— Год прошёл.

Марк вздрагивает, отвлечённый от бездумного разглядывания где-то вдалеке людей, попавшихся ему на глаза, маленьких, словно муравьи в муравейнике, коими они обыкновенно казались с крыш многоэтажек.

— Можешь поверить? — тёплые, грубоватые ладони ложатся на его предплечья.

Он оборачивается, встречаясь взглядом со Стейнбеком. Смотрит на такое знакомое лицо пристально, неестественно для него обычного ласково, заправляет за ухо рыжую прядь, маячащую на ветру над левым глазом, улыбнувшись в ответ на мягкую ухмылку, и внезапно давится смешком.

— Честное слово, я думал, что ты забудешь. — слегка подрагивая от старательно подавляемого хихиканья, бросает он. И, ей богу, то, как в гримасе неподдельного возмущения искажается лицо напротив, и как ползут вверх белёсые брови, так смешит, так смешит!

— Поверить не могу! И это после всего, что между нами было! — Джон театрально всплёскивпет руками, всеми силами выказывая досаду от подобного о нём мнения.

Марк заливается хохотом и утыкается лбом в чужую шею, пытается утихомирить его, разбушевавшегося в один миг, легонько хватая за запястья и притягивая ближе к себе.

— Ну, ну! Дурак ты.

Стейнбек делает шаг назад, упирает руки в бока и с укоризной глядит прямо перед собой, поджав тонкие губы.

— В самом деле! Неужели ты всерьёз думал, что я забуду, когда мы встретились?

— А день рождения у меня когда?

Джон на секунду умолкает.

— Во-от!

— Да шучу я, шучу! Тридцатого. Тридцатого ноября. — он качает головой, сдвинув брови. — Я не настолько безнадёжен.

Марк удовлетворённо кивает, хмыкая, а затем виснет на нём, переводит свой взгляд вниз, снова начиная безучастно оглядывать толпу маленьких людей далеко-далеко внизу.

— Тяжёлый всё-таки был этот год... Не так ли? — чуть ли не шёпотом произносит он, сонно прикрыв глаза.

— М?

— Да так... — руки, тяжестью лежащие на чужой спине, заметно напрягаются. — Столько людей за это время через себя пропустили.

— Зато друг у друга задержались.

Марк хмурится, переваривает только что произнесённые слова, на несколько мгновений впадая в оцепенение. Вздыхает из-за чего-то, ему одному известного, опирается головой на подставленное очень кстати плечо и едва заметно поднимает уголки губ. Стейнбек, будто боясь спугнуть, чрезмерно осторожно и бережно кладёт свою руку на огненно-рыжую макушку.

— Ой, ой, всё! — проходит несколько секунд, и совсем ненадолго проявленная слабость исчезает так же стремительно, как и настигла. — Это начинает походить на сопливую мелодраму.

— Вот же ж засранец.

Джон рывком перехватывает его ладони и начинает с силой трепать и без того взъерошенные патлы, свободной рукой придерживая горячую голову и сопротивляясь крайне недовольным восклицаниям и попыткам вырваться из мучительного положения. Твен вертится, старается отвести унизительные издевательства и пытки от себя, пыхтит, но в итоге сдаётся под грузом внезапно навалившегося на него веса.

Стейнбек наконец унимается.

— Год прошёл, а ты и не изменился.

— А сам-то.

Они поворачиваются друг к другу, подставляя веснушчатые лица ветру и робко соприкасаясь губами почти мимолётно, и расплываются в бархатной улыбке, с нежностью в глазах разглядывая так чётко запомнившиеся за год черты.