Чонгук нечасто просыпается среди ночи. Крайне редко, только в очень экстремальных ситуациях.

   Например, накануне бодуна.

   Непосредственно перед.

   Еще реже он просыпается среди ночи, обнаруживая рядом с собой преспокойно спящего Тэхена. В основном, потому, что если Чонгук лежит на одной кровати с Тэхеном, то оба предпочитают не спать. А если и засыпают в итоге, то под утро, и, естественно, их никакими силами не разбудишь — ни его, ни Тэхена.

   А тут вдруг вообще непонятная ситуация:

Чонгук просыпается — раз!

Среди ночи — два!

Рядом спит Тэхен — три!

   Три сразу повода разнервничаться.

   Чонгук нервничать просто так не любит, чего зря маяться, поэтому сразу будит Тэхена.

— Тэхен-а, — тормошит малой Тэтэ за плечо, — ты чего спишь-то?

— Смысле? — мычит сквозь сон Тэ. — А чё?

— Я тут, вообще-то, не молодею, — фыркает Чонгук. — Разгар ночи, мы — на одной кровати, завтра рано не вставать… Продолжить логический ряд или сам докубатуришь?

   Тэхен, паразитарное существо, просто молча отворачивается и начинает сопеть с новой силой.

   Чонгук сам себя сейчас не видит (по двум причинам: темнота вокруг и спит он обычно без зеркала в руках), но уверен, что ахуй на его лице способен впечатлить даже Спилберга.

— Не понял я чего-то, Тэхен-а, — теребит он снова многострадальное плечо. — ты не хочешь, что ли?

— Бля, ну Гукки, ну не здесь и не сейчас, — отбрыкивается Тэхен и заворачивается во что-то, не сильно напоминающее одеяло. Больше похожее на халат.

   Чонгук решает перейти в полномасштабное наступление, поэтому решительно сдергивает халат и проходится звонкими чмокающими поцелуями по оголенному тэхёньему плечу. Чтоб, так сказать, продемонстрировать решительность намерений.

   Плечо под губами заметно напрягается, и Чонгук, ухмыльнувшись этой недвусмысленной реакции, тут же ныряет ладонью под резинку трусов Тэхена.

— Какой ты у меня тепленький, Тэхен-а, — бормочет он сладко, по-кошачьи, и в голосе появляются игривые подначивающие нотки, — пусти погреться.

   Тэхен замирает и напрягается еще больше.

   Чонгук расценивает это как приглашение продолжать.

— Где мой сладкий мальчик, — спускается Чонгук по плечу, переходит на живот Тэхена и опускается губами ниже, — кто тут без меня скуча…

— Мелкий, ты оборзел совсем что ли? — резко разворачивается Тэхен.

   И смотрит очень внимательно.

   И, кажется (Чонгук не уверен, но может предполагать), Тэхен очень сильно покраснел. И это уже, блять, что-то новенькое… Это с каких это пор-то, а?

   Чонгук заводится от такого Тэ-стесняшки с пол-оборота:

— Ну, малыш, ну, ты чего? — ласково хихикает он, поглаживая у Тэ в штанах заинтересованно набухшее возбуждение.

— А, так вот кто у нас, оказывается, малыш! — раздается вдруг совсем рядом хрипловатый язвительный голос, — А мы-то думали! А оно вот оно что, оказывается…

   Чонгук напрягается.

   Ему даже кажется, что послышалось, но голос справа аккуратненько возражает:

— Не скажи, Гукки, все, кто был с Тэтэ в душе, может засвидетельствовать, что он — кто угодно, но не малыш.

   Чонгук замирает.

   Явно не послышалось. А потому следующий вопрос: какого хуя здесь Шуга-хен и Хоби-хен?

— А мне вот интересно, на каком моменте эти неуклюжие домогательства могут быть квалифицированы как покушение на изнасилование? — сипит слева знакомое индюшачье икание, называемое в простобантаньи «смехом старшего хена».

— А ты, хён, с какой целью интересуешься? — хлюпает из угла чиминохихиканье, — Для себя или так, для расширения кругозора?

— А Дракон знает, какие у тебя кинки? — подхватывает Юнги. — Ты пацана-то предупреди, хён, мало ли…

— А с хуяли мы так вдруг перешли на мою скромную персону, если у нас тут обнаружился явный маньяк-рецидивист с эксгибиционистскими наклонностями? — огрызается Джин. — Прекрати ржать, Чимини, Джиённи весь изыкался там, наверное! А чего это у нас жертва домогательств там молчит?

