Почему, черт побери, ничего не изменится в этом мире после моей смерти?

Как это может быть, что солнце по-прежнему всходит и заходит и даже не споткнется?

Габриэль Маркес «Осень патриарха»

I

      Сколько они дружили, Алан никогда не видел, чтобы Джек первым начинал драку, а если и влезал в нее, то скорее чтобы разнять дерущихся, нежели поучаствовать. Да и вообще Джек не был драчливым. В порыве гнева мог ляпнуть что-то, сломать, часто ломал инструменты или бил посуду. Что важно: чинил и убирал все тоже сам.

      А вот Алан в юности обожал драться, тогда это виделось единственным действенным способом показать, что он мужик, что он никому спуску не даст.

      «Дурной пример заразителен: старик только и умел, что орать и кулаками махать».

      С агрессией Алан успел поработать еще на первой сессии у психолога, научился разным техникам отвлечения, дыхания... Все чудесно работало ровно до того, пока он не оказывался рядом с Джеком.

      Во-первых, казалось, что по-другому тот просто не понимал, а во-вторых (и это самое мерзкое) Алан знал, что Джек никогда бы не дал ему сдачи. Это распаляло, особенно в годы их молодости. Подходил любой повод: неудачная шутка, ревность, закончившаяся выпивка, — и Алан с воплями или, наоборот, подло исподтишка налетал на Джека, силясь с разгона сбить его с ног. Иногда даже получалось.

      Сейчас повод выглядел как никогда серьезным. Алан прикрыл глаза и представил в красках, как он хватает Джека за шкирку, бьет в челюсть, потом в живот, а когда Джек падает — наматывает его патлы на кулак, тащит вон и...

      Алан быстро открыл глаза, крепко сжал руль несчастной Тойоты.

      Никто ничего не заметил или сделал вид, не важно, в любом случае, прощание завершилось тихо, четко по расписанию. Крышку гроба закрыли, гости расселись по машинам и двинулись в сторону Грин-Вуда. Джек поехал вместе с Роуз, чтобы успокоить и развлечь в дороге детей, так что Алан спокойно злился в одиночестве, не боясь реально кому-то навредить. Но так хотелось. До скрежета зубов. Он ехал примерно посередине траурной процессии, так что не получалось ни разогнаться, ни притормозить. Впереди маячил опрятный Каддилак Де Виль как напоминание о том, для чего, вернее, для кого они здесь собрались.

      «Мистер Фрост бы точно нашей склоки не одобрил. Надо успокоиться. Но додуматься до такого… Черт бы его побрал! Что за детские выходки?»

      Их с Джеком по праву называли «трудными подростками», причем для большинства главным негодяем становился именно Алан. Оно и понятно: Джек Фрост — парень из приличной семьи, тяжело переживший смерть матери и ступивший на скользкую дорожку, связавшись с Аланом Линком, у которого отец — вечно безработный дебошир и пьяница. Судачившее большинство, состоявшее преимущественно из учителей и просто небезразличных взрослых, нисколько не волновало ни то, что сам Алан тоже потерял мать (да, в глубоком детстве, но разве от этого он чуть менее сирота?), ни то, что дружили они с Джеком с шести лет, ни то, что пьяницу-дебошира он себе в родители не выбирал.

      Если уж говорить откровенно, смерть миссис Фрост и для Алана стала потрясением, ведь по сути никто, кроме родителей Джека, никогда не проявлял к нему столько участия.

      С уходом миссис Фрост они с Джеком оба ожесточились. Но если Алан в силу воспитанной в нем с малолетства дикости и мощного пубертата презирал «тупых и лицемерных» взрослых, то Джеку было на них совершенно плевать, а вот мистера Фроста он ненавидел совершенно искренне. Непрерывно. У Алана случались просветления, он жалел своего старика, собирал для него объявления о работе, прятал бутылки, испытывал болезненную, порой невыносимо тяжелую привязанность. Джек же менялся в лице, когда при нем упоминали об отце.

      Алан этого не понимал. Мистер Фрост бывал занудой, любил старперский джаз, стыдно сказать, увлекался садоводством, но он никогда не обращался с Аланом, как с пропащим мерзавцем. Даже когда они с Джеком приползали домой пьяные в дым или избитые до синевы, мистер Фрост не устраивал им разносов. Помогал, умывал, утром давал жирного томатного супа на говяжьем бульоне и спрашивал, как прошел вчерашний день. Алан ел, рассказывал о концертах и вечеринках, на ходу опуская самые страшные подробности. Потом мыл посуду, доставал измятую тетрадку и садился с мистером Фростом делать математику. Или физику. Если с домашней работой помощь не требовалась, хвастался высокими баллами за тесты или любовался чертежами, которые мистер Фрост приносил из офиса, и изумлялся, как же такого человека можно ненавидеть. И главное, зачем? Ведь с ним интересно. Спокойно.

      Алан старался хотя бы для мистера Фроста быть лучше, чтобы вот так проводить время вместе, присматривал за Джеком, убеждал не ссориться с отцом, насколько хватало его красноречия. Тот не то, что не слушался, он и не слушал, игнорировал любые «подачки» в виде томатного супа или предложений вместе посмотреть кино, сбегал из дома и с годами все чаще предпочитал ночевать у Роба или Дениса. Алана такое поведение злило: уж он-то знал, какими несносными бывают родаки.

      С другой стороны, Джек никак специально не вредил мистеру Фросту. Просто постепенно дистанцировался от него, дожидаясь совершеннолетия. Эта целенаправленность поражала, но не сильнее, чем реакция мистера Фроста. Он прекрасно знал о чувствах сына и, казалось, уважал их. В подростковые годы Джека мистер Фрост еще предпринимал попытки наладить с ним отношения, но, когда тому минуло двадцать лет, наверное, смирился и оставил в покое.

      Чтобы не думать про Джека, Алан принялся думать про Грин-Вуд. Много лет назад они отдыхали здесь с ребятами из группы. Уходили с гитарами к природной полосе, подальше от людей, тихо пели и в кои-то веки вели себя прилично.

      «Мы были придурками, но не вандалами».

      Вспомнился и Грин-Вуд в Нью-Йорке, который Алан посетил почти сразу, как переехал, посетил не по своей воле, его туда пригласили. На свидание.

      «Сколько ж лет прошло? Мне едва стукнуло… двадцать два? Тот парень с лекций по скульптуре… С художественного. Забыл его настоящее имя, но представлялся он как “Ноэль”. Сказочный идиот, пафосный, с шарфом длиннее него самого. Хотя он же позиционировал себя как “урожденный житель Нью-Йорка”, так что, допустим, что мне еще повезло, и он оказался не самым страшным шизиком. Да-да, мы поперлись в Грин-Вуд. Осенью. Ходили там до темноты, а он без умолку трепался».

      Уже многим позже Алан выяснил, что таких, как Ноэль, называли «тафофилами», что в целом хобби у них безобидное и что кладбища, если посмотреть на мортальную тему чуть под другим углом, те же музеи, просто под открытым небом. Тогда же Ноэль представлялся невероятным оригиналом. Алан послушно ходил за ним по кладбищу, старался незаметно втягивать сопли (с непривычки Нью-Йорк казался ему чудовищно холодным), — «А я еще выперся в футболке и рубашке», — и слушал, слушал, слушал. Про Пер-Лашез, про Кампо Верано, про то, что на севере много красивых гробниц и памятников, а «у вас на юге» не было такой артели каменщиков, так что надгробия до середины девятнадцатого века делали из дерева.

      «А во время пожара из-за засухи в тысяча восемьсот восьмидесятых почти все памятники сгорели, такая дурость», — фыркал Ноэль и шагал дальше, беспрестанно поправляя шарф.

      Алан, конечно, ничего не знал ни про Пер-Лашез, ни про каменщиков, да и про пожары.

      Стало по-детски обидно, словно Алан вновь превратился в провинциального увальня, и он очень обрадовался, завидев поворот направо.

      Катафалк уехал вперед, оставив гостей на парковке у въезда.

      — Нам идти от входа минут двадцать. Я предложила всем прогуляться, — сказала Роуз, когда Алан вышел из машины. — Тут красиво. Тихо. Много тени. Вот, — протянула бутылку воды.

      — Роуз, я не настолько отвык от родины, чтобы полчаса не прожить без воды.

      Та улыбнулась:

      — Ты точно отвык, раз не боишься нашего июля. Бери.

      — Слушаюсь, мэм, — легонько коснулся ее плеча. — Как малявки?

      — Уже в порядке, — Роуз кивнула в сторону аллеи, закрытой кронами дубов, где наперегонки скакали Марк и Эйприл. — Джек быстро отвлек их рассказами. Кажется, он цитировал что-то из «Нибелунгов». Все-таки они по нему соскучились.

      — Вот как? Отлично. Хоть какая-то от него польза… Прости.

      — Ничего страшного. Ты искал его по всей округе, ты имеешь полное право злиться.

      — А ты нет?

