Смолоду кажется, что тебя хватит на тысячу жизней,

а на самом-то деле дай бог одну прожить.

Джон Стейнбек «Гроздья гнева»

I

      Оказавшись в своем номере, Алан проверил время. До концерта у него оставалось часа три с учетом дороги. Можно было чуть-чуть расслабиться, освежиться и переодеться в чистую одежду, все-таки количество пыли в жилище Джека зашкаливало.

      «А я же сам так жил, и мне было совершенно нормально. Ужас», — Алан посмотрел украдкой на пальцы, красные и сухие после кучи моющих средств. Где-то в органайзере лежал крем для рук, надо бы достать, но вместо этого Алан замер, опершись о дверь, он отдыхал глазами и душой, глядя на идеально чистую комнату: кровать без единой складки на покрывале, безупречно белые занавески, бежевый пушистый ковер. Здесь Алан ощущал себя в разы комфортнее, чем у Джека, хотя, конечно, с его квартирой в Нью-Йорке ничто не могло сравниться. Хотя бы потому что он обставлял ее сам и для себя. Совсем недавно ему удалось купить четыре стула от Роберта Вентури. Они отлично дополнили его кухню, и плевать, что у него никогда не случалось в гостях больше одного человека. Стулья были чудесными, и сейчас их не хватало.

      «И чайник. Боже, как я скучаю по своему чайнику», — к слову сказать, оригинальное творение Майкла Грейвса и «Алесси» досталось ему в подарок от начальства, за всякие заслуги и просто потому что Алан — трудолюбивая душка, прекрасно разбирающаяся в постмодернизме.

      «Интересно, что бы обо мне подумали, узнай, чем я тут занимаюсь», — нет, формально ничего постыдного он не делал, наоборот, приносил пользу (как и всегда?), наводил порядок и, пусть очень относительный, но лоск. Вот только в Орландо Алан всегда чувствовал себя неправильно, даже в вылизанном номере и «Банана Репаблик» напоминал того, прежнего Алана, потного, вечно недовольного, ругавшегося последними словами. Воспоминания давили, как и необходимость решить: насколько сильно он собирался идти в душ?

      Вопрос идиотский и пошлый, лучший ответ на него — нет, нет и еще раз нет. Алан умоется, переоденется, съездит в этот проклятый клуб, из вежливости и лишь из-за нее, послушает местных наследников «Нирваны», или кого там сейчас слушают неформальные дети, и вернется сюда, чтобы выспаться и отдохнувшим снова попытаться отвезти Джека на лечение.

      «Навряд ли он согласится, но попробовать стоит».

      С другой стороны, Джек дал понять, что ложиться обратно в клинику он не будет, как не будет и сам заниматься своим благополучием. Роуз сейчас не до него, а Алан улетит и не сможет никак не него повлиять. И все.

      «А если подкупить его? Сыграть на ностальгии. Вот это все. С членом во рту он в разы послушнее».

      Повод звучал до смешного банально, а главное неубедительно. Алан же так бодро отбивался от всех подкатов, чтобы что? Чтобы под предлогом подкупа нырнуть в им же самим перестеленную кровать?

      «Гениально!»

      Алан неуверенно стянул с себя рубашку, походил по номеру взад-вперед, потянулся к телефону в надежде отвлечься. Как раз его завалили сообщениями. Ребята из офиса отчитывались о том, как они отрепетировали показ презентации. В чате пару раз мелькнули рыдающие смайлики и фотографии с Крисом Праттом — верный признак того, что все на взводе и уже махнули рукой на то, что Алан так-то их босс. Сейчас он был для них отцом, спасителем и укротителем рапторов-инвесторов.

      Алан хвалил ребят за проделанную работу, отвечал на шутки и последние вопросы по графикам. Всячески подбадривал в надежде, что погрузившись в дела по проекту, он забудет про Джека.

      Для коллег и подчиненных Алан являлся примером для подражания: вежливый, во всем аккуратный, творческий, — никто из его окружения и представить не мог, что когда-то, не очень давно, он прогуливал школу, дрался, пил, прямо-таки бухал. А если кому-то удавалось узнать немного о прошлом Алана, то все факты перевирались под стать его нынешнему образу. Вот, допустим, то же участие в рок-группе. Алана видели опрятным, в меру подкрашенным поклонником Дэвида Боуи или Элтона Джона.

      «Логично, кого ж мне еще любить. Нет, Дэвид и Джон — умницы, но мелкий я плевался от них».

      В Орландо тщательно сформированная личность красавца-сноба рушилась, причем рушил ее сам Алан, поддаваясь воспоминаниям, эмоциям, желанию. Да, с либидо у него все обстояло неплохо, потребности в элементарной близости никто не отменял.

      Сколько у него не было мужчины? Полгода? Год? Никого не хотелось. Вернее, хотелось, но не тех, кто исправно подсаживался в барах, настрачивал в Фейсбуке, лайкал фото в Инстаграме. Алан надеялся, что усердная работа и «Бафмэйт» избавят его от проблем. И ремонт. Он в третий раз обновлял убранство квартиры, на этот раз в стиле дома Филипа Джонсона и Дэвида Уитни. Выкупил картину Дэвида Салле. Все же получалось! Но ровно до возвращения сюда.

