Когда Цзян Чэна в возрасте двадцати лет выписали из психушки, его через месяц взяли в одно из самых топовых агентств, занимающихся раскруткой айдолов. Потом Цзян Чэн, уже через пару лет успешной активной деятельности, пожелал себе сольной карьеры — и спокойно пробился в соло благодаря случайному знакомству, проработал там пару лет и захотел обратно в группу, с которой расстался на неприятной ноте.

Без проблем вернулся. Все было отлично. Он как будто щелкал пальцами, называл самые сумасбродные желания, а судьба покорно все это подносила ему на блюдечке с золотой каемочкой.

Если бы в этой истории вместо имени Цзян Чэна стояло бы «Вэй Ин», Цзян Чэн бы даже не удивился.

Вэй Ина за красивые глаза приняли в топовое агентство и сразу нашли ему группу? Неужели. Вэй Ину везёт, хоть он ничего для этого и не делает? Поразительно. Никогда такого не было. И это даже не было завистью. Простая констатация факта. Вэй Ину всегда так везло, что оставалось только диву даваться: кому ты там дал взятку? А потом он с таким оглушающим свистом летел вниз, что оставалось только диву даваться: кто тебя так сильно ненавидит там, наверху? Будто у фортуны странная любовь к Вэй Ину подчеркивалась нестандартным принципом кнута и пряника в соотношении два к одному. Не взбалтывать.

Когда Вэй Ин пропал, Цзян Чэну эта напасть передалась как болезнь по цепочке. Глупо, наверное, звучало. Конечно, Цзян Чэну могли бы сказать (и говорили в большинстве случаев), что ты же ебанутый! Со справкой, со своей историей болезни в три года, хоть психушка и была элитной, а препараты качественными. Ебучая богема в глиттере и с галлюцинацией в виде никогда не существовавшего брата. Но если бы Цзян Чэн не наблюдал этот феномен лично почти каждый день, он сам бы сказал первым: да я же ебанутый! У меня справка, вот, держите, блядь.

Только вот все дело было в том, что до исчезновения Вэй Ина жизнь Цзян Чэна была очень… ровной. Никакой. Когда рядом не было Вэй Ина, Цзян Чэн ходил кругами, смотрел на серое небо и в принципе не удивлялся ничему — все было абсолютно_пустым. Вэй Ин же сверкал всегда, как солнышко, искал неприятности, с задором и бесстрашием выбирался из них, а потом отхватывал таких лещей, что… ну…

Цзян Чэн никогда не завидовал. Да кто захочет быть таким сказочным лошарой? Это все равно что самого себя не любить.

Когда Цзян Чэну исполнилось двадцать два он захотел научиться рисовать. Что еще мог бы пожелать человек, который днями и часами пропадал на съемках? Рисование, раскраски!

— Это расслабляет, — спокойно соврал Цзян Чэн, когда терапевт поинтересовался у него о причинах такого решения. Что ж, он даже в какой-то мере сказал правду. Рисование действительно расслабляло — до первого эллипса.

Яньли не смеялась над ним и его желанием — они не виделись на тот момент уже почти год — с тех пор, как Цзян Чэна выписали и сходить навестить его перестало быть такой простой задачей. Они созванивались очень редко, обсуждали что-нибудь пустое и ненавязчивое, а потом Яньли обязательно пыталась узнать, как там Цзян Чэн себя чувствовал, и не нужна ли ему была помощь. Цзян Чэну помощь нужна была постоянно, но он никогда не говорил об этом вслух.

Он берег свою сестру как мог, и боялся того, что его излишняя честность и так уже причинила ей достаточно боли.

И в тот раз она тоже спросила:

— Почему ты вдруг заинтересовался рисованием, А-Чэн? — ее голос не звучал, как упрек или обвинение. Ни в коем случае. Простой интерес.

— Просто, — ответил тогда Цзян Чэн, сглотнул неловко, чувствуя стыд за намерение солгать. — Это расслабляет.

Но разве мог он снова заставлять ее волноваться?

— А-Лин теперь тоже хочет рисовать, — она мягко рассмеялась. — Раз его крутой дядя теперь будет этим заниматься.

Цзян Чэн, чувствуя, как от неловкости и смущения краснеют уши, улыбнулся тепло.

