голоса раздались совсем рядом. Один из них явно принадлежал пожилому, второй был значительно моложе. И старый, судя по всему, уже начинал беситься:

      — Нету тут нахрен никого!

      — Окно открыто…

      — Ты сам его не закрыл, урод…

      Мы с Хэйтемом, тяжело дыша, прижались к друг другу от страха, стараясь спрятаться за одеждой, прислонились спинами к стенке шкафа. Мы выглядывали через щель между дверцами, отодвигая рукава одежды, но увидели только, как в кабинете зажегся свет.

      — Где кошка? Китти-китти…

      — Нет тут кошек!

      — Но кто-то же шумел! А кто, кроме кошки, может влезть в окно?

      Пф-ф-ф! Легко! Это Хэйтем Кенуэй. Я не удивлюсь, если он вообще в любую щель протиснет свою узкую задницу. Другой вопрос, что если нас сейчас запалят, то он свою задницу уже не вытащит, а я уж тем более.

      Мне казалось, наше дыхание слышно даже на Марсе. Мы рефлекторно втиснулись друг в друга еще плотнее, словно пытаясь стать как можно мельче и незаметнее.

      — Китти-китти… — один из мужиков заглянул под стол. Я видел только его спину в идиотской зеленой жилетке.

      — Смитти, ты опять срач на столе оставил? — старый подошел и закрыл нам весь обзор.

      — Да че сразу я-то? Я убирал… Говорю же, кошка…

      — Да, кошка бумаги переложила?

      Ну все. Если они сейчас полезут в комп, нам с Хэйтемом конец. Это будет самая идиотская смерть — они найдут нас в этом шкафу, отлупят и этот диск станет нам вместо могильной плиты. Я рефлекторно подался в сторону и почувствовал тепло кожей.

      — Да я же…

      — Мне насрать. Чтобы тут был порядок, понял?! Гандон…

      Старый отвесил подзатыльник этому Смитти и ушел, рявкнув напоследок:

      — Пошел ты нахер со своими кошками! Нету тут никого! Ушлепок!

      Смитти потер голову и недовольно сел за стол, стал шуршать документами и перекладывать дискеты. Я замер от страха — если он сейчас включит экран или нажмет на дисковод…

      Что-то теплое коснулось моей талии. Я только сейчас понял, что Хэйтем, который до этого держал меня за толстовку и плечи, уже успел обвить рукой. Я же прижался щекой к его лицу, и мы буквально дышали друг другу в рот.

      Осознав, что происходит, я вздрогнул, но отлипнуть был не в силах. Меня будто сковало, и я не мог пошевелиться. Но с другой стороны, оно и к лучшему — если бы я рванулся, то издал бы грохот или опрокинул на нас шкаф, после чего нас бы в любом случае обнаружили.

      Смитти продолжал сидеть и материться, перекладывая бумаги. Рано или поздно ему ведь приспичит либо заняться компом, либо открыть шкаф… И все, не поминайте лихом. И что он увидит? Двух обнявшихся педиков?

      Я не знал, хорошо или плохо то, что мы так сплелись — с одной стороны, хоть помирать будет не так одиноко, да и… чужая щека касалась моей, вроде не совсем уж нецелованным девственником погибну. Хоть какой-то человек обнял меня и прижался покрепче. С другой — мне ох как не хотелось прославиться гомиком после смерти, да еще в паре не с кем-нибудь, а с маленьким, стремным, противным Хэйтемом, с этим придурком, у которого хвост дебильный, манеры идиотские… С чистоплюем этим…

      Мне стало прямо до слез обидно. Не хочу умирать вот так…

      В голову вдруг влезла отчаянная мысль: если я сейчас умру… То у меня еще есть шанс умереть, первый раз по-настоящему поцеловавшись. Пусть, пусть это будет чертов Хэйтем… Но я не хочу быть хуже других.

      Смитти разгреб часть стола, уронил папку, из которой рассыпались бумажки, и, чертыхаясь, наклонился и стал собирать документы.