      Алан ведь даже специально номер Джека в записную книжку не вносил, чтобы не искушать себя и не звонить после корпоратива, и свой номер Джеку не давал. И в Орландо он прилетел не ради Джека, а ради мистера Фроста.

      «Так какого черта мне этот мудак так сильно всрался?!»

      Переписка с однообразными шутками про горящие сроки не помогала. Нужно успокоиться. Нужно облиться холодной водой, соскоблить с кожи нагар от тяжело начавшегося дня.

      «В конце концов, ну ничего же страшного не случится. Сколько мы так сходились, расходились. Пора бы привыкнуть. К тому же это просто секс. И если, переспав с ним, я уговорю его пролечиться — отлично».

II

      Бар под в меру пафосным названием «Каса Вьеха» располагался на пересечении западной дороги Санд-Лейк и Апельсиновой авеню, адрес — на удивление удачный, недалеко ресторан итальянской кухни, парк с озером, дешевый мотель и главная автомагистраль. Наверное, именно поэтому невзрачный «Каса Вьеха» продержался так долго, ведь по сути ничего примечательного в баре на первый взгляд не обнаруживалось: стены, разрисованные умеренно кривыми граффити, барная стойка и сцена, обитые серебристым профнастилом, высокие и кривые стулья, столы, украшенные крышками от пива, на них — арсеналы всевозможных острых соусов. На соусы Алан брезгливо поморщился. Уж очень он отвык от культуры недорогих забегаловок и пивных. Одно дело — рыскать по ним в поисках Джека, и совсем другое — сесть, заказать напиток.

      «У них нет свежевыжатого апельсинового сока? Замечательно, учитывая, что Апельсиновая авеню прям рядом. Плевать».

      Алан выбрал стол поближе к сцене, благо, народу собралось немного.

      «Ха, а я узнаю это место… Мы здесь выступали за полгода до окончания школы. Помню-помню, мы гордились, что нас сюда пускали и платили прилично. Чуть ли не полтинник за вечер на четверых, десятку мы, правда, сразу пробухивали, но на остальное получалось почти жить. Ясно, почему Джеку здесь нравится — бар вообще не изменился. Ну, — прищурившись на сцену. — Аппаратура такая же ужасная. Чисто атмосфера из девяностых. Разве что тогда радужных флажков не развешивали. С месяца гордости снять забыли? Или не забыли? Какая прелесть».

      Стакан принес крепкий зататуированный официант лет тридцати, он вежливо пожелал Алану приятного вечера и, явно тоже из вежливости, спросил, откуда тот приехал.

      «Ага. Значит, вот настолько видно, что я — не местный?— оглядевшись, Алан убедился, что он оказался единственным посетителем в брюках и рубашке. — Ха. Неловко».

      Отхлебнув сока, без труда распознал типичный пластиковый привкус «Сока Люси».

      «Приторная гадость… Мы как-то про это шутили. Точно-точно, Роб встречался с какой-то Люси, и Денис регулярно приносил бутылку сока. Предлагал Робу выпить. Кричал фальцетом и брызгал ему на лицо. Да-да-да, а Джек напевал “Кого ты любишь”, — Алан улыбнулся, смутившись. — Ну и идиоты. И ведь меня это тоже развлекало. Жуть. Как там?.. “Моя голова — как надгробный камень, все мои мысли о кладбище”? Не удивительно, что они быстро распались. Но Джек пел их довольно красиво».

      Вот что-что, а петь Джек умел, и что важно, любил, и какую бы «жуть» он ни выбрал им для исполнения, получалось неплохо. Алан всегда поражался такой суперспособности, восхищался и, чуть что, до брызгающей слюны отстаивал решение Джека перед парнями. Те не то, чтобы спорили, просто…

      «У меня был дурной характер. И я обожал со всеми пререкаться. Хотя… почему был?»

      Алан откинулся на спинку стула. Расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке. Закатал рукава.

      «Вот, так лучше».

      Но он по-прежнему выбивался. Никто не обращал на него внимания, но все равно с каждой минутой ожидания становилось не по себе.

      «Почему?»

      Причин набиралась масса: привычно-непривычная среда, встреча с Джеком на его территории — «Не ясно, что он учудит» — волнение, что так и не удалось смыть в гостиничном душе чувство вины. О, чтобы от него избавиться Алану потребовалось бы что-нибудь покрепче дешевого сока с наценкой за относительно симпатичную тару. В чем именно крылась его вина, опять же, однозначно сказать не получалось.

      «Впечатление, что я кого-то предаю, причем как-то непрерывно и бессмысленно-тупо».