      Роуз пожала плечами:

      — Я рада, что он жив и здоров.

      «Значит, она ничего не видела. Слава Богу».

      Шли не торопясь. Многие принялись искать могилы своих родственников, друзей. Алан довольно скоро запутался в одинаковых серых камнях, прибился к Роуз. Дети с Джеком убежали вперед. Они рассматривали редкие памятники, читали надписи на надгробиях и пытались посчитать, во сколько умер тот или иной человек. Последнее получалось с переменным успехом, но Джек все равно хвалил их, совал конфеты и поправлял панамки. К Алану благоразумно не приближался. Лишь один раз он притормозил и, глядя Роуз в глаза, предупредил:

      — Тут лучше свернуть. Дальше будет «Детский мир».

      Та благодарно закивала:

      — Хорошо, хорошо, спасибо. Джек, — окликнула, когда тот уже намеревался догонять детей.

      — А?

      — Не забывай про воду. И не иди по солнцепеку.

      — И кто из вас старший, м? — шепнул Алан, когда Джек достаточно далеко отошел. — Мы его совершенно избаловали.

      Роуз нахмурилась:

      — Думаешь? Я бы хотела помогать ему больше.

      — Как, например? Будешь приезжать к нему домой, готовить ему завтрак, обед и ужин? Следить, чтобы он вовремя ложился баиньки и не водился с плохишами? Или вовсе поселишь его у себя? — заметив, как на секунду губы Роуз дрогнули, Алан торопливо взял ее под руку. — Нет. Милая, ты шутишь?

      — Я думала, с нами ему будет лучше. Я смогу за ним присмотреть…

      — И к чертовой матери угробишь нервы. Нет. Нет и еще раз нет. Идея дикая. Благородная. Но дикая.

      — Алан. Алан, не волнуйся. Он уже отказался.

      — Слава богу. У него осталось немного порядочности. Роуз, милая, повернись ко мне, — он осторожно приобнял ее за плечо. — Ты — замечательная девочка, но тебе надо заботиться о себе и о малявках. Джек как-то дожил до сорока шести и еще столько же проживет. Ему одному в своем логове — абсолютно прекрасно.

      Роуз попыталась в ответ улыбнуться, вышло криво:

      — Но он же один. А так он был бы со мной. И дети его любят.

      — Вот и замечательно. Пусть любят, но на расстоянии, они-то не в курсе его шикарного образа жизни, — Алан почувствовал вину за чересчур острый и быстрый язык. — Я понимаю, что тебе хочется всем угодить и смастерить малявкам и Джеку новую семью. Но, милая, лучше не надо.

      Сделалось неловко. И тихо. Чтобы успокоить Роуз и успокоиться самому, Алан указал на маленький склеп, возвышавшийся на узком пригорке:

      — Знаешь, чей это? Фреда Уикса. Слышала о нем? Нет? Это приезжий бизнесмен. Где-то в начале двадцатого века он перебрался сюда, познакомился с местными дельцами. Они предложили ему вместе закупаться строительным сырьем или чем-то таким, не суть важно. В любом случае, они его обманули. И старина Фред оказался почти разорен. Но он не растерялся, устроился клерком, скопил немного денег, увлекся акционерством. К концу жизни он скупил много местной земли, в том числе и здесь, очень помог благоустройству кладбища. А взамен потребовал на входе поставить мраморную плиту с надписью: «Один человек шёл из Иерусалима в Иерихон и попал в руки разбойникам», — а ниже указать имена тех, кто его обманул. Кладбищенский парк многих привлекал и каждый, кто приходил сюда, читал имена негодяев. Когда Фред умер, его похоронили в том склепе, плиту поставили рядом. Цитата из Евангелия осталась, а вот имена подтерли. По легенде это сделали родственники обманщиков. Сложно сказать, было ли им стыдно или неприятно, но вот как-то так.

      — Интересно, — усмехнулась Роуз, весьма искренне, от чего на душе у Алана стало в разы спокойнее. — А… к чему была притча?

      — На твое усмотрение, милая. Кстати, если я тебе нравлюсь в роли гида, добавлю, что склепа здесь всего два. И со вторым тоже связана темная история, но там уже не бизнес, а семейные дрязги дворян. Интриги, заговоры, запретная любовь.

      Роуз рассмеялась:

      — Откуда ты все это знаешь?

      Алан на секунду растерялся, а потом честно признался:

      — Конечно, от Джека… про дворян мрачно, давай я лучше расскажу про засуху и пожары.

      Ветер, гулявший в мохнатых ветках, едва остужал. От могил пахло раскаленным камнем и сушеной травой, не выручала даже оросительная система, бесшумно стрелявшая раз в пару минут короткими залпами. Воздух над дорожками подрагивал и кривился. Алан снял пиджак и расстегнул верхние пуговицы рубашки. Еще раз вспомнил о Нью-Йорке и о далеком осеннем Грин-Вуде.

      Ноэль все их первое свидание рассуждал о том, какие южане дикие, но в конце все-таки снизошел до минета. Прескверного, стоит признать. Наутро объявил, что раз уж они теперь пара, то он непременно сделает из Алана человека.

      «На самом деле, ужасно смешно. Такая высокомерная жердь, гонора много, на деле дурак-дураком. Зато он показал мне пару симпатичных мест и научил пить вино».

      Ноэль был его вторым опытом в «серьезных» отношениях. Провстречались они чуть меньше года, на большее Алана не хватило, к тому моменту он убедился, что никакой Ноэль не бунтарь, а избалованный сопляк, живущий за счет богатых родителей, что свою обожаемую Францию он видел лишь в кино, и что все его картины — претенциозная мазня. Ноэль был ленивым, бесталанным, и это, пожалуй, главное, до отвратительного скандальным. Он не справился с единственной задачей, негласно возложенной на него Аланом: Ноэль никаким местом не сумел заменить Джека.

      Они разбежались посреди летних каникул, и Алан не придумал ничего лучше, чем вернуться домой под благородным предлогом попрактиковаться в компании мистера Фроста и заодно присмотреть за Джеком.

      С ним Алан пробыл месяц и с воем унесся в Нью-Йорк, поклявшись никогда-никогда… Дальше они жили по заданной схеме. Алан учился, работал, кое-как устраивал личную жизнь, партнеров выбирал благополучных, в меру брутальных и никак не связанных с искусством. Наслаждался покоем. А потом срывался в Орландо.

      К сорока пяти годам Алан с уверенностью мог сказать, что стал лучшей версией себя. Он многого добился, посетил с десяток стран, преуспел в самообразовании, но где-то в нем бурлила неискоренимая тоска по глупому буйству. Алан давно завязал с дебошами, выпивкой, музыкой, единственным таким странным, в некотором смысле мазохистским развлечением сделался Джек. Оба успели привыкнуть к многократно повторявшимся скандалам и спорам. Было удобно. До недавнего времени.

      Алан отер пот со лба, задрал голову, чтобы украдкой взглянуть на солнечные лучи, пляшущие в листве, и подытожил:

      — Наш Грин-Вуд мне нравится больше. Пускай, нет статуй с ангелами, витых оград и прочей красоты, зато уютно. Сто акров тишины и покоя.

      — Я слышала, у нас проводят ночные экскурсии.

      — Хочешь записаться?

      Роуз скривилась, точь-в-точь, как в детстве:

      — Они же ночные. Уверена, сегодняшней прогулки мне хватит надолго. Ты зря вышел из тени.

      — Да, мэм!

      Они нагнали Джека с детьми. Восторженные крики Марка и Эйприл забавно дополнили лучезарную атмосферу. Алан покосился на основную толпу гостей и с облегчением убедился, что никого эта бодрая возня не смущала.

      «Лучше так, чем если малявки будут выть и трястись от страха всю дорогу».

      Вот они нашли обелиск в виде ствола дерева, увитого плющом, вот — плиту в виде скамьи.

      — Не разрешай им садиться! — крикнула Роуз.

      Джек довольно ловко управлялся с детьми, читал надписи на латыни, объяснял символы:

      — «Закон». А похоронен? Томас Карлоу. Наверное, какой-нибудь супер-пупер-крутой адвокат… Марк, не трогай, оно ж все в патине.

      — «Патине»?

      — Ну, вот это, черное. Это из-за влажности. Малявки, на меня глаза, — пощелкал пальцами. — Вон там — военная часть. Ветераны Конфедерации, вьетнамской войны, корейской.

      — Дядь, а ты воевал?! — спросила Эйприл.

      — А как же. Откуда ж у меня, по-твоему, повязка? Ты чего не ешь? Невкусно? Ну отдай мне…

      Эйприл вложила Джеку в ладонь нечто, отдаленно напоминавшее мармеладного червяка, и сведя светлые брови, строго заметила:

      — Пальцы липкие.

      — Конечно, липкие. Так не об себя вытираем, не об себя!

      — Вот, — Алан подошел к Джеку и отдал свою бутылку воды. — Не многовато ли сладкого, не думаешь?

