Моего отца звали Рейсаме Хошигаки, но среди соклановцев и кое-где в Кири он был больше известен как Одноглазый зверь Скрытого Тумана. Свое прозвище он вполне себе оправдывал. Я не видел его в реальном бою, но мне хватало того, как он сидел в отдалении, сжавшись, и поблескивал мертвым глазом. Уже одно это заставляло меня если не пугаться, то во всяком случае дергаться с некоторой брезгливостью. Левую сторону его лица пересекали три безобразных шрама. Огромных, будто оставленных когтями ужасного зверя. Один, самый маленький, шел от носа к челюсти, второй и третий разделили веко и тянулись через всю щеку. Шрамы прорезали клановые отметины, один из них рассек бровь. Впечатление, что отца порвали когтями, усиливалось оттого, что у него отсутствовал кусок уха.

      Ни дать ни взять — жуткий дворовый кот, которого боятся даже собаки.

      Сначала мне казалось, что папу боюсь только я. Как только он нависал надо мной, поворачивал голову, глядя искоса желтым глазом, меня сковывало от тошнотного, липкого страха. В основном ужас я испытывал, когда мы находились с ним в людных местах, например в его любимом кабаке.

      — Па-а-ап! — я забегал в мрачное помещение и начинал искать его глазами, набирался храбрости, чтобы похвастаться новым дзюцу. — Пап, я уже умею использовать технику замены тела! Пойдем сразимся!

      Отец обычно сидел в отдалении от всех, за столиком, что был ближе всего к барной стойке. Он был капитаном джонинов, но я никогда не видел членов его команды. Я даже не знал, меняются они или остаются каждый раз одними и теми же. Отец всегда сидел один, крутил в пальцах гуиноми (1), и мой страх от его долгого молчания только усиливался. Наконец он либо соглашался пойти потренировать меня, либо давал отказ.

      Вне кабака ощущение грядущей беды, исходившей от отца, становилось менее мощным и давящим. Может, на меня так действовал полумрак и остальные суровые рожи соклановцев, а вовсе не изуродованное лицо отца и его пугающее молчание вкупе с позой сжавшегося перед прыжком хищника? Дома папа тоже порой сидел отстраненно, почти на самом углу стола, горбился, то и дело сильно сжимал палочки для еды. Я видел, как белеют у него костяшки пальцев, и начинал напрягаться и нервничать. Мама, наверное, тоже чуяла нездоровую атмосферу и старалась ее разрядить. Отец улыбался, когда она шутила, и мы оба расслаблялись.

      За время отсутствия отца мой страх постепенно улетучивался, и я начинал ждать его уже с нетерпением. Его приезд всегда означал пару каких-то новостей, коротких рассказов о боях, от которых я начинал нетерпеливо елозить задницей по подушке у стола. Но самое главное: возвращение отца давало мне то внимание, которое я так хотел.

      Внимание, правда, надо было заслужить. Я старался выучить что-нибудь или доработать до идеала то, что и так умел, к его приезду. Но в первый день ни о каких демонстрациях речи не шло: его темный силуэт, приближающийся по воде к пирсу, сводил меня с ума. Я начинал радостно носиться вокруг него с криками вроде «Ура-привет-па-а-а-п!», больше напоминая самому себе тявкающего щенка, но потом, чтобы не слишком доставать, принимался кружить по всему острову и на ходу выдумывать какие-то проказы в попытках излить избыток чувств. Покрутившись, я успокаивался, догонял отца, и дальше мы уже шли до дома вместе. Я то и дело спотыкался, глядя ему в лицо, радуясь просто оттого, что он рядом, и в те минуты его шрамы не казались мне чем-то неприятным и страшным.

      Но история появления его шрамов интриговала меня всегда, и поэтому первый серьезный вопрос я задал именно про эти шрамы.

      — Кенджи сделал с ним это, — мама мотнула головой. Я продолжил непонимающе смотреть на нее, и тогда она решила пояснить.

      — Кенджи был лучшим другом твоего отца, — начала мама, нарезая овощи. — Он был не из нашего клана, но…

      Дальше, в принципе, можно было не продолжать. То, как нас видят не-Хошигаки, я прекрасно знал. «Нелюди», «рыболюды», «рыбьи морды» — самые безобидные эпитеты.

      — Они крепко сдружились после одного из совместных заданий. Часто выпивали вместе, слушали музыку… Были друг другу как братья. Но во время одного из заданий Кенджи предал твоего отца и попытался его убить. Он выбрал момент, когда Рейсаме был ранен и измотан до предела, после чего напал.

      — Почему? За что?