      В декорациях «Каса Вьеха» хотелось извиниться перед прежним собой и молодым Джеком. Ведь вот — они орут песни с Денисом и Робом до хрипоты, шатаются по темным улицам, целуются в подворотнях, строят грандиозные по тем временам планы о записи полноценного альбома в, с ума сойти, настоящей студии; а вот — они так же до хрипоты орут уже друг на друга, причем перекрикивает именно Алан; и вот — шатается по улицам незнакомого и неприветливого Нью-Йорка, строит чертежи под присмотром преподавателей.

      «По всем фронтам выходит, что я — предатель».

      На его стороне оказались все: мистер Фрост, предложивший оплатить ему обучение, подросшая Роуз, даже Денис с Робом согласились, что такой шанс упускать — тупо. И Джек-то в целом не возражал.

      «Наверное, это злило сильнее всего».

      Прикажи… нет! Попроси его Джек остаться, Алан бы послушался и, как знать, сидел бы в «Каса Вьехе» совершенно органично в драных джинсах и футболке с закатанными рукавами.

      «Нет, я столько уже не выпью».

      Или вовсе выступал бы вместе с Джеком? Не на постоянной основе и не вместо нормальной работы. Устроился бы в шиномонтаж к Робу или строителем, а по выходным бренчал на гитаре за пару баксов. Вероятнее всего и тогда бы они с Джеком разошлись, но расставание вышло бы органичнее и проще.

      «Так-то я не виноват. У меня убили отца. Меня позвали в нормальный колледж. Мне предложили грант. Мне было восемнадцать! Я растерялся. Испугался. И мистер Фрост настаивал, а он для меня и так кучу всего сделал. Вышло бы грубо. А этот мудила устроил цирк. Якобы он меня отпускает в лучшую жизнь. Ха! Как благородно! Так. Спокойно, — Алан принюхался к соку, чтобы удостовериться, что тот не забродил. — Чудесно, чудесно, замечательно».

      Послышался шум. В бар ввалилась толпа из пяти мальчишек, косматых, румяных от хохота, с тщательно выращенной щетиной. От них всех веяло нелепой важностью и за свои громкие голоса, и за длинные волосы, и за яркие татуировки, торчавшие из-под маек и футболок. Мальчишки волокли ящики с кусками барабанной установки, проводами и прочим скарбом, небрежно распиханным поверх брезента. Последний, самый невысокий, почтительно придержал дверь перед вошедшим за ними следом Джеком.

      — Ал! — махнул рукой.

      «Чего ты с одним глазом такой внимательный?»

      — Эй, парни! — Джек свистнул. — Бросайте все, не украдут. Идите здороваться.

      Алан не заметил, как его стол окружили. Десяток глаз смотрел широко и любопытно. Неуютно сделалось окончательно и бесповоротно.

      — Знакомьтесь, это — Ал!

      Джеку ответил раскат задорного «О-о», а глаза засветились вполне искренней радостью. Мальчишки принялись совать Алану ладони для рукопожатий. От всех пахло «Олд Спайсом» и сладковатыми сигаретами, у всех — чистые волосы, намеренно состаренная, но явно дорогая одежда.

      «И ни одной дрянной тату, все качественно. Ха. Удивительно», — удивлялся Алан, а сам только и успевал, что перехватывать ладонь за ладонью и благодарить за добрые слова.

      — Как круто, что вы приехали!

      — Джек о вас много рассказывал!

      — А он говорил, что вы вообще по концертам не ходите…

      — А я видел кассету с вами!

      — Так, парни-парни! — скомандовал Джек, легко оттеснив их одним движением плеча. — Поздоровались — и хватит. Не наседайте.

      — Джек, с тебя пятерка, — потянул его за рукав невысокий мальчишка с очень пушистыми глазами.

      — С чего вдруг?

      — Ты говорил, что мистер Алан не приедет, а он приехал.

      Свежая порция хохота, от него загудело в ушах. Джек демонстративно насупился:

      — Потом, засранцы. Сначала вон, приготовьте все. И не как всегда, а нормально. Чтоб я за вас перед Алом не краснел.

      Те покорно разбежались, похватали коробки, запрыгнули на сцену под шепот любопытных посетителей.

      — Спасибо, что приехал. Прости, что они так напрыгнули, — Джек коротко приобнял Алана и опустился напротив него на скрипучий стул. — Я давно им обещал тебя показать.

      — Ничего страшного… а я, что, такая редкость?

      — Ну, вроде того. Тебя ж не вытащишь никуда.

      То ли дело в освещении, то ли в компании юнцов, но Джек казался моложе? И явно счастливее. Алан осторожно принюхался.

      «Вроде не пил. Ну и славно».

      Джек подмигнул:

      — Ну? Как они тебе?

      Алан, коротко улыбнувшись, погладил край стакана кончиками пальцев:

      — Ты так спрашиваешь... Я еще не слышал их в деле.

      — Да-да, но скажи, прикольные мальчишки?

      — Мальчишки как мальчишки. И что ты там про меня рассказывал?

      — Ну... Например, про то, как ты учил меня играть на гитаре зубами, и я расхерачил себе рот.

      — Боже.

      — Про то, как ты повторял перформанс Хендрикса с фестиваля в Монтерей. Про то, как мы пробовали эксперимент Джи-Джи Аллена с дюфалаком...