— Ну, как же без этого.

— Говоришь так, будто не рад!

— Я, если честно, рад, — Цзян Чэн фыркнул. — Только не говори ему.

— ...Я на громкой связи говорю.

— А-Ли!

— Дядя! — зазвучал радостный голос Цзинь Лина в динамике. Он будто долго-долго молчал, сдерживаясь, а тут наконец смог выпалить на одном выдохе. — Дядя, я буду рисовать лучше всех, и даже лучше тебя!

Цзян Чэн хмыкнул.

— Это мы еще посмотрим!

И Цзинь Лин, расстроенный недоверием, начал доказывать, что именно так все и будет — он научится рисовать, а дядя будет восхищаться им и даже приедет со своих гастролей и съемок, чтобы посмотреть и похвалить. Милая и прекрасная Яньли, кажется, плакала от смеха, а Цзян Чэн, ну, да, спорил со своим четырехлетним племянником. Как же чудесны были те времена!

Потому что когда Цзян Чэну исполнилось двадцать четыре, он в первый раз попытался нарисовать портрет Вэй Ина. Он чуть ли не делал это в темноте под одеялом с фонарем, чтобы никто не узнал, потому что паранойя со всех сторон шептала ему: как только они посмотрят на рисунок, они поймут, кто это. Снова назовут сумасшедшим и упекут лечиться. И запретят рисовать. Они узнают, что это Вэй Ин, хотя сами и ни разу не видели его.

Вэй Ин получился потрясающе похожим на самого себя, хотя тут, конечно же, сыграло роль то, что немало лет прошло с тех пор, как Цзян Чэн видел Вэй Ина в последний раз. Он мог и не упомнить всего. Он мог что-то пропустить. Но при взгляде на этот рисунок становилось легче — Цзян Чэн несколько часов проносил его во внутреннем кармане пиджака, доставал, когда оставался один, и смотрел. И пытался понять, что же он упустил. Ему все что-то казалось неверным, хотя от взгляда на рисунок в груди начинало жечь и болеть. Но он упустил что-то. Что? Что он упустил?

Как оказалось — ничего. Как оказалось, он идеально повторил все черты лица, улыбку, взгляд — все принадлежало Вэй Ину, а потому Цзян Чэн лишился и этого.

Он спал. С тех пор, как он вышел из больницы, он частенько спал беспокойно, мучился кошмарами и непонятными образами, которые по утру не приобретали никакой ясности: мрак, огромная серая бескрайняя пустошь и фантасмагоричные монстры — узнаваемые фольклорные, или наоборот — совершенно неизвестные фантастические звери.

Цзян Чэн редко мог что-то точно вспомнить по утру, но просыпался он после этой серости как будто разбитый и больной.

Когда Цзян Чэн распахнул глаза, он подумал, что, может быть, так было всегда? Он видел эту пронзительную пустоту вокруг себя, видел перья, клыки, когти и толстые паучьи брюха, а потом просто забывал. Это тоже как-то было связано с Вэй Ином? Это тоже было частью того странного мира, который отобрал у него… дорогого близкого человека?

И, возможно, после пробуждения его постоянно мучили тошнота и усталость, потому что здесь было так душно — в этой серости, которая, куда ни посмотри, выглядела одинаковой, каждый вздох давался с трудом. Как борьба.

Цзян Чэн сделал шаг, еще один, и замер, закрыл глаза, перебарывая тошноту и головокружение. Он попытался сделать еще один шаг вперед, но его как будто… потащили назад?

Он обернулся и посмотрел назад. И охнул пораженно. У него за секунду из спины выросла толстая красная нить, она сияла и вибрировала, и за нее обеими руками держалось… странного жуткого вида существо, которое по очертаниям напоминало ребенка, но сплетенного из кучи ниток. Вместо глаз у него были черные бездонные впадины, а рот зиял широкой уродливой расщелиной. Цзян Чэн шумно сглотнул, побледнев, попытался отступить назад, но его резко дернули назад и сказали:

— Не ходи!

— Что?..

— Не ходи вперед, — повторило существо, оно звучало как эхо сотен голосов. Очень страшно, если честно.

— А куда мне… идти? — сглотнув шумно, спросил Цзян Чэн, и существо покачало головой.