      — Скорее всего, он ему завидовал. Завидовал и сомневался в том, что сможет победить. Иначе почему не попытался вызвать на поединок и одолеть в честном бою? Рей никогда не говорил мне, в чем именно было дело — он замыкается каждый раз, когда его спрашиваешь об этом, ты же знаешь. Тогда я не стала интересоваться, было вообще не до этого: надо было помочь ему остановить кровь. Он еле дышал. Сама не знаю, как дотянул до медиков. Все-таки, наверное, кровь нашего клана помогла ему.

      Она замерла и уставилась в пространство, а потом сказала как-то грустно:

      — Я помогала врачам его выхаживать. Но мне тогда казалось, что он не особо-то и хотел жить, понимаешь?

      Опять повисла пауза. Я буквально чувствовал, как прошлое камнем давит на маму.

      — В юности твой отец был совсем другим. Он был во многом похож на тебя, Кисаме.

      Я молча сглотнул комок.

      — Кенджи изуродовал не только его лицо — он искалечил ему душу. С тех пор твой папа стал совсем другим. Однажды я подошла к нему, когда он опять так страшно зависал в пространстве. Я хотела его утешить, пообещать, что все будет хорошо. Знаешь, такие слова… Которые каждый хочет услышать. Но он тогда помотал головой и сказал, что хорошо будет только тогда, когда он наберется сил и убьет Кенджи.

      Опять пауза. Я ждал, что мама скажет что-то еще, но она молчала.

      — И… что потом произошло?

      — Думаю, ты сам понимаешь, Кисаме-чан.

      Я кивнул.

      У отца я тоже спрашивал про шрамы, но, наученный опытом, уже по-другому.

      — Почему ты не носишь повязку? — поинтересовался я, когда кто-то в очередной раз после долгого взгляда на его лицо дернулся от отвращения и легкого страха.

      — Шиноби не пристало стыдиться своих шрамов, — он сунул руки в карманы. — Шрамы — подарки со сражений. Можно сказать, их зеркало. Не знаю, как тебе, но мне трудно представить настоящего шиноби без шрамов. С чистой кожей ходят только сосунки.

      Я воодушевился и пообещал себе, что обязательно стану шиноби и обзаведусь в боях парочкой шрамов.

      С тех пор как умерла мама, прошел примерно год. Папа все еще уходил на миссии, но уже намного реже — кому-то надо было заботиться обо мне. Где-то за пару дней до поездки он начинал раздавать мне указания.

      — Кисаме, дом открытым не оставлять. В холодильнике подписаны лотки с едой, которую можно есть. Это чтобы ты не сожрал корм для акул, как в прошлый раз. Карманные деньги лежат в столе, ключ ты знаешь где, да? И не зови сюда своих друзей-дебилов! — смешок. — Понял? Ну, умница.

      Перед очередным уходом на задание он вдруг впервые по-настоящему меня обнял.

      — Ну все. Не балуйся, не скучай. Будь сильным, слышишь?

      Я даже задрожал от неверия и волнения, а потом неловко обвил руками и ткнулся в шею. Врезавшийся в ноздри запах соли и металла я запомнил на всю жизнь.

      В отсутствие отца я почти все свое время посвящал обучению. Носился по тренировочной площадке около леса и колотил специально выставленные там бревна, метал сюрикены и кунаи в мишени. Выходил к морю — поплавать или позаниматься. Только возле воды я мог по-настоящему расслабиться, уйти в себя и работать с чакрой. Если штормило или у меня было плохое самочувствие, я оставался дома и читал. В основном мне попадали в руки книги по теории искусства ниндзя, и я пытался вложить в бедовую голову, как рассчитывать траектории полета сюрикенов, проводить анализ местности и так далее. Книги часто были написаны настолько мудреным языком, что я отвлекался каждые пять минут, и даже летающие под потолком мушки казались интереснее написанного. Да что там, даже рассматривать узор древесины на полу было веселее.

      Порой я брал папины свитки с техниками и пытался сам что-то учить. Первый раз мне за это дали по заднице, но потом, после недолгого спора, мама и папа решили, что проще выдать мне то, что брать можно, и похвалить за интерес к знаниям, чем запирать что-либо и наказывать мокрым веником каждый раз, когда я потяну ручонки к очередному свитку.

      Свитки были куда увлекательнее, но мне часто не хватало терпения — едва начав читать первые кандзи с описанием дзюцу, я уже видел себя применяющим это в бою, и у меня чесались руки поскорее бы найти предлог и опробовать технику. Но я усилием воли заставлял себя дочитывать тему до конца, и только потом начинать махать руками, в попытке сложить нужные печати и высвободить чакру.

      В день, когда я получил свой первый шрам, я как раз занимался на воде с очередным свитком. Раздраженно разматывал его, пытаясь найти ту технику из базовых, которую еще не изучал.