      — Я думал, ты меня взглядом насквозь пробуравишь, — и совершенно другим тоном спросил. — Как там Роуз?

      — Хорошо. Я рассказывал ей про Фреда Уикса.

      — Что за Фред Уикс?

      Алан недоуменно моргнул:

      — Ты не помнишь?

      — Вообще не. Потом расскажешь? Так, Эйп, подставляй руки. Мой оперативно, поняла?

      Та демонстративно принялась быстро-быстро тереть ладони под восторженные визги Марка. Брызги полетели в разные стороны, несколько попало Алану на штаны, но он не обратил внимания.

      «Он прикалывается? Не мог он забыть. Или он это нарочно?»

II

      Поминки устроили дома у мистера Фроста. Никакого шума, все максимально камерно: соседи и те, кто жил недалеко, привезли закуски, выпечку, Алан с Роуз по-быстрому смастерили несколько тарелок канапе и две миски свежего салата с рукколой, шампиньонами и рикоттой.

      — Папин любимый.

      Джек тоже старался помогать, но не отлипавшие от него дети путались под ногами, совали ему игрушки и книги, которые, разумеется, надлежало немедленно посмотреть-починить-поиграть, так что Роуз сунула им по тарелке с едой и попросила «отдохнуть».

      — Я прослежу, чтобы они все съели и выпили, — заверил Джек.

      — Постарайся следить и за собой, — пригрозил Алан, но прозвучало не слишком устрашающе.

      — Всенепременно, — пообещал Джек и, когда Роуз отвернулась, провел кончиками пальцев по бедру Алана.

      Сделалось неловко. Не столько из-за неуместного движения, сколько из-за самого дома. Большой и опрятный, он напоминал и о своем хозяине, в первую очередь потому что мистер Фрост строил его по собственному плану, и о бесноватой молодости Джека и Алана. Да, они много колесили по Флориде и соседним штатам, часто отдыхали в клубах и на природе, но время, проведенное тут, вдвоем, воспринималось по-особенному.

      «Если бы я семнадцатилетний мыслил такими категориями, сказал бы, что этот дом считался нашим местом для свиданий».

      Вспомнилась одна из таких встреч.

      Уединяться в гримерке, выпихивая Роба и Дениса, или на очередной тусовке было по-своему забавно, но порой хотелось просто побыть вдвоем, не боясь того, что их поймают. При этом у них никогда на хватало денег на номер в мотеле. Алан был просто бедным, а Джек — до тупости гордым, чтобы взять что-то у отца. Да и гипотетическая возможность такой вылазки казалась невероятно неловкой: прийти в мотель, чтобы заняться сексом. Нет, так, если верить детективам и порно, делали все постояльцы, но в их случае это выглядело вдвойне странно. Флорида и сейчас не отличалась толерантностью, а уж в девяностых она была прямо Флоридой-Флоридой.

      Поэтому, когда выдавалась возможность, сидели у Джека.

      Вот и в тот раз мистер Фрост ночевал в офисе, разгребая какие-то отчеты, а Роуз... Пошла к подруге? Нет-нет, то было начало июня, значит, уехала в лагерь герлскаутов. А они завалились к Джеку в спальню, включили на полную музыку и...

***

      …выжрали упаковку пива, закусив пиццей, купленной на заправке. Раскурили по косячку.

      Джек, полураздетый, лежал на кровати и, подперев голову, писал что-то в блокнот. Строчки выходили неровными, буквы кривыми, и как бы Алан ни старался, не мог ничего разобрать.

      — Что это? — лягнул Джека пяткой, ощутимо, но ласково.

      — Стихи...

      — О. Класс. У нас давно не было новых песен.

      — Не... Эт не песня, прост... Стихи. Так, — тряхнул чуть засаленными кудрями. — Захотелось, пока в голове висят.

      — М, — Алан привалился к Джеку на спину. — Почитай...

      Тот послушно отложил карандаш. Начал читать, слегка чеканя слова, и голос у него сразу изменился. Как будто углубился, огрубел:

      — В углу старик,

      На смерть похожий.

      И смерти не боится.

      Как старый брат он ожидает

      старую сестру.

      Не виделись лет сто, нет, пятьдесят…

      Тогда он пулю получил в кишечник,

      Они поссорились…

      Теперь, за давностью,

      настало примиренье.

      Давно не виделись. И он

      Спокойно, скучно ждет.

      Уже осознано родство,

      Не как тогда… Но оба стары.

      Друг другу нечего сказать.

      — Ну как? — спросил Джек после небольшой паузы.

      Алан пожал плечами:

      — Странно. Ты точно сам в старика превратился. На тебя ваще не похоже, — чуть подумав, добавил. — Но мне нравится.

      — Потому что ты укуренный.

      — Не-е, — рассмеялся Алан. — Это потому что это ты, мудила!.. а, бля, — с досадой откинулся на подушке. — Кассета кончилась.

      — Забей.

      — Ну не-е, без музыки совсем тухло.

      — У меня уже мозг кипит.

      — Ха, было бы чему, — грубо и неправда.

      Стоило подняться, как повело в сторону, пришлось хвататься за стул, заваленный одеждой, подоконник, и смеяться, искренне смеяться над самим собой. Алан обернулся к Джеку, мол, вот, смотри, как весело, но тот снова уткнулся в блокнот.

      Алан кое-как дошел до комода, где стоял проигрыватель. Вынул кассету, покрутил.

       «Последний грех» Осборна совершенно не впечатлял. Цепляла только «Никогда», но мотать до нее муторно, а ждать всю сторону, чтобы дождаться только ее — никакого терпения не хватит.

      Алан открыл верхний ящик комода, до краев набитый кассетами и пустыми коробками из-под них. Громкие альбомы, самопальные подборки, записи с концертов, — все было не то, все летело в кучу.

      Перед глазами плыло, голова кружилась, а еще ныла спина. Алан сунул руку под футболку, провел по позвоночнику — нет, он точно цел. А вот ребра с правой стороны болели.

      — Что это?

      Теперь Джек смотрел прямо на него. Очень не вовремя внимательно.

      — Синяков не видел? — пожал плечами Алан и продолжил греметь, больше для вида, чем для дела.

      — Откуда?

      — Я, что ли, помню? Толкнули, упал… Похуй.

      — Покажи.

      — А нахуй тебе не пойти?

      Последняя фраза была совершенно лишней, да еще и оборвалась на какой-то чересчур высокой ноте. Алан слышал, как под Джеком скрипнула кровать, как тот сделал пару неуверенных шагов, тоже, видимо, ища баланс. И вот уже он сзади, дышит в загривок жарко и пьяно.

      — Ал, покажи.

      Джек мог бы давно сам задрать на нем футболку, но это же «плохо», это, как же… «вторжение в личное пространство». Он так не умеет, не хочет, не будет. Ха.

      Алан с досадой цыкнул и стянул футболку через голову. Швырнул куда-то в пыльный угол. Найти бы потом.

      — На. Доволен? Вот приебался, — тряхнул ящиком в порыве бессильной злобы и чуть не раскидал все кассеты. — Сука!

      Джек навис над ушибом, долго разглядывал, трогал горячими шершавыми пальцами.

      — Когда?

      — Вчера, — ответил Алан с неохотой.

      — Вот чего тебе надо было встретиться именно сегодня… Я думал, он в завязке.

      — Я, блядь, тоже. Сидел, блядь, никого не трогал, он завалился ко мне в комнату. Такой: «где деньги». Я ему объясняю, что «ты уже на ногах не стоишь, какие, блядь, деньги». А он — орать. Кулаками махать. Нет, я ему тоже хорошо так вмазал, но этот уебок ж крупнее и… ай, блядь!

      — Прости. Надо чем-то помазать.

      — Забей.

      — Вроде у нас аптечка на кухне…

      — Джек, я сказал: забей, — с нажимом.

      — Прости.

      Оба замолчали. Сделалось неловко, противно и холодно. Алан повел плечами, силясь согнать озноб и смущение. Не получилось ни то, ни другое, да и жест вышел каким-то дерганным.

       «Пидорским».

      Джек прислонился к Алану торсом:

      — Надо мне с твоим стариком перетереть. Как мужчина с мужчиной. Что ты ржешь? Я серьезно.

      — Я, блядь, это представил.

      — Я приду чисто как твой друг. Друзья ж заботятся друг о друге. А ты поживи пока у нас эту неделю.

      Алан отмахнулся:

      — Спасибо, но я — пас. Сегодня перекантуюсь, а завтра… Знаешь, мне его жалко. Так-то он мирный, просто как нажрется, так все. Его опять турнули с работы. Мне б его поддержать как-то, но я хуй знает, как... И, честно, уже заебался что-то выдумывать.

      Джек слушал Алана, упершись лбом ему в плечо. И уже потихоньку начинал целовать:

      — Взрослые ебаные эгоисты.

      — Я помню.

      — А я тебя люблю.

      — Это я тоже помню.

      — А ты?