   Тэхен вздыхает и утыкается головой в подушку.

   Но его сдавленный пристыженный стон слышно все равно.

   И его красиво оттеняет сочный храп лидера где-то на периферии.

— А чего это вы, блять, в моей спальне делаете, а? — подскакивает на своем месте Чонгук и привычно бьет рукой по тумбочке справа, надеясь, как обычно, зажечь таким образом многострадальную лампу.

   Лампа не зажигается, зато, судя по несущимся матам, вот-вот воспламенится Хосоки-хен, которому макнэ в осветительском порыве зарядил по лицу:

— Блять, Гукки! С чего ты взял, что это твоя спальня?

   И в одну секунду, одновременно с тем, как комнату озаряет свет торшера, голову макнэ озаряют воспоминания о вчерашнем вечере.

   Судя по тому, что в гостиной бантанообщаги в беспорядке, далеком от художественного, улегся на футонах весь бантаносостав, вчера пили.

   Пили вчера, судя по храпящему лидеру и ретроградной амнезии мелкого, много.

   Иначе Чонгук бы запомнил, как и почему заснул здесь, не преодолев каких-то жалких пары метров до спальни.

— А я ведь говорил, — со вздохом констатирует Тэ, возвращаясь из уютного и безопасного мира подушки в жестокий похмельный человеческий мир. — Говорил, что этот твой коктейль «Ритуальный кутёж фей» добром ни для кого не кончится. Так и вышло.

— У него и название такое было… многообещающее, — бормочет, потирая ушибленное лицо, Хосок.

— А по-моему, — подает голос Шуга, — для смеси водки, водки, виски и текилы, а потом «долить водки до верха кувшина по ножу и не размешивать», другое название придумать сложно.

— Ой, ну ладно, ничего же страшного не… — начал традиционно ныть Чонгук в порядке самозащиты.

— Ты домогался Тэхена в присутствии пяти свидетелей, — напомнил ему услужливо Чимин. — Занятие сексом в публичном месте в некоторых государствах карается смертной казнью.

   Тэхен склоняет голову к плечу и ржет, зараза.

— Ты чего мне не сказал, блин? — страшно округляет глаза Чонгук и, наконец, густо краснеет.

— Хотел посмотреть, как далеко ты способен зайти. А вообще, — Тэхен валится на подушку и стискивает голову двумя указательными пальцами, — я, честно сказать, не надеялся, что ты вообще воскреснешь раньше завтрашнего вечера. Особенно после твоего мастер-шоу: «Давайте-ка добавим в водку перца, ну а хули, кто нам запретит?».

— В некоторых государствах это считается очень хорошим противовирусным средством, — поднимает вверх указательный палец проснувшийся, наконец, лидер. — Хоби, пойдем спать на кровать, здесь слишком многолюдно.

   И утаскивает за собой уже почти уснувшего заново Хосока.

— Если это в тех же государствах, где расстреливают за безобидный публичный секс, я бы не слишком им доверял, — бурчит Чонгук и валится на подушку рядом с Тэ. — Давайте спать, заебали.

— Кстати, насчет заебали, если ты всегда так стремно подкатываешь к Тэ, я не понимаю, что он до сих пор с тобой делает… — набирает воздуха в грудь для второго витка троллинга старший хен.

   Что Тэ делает с Чонгуком становится понятно сразу после того, как в гостиной снова гасят свет. По причмокиваниям и тяжелому дыханию.

— Вот так, — провожает старший хен правым ухом шлепающий топот, удаляющийся в сторону тэхеноспальни. — Растишь их, воспитываешь, а у них ни стыда, ни совести… Нет, чтобы престарелому хёну водички принести…

— Ну, хочешь, я престарелому хёну водички принесу? — предлагает из своего угла Чимин.

— Ты должен был сказать: «Не наговаривай на себя, Сокджин-а, никакой ты не престарелый», маленькое ты хамьё! — фыркает Сокджин. Потом прислушивается, как в сторону кухни ушлепывает босыми ногами сначала Чимин, а потом и Шуга со словами: «Подожди, малой, я водички тебе набрать помогу…», и снова качает головой:

— Ни стыда, ни совести…

   И допивает вместо воды оставшийся на дне кувшина фирменный коктейль макнэ «Ритуальный кутёж фей».