      — Ты сдурел? Не было такого!

      Джек с хохотом ударил пару раз ладонью по столу, довольный шуткой. Алан нахмурился:

      — Понятно, чего они так на меня пялились. Ты выставил меня полным психом.

      — Забей! Они от тебя в восторге. Да и потом мы все были стремными по молодости.

      «А кто-то и остался, — мрачно подметил Алан, но вслух ничего сказать не успел, со сцены раздался отвратительно громкий механический скрежет. — Они из включенного усилителя шнуры выдирают?»

      Он приподнялся на стуле, чтобы рассмотреть горе-музыкантов, поймал на себе пристальный взгляд Джека.

      — Что? У меня что-то на лице?

      — Да. Куча скепсиса.

      — Ну, ты знаешь, как я отношусь к самодеятельности, но если тебе нравится возиться с ними... Кстати, им хоть есть восемнадцать? Тот, маленький, у него еще голос не сломался.

      — А. Это Леон. Он транс парень. Отличный пацан, он сюда еще до гормоналки бегал, я вот его хотел к Денису отвести, поучить на клавишах играть, но не срослось.

      — М, ясно, — Алан торопливо сделал большой глоток сока.

      «Ну я и высокомерная сволочь. Самому от себя противно. Чего пристал? Может, они правда неплохие музыканты. А даже если и плохие, то мне-то какая разница?»

      Джек осторожно лягнул его под столом носом ботинка:

      — Ревнуешь?

      — Что? Нет.

      — Мне приятно. Знаешь, я, — его перебила новая волна механического гудения. — Прости. Я отойду, — похлопал по руке. — Парни! Парни! Лапы от техники убрали!

      Алан ощутил, как к лицу прилила краска. Потрогал тыльной стороной ладони щеки. Жест получился какой-то совсем уж беспомощный. Щеки горели.

      «Логично, здесь очень душно».

      Алан проследил за тем, как Джек не слишком ловко взобрался на высокую сцену, поддерживаемый мальчишками, как он принялся ходить вокруг аппаратуры, поправляя то тут, то там мелкие недоделки, за которыми сложно уследить, когда сильно волнуешься из-за выступления, чувство понятное, а главное, еще знакомое, отдававшее теплом.

      Да, Джек прав, Алан ревновал, но не в том смысле, что боялся, будто тот с кем-то из мальчишек будет встречаться или спать, нет, ревность была совсем иного толка. Одновременно и приличная, и более интимная. Как бы хорошо ему ни платили на работе, как бы комфортабельно он ни обставлял из года в год свою квартиру, нигде и никогда он не чувствовал себя настолько уютно, как в их старом трейлере всей группой, где они репетировали, курили, спали, где у каждого находилось занятие. Роб чистил установку, натирал вонючей полиролью все металлические детали. Денис по кругу пересматривал выступления Рэя Манзарека и пытался за ним повторить. Алан менял струны на их с Джеком гитарах, делал это с особой гордостью, пока сам Джек сочинял тексты или спал. Алан с Робом посмеивались над ним, ведь он и во сне умудрялся бормотать рифмы и иногда болтал, отвечал на вопросы, разумеется, полную ерунду и невпопад, от чего становилось веселее, чем от травы.

      Да, тогда было уютно. Сейчас сделалось спокойно и, вроде как, правильно и хорошо. Алан часто повторял себе, мол, где бы он оказался сегодня, если бы не верно принятое решение о переезде? Учебе? Нормальной работе?

      Теперь эти мысли скорее походили на уговоры. Алан проследил, как Джек помог одному из мальчишек поправить микрофон, а другому — подкрутил струны.

      «По крайней мере, видно, что ему нравится с ними возиться. Чего я к нему пристал? Лишь бы он не напился, а остальное — пустяки, — так, в которой раз договорившись с собой, Алан для верности отодвинул стакан на край стола, расстегнул вторую пуговицу на рубашке. — И все-таки как же душно».

III

      Подготовка к концерту затягивалась, но судя по расслабленным посетителям и работникам бара, никого заминка не беспокоила. Все занимались своими делами: копались в телефонах, беседовали, пили.

      Алан попросил стакан воды, но так к нему и не притронулся. В рабочем чате подозрительно молчали.

      «Хотя чего подозрительного? Сегодня ж суббота».

      Но подозрительным виделось все: антураж точь-в-точь как из его юности, мальчишки-рокеры, косившиеся на него, Джек, державшийся до пугающего непринужденно.

      «Он что-то задумал? Или уже что-то натворил? А что?» — Алан наблюдал за тем, как тот настраивал технику, пробовал инструменты, раздавал указания, и их все с оживлением бежали исполнять, почти как в старые-добрые, но ничего “старого” или “доброго” Алан не испытывал.

      «Ему нравится дразнить меня? Якобы он в почете у мелкоты и поэтому он в порядке? Или что? Боже, почему я ничего не понимаю? На кой я вообще согласился? Черт, где Джек?» — Алан нервно выскочил из-за стола.