      Алан фыркнул. Вопрос звучал слишком очевидно и опять слишком пидорски. Наугад вытащил «Электрик Ледилэнд», сунул в проигрыватель.

      Нажал «пуск».

      Джек погладил Алана вдоль спины до самых бедер, чуть сжал:

      — Прости. Забыл, что ты признаешься в любви, только когда кончаешь.

      — Ты мудила.

      — Ага, — выдохнул в шею, хозяйски засовывая ладонь Алану в джинсы.

      Стало тесно, зато озноб прошел. Снова повело в сторону — едва успел опереться на комод. Чтобы как-то отомстить за собственную слабость, Алан ухватил Джека за кудри, притянул к своим губам:

      — Мой мудила.

      Приспустили джинсы вместе с трусами, прижались друг к другу.

      То, как Джек самозабвенно принимался его удовлетворять, забывая обо всем на свете — льстило. Алан сразу чувствовал себя до ужаса важным. Можно было помыкать, командовать, играть, но чаще всего хотелось просто расслабиться, разрешая делать с собой что угодно. Алан знал, зла ему Джек точно не причинит. Одно сплошное добро. С размаху, наотмашь, до дрожи в коленях.

      Пришлось шире расставить ноги, чтобы не упасть. Джек гладил, сжимал, трогал. Алан пробовал ласкать его в ответ, но сил хватало лишь на поцелуи, и те выходили какими-то скомканными.

      Гитарные переборы Хендрикса в сочетании с ударными будоражили, сквозь наркотически-хмельной бред и подбирающийся экстаз Алан узнал «Вуду чил». Дальше должна быть «Маленькая мисс Странность», его любимая.

      Прибавил звука.

      — Вставь уже.

      Джек на секунду замялся.

      — Чего?

      — Ал, я забыл гандоны.

      От его растерянного, пятнами румяного лица сделалось совсем невыносимо. Алан нетерпеливо ударил кулаком по крышке комода:

      — Блядь. Просто. Вставь.

      Джек послушался. Он всегда слушался. За это Алан его так сильно…

Никто не может сказать, откуда она взялась.

Может, она дьявол во плоти?

Я могу сказать, глядя в ее глаза.

      Проигрыватель стучался об стену. Звук выходил глухой и одновременно громкий. Они выбрали очень неудачное место, впрочем, как и всегда. Везде, кроме кровати, получалось коряво: мешала мебель, разница в росте, собственное тело казалось до смешного неловким, — но хотелось экспериментов, чтобы так же круто, как в том порнофильме, они его смотрели с Робом и Денисом ради смеха, но Алан запомнил, как у Джека встал. Тогда они почти подрались. Якобы в шутку, но Алан всерьез испугался мысли, что Джеку может понравиться кто-то другой. Или другая. Не будь с ними Роба и Дениса или будь те в курсе того, насколько они с Джеком дружны, Алан спросил бы. Но не сегодня, не сейчас. Сейчас Джек послушный, только его.

      — Еще.

Маленькая мисс Странность вошла в мою спальню.

Я не знаю даже, о чем спросить ее,

И я не помню, что мы делали после.

      Видимо, стараясь уложить руки поудобней, Джек случайно надавил на синяк. Алан дернулся, в первую очередь от неожиданности, и уже потом — от боли.

      — Прости, прости, — плечи тут же обсыпало звонкими поцелуями. — Прости, пожалуйста.

      — В-все в порядке, — Алан лег на комод всей грудью, сложил руки, опустил на них голову, стало в разы удобнее. — Можешь жестче. Прям жестче.

      — Ал, я не…

      — Блядь, ну пожалуйста!

      В ответ его крепко ударили по бедру, оцарапали обкусанными ногтями, аж дух перехватило.

      — Заебал меня, — брошено резко, но все равно беззлобно.

      Даже с закрытыми глазами Алан видел выражение лица, с которым Джек это произнес. Бессмысленно-влюбленное, как ему нравилось. Да, да.

      — Да!

      Джек делал все правильно, уже без напоминаний. В обмен Алан выкрикивал его имя, признавался в любви. Раза четыре за песню точно.

Маленькая мисс Странность вышла из темноты

И пошла по моей голове, я стоял под светом.

Я просто говорю о сне, который был у меня ночью.

      — Джек, я тебя люблю. Слышишь, мудила? Люблю.

      Теперь шесть.

Маленькая мисс Странность.

      — Джек. Блядь, Джек… Джек-Джек-Джек!

Маленькая мисс Странность.

      Джек навалился сверху. Прорычал что-то невнятное, но явно ласковое, и надолго замолчал. Замерли. Задышали часто, в унисон. Алан шумно втягивал носом воздух. Приходил в себя.

      Первым вернулось зрение. Торопливо поправил проигрыватель, что чудом не свалился им на ноги. То-то веселье бы началось.

      Исчезло оглушение. Алан заметил, что дышал он слишком громко, постанывая. Откашлялся, возвращая голос на место.

      — Кончать под Хендрикса это прямо круто, — подытожил демонстративно непринужденным тоном. — Эй. Эй, Джек!

      — М?

      — Давай еще раз. На кровати.

      — Погоди, я устал...

      — Чего? — Алан расхохотался. — Да ты реально старик!

      Тот угрюмо мотнул головой:

      — Я ж старался...

      — Прости, я шучу. Ну не обижайся, мудила.

      Наконец, расцепились. Алан убрал с висков Джека прилипшие пряди, уложил его на кровать.

      — Я тебя знаю, ты ж наебнешься.

      Пахло потом. Общим, еще не противным. Хотелось помыться и все-таки поискать в доме презервативы.

      — В куртке, небось, оставил, да? Джек. Дже-ек. Не отключайся.

      — Проси че-нить попроще...

      — Не спать, — хлопнул по влажному животу. — В следующий раз сверху буду я, окей? Схожу в душ и растормошу тебя.

      — Попробуй... — уже сквозь сон пробормотал Джек, закрылся от яркого плафона подушкой. — Ты принесешь мне пива?..

      — Иди в жопу.

      — Я там уже был...

      Алан играючи пихнул его в бок и укрыл покрывалом.

      От выпитого и выкуренного осталась лишь приятная ватность и легкое чувство голода. План Алана сработал: его больше не тревожила ссора с отцом и не пугало скорое возвращение домой. Хотя почему «скорое»? У них впереди целая ночь, пиво, секс, стихи. Надо не забыть завести будильник на десять, чтобы убрать самый страшный бардак. Как минимум выкинуть пустые банки.

      Алан выскочил в коридор совершенно счастливый и раздетый. Ударяя ладонями по стенам в такт оравшей из спальни Джека музыке, пробежал мимо кабинета, библиотеки, детской. Всегда смешило это странное расположение комнат: обе ванные — возле лестницы. «Как будто специально для тебя делали: бухой приползаешь домой, блюешь на первом этаже, поднимаешься, блюешь на втором — и спать», — частенько подшучивал над Джеком Алан. Тот охотно смеялся, поддакивал, мол, да, для него, заблевыша, и строили.

      Не дойдя до ванной двух шагов, Алан чуть не налетел на мистера Фроста. Оба вздрогнули, отпрянули. Застыли, вперившись друг в друга взглядами.

      Ночь стояла июньская, ясная. В окна светили яркие звезды и огромная белая луна. На мистере Фросте был горчичный костюм, немного мятый, клетчатая рубашка, тоже мятая, и очки, его старые, любимые очки.

      На Алане не было ничего, кроме спермы.

      Барабанное соло перекрыл грохот собственного сердцебиения.

      — Я забыл свой чертеж, — словно оправдываясь, сказал мистер Фрост и добавил. — Ты остаешься у нас ночевать, верно?

      — Нет, я… я уже ухожу, сэр.

      И опрометью метнулся обратно к Джеку.

      Алан помнил досконально весь тот злополучный вечер, все до мельчайших деталей: как носился по спальне, подбирая одежду, как пытался растолкать Джека, не ясно для чего, как летел из дома Фростов прочь, спотыкаясь и трезвея на ходу. Тогда ему казалось, что мир если не рухнул, то неплохо так пошатнулся. Боялся с Джеком пересекаться несколько дней.

      Конечно, мистер Фрост все понял, но деликатно промолчал, своего отношения к Алану он не изменил, обходился с ним по-прежнему мягко и приветливо, при встрече обнимал, ерошил ему волосы.

      Алан помнил все, кроме одной единственной вещи: он напрочь забыл, какая песня играла после «мисс Странности».

***

      Алан мог бы проверить, но с тех пор целиком «Электрик Ледилэнд» он не переслушивал ни разу. Так, пару песен, а «мисс Странность» Алан сразу исключил из своего «Спотифая», как, собственно, и почти всего Оззи Осборна.

       «Поверить не могу, что когда-то тащился по нему. Боже, как же хочется спать», — Алан прикрыл рот и зевнул.

