Я зевнул и хорошенько потянулся, расправляя плечи и чувствуя, как трещит и покалывает в суставах. Вчера был такой утомительный день, что я заснул прямо возле шаттла и сегодня поутру смог «насладиться» всеми прелестями ночёвки на «открытом грунте».

   Флар вообще не ложился — он собирал какое-то новое устройство — и теперь спал в лаборатории крепким сном, уронив голову на стол. Я отнёс его в спальню и уложил на кровать, а он даже не проснулся.

   «Пусть спит, — подумал я, накрывая его, — вынашивать плоды — это задачка не из простых, нужны силы…»

   Солнце ещё только-только встало, над землёй клубился лёгкий туман, травы сочились росой. Но мне было чем заняться, несмотря на ранний час: подмести опавшую листву, повыдергать сорняки из грядок и, конечно же, пообщаться с моим будущим потомством.

   Плоды мягко пульсировали, впитывая первые солнечные лучи, и капли росы блестели на их боках. Я проверил их все и остановился у первенца, чтобы поговорить с ним. Кажется, выглядел плод несколько иначе, чем накануне. Мне понадобилось обойти вокруг него несколько раз, чтобы сообразить, что изменилось: прожилки на нём растрескались, и из образовавшихся трещинок подтекала сочная слизь оранжевого цвета.

   «Так и надо? Или нет?» — встревожился я, стараясь удержать всё расходящиеся трещинки ладонями.

   На ощупь плод был очень горячий, горячее обычного, но мои ладони уже не ощущали привычной пульсации внутри.

   «Надо бы Флара позвать», — подумал я, но мне так не хотелось его будить, и я попытался справиться с неожиданно возникшей проблемой сам. Это и не проблема была на самом-то деле, но тогда я об этом ещё не знал.

   Трещинки плодились и множились прямо на глазах, покрывая оболочку плода мелкой сеткой. Я хватался ладонями там и сям, но слизь всё равно сочилась изнутри, пачкая мои пальцы.

   — Ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! — почти захныкал я, осознавая, что от меня ничего не зависит, но ещё не совсем понимая, что прямо сейчас, на рассвете нового дня, я стану свидетелем самого потрясающего таинства во всей Вселенной — чуда рождения.

   Плод напрягся и буквально взорвался, как это делают некоторые виды грибов. Оболочка разлетелась в клочья, разбрызгивая вокруг оранжевое сияние, и на землю хлынула сверкающая золотом жидкость, вынеся к моим ногам что-то, завёрнутое в склизкую субстанцию.

   — Саймон, ты где? — донёсся до меня голос Флара.

   — Флар! — заорал я не своим голосом. — Иди сюда скорее! Плод… он только что… Что мне дальше делать?!

   Оркид поспешил ко мне и едва не поскользнулся на растекающейся по земле жиже.

   — Осторожно! — Я подхватил его за плечи. — Флар, что происходит?

   — Помоги мне. — Инопланетянин встал на колени, дотянулся до свёртка, выпавшего из плода, и постарался разорвать внешнюю оболочку, которая оказалась довольно крепкой, несмотря на хлипкий вид.

   — Флар?!

   — Разве ты ещё не понял? Просто он родился.

   — «Родился»? — воскликнул я.

   — Да, наш ребёнок.

   Я вытаращил глаза и впервые осознал, что произошло: я только что стал отцом по-настоящему, в этом колышущемся сиянием свёртке мой первенец! Я поспешил Флару на помощь, боясь, что новорожденный может задохнуться в этом коконе. Правда, меня немного смущали размеры…

   Когда мы разорвали оболочку, изнутри вновь хлынула вязкая жидкость, и я впервые увидел нашего ребёнка. На земле в позе эмбриона лежало существо, которое было точной копией Флара. Если сравнивать с людьми, оно выглядело как двенадцатилетний подросток. Его колени были прижаты к животу, руки — к груди, глаза плотно закрыты, волосы слиплись на плечах…

   — Почему он… такой? — выдавил я.

   — Какой? — Флар со страхом взглянул на меня, как будто боясь, что наш первенец мне не понравился.

   — Взрослый. Я думал, что он будет маленький, — пояснил я.