      Пора. Пока он не видит… Прежде, чем я умру… Я должен хотя бы поцеловаться. Девственности тут лишиться я все равно не смогу, да и это уже слишком… Но всегда же можно представить кого-нибудь другого, Линдси, Меридит, Дзио, в конце концов…

      От этой мысли меня передернуло. Я живо представил, как Линдси стегает меня плеткой, на губах после Меридит остается вкус спермы всех парней нашего класса, а Дзио… Не, это перебор. С Дзио это как поцеловать сестру.

      Не, ну нахер! Лучше уж никого не представлять. Да и Хэйтем — противный, но все же не такой, как какой-нибудь Коннор или Хики. С ними я бы уж точно не согласился целоваться.

      Я закрыл глаза и стал набираться смелости. Облизал губы, набрал воздуха в легкие побольше. Подался вперед.

      Надо решиться.

      — Срань какая, а… — Смитти все возился под столом. Я понял это по возне и шуршанию.

      Если я сейчас не решусь, я умру без поцелуя. Я положил руку Хэйтему на плечо, на секунду приоткрыл глаза, пытаясь понять, где он, как далеко от меня. Он почти неотрывно смотрел в щель между дверцами, но когда я задел его шею горячими пальцами, на миг повернулся ко мне.

      Сейчас или никогда.

      Не зная, куда деть руки, свободной я зацепился за ворот толстовки Хэйтема и слегка потянул ее на себя. Его рука тихо зашевелилась на моей талии. Это как-то взбудоражило меня, и я резко потянулся вперед. Хэйтем как раз в этот момент отвернулся, и я впечатался носом и губами куда-то ему в плечо.

      Блин! Промазал! Наверное, надо было его зафиксировать как-то что ли…

      Я представил себе, как беру его за лицо и целую, и окончательно разволновался. Волноваться-то вроде нечего — мы вот-вот умрем, а мне всего-то надо поцеловать парня. Но во второй раз решиться почему-то было еще сложнее, чем в первый. Черт, как же удержать его на месте, чтобы он не понял, чего я хочу и не сопротивлялся? Грубо брать его за волосы и силой вдавливать в рот язык, как в некоторых фильмах, я не хотел. Отделываться простым касанием сомкнутых губ тоже. Пусть будет по-нормальному, тягуче так.

      Чтобы набраться храбрости, я ткнулся носом и губами в шею Хэйтема. Так будет проще заново привыкнуть к нему, к его теплу. Смириться с тем, что нужно сделать.

      Запах одеколона дурил голову. Смитти продолжал возиться, только теперь уже, кряхтя, он собрал все с пола и переложил на стол и стал щелкать кольцами папок, разбирая свои сраные бумажки. Я почувствовал, что дрожу.

      — Где же файл… Черт… — рычал Смитти.

      Я с силой вжался в Хэйтема. Обида опять захлестнула меня. Сейчас Смитти пойдет искать файл, небось полезет в шкаф… У меня было несколько минут, последних минут в жизни, кажется, но вот не хватало духу потратить их на единственный поцелуй, пускай и с человеком, которого я всей душой ненавидел.

      Вдруг Хэйтем в ответ обнял меня поплотнее, положил мне голову на плечо и шепнул на ухо, еле слышно, так, что я едва разобрал:

      — Все будет хорошо, не бойся.

      От этих его уверений мне, если честно, стало только хуже. Какое хорошо? Нас вот-вот застукают, изобьют, и мы будем умирать на полу где-нибудь в подвале. Может, истекая кровью, я все-таки решусь его поцеловать?

      Смитти матернулся, встал из-за стола и прошелся мимо шкафа. Мне захотелось вскрикнуть, но я укусил себя за язык.

      К горлу подступала паника. Я слышал, как гулко бьется сердце Хэйтема, тяжело дышал ему в толстовку, заглушая шумные вдохи-выдохи и давя подкатывающие к горлу истерические всхлипы. Кофта была кое-где еще влажная из-за дождя, а кроме того, мне на живот нажимала кассета, которую я сунул за пазуху, но я все равно хотел вжаться в него как можно плотнее.