      Сцена в «Каса Вьеха» занимала на редкость мало места: высотой в три с половиной фута, в ширину она едва ли достигала шестнадцати, а в глубину и того меньше. Тем не менее, у нее имелись кулисы из противно шуршащего и переливавшегося под тусклыми лампами пластикового материала, а за кулисами, как успел приметить Алан, прятали часть оборудования, получалось нечто вроде скамеек из коробок, на одной из которых, тихонько примостившись, устроился Джек с жестяной банкой и толстой тетрадью, которую ему сунул крутившийся рядом Леон.

      «Мудила», — мысленно выругался Алан, а вслух позвал:

      — Джек, можно тебя?..

      Тот быстро всучил Леону тетрадь и потрепал того по макушке. Соскочил со сцены:

      — Чего звал? — и добавил, протянув банку. — Будешь?

      Алан растерянно уставился на этикетку:

      «Рутбир? Ха. Кто из нас еще идиот. Или он нарочно?..»

      — Нет, с-спасибо. Все… нормально? Нужна помощь?

      — Не, мои парни справятся. Должны по крайней мере. Или хуй Леону, а не пятерка. Оп, — Джек отодвинул Алана за кулису, чтобы на них случайно не налетел один из мальчишек. — Прости. Они слегка дерганые. Это для них настоящий выход. Ну, помнишь, как у нас…

      — Да, помню. Знаешь, — хотелось замять неловкость с банкой. — Неважно.

      — Эй. Ты сам нормально? Если что про Джи-Джи Аллена я соврал. Ну, если ты переживаешь.

      — Ха. А я почти свыкся с идеей, что они на меня смотрят как на такого волка в овечьей шкуре.

      — Да-а, — протянул Джек. — Контраст знатный, так чего тогда, м?

      «Вот пристал, чего-чего. Мне бы самому разобраться».

      Алан прислонился к стене, скрестил руки на груди для уверенности:

      — Скажи, то, что ты меня сюда позвал, это наказание?

      — С чего ты взял? — по интонации Джека легко угадать — он не притворялся.

      — Просто это место. Эти ребята... Ты так на что-то намекаешь? Чтобы я устыдился своего выбора, того, что бросил тебя? Что-то в этом духе?

      Алан следил за собственным голосом, хотелось во что бы то ни стало звучать разумно, они оба — взрослые люди, им незачем всерьез злиться, но выяснить отношения — не терпелось.

      — Ал, я тебя как-то обидел? Прости, я не хотел.

      — Что? Нет. Почему ты-то извиняешься? Говорю, я думал, что так ты мне показываешь, что я потерял, когда переехал или... Что-то вроде того? — «Боже, что я несу?» — Забудь. Это мои заморочки. Наверное, я слишком много себя накручиваю. И тебя заодно.

      Джек ласково дотронулся до его бедра, совсем кратко, чтобы никто не заметил:

      — Ты всегда был таким. А я просто давно хотел тебе показать и парней, и то, как они неплохо сыгрались. Нет, им есть куда расти, но я тебе серьезно говорю, они молодцы. Знаешь, я рад, что их повстречал. Это прям как в прошлое окунуться. Но без похмелья и всего прочего.

      Алан постарался тоже посмеяться, но вышло вяло.

      — Ладно, ты меня успокоил. Спасибо. Я просто... Боялся, что так ты лезешь в плохие воспоминания.

      Джек помотал головой:

      — Не. Зачем? Я умею отделять хорошее от плохого. И когда я заваливаюсь с парнями в наши старые места, я просто кайфую. Так что все отлично.

      «Я на него наехал, и он же меня успокаивает? А, главное, как все складно объясняет, буквально верю, что он живет здоровой, размеренной жизнью не-алкоголика-безработного. Чудесно, чудесно, замечательно...»

      Джек оперся о стену, как раз аккурат возле лица Алана. Поза могла бы сойти за провокацию или флирт, если бы не витавшее над ними чувство вины, что с момента появления музыкантов в баре, лишь разрослось.

      — А почему тогда так не работает... Вернее, не работало с мистером Фростом?

      — Как «так»? — переспросил Джек.

      — Ну так. Долой все плохое, вперед — все хорошее.

      — Ты специально подгадал момент, чтобы поболтать со мной об этом на трезвую? — снова усмехнулся Джек.

      Алан забрал у него банку с газировкой:

      — Допустим, — глотнул. — Так что?

      — Ты злишься?

      — Нет. Я просто хочу понять. Джек, без обид, твой отец был шикарным. Даже если не сравнивать с моим стариком. Он разрешал нам бухать, строить из себя рокеров, устраивать бардак. Он разрешал нам встречаться. Ни слова ни тебе, ни мне не сказал. Верно?

      — Верно.

      — Представь, что бы стряслось, узнай мой старик про нас. Мистер Фрост заботился и о тебе, и о Роуз, и обо мне, хотя я ему вообще никто. Заботился до самой смерти, ничего не требуя взамен. Мой же старик непрерывно орал о подвиге, что он совершил, когда не отвез меня в детдом, а сам не выпилился после смерти матери. Джек, я серьезно хочу понять, как можно так люто ненавидеть хорошего в целом, ладно, давай понизим планку, неплохого человека.