   — Ой, забыл тебе рассказать! — сокрушённо покачал головой Оркид. — Прости, понимаю, какой, должно быть, это шок для тебя. Но оркиды появляются на свет уже достаточно сформировавшимися, чтобы повысить процент выживаемости потомства в условиях, которые…

   — Флар. — Я накрыл его губы ладонью, потому что он опять пустился в заумные рассуждения. — Я понял. Я не шокирован, просто… чёрт возьми, это неожиданно!

   Солнышко между тем обсушило нашего первенца, и остатки оболочки рассыпались в мелкую пыль. Новорожденный пошевелился и открыл глаза. Синие, как небо! Я удивился: в кого? У Флара глаза были чёрные и меняли цвет до золотистого в зависимости от его настроения и общего состояния. У меня глаза были обычные, карие. А тут — синие. Но Флар объяснил, что оркиды появляются на свет синеглазыми или зеленоглазыми, а уж потом, когда их цветок разовьётся, глаза примут нужный оттенок, в зависимости от цвета собственно цветка.

   Нужно заметить, что цветка у нашего первенца не было вообще, и из-за отсутствия каких бы то ни было других гендерных признаков невозможно было понять, мальчик это или девочка.

   Первенец сел, протирая глаза кулаками, и уставился на нас, внимательно переводя взгляд с Оркида на меня. Он был совершенно самостоятелен, никакой беспомощности, присущей только что появившимся на свет существам. Его плотно сжатые губки разжались, и я думал, что он что-нибудь скажет, но он только сладко зевнул.

   — А говорить он уже умеет? — поинтересовался я.

   — Нет, у оркидов голосовые связки развиваются одновременно с цветком. Сейчас для него важнее запомнить всё, что происходит вокруг. Так природой заложено, что, когда у него появится голос, он уже будет настоящим оркидом, включая интеллект. Это повышает процент выживаемости вида.

   — Поразительно, — только и сказал я. Вот ведь чудо: и учить даже не надо, всё в нём само проснётся. Вершина эволюции!

   Первенец покачнулся, встал на четвереньки и подполз к нам, неловко переставляя колени и ладони.

   — Он реагирует на наши голоса, — сказал Флар, протягивая к нему руки.

   Но первенец не обратил на Флара никакого внимания: он подполз ко мне и прижался щекой к моему плечу, буквально светясь от счастья.

   — Вот так-так! — воскликнул Оркид.

   — Что? — растерялся я.

   — Ты для него центр вселенной, — улыбаясь, ответил инопланетянин. — На меня он даже не реагирует.

   — А это нормально? — встревожился я.

   — Вполне, — кивнул Флар, но глаза его чуть потемнели, как будто он подумал о чём-то нехорошем.

   — Точно?

   — Конечно. Он ведь всегда тянулся к тебе… с самого первого дня, верно?

   — Да! — Я расплылся в широкой улыбке. — Надо ему имя дать, как считаешь?

   Оркид согласно кивнул и предложил:

   — Может быть, Фрейя?

   — Почему Фрейя? — удивился я.

   — Мне нравится это имя.

   — Но оно же женское?

   — Что ты имеешь в виду? — не понял Флар.

   — А разве он не мальчик?

   — Я ведь говорил, что у оркидов нет пола как такового.

   — Знаешь, если оно тебе так нравится, давай наш остров назовём Фрейя, а то и вообще планету, — предложил я, видя, что Оркид начинает хмуриться. Он был упрям как ребёнок, и его сложно было переубедить, если он что-то решал для себя.

   Но моя идея ему понравилась. Оркид согласился, что острову имя Фрейя больше подходит, и с этого момента мы говорили о нашем доме именно так: «на острове Фрейя».

   Однако наш первенец всё ещё оставался безымянным. Флар предоставил право выбора имени мне. Я почесал подбородок, повертел глазами в разные стороны, стараясь припомнить, какие имена вообще были в ходу на Земле. Мне бы хотелось, чтобы имя было таким же красивым, как и у Флара, и отражало сущность нашего вида. Самым подходящим было бы название какого-нибудь цветка, но не так уж много цветов я видел в своей жизни. Да и ни одно из них не выразило бы мой восторг.

   — Может быть, Джойи? — предложил я после долгих размышлений. — Мы же его так ждали!