— Никуда. Ты потеряешься, — а потом оно скромно потупилось. — Я быстро скажу. А потом просну тебя.

Цзинь Лин так же делает, когда сознается во вранье, с ужасом подумал Цзян Чэн.

— Что ты скажешь?..

— Это я виноват, простите, — существо хныкнуло, и Цзян Чэна от этой какофонии так пробрало, что он попытался сделать осторожный шаг назад. Правда, нить существо продолжало держать, и Цзян Чэн, стараясь не впадать в истерику, размеренно переживал о своих шансах на выживание. Он постарался вдуматься в услышанное.

— В чем ты виноват?

— Я отнял, — сказало существо и шмыгнуло носом. — Это я сделал.

У Цзян Чэна, кажется, остановилось сердце.

— Что ты отнял? — шепотом уточнил он.

Кого? Почему? Зачем ты так поступил?

— У меня не было выбора, — существо прижало руки к груди, словно защищаясь от реакции Цзян Чэна. — Я отнял дорогое, извините, пожалуйста!

— Кого ты отнял? — рявкнул Цзян Чэн, не выдержав. Существо промолчало и не шелохнулось, когда Цзян Чэн угрожающе подступил. — Отвечай.

— Мне нельзя называть вам, — существо звучало расстроенным, но Цзян Чэн собирался не вестись на эти уловки. У него резко закровоточила рана на сердце, хотя казалось — она давно уже срослась. — А вам нельзя рисовать.

— Рисовать? — настороженно переспросил Цзян Чэн.

— Да, — существо кивнуло, а потом заплакало. — Мне так жаль! — оно всхлипнуло, икнуло. — Я не специально! Не хотел, чтобы так получилось, — оно потерло маленькими гротескными ручками лицо — прямо под пустыми глазницами. — Я знаю, что вам больно, но я не хотел!

— Мне больно, — шепотом выдохнул Цзян Чэн.

— Да!

— Мне очень больно, — повторил он и начал тереть свои мокрые от слез щеки.

— Я не специально!

— Что мне делать? — спросил Цзян Чэн у существа потерянно и обиженно. — Зачем ты отнял его у меня?

— Так получилось! Никогда не делал этого нарочно! — существо хлюпнуло носом и подняло на Цзян Чэна пустой взгляд.

— И что ты отнимешь сейчас?.. — сдавленным тоном спросил Цзян Чэн. — У меня и так ничего от него не осталось…

Существо широко раскрыло пустой черный рот и заплакало навзрыд.

Цзян Чэн проснулся, резко, как будто выскочил из удушающего кошмара. Весь потный и взъерошенный, он выбрался из кровати, путаясь в одеяле, и прошел на ощупь к столу, рядом с которым на стуле висела его одежда — он дрожал от холода и шарил судорожно по карманам в поисках листа, свернутого в восемь раз, и никак не мог найти, хотя точно помнил — последний раз он убирал рисунок в пиджак. В абсолютной темноте на столе что-то белело. Цзян Чэн пошарил рукой по столу, чуть не смял лежавший на нем листок в процессе. Когда он наконец смог включить лампу, он чуть не умер.

От ужаса, от тоски и от боли.

Рисунок, который Цзян Чэн помнил — он точно помнил — не был таким уродским. Таким… карикатурно детским. Таким. Он не был таким, черт побери!

Цзян Чэн изо всех сил громыхнул ладонями по столу и тихо сдавленно завыл, не отрывая взгляд от огромных пустых глаз на лице Вэй Ина.

Он судорожно схватил лежавший рядом карандаш и принялся править уродливые черты, но выходило из рук вон плохо, и Цзян Чэн начал задыхаться от мысли, что теперь он точно уже ничего не сможет.

Щекам было горячо, дышать получалось только со всхлипами.

— Да пошел ты к черту! — завопил Цзян Чэн и в порыве злости смял рисунок.

***

Первое, что бросалось в глаза, было дерево, огромное раскидистое. Цзян Чэн смотрел на него, пораженно раскрыв рот, потому что таких красивых деревьев он никогда раньше не видел. Оно будто горело фиолетовым пламенем, от яркости которого даже немного болели глаза.

— Ох, — Цзян Чэн выдохнул, не в силах оторвать от дерева пораженного взгляда.