      Тот пожал плечами.

      «Отвратительный жест».

      Джек тоже прислонился к стене, тоже сложил руки на груди, как будто задумавшись или просто оттягивая время.

      А в баре собирались люди. Они брали коктейли, в основном, судя по цвету, ром с колой, расходились по залу, болтали. Со сцены давно не доносилось никакого шума, вероятно, мальчишки, наконец, со всем разобрались.

      — Я бы не сказал, что ненавидел отца «люто». Ненавидел, но просто.

      — Джек, не смешно.

      — Я и не смеюсь. Ал, я знаю, что тебе он был дорог, и что тебе неприятно от того, что...

      — Сейчас не обо мне, — перебил его Алан.

      — Конечно-конечно, — Джек вернул себе банку. — Ты прав, если сравнивать отца с твоим стариком, то он победит. Ну на длинной дистанции уж точно. Черт, все-таки стоило взять хотя бы безалкогольное пиво... Помнишь, когда мама заболела? Я ж тогда кучу всего про рассеянный склероз прочитал и посмотрел. Мы с ней делали зарядку, много возились в саду, говорили, вместе готовили пирожные с сухофруктами и эти... Забыл... Штуки с миндалем. Ну подскажи. А. Хуй с ними. Короче, ей было хорошо. Спокойно. Да, у нее менялось настроение, да и она сама... Но, слушай, я же читал, смотрел, все было не так плохо. Ну, ты помнишь.

      — Джек, ты не ходил в школу, сбегал с уроков и сутками не спал вместе с ней. В каком месте было «не так плохо»?

      — Погоди. Нам было неплохо. Отец мог бы нам помочь или хотя бы не мешать...

      — Да в каком месте?! Он работал! Он оплачивал лечение, он помогал! И он хотел, чтобы ты жил нормальной жизнью. Черт возьми, тебе и четырнадцати не исполнилось!

      Джек мягко коснулся его плеча:

      — Ал. Погоди. Не перебивай, пожалуйста. Так о чем я? А. Да. Ты же помнишь, когда маму увезли в клинику, ей стало хуже. Со всеми их надзорами, массажами и прочей хуйней, сколько она там протянула? Месяца три? Ал. Погоди. На, — сунул полупустую банку. — Я ж тогда честно сказал отцу, что он убил маму. И в целом он был со мной согласен. И вроде как раскаивался. Траур и вот эта вся ебота... То, что он остался без мамы — это хуй с ним. Но он же без нее оставил Ро, меня. А главное, он оставил маму там, одну, без нас.

      — Джек. Человеку с таким диагнозом была нужна помощь профессионалов. Ежедневная и ежечасная. А вам с Ро — нормально учиться, жить. Да, наверное, можно было извернуться. Оставить миссис Фрост дома, а вас куда-то перевезти, но это тоже звучит как бред и легко говорить после, а не будучи внутри ситуации. Небо, чего ты хотел?

      — Ну, первые лет пять, чтобы он сдох. Но Ро бы расстроилась. Поэтому я просто злился. И не мешал. Ал, я ж всегда говорил, что взрослые — ебаные эгоисты? Но полностью я этот прикол оценил, когда сам стал ебаным взрослым. Чем старше ты становишься, тем больше ты хочешь комфорта. Порядка. Смекаешь? Отцу нравилось его положение вдовца. Он бы не признался, но я ж не без глаз. Ну, по крайней мере, не без всех… Для него все закончилось удачно: он немного успел увидеть из болезни мамы, чтобы всерьез ужаснуться, он стал объектом уважения и жалости, ведь он страдал и вроде как страдает дальше. Как таким не восхититься? Даже его романы приобрели какой-то особенный шарм. Типа… он страдает, а женщины его жалеют. Лечат его душу на безвозмездной основе. Прости. Ты хочешь мне врезать?

      — Нет, — вздохнул Алан.

      Он правда не хотел. Слова Джека ранили до скрежета зубов, и никакой физический вред не сделал бы случившийся разговор лучше.

      — Прости, — еще прикосновение к талии, теперь дольше, от него полегчало, и плевать, если их заметят.

      — За что ты извиняешься?

      — Честно, не ебу. Просто как-то за все?.. Знаешь, я очень рад, что ты есть в моей жизни. Эгоистично было просить тебя сюда приехать и нести вот это все. Но я рад. Прям счастлив.

      — Что ж, тогда я тоже буду радоваться. И потом, — залпом допил газировку, в носу защекотало, так что Алан невольно рассмеялся. — Кто из нас еще больший эгоист? Что же получается, подростками мы были добрее?

      — Скорее тупее. Собственно, поэтому я разрешил тебе со мной расстаться.

      — О-о, — Алан вскинул руки. — Я все. Про вот это я с тобой ни трезвым, ни пьяным спорить не стану. Разве что в смирительных рубашках.