      У поминок наступила условная середина: это когда все речи произнесены, горячее съедено, и можно, наконец, снять пиджак, расстегнуть верхнюю пуговицу у рубашки и спокойно, в уютной обстановке старой и хорошо обставленной гостиной выпить чуть-чуть бренди и закусить рокфором.

      Алан пил апельсиновый сок. Растирал переносицу, виски и не мог прибиться ни к одной из уже сложившихся компаний. Коллеги, соседи, одноклассники — все удачно рассортировались между собой. Отдельное место занимала троица немолодых, очень красивых и хорошо одетых дам. У них было много общего: маленький рост, северные черты лица, одежда четырнадцатого размера, русые волосы. Алан догадывался, что у мистера Фроста были женщины после смерти жены, но никогда не видел их «официально», на семейном празднике или хотя бы на воскресном барбекю. Но женщины точно были. Как минимум одну Алан встретил лично, когда подрабатывал в придорожном кафе официантом.

      Они зашли туда вдвоем, сели за столик у окна. Сперва Алан решил, что это — коллега мистера Фроста, но потом они взялись за руки, наклонились; шрифт в меню делали достаточно крупным, чтобы не присматриваться к нему с таким усердием. Они заказали кофе, посидели полчаса и уехали.

      Алан без труда узнал ту женщину в красивой троице. Она выглядела свежо и неподдельно печально. Брючный костюм с зауженной талией прекрасно подчеркивал фигуру песочные часы. Недавно окрашенные и уложенные волосы сладко пахли лаком сильнейшей фиксации.

      «Какой у нее, однако, удачный ботокс. Спросить, что ли, номер врача? — усмехнулся Алан и сам себя одернул. — Грубо. Что плохого в том, что она решила почтить память когда-то любимого мужчины не в траурном балахоне или картофельном мешке? Кажется, они втроем отлично ладят. Это по-своему трогательно. Главное, чтобы с ними не пересекся Джек. Кстати. Где он?»

      Алан не нашел Джека ни на кухне, ни в гостиной, ни в столовой. Растерянно остановился в холле у лестницы.

      «Он наверху?»

      — Чудесно, чудесно, замечательно, — прошептал Алан в такт собственным шагам.

      Перепрыгнул последние две ступени, забыв о бандаже на колене. Голоса гостей остались внизу.

      Дверь в комнату Джека была приоткрыта.

      «Это так по-детски. Ему подходит».

      Алан успел сочинить что и как сказать Джеку так, чтобы не звучать грубо, не упоминать утреннего происшествия в церкви, чтобы…

      В полумраке на кровати сидела Роуз.

      — Прости, не хотел мешать.

      — Перестань, — улыбнулась та и, откинувшись к стене, похлопала по выцветшему, некогда темно-зеленому, а сейчас скорее уже грязно-серому, покрывалу.

      Алан прикрыл за собой дверь и, обогнув пустую подставку для гитары, послушно сел рядом. До омерзения громко заскрипели пружины. Роуз рассмеялась:

      — Тут все такое старое! И запах сигарет никуда не делся. Папа тоже дымил, как паровоз, до прошлого года, но его трубка пахла совсем по-другому. Слаще, — глубоко вдохнула. — Обожаю эту комнату. Она всегда казалась мне такой волшебной. И опасной. Знаешь, как катакомбы в «Индиана Джонсе». Джек пытался прятать от меня самые неприличные штуки, но я легко находила и его стихи, и кассеты с выступлениями Осборна, и плейбой, и презервативы...

      — О, Боже, Роуз…

      — Я прекрасно понимала, что совала нос не в свое дело. Но было весело. О, а помнишь, вы с Джеком собирали крышки от пивных бутылок и язычки от банок?

      — Да, мы часто приносили тебе всякий мусор с попоек.

      — Это были сок-ро-ви-ща! Из язычков я делала браслеты, а из крышек получались суперские значки. Помню, однажды меня к директору отвели за то, что я ношу их на рюкзаке. А вы с Джеком пришли меня вызволять с пакетом из Макдональдса. Мне вся школа завидовала.

      — Не думаю, что компания тупых подростков — это повод для гордости.

      — Чтоб ты понимал, я была единственная в классе, кого никогда не задирали. Вас все боялись.

      — Да ладно. Мы не были настолько страшными.

      — Зато я была хорошей рассказчицей. И очень убедительно описывала, как Джек ломал гитары и откусывал головы летучим мышам.

      — Ах, ты мерзавка! — Алан ласково и больше для вида, чем всерьез, шлепнул Роуз по колену, та в ответ ухватила его за руку и не отпустила.

      Так и замерли, прислушиваясь. Кто-то из гостей открыл старое пианино, что стояло на первом этаже, и принялся играть нечто невыносимо унылое и настолько же невыносимо претенциозное.

      Роуз вздохнула:

      — Не хочу туда идти.

      — Не ходи. Я скажу, что ты себя плохо чувствуешь или что малявкам пора спать. Нет, погоди, я все придумал. Отдай мне ключи, и я…

      В ответ Роуз прислонилась к плечу Алана. Жест получился короткий, простой, а главное очень убедительный.

      «Да, плохая затея сбегать с похорон. Вроде и примета такая есть, что врать опасно. Или это что-то из Эдгара По? Или Лавкрафта? Забыл. Небо, до чего же у нее холодные пальцы».

      — Забавно, — Роуз чуть крепче сжала его ладонь. — Мне кажется, для вас с Джеком я никогда не повзрослею... Если что, мне приятно.

      Свободной рукой Роуз заправила за уши распушившиеся пряди. Стало видно аккуратные серебряные сережки-гвоздики с аквамарином, скулы, родинку под левой бровью, островок седых волос у самого виска. Роуз седела в белизну.

      «Совсем как мистер Фрост».

      Почему он не заметил этого раньше? Утром? Да, тогда им было не до того. Или седина появилась раньше? Два года назад, когда Алан приезжал последний раз во Флориду, он тоже был занят. Джеком, как всегда. Точнее даже не им, а выяснением их отношений, очередной глупой ссорой, переросшей в грандиозный скандал. А ведь тогда он тоже приезжал на похороны.

      Сделалось до дурноты противно от себя и обидно за Роуз. По ее примеру он чуть сжал пальцы, привлекая ее внимание:

      — Слушай, пусть меня часто нет рядом, но ты же знаешь, ты всегда можешь рассчитывать на меня. Мне не хочется, чтобы ты проходила через это снова в одиночку.

      Прозвучало настолько коряво и неудачно, насколько это могло быть возможно. А ведь он и не пил, чтобы так отвратно формулировать мысли. То ли сказывался недосып, то ли непривычно-привычная обстановка комнаты, завешанной потускневшими плакатами, то ли Алан категорически не умел успокаивать.

      Он попытался по дыханию или движениям Роуз угадать, сильно ли она сейчас встревожена? Не огорчили ли ее еще сильнее воспоминания о похоронах мужа? Да, два года прошло и все же...

      — Ро?

      Они редко звали друг друга сокращенными именами, это всегда казалось исключительной прерогативой Джека.

      — Прости-прости, я прислушивалась к своим ощущениям. И я точно в порядке. Второй раз организовывать похороны не так страшно. Нет этого... страха новизны. Утром я правда чувствовала себя потерянной, может, немного брошенной, а сейчас я устала, но спокойна. Не совсем понимаю, когда все прошло. Пока накрывала на стол. Или пока шла по кладбищу... Нет, наверное, еще на службе. Ты не думай, я никогда не считала себя настоящей христианкой, но это все такие полезные слова и хлопоты, они как будто помогают тебе полностью вымотаться и подвести черту. Что вот теперь все. Точно. Да и в целом, — Роуз заерзала и, окончательно устроившись на плече у Алана, замерла. — Я знала, что так и будет. Папа долго болел, много прожил. Я звучу ужасно?

      — Совсем нет. Я не очень могу понять, о чем ты...

      — Боже, Ал, прости.

      — Зато мы теперь официально в клубе стопроцентных сирот.

      Теперь рассмеялась оба, совсем тихо, снова прислушались.

      К пианино сел кто-то чуть более умелый, чем предыдущий гость, начал наигрывать мелодию, отдаленно напоминающую Дюка Эллингтона.

      Алан прислонился к Роуз. Зевнул. Та мягко уточнила:

      — Если хочешь, можешь поспать, я тебя разбужу потом.

      — Нет-нет-нет, — пробормотал, растирая глаза. — Если я усну сейчас, ты меня ни за что не поднимешь. Лучше дотерплю до гостиницы, и там со спокойной совестью...

      — «Гостиницы»? Ты не останешься у Джека?

      — Что? Нет-нет... я понял, что... окончательно разучился выносить его режим, бардак и...

      — Вы так сильно поссорились? — Роуз подняла на Алана взволнованный взгляд, от которого моментально стало еще противнее.

      «Конечно, делать ей нечего, в наших разборках копаться».

      — Мы всегда ссоримся, — отмахнулся Алан. — А потом миримся. Вот такие мы чудесные друзья.