— Это сила Вэй Ина, — подсказал ему брат Лань Ванцзи — он шел рядом, когда они выбирались из того отвратительного паучьего леса, держал Цзян Чэна за руку. А Цзян Чэн, честно говоря, уже почти привык, что его постоянно ведут под ручку между мирами, в мирах, в мирах за мирами. Чтоб не потерялся? Да пожалуйста, вот обе руки, если хотите. И самого перехода он почти не заметил — вот бамбуковые стебли разъехались, открывая проход в чёрное и неизведанное пространство. А как только Цзян Чэн туда шагнул, он сразу оказался на заднем дворе роскошного двухэтажного дома.

— Красиво, — Цзян Чэн сглотнул шумно и наконец смог отвести взгляд.

Вэй Ин, который шел во главе всей этой странной процессии, замер у входа в дом и резко развернулся на сто восемьдесят градусов и впился пристальным взглядом в Ло Бинхэ. И Лань Ванцзи, который степенно шел рядом, тоже остановился, повернулся к Вэй Ину и замер, ожидая… чего угодно? Слов? Взглядов? Жестов?

Цзян Чэну даже было бы интересно: если бы Вэй Ин попросил, Лань Ванцзи гавкнул бы?

— Я хотел позвать всех, чтобы в комфортной обстановке все обсудить, — сказал Вэй Ин. — Но потом передумал.

Бледный и собранный Ло Бинхэ отвернулся, игнорируя всеобщее внимание, но когда учитель вдруг осторожно взял его под руку, он весь как будто… расслабился.

— Я знаю, что мне здесь не рады, — ответил тихо Ло Бинхэ.

— Конечно, — Вэй Ин кивнул. — Я ведь тебе говорил об этом.

— Не только ты.

Вэй Ин шумно сглотнул, а потом произнес абсолютно ровным тоном:

— Кто бы сомневался, что этот…

Дверь на задний двор резко распахнулась и оттуда практически вылетел… кто-то. Кто-то очень белый, практически инфернальный, он столбом замер рядом с Вэй Ином, не дыша и сверкая черными жуткими глазами. Уголки рта его подрагивали. И Вэй Ин от этого действа сначала в ступоре замер, а потом улыбнулся широко и красиво.

Он распахнул руки, будто собирался обнять этого живого мертвеца.

— Молодой господин! — счастливо выдохнул мертвец, продолжая неловко топтаться на месте.

— Вэнь Нин, со мной все в порядке, — сказал Вэй Ин и сам заключил Вэнь Нина в осторожные объятия. Вэнь Нин, не жалея сил, стиснул его в ответ, и Вэй Ин тут же скорчил гримасу, и его болезненному «ох» аккомпанировал весьма различимый хруст.

— С вами все в порядке, молодой господин! — сказал Вэнь Нин. — Вы так стремительно ушли! Ни слова не сказали! И второй молодой господин Ванцзи тоже ушел следом за вами. — Вэй Ин бессильно обмяк в объятиях Вэнь Нина, и Лань Ванцзи подступил ближе, и на его пластиковом, как у кена лице, даже прорезалось беспокойство. Он хоть знает, что эмоции не просто существуют, их можно _в_ы_р_а_ж_а_т_ь_?

— По...ди… — прошептал Вэй Ин.

— Что?.. — непонимающе нахмурившись, переспросил Вэнь Нин.

— Пощади нахуй.

— Извините.

Вэнь Нин дернулся испуганно, тут же выпустил Вэй Ина из крепкой хватки и принялся вглядываться в его покрасневшее лицо.

— И никто из вас даже подумал помочь мне, — Вэй Ин пробормотал, обхватив себя руками и оглядев всех несчастным взглядом. Не хватало только дождя и плача младенца на заднем фоне для большей трагичности. Лань Ванцзи, немного посомневавшись, обнял Вэй Ина, и тот облегченно выдохнул. — Только ты, Лань Чжань, — смилостивился он. — Только в следующий раз будь смелее.

Лань Ванцзи в ответ только кивнул, и Цзян Чэн сразу позволил себе выразить ту эмоцию, которая застряла у него в глотке — ебаное отвращение.

Он видел, как у Лань Ванцзи покраснели уши.