   Первенец подлез мне под локоть, обвивая мою талию руками, и прижался щекой к моему боку (впоследствии это стало его любимой привычкой).

   — Наверное, ему эта идея нравится, — предположил я.

   — В самом деле, — согласился Флар. — Пусть будет Джойи.

   Я потрепал Джойи по волосам, которые уже окончательно просохли и теперь распушились золотым сиянием вокруг его головки, он довольно зажмурился.

   С появлением Джойи жизнь пошла кувырком. Маленький инопланетянин был очень любопытен и старался всё потрогать или попробовать. Если я правильно помнил, в этом он мало отличался от человеческих детей. Ему нравилось нюхать цветы, он немного побаивался бабочек и всюду таскался за мной — как хвостик. К Флару Джойи стал относиться немного мягче, чем раньше, вернее, он его больше не игнорировал и позволял себя гладить, но моя персона для него всё равно была на первом месте

   — Я даже ревную немного, — как-то сказал Флар, когда мы проснулись и обнаружили, что Джойи пробрался в нашу кровать и влез между нами, обвиваясь вокруг меня цепкой мартышкой.

   Остальные плоды раскрылись один за другим пару недель спустя. Дети выглядели точно так же, как и Джойи, отличаясь лишь оттенком глаз, но были поспокойнее и одинаково реагировали на нас с Фларом. Джойи — видно было — смотрел на братьев со снисходительностью и был очень недоволен, когда кто-нибудь прижимался ко мне или вообще отвлекал меня от него самого.

   — Маленький эгоист, — сказал Флар в ответ на мои наблюдения, — не хочет ни с кем тебя делить. Совсем как я.

   — Флар! — удивлённо воскликнул я.

   Инопланетянин смущённо пожал плечами.

   Раз наша семья так разрослась, хлопот прибавилось. Первым делом мы с Фларом оборудовали спальни для всех детей (Джойи свою комнату принципиально игнорировал и неизменно оказывался в нашей кровати рано или поздно). Нужно было уследить за всеми сразу, а это было делом непростым: проснувшись, они разбегались во все стороны, чтобы что-нибудь исследовать, потому что любопытство у них было такое же неуёмное, как и у Джойи. Так что наш день начинался с того, чтобы собрать всё наше потомство в кучу и накормить сладким сиропом.

   Когда солнце всходило достаточно высоко, наше семейство выходило на улицу, чтобы принять солнечные ванны. После этого нужно было бы заниматься собственными делами и обустройством жизни, но детей ни на минуту нельзя было оставить одних, так как они почему-то проявляли повышенный и даже нездоровый интерес к океану: я то и дело оттаскивал то одного, то другого от кромки воды (ведь Флар сказал, что солёная вода вредна для оркидов). Я подумал, что раз их интересует вода, то и озеро заинтересует, но ошибся: к пресной воде дети никакого интереса не проявили и снова ускользнули к берегу. Хоть верёвочкой всех привязывай!

    К концу дня, когда дети возвращались в шаттл, я буквально валился с ног. Никогда бы не подумал, что быть нянькой так тяжело! Но Оркиду я на это не жаловался: не хотелось его беспокоить почём зря.

   Джойи на океан реагировал иначе. К воде он не лез, просто сидел поодаль, зачарованно глядя на синеву, и в такие моменты забывал даже про меня.

   Может быть, маленькие оркиды реагировали не на саму воду, а на приливы и отливы, вызванные фазами Луны?

   Через какое-то время они потеряли интерес к воде, зато теперь их как магнитом тянуло к теплицам. Ну, понятно, в теплицах же всегда было жарко, не говоря уже об удобрениях, к которым они питали слабость (все в Флара!).

   Раз в неделю Флар устраивал детям «подкормку», делая им ванны с большим количеством удобрений. Видно, это шло на пользу их здоровью, потому что через несколько месяцев дети значительно вытянулись, а на животиках появились первые зачаточные бугорки цветков. От этого дети стали ещё капризнее, а Джойи — просто невыносим! Я знал, что у людей дети капризничают, когда у них прорезываются зубы. А оркиды так реагировали на прорастание цветков.