      Джек поймал его, обнял:

      — Знаешь, спустя столько лет мне уже примерно похуй.

      «Или все-таки ударить? Ну, пока не поздно, пока эта сентиментальная хрень нас обоих не довела до глупостей».

      Пугало то, что в объятьях Джека Алан почти успокоился, мысленно простил и себе, и ему весь разговор, пожалел, опять же, и его, и себя, даже ответил коротким прикосновением к чужим лопаткам, они и сквозь куртку с футболкой словно бы обжигали.

      «Чудесно, чудесно, Алан, замечательно».

      — Ха… это похоже на стихотворение, — осторожно отстранился. — То, мое любимое. «Они поссорились, теперь за давностью, настало примирение», да?

      Алан решил, что такой переход будет наилучшим для них: в меру бережным, в меру теплым и в то же время сдержанным, — ведь он не просто оттолкнул Джека, но и процитировал его.

      «Это чуть-чуть загладит мою вину? Конечно, нет. Но, пожалуйста, улыбнись, порадуйся, как ты всегда радовался, когда я хвалил твои тексты».

      — Да… похоже. А это откуда?

      — Что?..

      Он бы спросил еще раз. Вдруг Джек шутит? Нет, вот тут он точно издевался! Но Алан не успел, из-за кулисы выглянул Леон, но тоже ничего не произнес, наверное, стушевался.

      — Время? Окей, бегу-бегу! — шепнул Джек и повернулся к Алану. — Все. Момент пытки настал. Иди на место. Будешь нас терпеть.

      И Алан пошел… Ну как пошел? Он не отследил момента, как вернулся за стол, отсидел две трети концерта. Или дольше? Да и, честно признать, играли посредственно и недостаточно громко, чтобы заглушить то, что творилось у Алана в голове.

      «Бред. Не мог он забыть этот стих. Вот какой угодно, но не этот. Зачем он так? Чтобы позлить? Но мы же, вроде как, примирились. Или нет? Тогда к чему вот это “рад”, “счастлив”, “спасибо”? Блядь, что это было? Он же знает, что для меня это важно. Или не знает? Или не важно?»

      Как Леон ни старался, перекричать ворох «зачем» и «почему» у него не получалось. Как не получилось и у других мальчишек.

      Алан нервно пил воду, не осознавая, когда и как та превратилась в джин.

      «Я запутался. Мы эгоисты — хорошо. Я ему нужен? Всегда был нужен. Что бы он там ни пиздел. Я ему нужен. А он — мне. Боже, почему меня так вынесло? Всего лишь стишок, — и сам себе возражал. — Нет, не всего лишь. И он это знал, знает и будет знать».

      Когда у микрофона встал Джек, Алан был готов. Не пьян, нет, а вот морально раздавлен — весьма, и ему уже не важно, что Джек пел, главное, что пел он, пел для него. Или нет? Или не для него?

      А зачем?

      А почему?

      «Боже, нет, я пьян».

      Раскатистый, сиплый бас Джека бил под дых с такой силой, что не удавалось нормально дышать. Третья пуговица на рубашке расстегнулась без ведома Алана, а ведь он так кичился своим превосходством и самостоятельностью.

      Что пел Джек?

      Что-то очень фолковое, на него не похоже, а Алан не похож на себя.

      «Здесь так душно».

      Алан не смог дослушать до конца, он выскочил на улицу, минуя курильщиков и целующиеся парочки. Застыл у мусорных баков, соображая, тошнило его или нет? Намеревался он плакать или так, поорать?

      «Или я реально увяз в собственной важности? И на деле я ему не сдался? Он счастлив, у него есть дети, которые его слушаются, есть музыка, Роуз. И на деле я ему не сдался. Это я к нему лезу, чтобы выпустить пар и вот эту свою… подростковую тупость, а он меня жалеет? Ха. Чудесно, блядь, чудесно, блядь, замечательно!» — он уперся в один из баков, набрал полную грудь воздуха, замер, считая до десяти и обратно.

      — Ал!

      Джек дернул его за плечо.

      — Вот ты где! А я уж испугался… что? Мои парни тебя своими воплями заебали? Ал? Ты чего? Нормально все?

      — Д-да. Я… Прости, я не отвезу тебя домой. Я… выпил.

      Ладонь Джека обожгла щеку, но так, приятно, что в глазах потемнело.

      — Мы вызовем такси. Эй. Ал, ты совсем?

      — Н-не знаю. Джек. Ты… честно не помнишь?

      — Не помню что? Ал. Ты стоять-то можешь?

      — Похуй. Поцелуй уже…

IV

      Ввалились в квартиру Джека, не размыкая поцелуй. Ключи упали под ноги и, судя по звуку, улетели под обувницу. У Алана не хватило ни сил, ни желания, чтобы искать их в темноте. Свет включать — тоже некогда.

      Хотелось лишь водить ладонями по знакомому и отзывчивому телу и иногда, переводя дух, кусать Джека за нижнюю губу. Им обоим это нравилось, сложно сказать, кому сильнее. Вообще говорить тоже оказалось некогда и не о чем. Алан подозревал, что начни они болтать, все бы испортили.