— Вэнь Нин, мы устроимся тут, — сказал Вэй Ин, обняв Лань Ванцзи в ответ и закрыв глаза. — Принесешь все?

Вэнь Нин кивнул, а потом улыбнулся мягко и как будто… неуверенно?

— Помощь не нужна? — спросил Вэй Ин, источая фальшивый альтруизм.

Да ты же не хочешь, подумал Цзян Чэн, только глянув на его лицо.

— Нет, — сказал Вэнь Нин.

— Ну и отлично, — Вэй Ин еще крепче прижался к Лань Ванцзи. — Не особо хотелось.

— Нахуя ты спрашивал тогда, — не выдержал Цзян Чэн, и Вэй Ин, все еще обвивающий своего Лань Ванцзи, как удав, посмотрел искоса.

— Чтоб побесить тебя.

И тон — веселый-веселый.

Цзян Чэн скрипнул зубами — он хотел сказать что-нибудь вроде «Послушай ты», или «Ты охуел?», или «Послушай ты, ты охуел?»; но с тех пор, как они покинули логово ебанутого паука, у Цзян Чэна как будто что-то болело в груди и кровоточило, распирая грудную клетку.

И да, Цзян Чэн всегда ненавидел бессмысленные вопросы. Ничто его так не бесило, как бессмысленные вопросы, заданные в пустоту. Он даже не задумался, зачем Вэй Ин всем этим занимался, перед всеми давил на больное и смеялся, просто отреагировал болезненно и обозлился еще сильнее.

— Вэй Ин, — тихо сказал Лань Ванцзи, и тот помотал головой.

— Все хорошо. Мы все обсудим.

— Хорошо.

Цзян Чэн был как минимум возмущен — какого хера Вэй Ин вел себя так, будто он один здесь пережил что-то страшное и травмирующее? Или не вел, но хотел бы, а потом позволял себе тупые неприятные выходки, срываясь с первоначальной линии поведения. И Цзян Чэну могло это все казаться, как и казалось странное ощущение, будто он видел Вэй Ина насквозь или даже знал его слишком хорошо.

Они знали друг друга от силы два часа.

Вэнь Нин принес кучи подушек и одеял, а потом разложил на высокой деревянной веранде так, чтобы всем хватило места, правда, небольшой уродливый плед с бабочками просто оставил лежать в стороне и попросил не трогать. Ло Бинхэ, не стесняясь, развалился поперек колен своего учителя, который сидел на пятках с ровной спиной, и закрыл глаза. Вэй Ин лип к Лань Ванцзи, и Цзян Чэн сел как можно дальше ото всех этих людей. И нелюдей.

— Чай? — предложил Вэнь Нин вежливо. — У нас недавно появились отличные сервизы, молодой господин…

Вэй Ин повернулся к брату Лань Ванцзи, который спокойно устроился рядом с, собственно, Лань Ванцзи. Но на дистанции.

— Чай?

— Нет, благодарю.

— Чай, мастер Шэнь? — Вэй Ин продолжал балагурить.

— Вэй Ин, — проскрипел Цзян Чэн. — Мы все поняли, что тебе неприятен Ло Бинхэ. Давай побыстрее уже это обсудим, а потом вы отпустите меня домой.

— Может, брат сразу сопроводит его домой? — вдруг предложил Лань Ванцзи.

— И я останусь без ответов? А нах…

— Сначала разговор!

Голоса Вэй Ина и Цзян Чэна прозвучали практически одновременно, и брат Лань Ванцзи с тем-самым-понимающим-выражением-лица посмотрел на Лань Ванцзи, но ничего не сказал. Вэй Ин и Цзян Чэн выкрикнули это, а потом замолчали и в смятении посмотрели друг на друга.

— Я должен все объяснить, — тихо закончил Вэй Ин.

— Удивительно, но я с тобой согласен, — Цзян Чэн кивнул, а Вэнь Нин сделал вдруг странное выражение лица. Почти смешное. Он стоял в дверях и просто смотрел на всех. И какая же, блядь, у него была жуткая рожа.

— Мы тут все должны друг другу разговоры, — сказал учитель, он же мастер Шэнь, он же подушка для головы Ло Бинхэ, но даже то, как расслабленно Ло Бинхэ лежал, не позволяло обманываться, — очевидным было то, что он внимательно ко всем присматривался, прислушивался ко всему, что происходило вокруг. На реплику учителя он согласно кивнул, но ничего не сказал.