   По приблизительным подсчётам Флара цветки должны были полностью сформироваться в течение года. Говоря это, инопланетянин почему-то снова нахмурился. Я заметил это и решил прояснить, когда мы остались одни. Теперь приходилось запирать дверь, чтобы посекретничать или поинтимничать, в противном случае Джойи, а за ним и вереницей все остальные просачивались в спальню, требуя внимания.

   — Я ревную немного, — признался Флар, залезая на кровать и сжимая руки между коленями.

   — Ревнуешь? — удивился я.

   — Да, они ведь все… такие, как я.

   — И?

   — Не понимаешь?

   Я пожал плечами.

   — Чтобы продолжить род, им нужна особь противоположного пола, понимаешь?

   — И что дальше?

   — А то, что на этой планете есть только ты. И тебе придётся… — Он замялся.

   Мне придётся — что? Когда я сообразил, что Флар имеет в виду, я подскочил:

   — Что?! С собственными детьми?!

   — Получается, так. Или всё это вообще не имело смысла. Знаю, что я не должен, но я ревную… когда думаю об этом. — Инопланетянин смущённо потупился.

   — Как я смогу вообще? Это же мои дети… и… Я не хочу кого-то ещё, кроме тебя! — возмущённо возразил я.

   — Но тогда не будет нового поколения, — в свою очередь возразил Оркид.

   — Всё равно не хочу!.. А какого-нибудь другого способа нет? — Я с надеждой взглянул на него.

   Флар чуть улыбнулся:

   — Есть, наверное. Нам нужно будет очень постараться, чтобы среди будущих детей появились… как ты там их называл… мальчики.

   — Я очень постараюсь, — заверил я, подтягивая инопланетянина к себе и нежно целуя его в губы. — Ты даже удивишься, как я буду стараться. За год непременно должно получиться!

   — Может быть, уже получилось. — Флар положил ладонь на плод. — Я так хочу надеяться, что это именно он!

   Слова Флара не были лишены смысла: этот плод даже внешне отличался от предыдущих, возможно, и содержимым он тоже отличался? Я очень надеялся, что когда ребёнок появится — ещё знать бы, когда он появится! — то это будет именно мальчик.

   Так, выходит, и Джойи на меня реагировал из-за этого? Из-за того, что чувствовал во мне необходимую для продолжения жизни особь? Я несколько нервно спросил об этом у Флара, он задумался ненадолго и ответил:

   — Скорее всего. Знаешь, это ведь очень сильное чувство…

   Я выдохнул и растёкся по кровати, прижимая подушку к лицу:

   — Вот ужас-то… быть объектом вожделения собственных детей!

   — Быть жизненно необходимым объектом, — исправил Флар. — Ведь ты ключ ко всему.

   — Значит, и остальные тоже начнут на меня так же реагировать, как и Джойи? — едва ли не со страхом спросил я.

   — Однажды.

   Я снова спрятал лицо под подушку. Флар негромко засмеялся.

   Думать о собственных детях, как о сексуальных объектах, я не хотел да и просто не мог воспринимать их подобным образом. Вот я вожусь с ними, кормлю сиропом, отмываю их после грязевых приключений, спать укладываю. А потом мне придётся с ними переспать, чтобы наш род ими и не прервался? Это то, чего я в оркидах не принимал.

   Не считая ревности, Флар воспринимал идею о родственных связях вполне нормально. На Лилиаре, по его словам, это было обычным делом, и многие браки заключались между детьми одних родителей. На генетическом развитии всего рода это никак не сказывалось: девиаций у цветков не случалось, они развивались нормально при любых условиях и эволюционировали тем чаще, чем ближе по крови были контакты. Так что можно было предположить, что наше с Джойи, к примеру, потомство было бы гораздо умнее и эволюционировало бы быстрее, чем, скажем, потомство меня и Флара или Джойи и кого-то из детей.

   Но я-то всё это воспринимал совсем по-другому, руководствуясь человеческими инстинктами и принципами! Разумеется, вымирания я допустить не мог, так что понимал: однажды придётся сделать то, о чём говорит Флар. Если, конечно, у нас с ним не получится сделать мальчика.

   Впрочем, цветки детей ещё нескоро должны были развиться до половозрелого состояния, стало быть, всё ещё могло измениться. Я относительно успокоился и занимался беспокойным семейством, стараясь не думать, что однажды моё отцовство перерастёт в конкубинат, и не зная, что этого никогда не случится.