      — Высвобождение воды: Пять голодных акул, — воодушевленно заерзал я. До этого у меня из клановых дзюцу идеально получалась только простенькая Техника Акульего кулака, которую мы пару раз отрабатывали с отцом. Вот папа обрадуется, когда я ему покажу такую круть!

      Я потер руки, представляя, как сейчас буду работать с чакрой, но успел только сложить печать.

      — Кисаме-ча-а-а-ан!

      Резко повернул голову. На берегу реки стояла Итазура — хорошо знакомая мне девчонка. Мы жили практически по соседству. Интересно, что ей от меня надо? Чтобы ей не пришлось орать, я, поборов желание послать к ней водяного клона, нехотя поднялся и приблизился к помосту.

      — Привет! — я почесал голову.

Итазура смотрела на меня с каким-то смущенным восхищением. Под изучающим взглядом желтых глаз я тоже начинал смущаться.

      — Кисаме-чан хочет пойти с нами кое-куда?

      — Это куда? — я хмыкнул и перелез через ограждение. Итазура склонилась ко мне, заставив меня вздрогнуть от обжигающего ухо шепота:

      — На фа-а-абрику…

      — На какую? — не понял я.

      — На основном острове есть заброшенный завод. Тетсуя говорит, что там еще можно чем-нибудь поживиться.

      — Именно, — раздался откуда-то сбоку знакомый голос. — Нам нужна твоя компания, Кисаме.

      Как же Тетсуя любил эффектные появления.

      Он, в компании двух других наших приятелей, медленно вышел из тени. Я посмотрел поверх темной макушки Итазуры на хорошо знакомые мне фигуры. Невысокий, но крепкий Тетсуя с этой вечной повязкой на лице и всклокоченными, почти как у меня, волосами, на контрасте с ним — вытянутый, похожий на книжный шкаф, Сейшин с аккуратно зачесанным хвостиком и Кингуйо, которая в своем объемном кимоно и с изумленным взглядом голубых глаз будто бы вообще случайно к нам прибилась.

      Мы были примерно сверстниками — Сейшин был на год старше, а Итазура как раз на столько младше. Мы не были близкими родственниками, но часто называли друг друга братьями и сестрами. Старшее поколение же именовало нас не иначе как «Акулята», «Зубастая мелкота» и «Ну нет, снова они». Не могу сказать, что мы были неразлучны — чаще всего каждый занимался своими делами, но иногда наступали периоды, которые объединяли нас в своеобразный отряд, и мы вместе искали себе приключения на серые задницы. Нашим самым любимым и безобидным развлечением была игра в акул и лодку — кто-то один садился на самодельный плот из сломанной двери, а остальные лезли в воду и пытались скинуть «лодочника». Я обожал подныривать под плот и бодать его, как настоящая акула. Помимо этого мы лазали по постройкам, гоняли кур, соревновались, кто быстрее доберется до водонапорной башни, иногда воровали рыбу из сетей, жарили и ели, за что неоднократно были наказаны. На маленьком острове особо не развлечешься, и, когда нам надоедала даже любимая игра в Хвостатых зверей и призраков в лесу, мы поворачивали головы в сторону основной Киригакуре.

      Больше всего нас манил так называемый «Большой мир», где жили другие, не-Хошигаки. В те дни, когда нам наскучивало абсолютно все, мы уже не могли сдержать интереса к нему. Разумеется, просто так, бесцельно ходить туда было хоть и интересно, но все-таки бессмысленно, и мы лишний раз старались не рисковать. Но в этот раз повод был, и прекрасный — нажиться на том, что еще можно найти на фабрике.

      — А вы уверены, что там что-то есть? — поинтересовался я на всякий случай, когда остальные акулята поравнялись с нами.

      — Если даже мы не найдем там еду, можно будет потаскать запчасти от машин, — пожал плечами Тетсуя. Я кивнул, уже представляя, как лакомлюсь чем-то интересным вроде чипсов со вкусом крабов или показываю папе причудливую деталь от станка. Увидев, как загорелись мои глаза, остальные акулята хищно заухмылялись.

      — Я сейчас, только закину свиток домой, обуюсь и выдвигаемся.

      Встретиться мы договорились за домами, идти — парами.

      — Будем идти всей толпой — вызовем подозрения, — сказал Сейшин. Я хмыкнул — ну да, а толпа ребят с серой кожей и отметинами на щеках и плечах в основной части Кири не привлечет внимания, как же. Но оспаривать решение я не смел, поэтому просто выбрал в пару Итазуру, и мы быстрыми прыжками стали перемещаться к основному острову.

      — К зданию зайдем со стороны леса, — на ходу командовал Тетсуя. — По городу тоже особо не бродите — если привлечем много внимания, точно не успеем ничего поискать.