Вэй Ин спустя минуту молчания, поцокал языком.

— Ты ведь какие-то дела крутил с Сюэ Яном?

— Да, — ответил Ло Бинхэ. — Я думал, что случайно с ним познакомился. А на самом деле Сюэ Ян втянул меня в такую схему, — он вздохнул. — По задумке двойника.

Цзян Чэн едва не вздрогнул, когда вспомнил тихий мокрый отвратительный звук, а следом — тяжелый, будто что-то уронили на землю. Камень или голову.

— И как вы познакомились?

— В моем мире, — Ло Бинхэ встал с колен учителя и сел как подобает, закинув за плечи шикарную волнистую гриву. — Я знал, кто это, — он вздохнул. — И тогда я испытывал одну проблему и думал, что я очень кстати его повстречал.

Вэй Ин закатил глаза.

— Можешь даже не рассказывать. То есть не можешь не рассказывать, — он вздохнул. — Но я так понимаю, что Сюэ Ян расстарался.

— О да.

В голосе Ло Бинхэ зазвучала сталь. Сюэ Ян так расстарался. Проблемой было то, как часто другой двойник приходил в его мир и пытался украсть учителя, попутно убив Ло Бинхэ, потому что своего учителя двойник непредусмотрительно превратил в калеку. А в какой-то момент он прямо зачастил, и учитель об этом не знал, а Ло Бинхэ уставал и постоянно стерег границы к своему миру и подданных тоже заставлял быть начеку, чтобы о приходе двойника сразу докладывали.

— Я обратился к нему за помощью.

— Бинхэ, — ахнул учитель.

— Я… понимал, на что иду. Я знал, кто такой Сюэ Ян. И Сюэ Ян взамен за услугу попросил какое-нибудь запретное знание. А я, если говорить честно, думал, что он попросит мой меч, Синьмо.

Вэй Ин обреченно закрыл глаза, и Цзян Чэну захотелось повторить его жест. Это что, была обида на то, что его именную железку кто-то не посмел покуситься?

— Это ты ему рассказал про нить.

— Я.

— Ты мог рассказать все, что угодно, — Вэй Ин покачал головой. — У тебя поразительный мир с тысячами уникальных мест и растений.

Ло Бинхэ молчал несколько секунд.

— Возможно, я не хотел открывать секреты своего мира чужаку.

— Справедливо. Поэтому ты сделал ровно то, что он хотел, — Вэй Ин усмехнулся.

О том, что Ло Бинхэ в свое время как безумный изучал и искал способы найти душу, знали все вселенные. С душой, считавшейся сакральной частью, не шутили, и почти в каждом мире такое стремление вырвать чужую душу из отдохновения считалось кощунственным.

Конечно, Сюэ Ян знал.

— А на самом деле? — спросил Вэй Ин.

— Печать душ, — сказал Ло Бинхэ. — Сначала он искал ее и выманивал меня для… другого Ло Бинхэ. Чтобы получить печать душ — она была у него.

Издав стон, полный муки, Вэй Ин начал тереть виски.

— Так.

— Твой паукан был ебаным чудовищем, — сказал Цзян Чэн.

— Был, — согласился Вэй Ин. — Но он был чудовищем умным.

— Звучишь так, будто гордишься им.

— Горжусь, — Вэй Ин сверкнул глазами. — Он обвел вокруг пальца двух священных демонов, заставив думать, что он их союзник. По отдельности то есть, каждого из них. Хотя. Кажется, сильно недооценил обоих. Ты ведь узнал? — он снова перевел взгляд на Ло Бинхэ. — Как ты узнал?

— Случайно.

— А подробнее?

— У меня есть свои уши даже в паучьем царстве.

Вэй Ин изобразил шутливый поклон.

— Как же я мог забыть, — сказал он с насмешливым почтением. — Вы же его святейшество демон — лучший в своем мире и в некоторых других мирах.

— Хватит, — отрезал учитель строго, и Ло Бинхэ незамедлительно повернулся к нему, не скрывая л ю б о в ь в своем взгляде. Цзян Чэн неприязненно поджал губы.