      На последнее слово Роуз неловко улыбнулась:

      — Не думаю, что Джек считает вас друзьями. Я имею в виду, до сих пор.

      — Это его дело, — вышло резче, чем следовало, для того, чтобы уйти от неприятной темы и исправить свою же несдержанность, Алан добавил. — Он сейчас держится бодрячком. Нормально поехал, вообще без возражений. Не волнуйся, я присмотрю за ним эти пару дней.

      «Главное делать это с безопасного расстояния и порционно, иначе ж я ему башку откручу к чертям. Хотя скорее всего меня оправдают».

      Алан видел, что его слова Роуз не слишком убедили, но не представлял, что еще такого можно было сказать, чтобы успокоить ее. Сбежать под серьезным предлогом — казалось единственным удачным вариантом.

      — Пойду, проверю обстановку внизу. Принесу закуски, то-се, — погладил Роуз по колену. — А ты отдохни минут десять, ладно?

      Та кивнула, взглядом проводила до двери, а когда Алан перешагнул через порог, позвала:

      — Ал.

      — М?

      — Спасибо. Я очень рада, что ты приехал...

      — Всегда пожалуйста, милая!

      — ...уверена, Джек тоже счастлив.

      Выйдя в коридор, Алан решил, что все-таки должен что-нибудь выпить покрепче сока.

      «Это слишком. Я уже разучился думать о чем-то, кроме работы. Работа. Почему мои олухи молчат? Да, я сказал, что буду занят, но все же. Который сейчас час? Где мой телефон? — прощупал карманы. — В машине? Небо. Как же все это... Замечательно».

      За пианино опять пустили любителя. Коридор на втором этаже выглядел светлее, лучезарнее, что ли? Повсюду висели фотографии детей и внуков мистера Фроста. Что важно, всех поровну. Снимки из детского сада, из школьных фотоальбомов, из семейных архивов. Одновременно хотелось и рассмотреть, и пробежать мимо, чтобы не дразнить и без того съехавшее набекрень настроение, иначе, как знать, хватит ли ему одного бокала.

      Алан медленно спустился на первый этаж. На последней ступени чуть не споткнулся.

      «Соберись, соберись», — похлопал себя по щекам, на мгновение прикрыл глаза.

      А когда открыл, увидел, как мимо него со стаканом в руках пробежал Марк. И в стакане был точно не апельсиновый сок.

III

      Алан проследил за Марком. Тот проскользнул мимо гостиной, по-смешному громко топая босыми ногами.

      Миновав кухню, Марк осторожно открыл сетчатую дверь, выскочил на задний двор, где его дожидались Эйприл и Джек.

      «Ах, вот он где. Прятаться на виду у всех — хитро», —вздохнул Алан и застыл в дверном проеме.

      От пышного сада уцелело только две клумбы, и те поросли колючками и блеклыми, почти прозрачными, цветочками. Из знакомого, точнее узнаваемого, остался лишь раскидистый дуб, под тенью которого и лежал Джек, уже без пиджака, с книжкой в руках. Эйприл скакала рядом, красуясь в дядиной повязке.

      — Спасибо, мой хороший, — ласково поблагодарил Марка Джек и забрал стакан, сунув взамен пакет мармеладных червяков.

      Марк, гордый собой и довольный обменом, протянул пакет Эйприл, чтобы та его открыла и, так уж и быть, взяла пару червяков.

      — Потом дай мне, — попросил Марк и показал на повязку.

      Эйприл закивала и уселась рядом с Джеком:

      — Дядя.

      — М?

      — А правда, что твой глаз волшебный?

      — Разумеется, самый волшебный... Марк, дай закусить.

      — А что твой глаз умеет? — продолжила выспрашивать Эйприл.

      — Всего понемногу... Например, — задумался Джек. — Он не видит плохого. А хорошее видит. Поэтому когда мне грустно или скучно, я закрываю левый и оп! Все хорошо.

      Марк восхищенно охнул, а Эйприл на это лишь поджала губы:

      — Ну а еще он что-то умеет? Ну там, будущее видеть?..

      — Конечно, это каждый дурак умеет, — усмехнулся Джек и сделал крупный глоток бренди. — Давай так, скажи дяде прямо, чего тебе от его глаза надо.

      — Когда умрет мама.

      — А зачем тебе?

      Эйприл нервно повела плечами, светлые косы смешно мотнулись туда и обратно:

      — Все умрут. Это я знаю. Но вот когда. Я хочу знать.

      — А я не хочу! — крикнул Марк.

      Эйприл торопливо приложила палец к губам, отдала повязку:

      — Если я буду знать, я буду готовиться. Чтобы не было страшно.

      — А я все равно не хочу!

      — Ну не хочешь и не слушай, дурак! — рявкнула Эйприл и снова потянулась за повязкой.

      Джек предупредительно поднял полупустой стакан:

      — Тихо-тихо. Малявки, соблюдаем порядок. Я посмотрю и скажу тебе на ухо, чтобы Марк не расстраивался, ладно? — он перекатился на спину, с полминуты смотрел на небо, а потом поманил Эйприл. Та послушно наклонилась и через секунду восторженно закричала:

      — Сто лет?!

      — А столько живут? — взволнованно уточнил Марк, явно забывший о том, что он знать точный срок не собирался.

      — А то. Так что у вас куча времени с мамой, — заверил его Джек и вновь потянулся к стакану.

      — Дядь, а ты можешь посмотреть, сколько будешь жить ты?

      — Ой, Марк, я это и без глаза знаю. Тысячу лет, не меньше.

      — Столько точно не живут! — возмутилась Эйприл.

      — Почему ж?.. еще как живут. Черепахи, например.

      — Но ты же не черепаха! — рассмеялся Марк.

      — Это уж я сам решу, кто я. Эйп, поправь брату повязку, он ее сейчас себе на затылок натянет. Так. Вы меня сбили. Мы читаем или нет?

      — Читаем! — хором выдохнули близнецы и прижались к Джеку, одна — с правого бока, другой — с левого.

      — На чем мы остановились?.. Эйп, не толкайся, я все пролью. А. Вот. «...и в понедельник мы осмелились тоже и вошли и увидели в пустом святилище руины былого величия, и нашли его тело с исклеванным грифами лицом, с выхоленными женственными руками, — на правой руке, на безымянном пальце, был перстень с государственной печаткой; все его тело было покрыто мелкой сыпью, особенно под мышками и в паху; на нем был брезентовый бандаж, который поддерживал огромную, как раздутая бычья почка, грыжу, — единственное, чего не тронули грифы. Но даже теперь мы не могли поверить в его смерть, ибо однажды он уже был найден мертвым в этом кабинете, — казалось, он умер естественной смертью, во сне, именно так, как это давным-давно предсказала ему, глядя в лохань с водой, гадалка-провидица; в те времена годы его осени лишь наступали, а страна была еще достаточно живой, чтобы он не чувствовал себя в безопасности даже в собственном кабинете, в своей потайной спальне, но тем не менее он правил так, словно был уверен, что не умрет никогда, и президентский дворец со всеми его дворами и службами был скорее похож на рынок, нежели на дворец, — на рынок, где было не пробиться сквозь толчею босых денщиков, разгружающих тяжело навьюченных ослов, втаскивающих в дворцовые коридоры корзины с овощами и курами; там нужно было обходить скопища баб, которые с голодными детьми на руках дремали на лестницах в ожидании чудес официального милосердия; то и дело увертываться от потоков мутной воды, которую его сварливые любовницы выплескивали из цветочных ваз, чтобы поставить в них свежие цветы взамен увядших за ночь; эти дамы протирали мокрыми тряпками полы и распевали песни о греховной любви»...

      Здесь, наконец, Алан вышел из оцепенения и из укрытия. Он не знал, что заворожило его сильнее: абсурдность самих посиделок под дубом или голос Джека, сделавшийся с годами глуше, но притом не растерявший того прежнего вкрадчивого рокота. Он всегда нравился Алану, слишком нравился, чтобы сейчас, после тяжелого дня и внезапно доверительного разговора с Роуз, всерьез отчитывать или изображать малейшую строгость.

      Алан вышел во двор. Помахал рукой:

      — Вам не хватило прогулок? Как вам, ребятам, не жарко?

      — У нас есть сок. А у дяди — коктейль, — отозвалась Эйприл и, вынув из рук Джека книгу, принялась листать, должно быть, в поисках картинок.

      — Ах, вот как. Ловко вы придумали. К обеду солнце особенно злое. Смотри, Марк, у тебя уже нос красный. Как у Рудольфа.

      Марк, стушевавшись, потрогал кончик вздернутого носа. Алан продолжил:

      — Посидите пока дома, вечером еще поиграете. И кстати, я видел в морозилке на нижней полке никому не нужный лоток мороженого.

      — Поняла вас, дядя Ал, — ответила за всех Эйприл и, захлопнув книгу, протянула Марку руку. — Пошли за мороженым.