      — Смитти, ну-ка иди сюда, зараза! — раздался грозный рявк снизу. Тот опять ругнулся и потопал в коридор. Мы с Хэйтемом шумно выдохнули, но все еще стояли, вцепившись друг в друга и напряженно вслушиваясь. Звуки шагов затихали — Смитти спускался по лестнице. Потом внизу начался ожесточенный спор.

      Хэйтем первым отмер, толкнул рукой дверцу шкафа и вылез, едва расцепив наши «предсмертные» объятия. Я на ватных ногах выбрался вслед за ним, зацепился ногой за что-то и едва не грохнулся. Хэйтем деловито нажал на кнопку дисковода, вытащил диск и серьезно шепнул, как в фильме про советских шпионов:

      — Так, это я забираю, — он сунул диск в карман толстовки. — У нас есть всего пара минут, чтобы убраться отсюда.

      Он нажал пальцем на кнопку дисковода и повернулся ко мне. Я глотал и нервно кивал, не зная, от чего меня трясет больше — от страха, что нас все еще могут тут застукать, от перспективы опять лезть куда-то по стенам или от облегчения, что больше не надо пытаться поцеловаться.

      — Валим? — осипшим от волнения голосом спросил я, плохо представляя, как мы, собственно, будем валить. Хэйтем молча кивнул. Мы высунулись из двери, на всякий случай оглянулись, и он первым полез в окно.

      — Запоминай, что я делаю, если что, я тебя внизу подстрахую.

      Я в отчаянии уставился на то, как он отпускал руки, снова хватался, а потом окончательно спрыгнул на землю. Он отошел и помахал руками, торопя меня. Я вылез в окно задницей вперед и стал боязливо шарить ногой внизу. Пальцам было держаться все тяжелее. Я боялся отпустить руки. Но ногу ставить особо было некуда и я, сдерживая крик, разжал пальцы. Все равно держаться дальше было невозможно. Я коротко тявкнул, боясь даже визжать и пролетел вниз какое-то короткое время, отчаянно махая руками, в попытке наугад за что-то зацепиться. Наконец пальцы вцепились в трубу. Я выдохнул и глянул наверх. Мне показалось, что мои внутренности остались где-то наверху и сейчас шлепнутся мимо меня на землю или мне на голову.

      Я отдышался и с ужасом посмотрел вниз. Паника начала овладевать мной, да и держаться было неудобно. Я вдруг уставился на решетку, с которой залезал. В принципе если я за нее зацеплюсь, то потом смогу спрыгнуть на землю. Я оттолкнулся руками и ногами, неуклюже перевернулся в полете и, едва не промахнувшись, кое-как вцепился в край. Повис, захлебываясь слюной и собственным прерывистым дыханием. Потом нерешительно разжал пальцы.

      Упал я немного неудачно — вроде ногами вниз, но все равно удар пребольно отозвался отдачей в костях лодыжек. От собственного веса я неуклюже завалился. Хэйтем бросился ко мне, помог подняться, но прийти в себя толком не дал. Мы с ним неуклюже побежали прочь. Я прихрамывал и висел на нем. Мы перелезли через забор. Хэйтем велел мне идти туда, откуда мы изначально пролезли на чужой участок, и я быстро, насколько позволяли занывшие ноги, потрусил к тому месту, где мы перебрались на участок с улицы. Мне все мерещилось, что за нами гонятся, и возможно даже, так и было — я был поклясться, что слышу вслед «А ну, стойте, уроды», но мне тогда было так плохо, что я сам не знаю, было ли это на самом деле. Хэйтем догнал меня уже после того, как я неуклюже перевалился через невысокую оградку и двинулся прочь.

      — Как ты? — спросил он, поравнявшись со мной. Я вынул из-за пазухи кассету и дал ему, чтобы он убрал ее в рюкзак.

      — Капец кости болят.

