***

Он тяжело дышит, задыхаясь от собственных слюней, смешанных с остатками крови. Кажется, она повсюду, на каждой плитке пола, на каждом узоре на обоях, в каждом миллиметра ткани. Последняя укутывает мужчину и дарит слабое тепло и надежду. Та гласит, что совсем скоро весь этот кошмар и ужас пройдут, и настанет столь желанное спокойствие. Оно покинуло ровно в тот момент, когда простой кашель стал окрашивать руки в противный ярко-красный цвет. От него рубит в глазах, а в животе стягивается противный узел. Он напоминает собой колючую проволоку, шипы которой разрезать внутренности на куски.

— Всё ещё отрицаешь очевидное? — Слышится чужой хрипловатый голос, он точно такой же, как и много лет назад. Ничего в нём не изменилось, словно ещё пару месяцев назад его владелец хрипел, задыхаясь от поражения лёгких.

На нарушителя тишины никак не реагируют, в очередной раз пытаясь убедить себя в невозможности происходящего. Ведь мёртвый человек, как бы его не любили, не может вернуться обратно в мир живых. Обратное бывает только в книгах и фильмах, но не в жизни. В ней всё максимально просто и мерзко: один несчастный вирус способен изничтожить человека всего за пару месяцев.

—Так, что сказал врач? — говорящий шагает вперёд, к кровати.

Его шаги «тонут» в ковре, от чего не слышится привычного топота и шлёпанья босых ступней о пол. Но даже если бы ворса не было никакие звуки не доносится бы до ушей. Они всегда растворяются в воздухе, словно их владелец — дикая рысь на охоте. А тот, к кому из-за дня в день приходят — слабый кролик, побитый и хромой, неспособный далеко убежать. Он жаждет наконец умереть, чтобы хищник перегрыз горло... Но тот просто играется: ловит, загоняя в угол, потом даёт немного прийти в себя, вновь подбегает, трогает лапой, облизывает шерсть, но когти и зубы не вонзает.

«Рысь» тяжело вздыхает, когда не слышит ответа на свой вопрос. Он требует максимально подробного обсуждения, ведь на кону стоит жизнь. Но тот, кому она принадлежит, не говорит. Ему больно и страшно. Жутко страшно, до дрожи во всём теле и желании выть волком. Только последнее рискует обернуться очередным приступом кашля и кровавой рвотой. Следов от неё в последнее время чересчур много, убрать все не получается из-за дикой слабости.

—Знаешь, чем пахнет в этой комнате? — Мужчина садится рядом на кровать, но та не прогибается под его весом, словно тело весит намного меньше кошки.

Лежащий смотрит на обои, испачканные кровью и частично ободранные в порыве многочисленных истерик. Он закрывает глаза и медленно считает до десяти и обратно и так снова и снова. Этот метод успокоения давно перестал работать, но изучать новые не получается из-за нехватки хоть каких-то сил. Хочется обнять одну из кошек, зарыться носом в мягкую шерсть и провалиться в сон. Только вот и Мотя, и Кокос не заходят в комнату, когда в ней находится один из бывших хозяев. Тот, который всего несколько месяцев назад был похоронен на Московском кладбище. Именно там, а не в Санкт-Петербурге, потому что умерший при жизни не любил этот город. А жил в нём только ради тёзки.

—Здесь пахнет смертью, Саш, — севший странно усмехается. — Я чувствовал тоже самое, когда лежал в больнице. Знаю, звучит глупо: при ковиде всё обоняние пропадает, — Леонтьев замолкает на минуту, а после кашляет, словно напоминая о том, что было до госпитализации. — Но однажды я сквозь маску что-то почувствовал… Этот запах был немного сладким и тошнотворным. Я пытался дышать через рот, чтобы ничего не чувствовать, но эта вонь всё равно ощущалась, — Леонтьев осторожно кладёт свою ледяную ладонь на чужое плечо. — А на утро я больше ничего не чувствовал: ни слабости, ни радости, просто ничего, — пальцы слегка сжимаются.

Поручик чувствует холод даже сквозь толстое одеяло. По коже пробегает табун мурашек, а сердце, кажется, на мгновенье замирает. Животный ужас сковывает цепью, заставляя беспомощно плакать. Александр чувствует себя маленьким ребёнком, прячущимся от пьяного отца под кроватью. Шансов на спасение точно так же нет. Даже передвигаться не получается. Остаётся только лежать, закрыв свой рот ладонью, чтобы не издать лишних звуков. Может быть тогда причина страха, наконец, уйдёт, оставив в покое и столь желанной тишине.

— Чего же ты так сильно боишься, а, Саша? Это же я, Ренегат, твой Лосик, — голос Леонтьева звучит нежно и ласково.

Это вызывает только новую порцию слёз и дрожь. Интонация дарит секундную веру в то, что Саша никогда не умирал от ковида, а похорон и в помине не было, и всё просто приснилось Поручику.

Он даже поворачивает голову в сторону нарушителя своего спокойствия. И видит перед собой неестественно бледного Леонтьева, чьи глаза безжизненны, в них нет былого огонька, даже слабый свет в них не отражается. Ощущение, словно их нарисовали на бумаге, настолько они мертвы.