      Я недовольно выдохнул — кажется, ничем необычным полакомиться не удастся, если на фабрике не повезет. Разочарованный, я даже перестал щупать в кармане монетки, которые берег как раз на подобный случай.

      В лесу Тетсуя быстро вырвался вперед, ведя за собой остальных. Мы окончательно разделились и молча двигались быстрой шеренгой. Я косился то на Сейшина, то на Итазуру, которая мне ободряюще улыбалась и получала кивки в ответ, то на спины Кингуйо и нашего лидера. Чем дальше мы перемещались, тем сильнее я чуял запах затхлости и старья. Пару раз приходилось замирать: в поле нашего зрения попадали взрослые шиноби, которых нужно было аккуратно обходить. Кроме того, Кингуйо иногда резко останавливалась, замечая ловушки, и приходилось тратить время на то, чтобы расчистить путь или найти другую дорогу. Мне тогда представилось, что мы — полноценный действующий отряд шиноби, идем на задание во имя деревни Тумана. Я воодушевился, схватился за висевшие на поясе ножны с кунаем, готовый достать оружие, и стал принюхиваться в попытке обнаружить противника.

      Кингуйо справилась с печатями, и мы снова бросились дальше. Но я уже не мог перестать представлять, какой у меня будет клинок, когда я получу право его носить, какой отряд. Я воображал, что уже взрослый и сильный, как папа, и быстрый, разящий, как мама.

      Фабрика встретила нас огромными воротами и неприветливым темно-красным фасадом с белыми вставками. Высоченные трубы и длинные переходы между корпусами выглядели особенно зловеще. Я прищурился и уставился на острые шпили на краях ворот.

      — Там явно есть какие-то печати, — поморщился Сейшин.

      — Не факт. Что тут охранять?

      — Если они что-то здесь оставили или планируют перестроить, то могли защитить вход, — Кингуйо пожала плечами.

      — Проверяй, — хладнокровно велел Тетсуя. Она села на землю и стала складывать печати. Я молча уставился на то, как ее кимоно волочится по песку. Наконец она велела нам отойти. Мы отпрыгнули на несколько шагов, и Кингуйо сложила ладони в знак тигра. Я сразу присел, ожидая мощного взрыва, но вместо грохота что-то зашипело. В ноздри ударила тошнотворная вонь, от которой тут же заслезились глаза. Глаза застилал дым. Вонь становилась все сильнее и сильнее. Не зная, что предпринять, я прикрыл нос и рот стоячим воротом короткой куртки. Лохматые синеволосые головы других ребят сотрясались от кашля.

      — Суитон: Техника бушующих волн! — услышал голос Сейшина. Потом — мощный всплеск. Нас окатило водой, но зато хоть туман по большей мере рассеялся. Вонь начинала уходить. Я растерянно тер мокрое лицо, приходил в себя. Желание блевать еще не ушло, меня шатало. Кингуйо первая пришла в себя, более-менее оклемалась, вынула из сумки свиток, раскатала его и стала писать нужные кандзи для запечатывания едкого тумана. Вскоре с ним было покончено, но мы еще какое-то время отходили от последствий этой защиты. Тетсуя первым подошел к воротам, сунул руки в карманы и уставился изучающе.

      — Надо избавиться от ворот.

      — Можем наделать много шума, — прокомментировал Сейшин. Я тоже хотел вставить свои пять копеек, но меня отвлекло резкое прикосновение к чему-то теплому. Обернувшись, увидел, что это Итазура обвила мой локоть.

      — Если бы тут кто-то был, они бы пришли на активацию защиты, — Тетсуя мотнул лохматой головой. Его вечно свисающая прядь волос на миг приоткрыла блестящий глаз.

      — Кстати, почему не получилось нормально снять печати? — вдруг спросила Итазура.

      — Скорее всего, это была обманка — внешний вид один, а техника другая, — Сейшин оторвал одну из обгоревших бумажек и стал рассматривать. Тетсуя метнул быстрый взгляд в мою сторону:

      — Кисаме!

      Я вздрогнул.

      — Начинай.

      — А…

      — Просто избавься от ворот. Мне плевать, как ты это сделаешь.

      Я на секунду задумался, выбирая наиболее эффективный способ. Пользоваться Техникой водяного снаряда? Попробовать выбить с помощью тайдзюцу? А если не получится? Ворота выглядели внушительными, и, если я облажаюсь и не вынесу их с первого раза, мне вряд ли потом что-то доверят. Но решение быстро пришло. Я стал складывать печати.

      — Техника водяного деления тела!

      Так, а теперь сосредоточиться… Вложить побольше чакры… Снова печати!

      — Удар акульего кулака!