      — Ну, ты просто прыгнул немного неправильно, но в целом вполне неплохо с первого раза. Давай-ка немного ускоримся, а то что-то мне подсказывает, что они довольно быстро поймут, что в доме кто-то был.

      Я послушал его, и поднажал настолько, насколько позволяли стреляющие лодыжки.

      Мы опять заплутали по городу. Первое время мы то бежали трусцой, то изможденно шлепали по лужам к остановке. Я окончательно околел от холода и даже не соображал, куда мы премся. Ноги превратились в сплошные куски льда. Я обнял себя за плечи, тщетно растирал тело, но согреться все равно не мог. Долбанный дождь почти прекратился, когда мы оба были под крышей, а стоило только выйти, зарядил опять.

      Позже подул сильный ветер, и нам окончательно стало, мягко скажем, свежо. Мое отупение сменилось очередным приступом ярости. Только плетясь между унылых, больше похожих на гаражи домов я в полной мере осознал, что произошло. Нет, дело даже не в том, что мы сейчас по сути влезли в чужой дом и немножко его ограбили. И не в том, что мы чуть не попались. И даже не в том, что мы насквозь вымокли в незнакомом городе.

      Я на полном серьезе до того отчаялся, что был готов сосаться с Хэйтемом. Пусть на смертном одре, которого в конце-концов удалось избежать, но я был к этому готов.

      Мне стало настолько тошно и противно, что я и сам не знал, на кого именно злился — на себя или на Хэйтема. Себя я ненавидел за то, что оказался на проверку настолько жалким, настолько никому не нужным, что мысленно согласился помять губы богатенького засранца, который заслуживает хорошенькой трепки. Ненавидел за то, что за все это время так и не стал любимым, бесился, что на практике оказалось, что все, что я заслужил от жизни — мразотный гейский поцелуй, да еще с этим мелким придурком. На Хэйтема я злился за все подряд: и за то, что рядом оказался только он, и за его до сахарного вежливые манеры, которые с каждой минутой бесили только больше, за его губы, на которые я не мог перестать смотреть. Злился на то, что он вообще пришел в нашу школу, злился на его теплую кожу, идиотский цвет глаз… на все.

      Мою душу швыряло: я хотел истерично расплакаться на полу, как ребенок, которому не купили игрушку, отлупить Хэйтема, разнести что-нибудь или просто повыть в подушку. Мне стоило огромных трудов молчать — злость я выражал, яростно пиная банки и бутылки, попадавшиеся на пути.

      — Лучше так не делай, туда могут и взрывчатку засунуть, — посоветовал Хэйтем. — Останешься без ноги.

      — Иди нахрен, придурок, — я пихнул его плечом, но пинать мусор перестал. Хэйтем только вздохнул и покачал головой, но ничего не сказал.

      Мы добрались до остановки. Я задрал голову к расписанию, которое представляло собой бумажку в пластике с тусклой подсветкой сверху.

      — Не видно нихрена, — пожаловался я.

      — Там и нечего видеть. Написано, что ходит раз в сорок пять минут.

      — Ага, помню я, как мы ждали эти сорок пять минут…

      Мы мрачно встали возле разметки на дороге. Ни крыши, ни скамейки. Только льющий нам за шиворот ливень. Это стояние мы выдержали минут пять. Я пялился в пространство — злость медленно сменялась усталостью. Наверное, дело в том, что злость я выплеснул, в очередной раз обозвав придурком этого хлыща и попинав банки, может, потому что мне стало слишком уж холодно. Хэйтем сдался первым:

      — Нет, это невозможно. Надо попытаться узнать, во сколько последний автобус. Если мы его пропустили, смысла стоять тут и мокнуть нет.

      Я согласно покивал, чувствуя, как мной все сильнее овладевала апатия. Пусть делает, что хочет.

      — А где ты собираешься спрашивать-то? — кисло поинтересовался я. — Все нахрен закрыто. Ты ж не попрешься опять в то кафе, где эти байкеры?