      Он послушался не сразу. Покосился на Джека, поправил сползшую повязку. Спохватился. Начал снимать.

      — Забей, — рассмеялся Джек и, не поднимаясь, похлопал Марка по спине. — Гуляй пока так.

      — Тебе принести?

      — Нет, Эйп. Ешьте сами, я еще тут полежу…

      Когда близнецы скрылись за дверью, Алан повернулся к Джеку, указал на брошенную на траве книгу:

      — Не уверен, что это подходит детям.

      — Это Маркес. Почти классика.

      — И тем не менее, малявкам еще рано. Где твой пиджак?

      — Где-то.

      — Ха. Действительно, — неожиданно быстро согласился Алан и опустился рядом, прислонившись к стволу дуба.

      Осторожно вытянул левую ногу.

      — Ты злишься? — спросил Джек.

      — Нет. Нет, точно нет. Просто не пей больше, ладно? Роуз разволнуется. Ты же этого не хочешь?.. Джек? Только честно, — тот передал стакан с остатками бренди. — Чудесно, чудесно…

      — Хватит, — на мгновение взгляд Джека стал суровым и почти сразу виновато-расстроенным. — Не надо… Меня блевать тянет от этой фразы.

      — Ладно-ладно. Подумаешь. Какая-то фраза.

      — Не какая-то. Его.

      Странно. На улице градусов восемьдесят пять, никак не меньше, а по спине эдаким колючим хлыстом пробежался озноб.

      «Это тоже у кого-то было. Брэдбери? Нет, бред».

      — Послушай, Джек, я все понимаю, но это уже перебор и…

      — Тебе он нравился.

      — Что?

      — Я говорю, он тебе нравился. Но мне интересно насколько. Не будь он стопроцентным натуралом, ты бы потрахался с ним?

      — Джек.

      — Уверен, что да. Учитывая, сколько у него было женщин, ебырь он отменный.

      Сперва Алан закрыл лицо руками, потом пальцами провел до лба, от него — до самой макушки, растирая голову. Слабо рассмеялся:

      — Я, конечно, знал, что ты дурак, но чтобы настолько. Если ты решил обвинить отца во всех возможных преступлениях, учти, это без меня. Безусловно, мистер Фрост был обаятельным мужчиной. И я его любил, но исключительно как отца. Причем такого, идеального, как с картинки.

      — Он не был идеальным.

      — Разумеется. Но, согласись, по сравнению с моим стариком, он однозначно выигрывал.

      Алан в самом деле не испытывал ни малейшей злости. Случай на прощании казался ему вопиющим, опасным и, главное, абсолютно бессмысленным, а то, что Джек ревновал, да так очевидно и прямо… Алана не удивляло.

      «Забавно, что он догадался обсудить это сегодня. С другой стороны, уж лучше ревность, чем… вариантов уйма. Да, лучше ревность. И лучше высказанная мне, а не гостям или Роуз».

      — Мистер Фрост всегда меня выручал. Со школой, поступлением в колледж или, о! Как тот случай с байком.

      — Когда твой старик нажрался и угнал его?

      — Да-да.

      — Это было в выпускной.

      — Да-а, — протянул Алан и глотнул уже нагревшийся бренди. — Он был большим оригиналом.

      — Тоже фраза отца.

      — Джек, Бога ради, перестань. Конечно, мне нравился мистер Фрост, и мне нравилось ему нравиться. Как всякому заброшенному мальчишке. Черт возьми, только он поддерживал меня, спрашивал, как дела в школе, с проектами помогал.

      — А я?

      — Ты тоже, но… Небо. Ты же чувствуешь разницу между одобрением друга, да даже парня, и одобрением взрослого человека, которого я считал образцом родителя, взрослого… да в принципе, образцом. Ну, неужели ты не видишь?

      Джек поерзал на траве. То ли силясь сесть, то ли просто устраиваясь поудобней.

      — Я вижу, что ты стал на него похож. Фразочки, прическа, костюмы эти… блядь, ты даже не ругаешься нормально.

      — Пиздец. Тебе легче? Окей, я понимаю, тебе не нравится замечать черты мистера Фроста во мне, но ты подумал, что это может нравиться мне? Я люблю костюмы, мне комфортно жить по расписанию, заниматься спортом, не выражаться.

      — Старый Ал бы сказал, что все это — хуйня голимая.

      — Ты говоришь обо мне как о покойнике. Я это я, к тому же, — залпом допивая последние капли. — «Старому» Алу не было нужды беспокоиться о жилье, машине, работе. Ох, черт! Телефон. Погоди секунду. Никуда не уползай. Я мигом!

      Джек ухватил его за запястье. Получилось грубо, даже чуть больно, он явно не рассчитал. Тут же извинился:

      — Я не хотел, — ослабил хватку, но запястья не выпустил. — Погоди немного. Все идет через жопу. Бля, я не переношу это место: дом, сад, запах. Я специально сюда не ездил. Еще ты весь такой до пизды правильный. Я не хотел. Я вообще ничего не хочу. Но я все понимаю. И мне мерзко. А что делать с этим всем, я не представляю.

      Алан вскинул брови. Нахмурился. Вздохнул. Осторожно коснулся локтя Джека:

      — Хорошо, — «Ничего хорошего». — Хорошо, что ты все признаешь. С этим уже можно работать. Давай так, я побуду с тобой. Но сперва мы уйдем с солнцепека, пока тебя совсем не развезло. Договорились?

      Джек смотрел мутно, зрячий глаз был не сильно лучше слепого. В кудрях застряла трава и какие-то кусочки листьев.

       «Наверное, малявки развлекались».

      Лицо румяное, лоб — горячий.

       «Плохая идея пить на жаре».

      Надо бы рассердиться или все-таки отчитать. Хотя кому «надо»? Алан чувствовал, что точно — не ему. Поэтому он просто наклонился и снова уточнил:

      — Джек, мы же договорились?

      Тот открыл рот, собираясь что-то сказать, но вдруг передумал. Пожевал губами, движение вышло совсем уж стариковское, и молча кивнул.

      Алан улыбнулся:

      — Вот и чудесно. Чудесн… Пошли уже.

IV

      Надежды Алана оправдались: поминки закончились в половину седьмого. Гости разъехались практически одновременно. Одни вызвали такси, другие — позвонили родственникам, а некоторые преспокойно умотали на собственных пикапах, и Алан ни секунды не сомневался, что они доедут до дома в целости и сохранности.

      «Все-таки Флорида — страшное место».

      Сам Алан, слегка переживавший из-за двух глотков бренди, сварил себе двойной эспрессо и, потягивая его на ходу, помогал Роуз с посудой. В четыре руки управились за час. Марк и Эйприл к тому моменту уже спали. Оба так устали, что не проснулись, даже когда Алан относил их в машину Роуз и усаживал в детские кресла.

      — Малявки отлично держались.

      — Наверное, для них это было странное приключение, а не серьезное горе. Много народа, поездка, новые места, бешеное количество мороженого. Я им столько никогда не разрешала.

      — Прости.

      — Все в порядке. Нет. Спасибо, ты меня здорово выручил. Как всегда.

      — Перестань, Роуз. Ты меня прям смущаешь, — рассмеялся и добавил тише. — Обнимемся?

      — Боже, да.

      Они замерли на подъездной дорожке, озаренной фарами и парочкой уличных фонарей, совсем крохотных, похожих скорее на светлячков, чем на что-то рукотворное и сколько-нибудь полезное. Алан прислонился щекой к теплому, чуть влажному виску Роуз.

      — Ты — большая умница. Мистер Фрост гордился бы тобой.

      — Теперь ты меня смущаешь, — Роуз погладила Алана по спине. — Уверена, папа был бы очень благодарен тебе за то, что ты был сегодня здесь.

      — Мерзавка.

      — Что? Один — ноль в мою пользу?

      — Погоди, я думал, что хоть балл я успел заработать.

      В ответ Роуз провела ладонями по его плечам.

      Где-то совсем близко зарокотали цикады.

      «В детстве она их до плача боялась. Забавно. Время так быстро и странно летит».

      — Напиши мне, как доедешь. И помнишь про ключ?

      — Ой. Точно-точно, — Роуз разомкнула объятья и, поискав в кармане платья, протянула Алану маленькую связку.

      — Чудесно. Я завтра завезу их… ты же не думала, что так быстро отделаешься от меня?

      — Тебе совсем не обязательно.

      — Перестань, у меня найдутся здесь дела. К тому же мне хочется посидеть с тобой в более уютной обстановке.

      — Я про Джека, — Роуз обхватила себя за локти.

      Алан решил бы, что ей стало холодно, но в июле показания термометра редко опускались ниже семидесяти градусов. Роуз снова захотелось обнять, но это бы точно смотрелось чересчур тревожно, поэтому Алан просто забрал ключи.

      — О нем тоже не беспокойся. Сейчас мы с ним заберем кое-какие «неприличные штуки» на память, и я отвезу его домой. Если вдруг увижу, что он совсем скверный — запишу на терапию. Отведу за ручку. Но, знаешь, сегодня он держался прям почти молодец. С малявками играл, людям не грубил.