      Я прыгнул вместе с тремя моими клонами, стараясь держаться как можно ближе. Мы объединили технику в одну акулу побольше, резко направили удар вниз, чтобы рикошет от земли увеличил мощность. Костяшки и запястья привычно взорвались болью. Отделившаяся водяная акула вынесла ворота, которые с грохотом упали. Клоны сразу распались на брызги воды. Я медленно распрямился, тяжело дыша.

      Еще. Я хочу еще. Не могу, не могу… Чакра везде, везде…

      Я принюхался, испытывая адский голод. Закрыл глаза. Сложил ладони. Ноздри так раздувало от самого запаха силы, что мне на секунду показалось, будто они взорвутся. Чакра начала быстро заполнять мое тело. Я слегка задрожал.

      Может, надо еще что-нибудь разнести? А лучше подраться? Да, да! Подраться!

      Я невольно рыкнул.

      — Кисаме, пойдем, — строгий, холодный голос Тетсуи где-то рядом. Я не среагировал.

      — Кисаме-чан? — мягкий и встревоженный — Итазуры. Прохладные пальцы коснулись моего плеча. Я открыл глаза. Мир еще немного вращался у меня перед глазами, я чуял чакру, мысленно тянул к ней руки, видя разноцветные потоки.

      — Киса? — пальцы на мне сжались чуть сильнее. Я встряхнул головой, прогоняя наваждение, и посмотрел в желтые глаза Итазуры уже более осмысленно.

      — А? Пойдем…

      Как оказалось, Тетсуя и Кингуйо уже довольно прошли на территорию фабрики. Только Сейшин замер в воротах, оглядываясь на нас, прищурился, покачал головой, но ничего не сказал. Я взял Итазуру за руку, когда она пожаловалась на слабость.

      — Если хочешь, могу вообще тебя понести, — предложил я, но она со смехом отказалась и только повисла на моем локте. Идти с ней было тяжело — я хотел бежать вперед, а надо было подстраиваться под ее темп. Полный сил и желания тратить энергию, я едва сдерживался, усилием воли заставлял себя замедлять шаг.

      — Поставили печати на ворота, а здесь замок слишком простой, — прокомментировала Кингуйо, взламывая дверь.

      — Возможно, они просто не рассчитывали, что кто-то пройдет внутрь после того, как нарвется на эту защиту, — сказал Сейшин, все так же странно косясь на меня. Судя по всему, он тоже чувствовал себя не очень — то и дело тер лицо, будто хотел спать.

      Странно.

      Мы проскользнули под турникетом и прошли наверх по лестнице в холле. Давящая тишина резала уши, давила на нас, заставляла молчать.

      — Разделимся? — шепотом предложил Сейшин.

      — Надо подумать, — ответил Тетсуя. — С одной стороны, нам целой толпой делать нечего, с другой — могут быть ловушки.

      Он на миг остановился.

      — Так, ладно. Разделимся. Кисаме, берешь Сейшина, идете направо. Итазура, Кингуйо — прямо. Я — налево. Встречаемся возле перехода в другой корпус. Он на пятом этаже. В случае серьезной опасности вызываем клонов и отправляем их на поиск остальных или даем сигнал. Поняли?

      Мы покивали и разошлись.

      Скажу сразу, что рыскать по помещениям оказалось скучнейшим занятием — я ожидал, что найду много всего интересного, но на самом деле, в основном, нам везло только на крысиное дерьмо и пылевые комки. Даже помещения выглядели абсолютно одинаковыми. Сейшин шарил по ящикам и шкафам с такой уверенностью, будто точно знал, что где-то лежит конкретная вещь, которая ему нужна, просто он забыл где. Он перебирал старые, воняющие плесенью свитки и книги, пока я обтирал дверные косяки, скрестив руки на груди. Наконец нам относительно повезло на наживу — в итоге мы нашли пачку жвачки, где еще оставалось несколько пластинок, кассету, сумку с папкой каких-то бумаг, маленькие ножны с заржавевшими сюрикенами и журнал со слипшимися страницами. Но нашей главной находкой оказался противогаз — с ним было достаточно смешно играть, и мы всласть повеселились, гудя в нем. Сначала я не хотел его брать из-за тяжелого фильтра, но Сейшин переубедил меня:

      — Тетсуя оценит. В противном случае что-то мне подсказывает, что он будет недоволен нашим уловом.

      Мы продолжили искать еще какое-то время, уже чавкая найденной жвачкой, но больше ничего не попалось, кроме кисточки с засохшей краской на кончике, но ее мы решили не брать. Мы вышли из последнего помещения, едва не размазав по подошвам своих сандалий свежее голубиное говно, и направились к месту встречи.

      — Может, надо было спереть замок? — предложил я.