      — Можно поискать заправку. Ты постоишь здесь?

      — Если автобус приедет, я же не поеду домой один, а ждать тебя он вряд ли будет, — фыркнул я и пихнул ногой какой-то фантик. Вода жалобно захлюпала в кедах. От остановки мы уныло двинулись вперед.

      — Заправка должна быть вдоль самой широкой дороги, обычно они так стоят, — сказал Хэйтем. Я обессиленно взял его под руку, чтобы не потеряться и не упасть, и молча кивнул несмотря на то, что сомневался, что в этом сраном захолустье мы ее найдем.

      — Конечно, она может быть и где-нибудь подальше, для безопасности, — опять заговорил Хэйтем, видимо, желая подбодрить нас обоих. — Но тут уж как повезет.

      Мне почему-то на секунду стало его жалко. Мы изможденно привалились к друг другу и устало побрели вперед.

      — Хэйтем, — вдруг позвал я.

      — А?

      — Знаешь, мне кажется, что если мы и найдем заправку… То это ничего не даст, потому что последний автобус к этому времени может уйти.

      — Ну тут уже ничего не попишешь, — он пожал плечами. — Зато можно другой полезной информации нарыть. Черт, и ведь прохожих даже толком нет! Что за город, а? Даже в пригородах Лондона после пяти вечера еще есть жизнь.

      Я пожал плечами. Мы продолжили брести, как пьяницы, что вышли из кабака и держатся друг за друга, чтобы не упасть. Мне кажется, мы собрали взгляды всех любопытных, и нас уж точно заметили. Еще та часть моего мозга, что не поддалась усталости, истерично вопила, что двое уродов из ограбленного нами дома нас отчаянно ищут и если мы сегодня же не свалим, то успешно найдут и ввалят. Если, конечно, они вообще поняли, что у них прошмонали посторонние.

      Дорога все расширялась. Домов становилось меньше и казалось, даже воздух делался чище. Мы приближались к реке — я уже видел ее издалека. Ее и огромный, широченный мост. Хэйтем уныло пялился на бесконечные объявления о пропаже каких-то детей — я понял это, проследив за его взглядом. Если честно, мне казалось, что следующими же пропавшими тут детьми будем мы.

      На улице — ни души. Мы добрели почти до самого моста — оставалось чуть меньше мили.

      — Чарльз, ты это видишь? — тихо спросил Хэйтем. Я посмотрел, куда он кивает головой, и увидел высокого светловолосого пацана. По виду — наш ровесник. Он стоял у небольшого магазинчика, прижимая бедром к стене сломанный велосипед.

      — Офигеть, люди! — не удержался я.

      — Парень! — окликнул Хэйтем. Я запоздало вспомнил, что мы с ним, еще только появившись здесь, избегали что-либо у кого-то спрашивать, но сейчас, кажется, выбора не было. Тот обернулся. Мы с Хэйтемом одновременно вздрогнули.

      У парня был разбит нос, губы и подбородок залиты кровью. Увидев нас, он нервно пригладил зачесанные назад волнистые золотистые волосы.

      — Ой! Тебе дать салфетки или, может, таблетку? — участливо предложил Хэйтем. Парень какое-то время испуганно смотрел на нас сине-фиолетовыми глазами, а потом неуверенно улыбнулся и махнул рукой с бутылкой воды, которую покупал:

      — А-а-а… Да не откажусь… Парни, а вы кто такие? Почему я вас раньше не видел?

      Хэйтем залез в кармашек рюкзака и, пока незнакомец пытался умыться из бутылки, произнес:

      — Сели не на тот автобус, а когда заснули, оказались уже здесь. Ты часом не знаешь, последний когда уходит?

      — Ушел полчаса назад. Сейчас — 21:30, — он посмотрел на наручные часы. В полумраке, который рассеивал свет из ларька, трещина на них зловеще блеснула.

      — Блин! И что нам теперь делать? — не выдержал я.