      — Он так и не вышел.

      — Он устал. Ты ж понимаешь, он израсходовал все запасы радушия. Теперь восстанавливаться будет до Дня Благодарения, если не до Рождества. Поезжайте. И помни про звонок, окей?

      На прощанье они обменялись поцелуями в щеки. Чтобы дотянуться до лица Алана, Роуз пришлось привстать на носки. Это умилило.

      «“Сад на крыше” — стопроцентно ее запах… но как же ей шли длинные волосы. С ними она выглядела защищеннее. А теперь сразу и всем видно, что у нее очень тонкая шея. И челка…»

      Мысли играли в салки: вот он подумал про челку — вспомнил, как в их молодости было модно делать челки с начесом — как волосы у ребят из группы воняли дешевым лаком, табаком, тоже дешевым, и иногда травкой — запах травы Алан мог почувствовать фантомно, лишь представив переполненные залы стареньких клубов, ютившихся, как правило, по соседству с прачечными, долларовыми магазинчиками и закусочными вроде «Сабвея».

      — Эй. Джек. Подъем.

      Джек ждал его на заправленной кровати в одной из гостевых комнат на первом этаже. Джек продирал глаза медленно, неохотно, но Алан не торопил его, терпеливо тряс за плечо.

      — Джек. Давай. Где твой пиджак? А повязка? Ладно, купим новую. Джек. Все уехали. И тебе пора. Дже-ек. Идти сможешь?

      — М-м… п-помож?..

      — Куда ж я денусь.

      Отчего-то Джек показался Алану тяжелее, чем утром. Сложно сказать, вероятно, тогда сил придавало раздражение.

      «Надо бы продлить абонемент в спортзал. Или нафиг? У меня все равно нога и дурацкий проект, вряд ли с ним я буду успевать ходить в зал хотя бы раз в неделю», — вслух же лишь уточнил, когда они проходили мимо ванной комнаты:

      — Блевать?

      Джек мотнул головой:

      — Я мал-л вып-п…

      — «Мал выпь», говоришь?

      Джек даже не улыбнулся.

      «Значит правда выдохся. Мне же лучше, не будет мешать в дороге».

      И Джек не мешал. Ехал на заднем сиденье, молча отвернувшись к полуоткрытому окну, а Алан с каждой милей чувствовал, как в душе нарастало чувство стыда, с которым неловко боролась многолетняя обида:

       «Все капризы и его причуды. Есть же какие-то понятия о приличиях, к тому же без него Роуз бы не справилась. Ни морально, ни физически: малявки бы разнылись. А я бы точно с ними ей не помог, я и с детьми-то не то чтобы сильно общался. Вот разве что сама Роуз и все. Да и потом ну нельзя ненавидеть отца аж до самой его смерти. Не сказал бы, что его ненависть кому-то мешала. Кроме, разве что, самого Джека, — Алан взглянул в зеркало заднего вида, сумел рассмотреть кусок футболки с «Рамонасами». — И все же до чего глупо. Столько лет прожить, а так и не простить. Конечно, мистер Фрост знал о диагнозе жены, знал и о последствиях переезда в клинику. Что ж ему оставалось? Держать ее дома взаперти? Вместе с маленькой Роуз и постепенно съезжающим с катушек Джеком? Бред. Какой же бред, — Алан неосознанно потянулся к бардачку в поисках сигарет, нашел недопитую бутылочку «Пяти часов энергии», поморщился. — С другой стороны, легко мне рассуждать. Вот будь жив мой старик, не думаю, что наши отношения сложились бы лучше. Черт, я не уверен и в том, что смог бы уехать из этого захолустья. Мистер Фрост точно лучше него, но это же для меня. В этом как будто что-то есть: легко ненавидеть откровенного мерзавца, а вот всеобщего любимца. Это вызов».

      Из самой глубины обиду и стыд перебила детская тоска: нет, отец Алана не был мерзавцем: убогим пьяницей, не справившимся со смертью жены, но не мерзавцем.

      Алан все понимал, по сотому разу прокручивал, анализировал и с волнением отмечал, как нелепо перемешались их с Джеком роли. Алан старался походить на мистера Фроста, а Джек...

      «И думать-то про такое противно».

      И тревожно.

      Доехали быстро, но темнота оказалась быстрее. Ночь принесла за собой долгожданную, пусть и краткую прохладу, магически пестрые огни шоссе и запах нагретого за день асфальта.

      Алан припарковался возле дома Джека и, прежде чем тот принялся вылезать из салона, спросил:

      — Помочь?

      — Н-не, я справлюс-сь.

      — А то давай, провожу, — Джек самоуверенно вывалился на улицу. — Ясно... Эй! Не хлопай дверью.

      Алан вышел следом, проследил, как Джек медленно возвращал себе равновесие, опершись о капот Тойоты.

      «Останутся отпечатки».

      — Аккуратней, не впишись носом в асфальт, — попросил Алан, придержал Джека за плечо. — Слушай, я, — Алан старался правильно подобрать слова, чтобы не звучать чересчур занудно. — Заеду завтра, поэтому не пропадай пока, ладно? Приведем твою берлогу в порядок, купим нормальных продуктов...

      — Не п-проще сдать мен-ня в б-больницу? — брошено было с издевкой.

      «Словно его реально когда-то "сдавали". Ха. Скотина, тебя отвозили в лучшие клиники штата с личной комнатой и видом на парк. И ты не тратил на это ни цента. Так какого дьявола ты сейчас выделываешься?!»

      Мгновенно вспомнились все хлопоты, очереди, больничное освещение. Раздражающе белое, сменяющееся болезненной полумглой закрытых жалюзи. Следом — ворчливый мужчина в синем халате, которого еще совсем молодому Алану приходилось уговаривать довериться врачам и хоть раз, хоть один гребаный раз засунуть свое недовольство куда подальше и «провернуть три раза».

      Сейчас у Алана хватало опыта и ума, чтобы не вестись на каждую провокацию. Вместо того, чтобы огрызнуться, он похлопал Джека по боку, привлекая внимание:

      — Проще. А тебе оно надо? Никому такой вариант не понравится. Предлагаю не загадывать, съездим к твоему психиатру, а там — посмотрим, — похлопал по руке. — Я злился на тебя, может, до сих пор злюсь, но у меня нет ни малейшего желания тебе вредить или сколько-то мучать. Джек, я хочу помочь. Не чтобы упростить жизнь себе или Роуз, я хочу, чтобы проще стало тебе.

      Расчет оказался верным: Джек нахмурился, переваривая услышанное. Тряхнул кудрями, теряя равновесие.

      — Тихо, тихо! — Алан успел поймать его за локоть.

      — П-прости. Я — муд-дак…

      — Все в порядке. Джек, все в порядке. Давай просто ты ляжешь спать, а завтра… стой, как следует. Небо. Тебя точно не нужно провожать?

      — Ты т-точно не останешься у м-меня?

      Алан сделал вид, что не расслышал:

      — Не наваливайся. Ты ж меня уронишь, — глупый трюк, Джек не настолько пьян, чтобы поверить.

      «И да, он дурак, но не настолько».

      — Ал. П-почему?

      — Потому что мы оба знаем, что это плохо для нас закончится, — ответил Алан и отвернулся, не для вида, а потому что смотреть на Джека в подобные моменты делалось невыносимо.

      Ему хотелось или как следует врезать, или индульгировать его в любых последующих глупостях. А они последуют, одна за другой, но Алан знал, что, чего ему не хотелось наверняка, так это стать частью очередного необдуманного и, вероятнее всего, опасного поступка.

      — Тебе с-со мной п-плохо? — продолжал выведывать Джек, обхватив Алана за плечи.

      «Вот ведь».

      — Нет. Мне плохо из-за того, как я веду себя с тобой. У нас не получается равноправного общения. Я давлю, ору, контролирую, срываюсь. Я ненавижу себя в роли твоего надзирателя. Понимаешь, Джек?

      Алан поднял голову. Они встретились взглядами. От Джека пахло садом и спиртом, такое приятно-неприятное сочетание.

      — П-понимаю. Н-но меня все устраивает, — сказав так, он навалился на Алана, рывком усадил на капот, ухватил за запястья. — Ори. Срывайся. Бей. П-просто будь рядом, — потянулся к губам.

      — Джек. Нельзя.

      Они замерли.

      Алан чувствовал, как левое колено, едва успевшее успокоиться, вспыхнуло волнообразной болью. Глубоко вздохнул. Попросил самым спокойным тоном, на какой хватило терпения:

      — Отойди.

      Джек послушно качнулся в сторону.

      — Спасибо. Давай, сделаем вид, что этого не было.

      — Как всегда.

      — Джек. Пожалуйста. Иди домой.

      Алан дождался, когда на парковке он остался один, и, с трудом опустившись на асфальт, поковылял к водительскому сиденью.