— А я бы еще позубоскалил, — признался Вэй Ин. — Ведь как забавно, что твое тайное знание оказалось так кстати паукану. Ты ведь не мог не знать про душу лесного духа. Ты хотел дать ему знание поценнее.

— Знал, — сказал Ло Бинхэ. — Хотел.

— Понятно, — сказал Вэй Ин задумчиво, а Ло Бинхэ резко поднялся на ноги. Учитель молча последовал за ним.

— Я ответил на твои вопросы? — спросил Ло Бинхэ, и Вэй Ин открыл уже было рот, чтобы ответить, но его неожиданно прервал учитель.

— Даже если нет…

— Учитель…

 — ...то мы пойдем. В любом случае. Я сам разберусь с Бинхэ.

Вэй Ин понимающе улыбнулся и задрал голову, чтобы посмотреть на них.

— Ради вас сгорел целый лес, — сказал он, обращаясь к учителю. — Вы рады?

Учитель растерянно моргнул, а через секунду его лицо было скрыто за веером — только глаза оставались видны.

— Нет, не рад. Этот учитель в ступоре.

— Это все было ради любви, — Вэй Ин продолжал улыбаться. — Разве это никак не меняет вашего отношения?

Учитель резким жестом сложил веер.

— Нет, но я понял, о чем вы спрашиваете меня, — он снова распахнул веер, и все это время Ло Бинхэ не отрывал взгляда от его рук. — Это ведь все случилось из-за любви. Даже попытка убить моего мужа, я боюсь, была полна любви.

От такой поэтики Цзян Чэна даже немного замутило. На его взгляд, это все, начиная с печати душ и заканчивая пожарищем на месте когда-то священного леса, было страшно и, наверное, даже глупо. Никакой наполненности любовью — тупая жажда и жадность.

Вэй Ин вздохнул.

— Не приходите сюда больше никогда. Ни вы, ни ваш ученик.

— Мы не придем. И вас не ждем.

Цзян Чэн смотрел им в спину, пока они не исчезли — растворились в воздухе, и все на мгновение будто наполнилось россыпью смазанных чернильных пятен.

— Он солгал, — сказал Вэй Ин в гробовой тишине. Брат Лань Ванцзи, который весь этот диалог не отсвечивал, кивнул.

— Да, я тоже заметил, что он… светился.

— Он был счастлив, — сказал Лань Ванцзи тихо.

— Он выглядел так, будто сейчас блеванет от ужаса, — сказал Цзян Чэн с сомнением. — Какое счастье-то?

— То, о котором сам не подозреваешь, — Вэй Ин посмотрел на него и грустно улыбнулся. — Где-то в глубине сердца.

Плохая ассоциация, решил Цзян Чэн. И вслух тоже сказал.

— Такое же счастье, как и любовь Сюэ Яна?

Ему никто не ответил, но и так было понятно по тому, как помрачнел Вэй Ин: почти.

— Ладно, — сказал Цзян Чэн. — Хватит прелюдий.

Цзян Чэн начал буравить занервничавшего Вэй Ина взглядом и мысленно транслировать вопросы, которые беспокоили его с тех пор, как он впервые услышал о Вэй Ине: кто ты? Кто я тебе? Какого хуя? Почему я страдаю за твои грехи? Ты зоофил?

…Но, если говорить честно, то последний вопрос возник чуть позже. Просто до кучи.

— Расскажи все, — потребовал Цзян Чэн.

— Может, не надо? — Вэй Ин виновато улыбнулся.

— Надо.

— Хочешь, уберу это из твоей памяти?

— Не хочу! — отрезал Цзян Чэн, и моргнул, пытаясь согнать странное накатившее марево — как будто немного закружилась голова. — Не смей, — он вдохнул шумно, а выдох застрял у него в горле. — Не смей копаться в моей голове.

Вэй Ин уже сидел рядом, обеспокоенный, черт возьми, и такой сочувствующий.

— Тебе плохо? — спросил он взволнованно. — Что с тобой?

— Со мной все заебись.

Губы дрожали. Цзян Чэн попытался отпихнуть от себя тупого надоедливого Вэй Ина, от присутствия которого, от объятий которого, от голоса и запаха которого Цзян Чэну не становилось лучше. Потому что… Потому что… Где он, черт возьми, столько времени пропадал???