Джон захлопывает входную дверь 221 и выбегает под проливной дождь, все еще борясь с рукавами пальто. Ему жарко, кружится голова, и холодный дождь приятно холодит его вспотевшую кожу. Это похоже на внетелесный опыт, он не уверен, что все еще чувствует ступни или даже ноги, но почему-то он не прекращает шагать, пока не оказывается на безопасном расстоянии от квартиры, от Шерлока. Он проходит по Кларенс-бридж в Риджентс-парке и замедляет шаг, входя в «Holme Green»* — от него не ускользает ирония названия. Несмотря на дождь, Джон опускается на землю у озера, потревожив стаю лебедей, жмущихся к берегу.

Он глубоко дышит, осознавая, что находится на грани панической атаки. Во что, черт возьми, играл Шерлок? Это была какая-то игра? Шерлок никогда не обращал особого внимания на социально приемлемое поведение, но даже он должен понимать, что целовать своего лучшего друга, который буквально только что оказался помолвлен с кем-то другим, было более чем нехорошо. Как, черт возьми, они вообще собирались пройти через это? Он хотел попросить Шерлока стать его шафером! Господи, это было бы катастрофой.

В глубине души Джон не мог отрицать, что всегда хотел этого, и в этом Шерлок был прав. Он не должен был удивляться тому, что тот с самого начала видел его бисексуальность, несмотря на то, что сам он никогда не навешивал на нее ярлык. Шерлок, должно быть, тоже это знал, потому что он был нехарактерно порядочен, не упоминая об этом.

Джон думает о Мэри, которая ждет его в своей-их квартире. Он любит ее, действительно любит, но он солгал бы, охарактеризовав свои чувства к ней чем-то большим, чем отблеск той страсти, что чувствовал (чувствует) к Шерлоку. Он думал, что она идеально подходит для него, для той жизни, которую он думал, что хотел, и она действительно была его спасительницей в течение последних шести месяцев. Но в последние несколько минут, после того как Шерлок Холмс, черт возьми, поцеловал его, он внезапно понял так много мелочей в ней, которые ему не нравились. Утонченные маленькие насмешки, направленные на Шерлока, и дружеские / рабочие отношения Джона с ним. Были ли они на самом деле, или Джон пытается оправдать мысли, проносящиеся в голове? Мысли о том, чтобы упаковать чемодан и вернуться на Бейкер-стрит, где им больше не понадобятся две спальни.

Он уверен в одном: он не может жениться на Мэри. Он не может посвятить себя кому-то, когда сердце уже принадлежит его лучшему другу. Он не может прожить каждый день, будучи женатым на одном человеке, а любя другого, и он знает, что никогда не сможет перестать любить Шерлока.

Когда его дыхание достаточно успокоилось, и дождь начинает утихать, Джон поднимается с земли, морщась от мокрого пятна на заднице, и неторопливо направляется в сторону Японского сада. Он часто оказывается в этом спокойном саду после ссор с Шерлоком — успокаивающая безмятежность творит чудеса с его уровнем стресса, а звук водопада всегда помогает очистить разум.

Из-за ненастной погоды и раннего вечернего часа — сад пуст, и Джон обнаруживает, что может гулять в полном одиночестве (если не принимать в расчет редких павлинов, взъерошивающих перья). Поскольку в саду нет скамеек, посетители обычно постоянно перемещаются, но Джон один, поэтому он расстилает свою куртку на настиле над прудом с карпами и садится на сухую подкладку, свешивая ноги с края. Благодаря тишине и покою, он легко потеряется в мыслях, лениво следя глазами за движениями рыб под мутной водой.

Ему нужно о многом подумать.

***

Шерлок безучастно смотрит на дверь, после того как Джон сбегает вниз по лестнице. Он знает, что когда дело доходит до эмоций, он не самый проницательный человек, но где он ошибся? Он предположил, что Джон, скорее всего, взорвется, когда Шерлок впервые расскажет правду о его сексуальности, но доктор воспринял это довольно хорошо (едва подняв бровь, на самом деле). Каким-то образом признание Джона о любви к Шерлоку оказалось для него непосильным испытанием. Интересно.

Шерлок долго размышляет над этим, рассеянно наклеивая на руку три никотиновых пластыря. Его сердце и разум находятся в противоречии друг с другом, к этому чувству он вообще не привык — в то время как его сердце поет от признания Джоном в любви (получай, Мэри), его вероломный ум ужасается, что Джон все еще (все еще!) не готов принять чувства Шерлока. Может быть, эти два года разлуки сделали невозможным для них двигаться дальше? Он действительно идиот, как всегда утверждает Майкрофт. Он не должен был целовать Джона, не должен был подталкивать его к тому, с чем он никогда не хотел сталкиваться. Теперь у него есть Мэри (черт бы тебя побрал, Мэри), он ушел, и, возможно, Шерлок только что разрушил какой-либо прогресс, который они могли бы достичь для восстановления своей старой дружбы.

Шерлок проскальзывает в свои чертоги, чтобы прокрутить события вечера, нервно постукивая пальцами по подлокотникам кресла. Нет, решает он, он поступил правильно. Без этого поцелуя они бы вечно игнорировали бы свои чувства друг к другу, и Шерлок действительно не смог бы вынести продолжения напряженности, которая была между ними в течение нескольких недель, предшествовавших падению; постоянная неопределенность была терпима только потому, что он еще не знал, каково это — остаться без Джона. Если их чувства и влечение в конечном счете ни к чему не приведут, он должен знать это сейчас, раз и навсегда, прежде чем он удостоится сомнительной чести быть шафером Джона (конечно, он попросил бы его, кого же еще?). Это было бы все равно, как наблюдать за собственным вскрытием: сердце умело вырезано из груди, взвешено и оценено перед гостями.

Вздохнув, он открывает глаза и достает из внутреннего кармана пиджака телефон, собираясь послать сообщение Джону, дабы прощупать почву.

Но замирает. Большие пальцы бесполезно зависли над экраном.

Что Джон всегда говорил ему? Ему «нужно подышать свежим воздухом», и Шерлок должен был «черт возьми, дать ему время». Похоже, что иногда он все же прислушивается. Положив телефон на подлокотник кресла, чтобы можно было легко заметить, если Джон свяжется с ним, он решает позволить Джону сделать первый шаг.

Безотлагательная проблема заключается в том, как остановить себя от расстреливания стены в полном расстройстве, или разогревания телефона в микроволновке, чтобы противостоять неизбежной неспособности оставить Джона в покое. Действительно, он бы не смог без своего любимого айфона, а домовладелица (не домработница) уже жаловалась на стену гостиной, напоминающую швейцарский сыр. Она придет в ярость, если он снова потянется за пистолетом.

Итак, отвлечение…

О наркотиках, конечно, не может быть и речи, и он старается не курить, чтобы Джон не жаловался, что от него «воняет, как от пепельницы». Он еще не настолько отчаялся, чтобы позвонить Майкрофту и выслушать его насмешки.

Ну, что ж.

Он вскакивает с кресла.

Нужда заставляет.

— Миссис Хадсон?!