      — Зачем он нам?

      — Ну-у… При наличии цепи можно было бы что-то запирать. Или придумать с ним какую-то технику.

      Сейшин только презрительно фыркнул. Он помолчал какое-то время, а потом вдруг спросил:

      — Кстати, о запирании. Ты ничего не хочешь объяснить мне, Кисаме? Например, что случилось в тот момент, когда ты открыл ворота?

      Интересно, о чем это он? Я недоуменно на него посмотрел.

      — Я про то, что случилось с твоей чакрой.

      — А! Ну бывает у меня такое, просто прилив сил, ничего такого, — я отмахнулся.

      — Нд-а-а… Просто прилив сил, — Сейшин недобро сощурил желтые глаза.

      — А что?

      — Нет… ничего…

      И он еще раз странно на меня посмотрел.

      Мы встретились с остальными командами и похвастались находками. Девочки нашли плакат со смешными дядьками, свисток, который, похоже, не работал, комок проводов и что-то странное, похожее на пульт. Тоже негусто. Мы поделились с ними жвачкой и стали ждать Тетсую. Он появился немного позже и показал несколько лампочек и рацию. Мы пришли в восторг.

      — Классная хрень! А для чего это? — спросила Итазура.

      — Это для связи, — важно ответил Тетсуя. — Если починим или сможем понять, как она устроена, сможем сделать каждому такую же.

      В ответ восторженное «вуху!». Звать друг друга из дома или играть в сидящих в засаде шиноби звучало куда заманчивее, чем все, что мы делали раньше.

      — Что, возвращаемся теперь? — хмыкнул Сейшин. Мы занудели — уходить, когда мы только пришли! Мне же еще было обидно, что мы с Сейшином не нашли ничего полезного, так, только какую-то муть, поэтому сдаваться я не собирался.

      Вся наша компания двинулась вперед пересекать проход между двумя корпусами, в цеха.

      Цеха поразили нас, в первую очередь, своими размерами. Как тут сдержать изумленные и восхищенные вздохи, когда ходишь по помосту, а там внизу такие громадины или просто огромные пустые залы? Мы стали воображать, что тут могло быть раньше, и спорить.

      — А представляешь, тут могли бы выплавляться кунаи для шиноби…

      — Да ну, разве не вся плавка в Деревне камня?

      — Свитки!

      — Не-е-е-т! Это же даже на печатный станок не похоже!

      — Может, тут протекторы для деревни делали или шили сандалии?

      — Кис, прикинь! Они думают, что-то великое, а там… Палочки для еды! — Итазура хрюкнула мне в ухо, и мы захихикали. Я почему-то удивился, что она сказала это только мне, почти шепотом, а не выкрикнула вслух, как остальные. Может, ей хотелось прижаться ко мне поплотнее? Что ж, я был не против.

      — Что, попробуем отодрать пару деталей от станка? — задорно воскликнул Тетсуя, когда мы встали на хлипком помосте над очередной мертвой машиной. И не дожидаясь, пока мы ответим, первым прыгнул вниз. Мы свесились, наблюдая за ним. Тетсуя стал уверенно ходить по огромному баку, заглядывать во все отверстия, пытаться что-то откручивать.

      Первой терпение потеряла Кингуйо, отправившись вслед за нашим лидером. Я, видя что ничего у них не получается, спускаться не спешил. Просто наблюдал, как Тетсуя безуспешно пытается отковырять кунаем кнопку. Зачем она ему, я слабо представлял. Но потом мне даже за этим наблюдать надоело, и я уже перегнулся, чтобы ему покричать, подзывая к нам, но тут почувствовал прикосновения теплой руки к своей спине и повернулся.

      — Не надо, Кисаме.

      Сейшин стоял очень близко ко мне, усмехнулся тонкими губами. Мне тогда казалось, он вот-вот коснется своим лицом моего, заденет носом или щекой. Он не спешил убирать свою руку с моей спины, и у меня шли мурашки от чужого тепла. Я еще раз кинул взгляд вниз.

      — Он будет недоволен, если ты будешь лезть не в свое дело. Хочет рыться — пусть роется. Учись сдерживаться.

      Я послушно распрямился, и Сейшин убрал руку. Я сразу выдохнул свободнее, расслабился и стал наблюдать за возней внизу уже с некоторым равнодушием. Наконец ребятам надоело и мы смогли продолжить путь.

      В следующем цеху все и случилось.

      Внизу под помостом были сплошные обломки. Рваные куски металла, арматура, болты.

      — Хлам, — оценил Тетсуя и первым пошел на выход. Под их ногами помост опасно закачался. Мы с Итазурой остались стоять и смотреть на сломанную машину. Взгляд с каждой минутой выхватывал все больше и больше деталей. Я дернулся, когда меня коснулась теплая рука.