      — Тут есть мотель, возле берега, надо идти мимо моста, прямо. Может, вас примут. Но будьте осторожны — в северной части Дэртон-Бриджа очень опасно.

      — А ты-то что тут делаешь?

      — А, — он рассмеялся и взял у Хэйтема таблетку. — Идиотская история. Одноклассники угнали мой велик, приехали на нем сюда и зашвырнули на территорию «Единорогов». Естественно, те были не в восторге, и вот…

      Он указал на свое лицо. Нос, аккуратный и вздернутый, у него начал распухать, губа была разбита, но все равно было понятно — он ничего такой. Высокий лоб, квадратный подбородок, точеные скулы — мне б такую внешность. На Джуда Лоу похож, только патлатый. Дрищавый, высокий. Было в нем что-то… уютное, обаятельное. И девичьего тоже ничего нет, как в Хэйтеме. Но в отличие от хвостатого засранца, его почему-то лупить не хотелось, даже наоборот — как-то защитить.

      — У тебя вся рубашка в крови. И больше нет велосипеда. Ты где живешь? — поинтересовался Хэйтем.

      — На южной стороне, — парень махнул рукой. Я тупо уставился на его промокшую насквозь красную с синим рубашку и узкие джинсы — одежда была вся в потеках и алых звездочках. — Меня зовут Роб.

      — Хэйтем Кенуэй, — представился поганец, заложил руки за спину и поклонился. Едрить манеры, а!

      — Чарли, — я протянул руку, и Роб пожал ее.

      — Признаться честно, я сперва принял вас за бандитов, но потом понял, что вы довольно молодые и не носите кожанки, — он кивнул на мою бандану. Я залип на его подбородок с аккуратной ямочкой и заметил, что у Роба во всю отрастали усы и небольшая, аккуратная бородка. Волоски на лице частично слиплись от крови.

      — Я бы даже пригласил вас домой, но дома — дед пьяный, так что плохая идея.

      — Да какая разница, что от него получим, что от бандитов, — едко сказал Хэйтем. — Лучше уж получить по физиономии в тепле.

      — Ну, на бандитов вы еще можете не нарваться, — Роб засмеялся. — Просто не заходите на территорию «Единорогов» или «Гоблинов».

      — Прям не город, а мир фентези, — Хэйтем снова плюнул сарказмом. — Кто дальше? Полудухи? Феи? Кэлпи? Оборотни?

      — Кто такие кэлпи? — спросил я, но Хэйтем проигнорировал вопрос.

      — Чтобы тут выжить, иногда приходится быть оборотнем, — загадочно ответил Роб, отлип от стенки ларька и потащил погнутый велик со слетевшей цепью в сторону моста. Я завыл, а Хэйтем захихикал.

      — Да-да, парни, зря ржете, — Роб мотнул головой. — Хочешь жить — подстраивайся под местные правила. Это единственный закон, который здесь бесперебойно работает. Ладно, пока.

      Он стал удаляться прочь. Мне почему-то взгрустнулось от этого.

      — Эй! — окрикнул его я. Он обернулся и тряхнул светлой головой.

      — А?

      — Мы еще увидимся? — спросил я, сам не знаю, зачем.

      — Наверное. Буду рад, если еще приедете. Заезжайте сразу к нам, в южный район. Спросите семью Сабле¹ или Сэйбл на ваш манер. Буду рад встрече — да и должен же я отблагодарить вас за помощь. Еще раз извините, что я не могу вас принять сегодня.

      Он грустно улыбнулся, помахал нам рукой и все-таки пошел прочь. Мы тупо залипали ему вслед, пока его одинокая фигура на мосту стала еле различимой.

      — Итак, — сказал Хэйтем, заложив руки назад. — Подведем итоги: мы добыли информацию, встретили очаровательного молодого человека и застряли в незнакомом городе на всю ночь, рискуя быть убитыми. Я ничего не забыл?!

      — Забыл, — я плюнул на землю. — Мы так и не позвонили домой, и никто не знает, где мы.

 Редактировать часть