— Вот видишь, я никакой не монстр, а всё тот же Саша, — Леонтьев улыбается.

Только вот Поручик замечает то, как сильно его губы дрожат. А сама улыбка жутко уставшая, она такая, какая обычно бывает после долгих истерик.

— Знаешь, а я ведь, когда лежал там, только и думал, как вернусь домой и обниму тебя... Я до последнего представлял, как мы будем шутить про больницу, как ты начнёшь прикалываться надо мной... — Леонтьев убирает свою ладонь и поправляет одеяло.

Поручик не отвечает. Не из-за того, что не хочет. Нет, просто резкий приступ кашля заставляет забыть всякие слова. Александр садится на кровать, прикрывает рот ладонью и корчится от боли. Тело дрожит, а кашель раздирает глотку до крови и причиняет адские муки. Он не уходит спустя минуту, даже спустя две и три. Только на четвёртую стихает, и Поручик беспомощно падает на кровать. Ладони в крови, а подушечки пальцев слегка сморщились от количества жидкости, попавшей и до этого находившийся на них. Сейчас как никогда ощущаются все прожитые годы. Они давят, пусть Поручику нет и шестидесяти. Он всё равно чувствует эту тяжесть на плечах и вместе с ней тот самый запах, о которым говорил Леонтьев.

— Скоро это всё закончится, потерпи ещё немного, — он садится на кровать с ногами и проводит пальцем по чужой щеке. — Пожалуйста, не нервничай ты так, я всё сделал: Мотя и Кокос накормлены, лужи рвоты вытерты, а твои цветы политы.

Александр смотрит на говорящего измученно и разбито. Сил на крик не осталось, их всех забрал кашель. Он вновь скапливается и рискует выйти огромным лающим потоком.

— Саша, Сашенька, прошу тебя, не плачь… Умирать нестрашно: это очень быстро и незаметно, — Леонтьев тянется, чтобы обнять Поручика, но натыкается на сопротивление: Александр отползает и обнимает себя за плечи.

Он качает головой и нервно улыбается. Поручик давно смирился со своей смертью, ещё когда узнал о диагнозе, а вот с тем, что приходит с того света к нему — нет. Александр отрицает, что видит перед собой мертвеца, который, действительно, ходит, говорит, шутит, трогает и иногда ложится рядом. Это всё неправда, такого не может быть. Если Леонтьев мог так появляться — почему он не сделал этого раньше?

— Саш, я пришёл, чтобы тебе не было страшно идти туда. Меня никто не провожал, и я боялся и плакал… — Леонтьев замолкает и поправляет свою футболку.  — И очень долго искал дорогу. Не хочу, чтобы ты тоже так метался. Я отпросился у них, и они разрешили забрать тебя.

Поручик не выдерживает и всхлипывает, закрыв лицо окровавленными ладонями. Слёзы стекает по щекам. Они обжигают холодную кожу и заставляют трястись ещё сильнее. В голове только одно желание — заткнуть чёртового мертвеца, чтобы он ушёл и больше никогда не возвращался. Один только его внешний вид бередит душевные раны, которые и так с трудом покрываются корками. Поручик слишком долго пытаается забыть, смириться и продолжить жить. А галлюцинации, вызванные болезнью и истощением, только издеваются и подталкивают к петле.

— Саш, не бойся за кошек: за ними присмотрит Паша, он не выкинет их, — Ренегат осторожно подползает ближе.

Он выглядит почти нормальным, если не считать мёртвый взгляд и почти белую кожу. Сам же Поручик напоминает своим внешним видом зомби: выпирающие кости, окровавленные конечности, неспособность нормально говорить и жажда непонятно чего. Удивительно, как быстро какие-то микробы могут заставить «сгореть» даже самого сильного человека. Им для этого не надо и года: достаточно нескольких месяцев. И это чувствуется. Александр знает, что не доживёт до своего дня рождения, до Яшиного, до Пашиного, до Алексового, да даже до Нового года. Поручик даже рад закрыть глаза и больше не проснуться.

Приступ вновь заставляет согнуться и начать громко-громко кашлять. Противный звук эхом отражается от стен комнаты. Поручик чувствует, как его лёгкие разрывает изнутри, а желание вырыгнуть их становится всё сильнее. Спустя несколько минут на руках вновь кровь, смешанная со слюнями. А вместе с ней приходит осознание собственной никчёмности и усталости.

Запах смерти становится всё сильнее. И он совершенно не пугает, нет, только заставляет слабо улыбнуться. Смрад будто сообщает, что совсем скоро все мучения прекратятся, и настанет столь желанной спокойствие. Осталось только немного подождать.

—Иди сюда,  — Леонтьев робко обнимает Поручика.

Тот больше не сопротивляется, только прикрывает глаза, прижимается к ледяному телу и медленно дышит. Сейчас в голове создаётся иллюзия, что Саша не умирал, что он в самом деле рядом. И Поручик еле слышно хрипит:

— Я так скучал… — он вновь кашляет, но уже не так сильно.

—Я тоже, Саша, я тоже, — слышится в ответ ласковый голос.

***