      — Киса…

      Я повернулся.

      — Кис, я хочу тебе кое-что сказать.

      — А?

      — Только это секрет. Ты же никому не расскажешь, правда?

      Я клятвенно заверил, что скорее откушу себе язык, чем выдам ее секрет.

      — Ты мой самый-самый лучший друг, — сообщила она, набравшись храбрости. — Лучше, чем остальные. И вообще, ты хороший. Только не говори никому.

      Мне еще никто прежде не говорил, что считает меня другом, и я почему-то покраснел. Может, потому что вспомнил, как мы с ней лежали в засаде и я укрывал ее плащом от дождя, а потом делился рыбным печеньем, когда мы играли в шиноби на задании. За это я на целую неделю получил прозвище «бабский угодник» и делал вид, что не слышу в свой адрес ни его, ни дебильных песен. Хотя было жуть обидно. И если сейчас мы об этом расскажем или как-то себя выдадим, прилетит и ей.

      — Ты тоже моя подруга, — наконец сказал я. — Мы же… ну… часто играем… помнишь, как мы менялись книжками… Или… ну… когда ты меня соком облила…

      Мы засмеялись. Она потянулась ко мне. Я вдруг вспомнил фильмы, которые иногда смотрел с мамой и папой, и почему-то подумал, что сейчас она захочет взять мои губы ртом, и закрыл глаза, испытывая страх неизвестности.

      Мгновение показалось вечностью.

      — Ита, Киса! — вы что там застряли?! — гневный окрик из соседнего помещения. Итазура первая сорвалась с места и побежала по помосту. Я растерянно остался стоять, переваривая и сказанное, и то, что моего рта все-таки ничего не коснулось. Словно сквозь мутное стекло я увидел, как раскачиваются опоры на помосте.

      Дерьмо! Она же может упасть прямо на эти острые детали! Они порвут ее на клочки!

      Две опоры вылетели из-под помоста, не выдержав, что сегодня весь день по ним скачут маленькие придурки. Все перед моими глазами замедлилось, смазалось. Тело среагировало быстрее, чем я успел сообразить, что происходит. В тот же миг, когда помост проломился, потеряв опору, я уже использовал рывок ниндзя, схватил Итазуру за шиворот и резко толкнул в сторону коридора на безопасное место. Свободной рукой зацепился за поручень и стал болтаться, в попытке подняться наверх. Но поручень не выдержал моего веса — я не провисел и минуты, как он обломился, и я стал падать вниз.

      На самые, самые лезвия.

      В полете я попытался перевернуться, чтобы упасть хотя бы ногами вниз.

      Наивный дурак.

      Перевернуться у меня получилось, но я все равно летел на острые обломки. Я не успел даже придумать, что еще предпринять.

      Хруст!

      Мое тело насадилось на один из торчащих обломков металла. Боль пришла мгновением позже. За ней я даже не слышал, как визжит Итазура, как сбегаются ребята — это все происходило в какой-то другой реальности, будто шло по телевизору в другой комнате. Жгучая боль заполняла мое тело.

      — Кха! — я сплюнул сгусток крови. От толчка мое тело сползло вниз, и я издал смесь визга, воя и стона, когда острый обломок прошелся краями по моему телу.

      — Сделайте же что-нибудь! Там Кисаме умирает!

      Кровь лила ручьем. Я чувствовал только ее жар, ощущал железный запах. Пальцы инстинктивно вцепились в часть обломка подо мной. Они тут же взорвались болью — края осколка резали мое тело, как нож куски нежного жирного лосося.

      — Кисаме, держись!

      — Мы пойдем за помощью!

      Я даже не различал голоса. Зрение мутило.

      — Пусть кто-нибудь останется с ним!

      — Нам же попадет, что мы сюда пошли, мы не можем звать взрослых!

      — И что теперь? Пускай Кисаме умрет, лишь бы нам не всекли? Так что ли?

      Топот ног. Ясно, оставили меня. Я опять харкнул кровью. Меня тошнило.

      Я не могу так просто умереть. Не могу.

      В голову пришла идиотская мысль — Папа будет ругать меня, если я тут умру. А бабушка Юми еще и наподдаст веником. Так что мне ни в коем случае нельзя умирать.

      А еще Итазура сказала, что я ее друг. Если я умру, кто будет ловить с ней рыбок и бегать по перилам пирса? Кто поделится едой или одеждой? Кроме меня — никто. И шиноби таким, как мама и папа, тоже никто не станет, кроме меня. Значит, я не должен сдаться. Не должен умереть.

      Я не сдамся.

      Боль была оглушающая. Раздирала меня, уничтожала. Я захрипел, попытался подвинуться выше, чтобы соскользнуть с обломка, но моего роста и сил не хватило, и я только опять проехался по острому. Боль отупляла. Я уже не слышал даже собственного рычания. На миг повернулся и увидел, что за мной весь осколок обагрен кровью.

      Кровь. Запах. Железо. Как в тот день.

      Я не умру. Не сдамся.

      Я зарычал, снова схватился за обломок и приложил силу. Израненные пальцы плохо слушались, но я надавил сверху второй рукой. Чуть больше силы… Надо еще… Я, превозмогая боль, изогнул ногу и стал колотить пяткой по обломку. Еще силы… Я не сдамся… Не могу, не могу умереть тут…

      Я почувствовал циркуляцию чакры. Услышал странный треск. Помимо него топот и крики. Кто-то звал меня по имени. Я поднял глаза. Расплывчатое пятно. Разве что по цветам одежды можно понять, кто это. Знакомые полосатые нарукавники и черный верх… Ита, ты?..

      Рычание снова сорвалось с моих губ. Тело внутри просто горело от чакры. Она обжигала меня, будто мне без этого было недостаточно больно.

      Черно-синее пятно металось по остаткам бака, крича, зовя меня по имени, спрашивая как помочь.

      Я продолжал колотить по обломку, и наконец, после особенно сильного удара, он все же сломался. Я оттолкнулся ногами от его остатков, помогая себе прыгнуть, сиганул на цистерну и упал на четвереньки. Часть осколка все еще торчала во мне. Я хрипел, плевался кровью, но я уже не висел внизу. Боль заставляла пальцы судорожно сжиматься. Зрение никак не возвращалось.

      — Кисаме-чан… — плача, Итазура опустилась передо мной на колени. — Зачем ты… Не умирай!

      Я молча сел, привалившись на одно бедро, вцепился в кусок железа, торчащий из меня, и стал тащить. Итазура бросилась мне помогать, но я велел не подходить.

      — Не трогай… поранишь руки…

      — Но ты…

      — Я сам. Не трогай.

      Я уперся ногой в край торчащей из цистерны трубы и стал тащить. Кусок стали сначала шел тяжело, и я прям чувствовал, как он дерет мне зазубринами внутренности. Из-за скользкой крови и порезанных рук, мне было тащить его еще труднее. Я продолжал тянуть, рыча. Позже он поддался и легко выскользнул из меня. Я отшвырнул его, мерзкий и багровый обломок металла, к остальному хламу и обессиленно упал.

      Сил не было ни на что. Я скорчился. Пополз вперед.

      — Кисаме-чан… — теплые руки на мне. Я дрожал, схватившись за живот.

      — Пойдем… домой… — прохрипел я. — Ита… пошли…

      Я опять сплюнул кровь. Итазура попыталась меня приподнять.

      — Не надо…

      — Техника бушующих волн!

      Меня окатило ледяной водой. Я стал дрожать еще сильнее. Тело жгло.

      — Киса, тебе лучше? Я… я н-не умею лечить… — она жалобно хмыкнула носом. — Ну хоть немножко… от холодной воды, а… давай еще раз…

      Судя по хлопкам, она снова сложила печати. Да, да — холодный поток омыл меня. Дрожа, я поднялся на колени, попытался ползти и опять упал.

      Я не могу умереть при ней. Не могу. Не могу сдаться.

      Хрипло зарычал. Пальцы наткнулись на потеки. Запах крови дурил голову.

      Чакра. Пульсация чакры. И много. Мое тело сдавило. Чакра начала наполнять меня. Ее удары стали чаще, мощнее. Я захрипел, чувствуя, как кожу жжет. Значит, энергия выходит наружу.

      Шипение. Еле слышное.

      Жжение в ране, но какое-то даже приятное. Я закрыл глаза. Судороги потихоньку стали сходить на нет. Внутренности как-то чесались. Я продолжал корчиться на краю бака, рискуя вот-вот сползти вниз. Шипение и жжение то усиливались, то затихали. Наконец они полностью сошли на нет, осталась только легкая боль. Я решился открыть глаза.

      Рана на животе постепенно затягивалась, зарастала плотью. Посмотрел на свои руки — разрезанные сухожилия сплетались, срастались вены. Кожа заживала, рубцевалась.

      — Кисаме-чан?

      Я взглянул в большие желтые глаза Итазуры. У нее еще подрагивал точеный подбородок, лицо было слегка искажено от плача. Я хотел было что-то сказать ей, что-то явно утешающее, даже поднял руку, но сознание начало уплывать от меня.

      Последнее, о чем я подумал, прежде чем отключился, было то, что теперь у меня тоже есть шрам. Отныне я как настоящий шиноби.

 Редактировать часть