      «Хотя кого я обманываю? Сто процентов, испортил бы все я».

      Кое-как дошли до спальни, оставив в коридоре обувь, пиджак и куртку. Алан порадовался тому, что они успели днем помыть пол.

      Застыли у кровати.

      «Я выкинул то убогое белье? Небо, как славно», — Алан чувствовал, как от поцелуев у него начало сводить челюсть и перехватывать дыхание, он уже послушно принялся опускаться на кровать, но быстро зашипел.

      — Нога!.. Джек, нога-нога, — интуитивно схватился за бедро.

      — Бля. Прости, — Джек опустился на колени.

      Почти упал. Обхватил Алана под икрами и так и замер, прижавшись щекой к больной ноге. Вот зачем?

      — Прости-прости.

      — Все нормально.

      Глаза успели привыкнуть к темноте, так что Алан мог наблюдать за тем, как лицо Джека из испуганно-виноватого превращалось в глупо-влюбленное.

      — Прости... — его пальцы уверенно легли на пряжку ремня.

      Алан отвернулся. Заметил на прикроватной тумбе, где вчера лежала стопка книг, коробку презервативов и смазку.

      «Он все спланировал заранее? Гад. Хотя чего тут планировать? Что я сам на него наброшусь? Нет, он просто знал, что так и будет. Все равно гад».

      Джек стянул с Алана брюки и боксеры, придерживая под локоть, помог опуститься на матрас. Залез следом.

      — Ал... Нормально? — коснулся бандажа.

      — Да-да. Черт. Завязывай с этой заботой. Мне странно. Я ж не старый.

      Джек кивнул:

      — Ты самый лучший, — потянулся к губам Алана, но в дюйме остановится. — Душ?

      Сделалось неловко. Не от вопроса, а от того, что на него приходилось отвечать:

      — Не надо.

      — Ты не хочешь?..

      — Джек, блядь! — процедил сквозь зубы. — Уже не надо.

      «Он же не пьяный, почему он такой идиот? Или тоже специально?»

      Джек расхохотался, коротко поцеловал:

      — Прости. Я тоже «уже», — стянул футболку.

      Теперь смешно стало Алану:

      — Мы отвратительные.

      — Тебе это не нравится?

      — Мне нравилось, когда мы делали это молча.

      Джек послушался.

      «Боже, какой же он послушный», — Алан бы мог сравнить его с кем-нибудь из своих прежних партнеров, но все сколько-то значимые раньше отношения выглядели одинаковыми и совершенно ненужными, особенно когда ладони так привычно и правильно ложатся на знакомый торс.

      Правда, без разговоров — проще. Они прекрасно друг друга знали.

      Алан любил миссионерскую позу, чтобы с поцелуями и возможностью закинуть ноги Джеку на поясницу. А тот обожал смотреть в глаза. Искать одобрения во взгляде, выражении лица, стонах.

      — Я могу? — Джек задрал на Алане рубашку, не справившись с пуговицами.

      «Зачем спрашивать, когда все и так понятно?»

      Алан раздвинул ноги и, ухватив Джека за подбородок, притянул к себе. Больше тот ничего не спрашивал. Прикосновения к шее и череда укусов вдоль плеч распаляли, ощущение пальцев на внутренней стороне бедер вызывало волнообразный жар, отзывавшийся где-то там, в глубине воспоминаний, раскатами сладко-горькой ностальгии.

      «Вашу ж мать, я сентиментальный идиот».

      Он в очередной раз пошел на поводу у сиюминутной потребности в ласке и порции восхищения. Завтра ему будет стыдно, придется договариваться с совестью, хотя как? Они не пили, не курили, Алан не успел вытребовать у Джека поездку в лечебницу взамен на ночь вместе. Ничего.

      «Плевать, сегодня я хочу быть эгоистом».

      Алан нетерпеливо лягнул Джека здоровой ногой, как бы невзначай прогнулся в спине, демонстрируя пресс. Не чтобы похвастаться, нет, а чтобы там тоже погладили. Зажмурился.

      — Джек, — тот трясущимися руками вдавил его в простыню. — Джек, — тот взволнованно запыхтел от усердия над самым ухом. — Джек, пожалуйста. Жестче.

***

      Алан оперся на локоть, кое-как дотянулся до видавшего виды покоцанного будильника.

      — Мы проспали. Прям пиздец как...

      — Это было очевидно, — отозвался Джек и перевернулся на другой бок.

      — Почему Роуз нас не разбудила?

      — Подозреваю, она пыталась.

      — Бедная, — усмехнулся Алан и, вернув будильник на место, подкатился к Джеку, уткнулся носом ему в грудь. — У нее есть завтрак?..

      — Я вечером дал ей пятерку.

      — Щедро, — Алан поудобнее обхватил крепкую спину, провел пальцами вдоль лопаток. — И все-таки обидно, я к истории готовился.

      Джек ответил на его прикосновения крепкими объятьями и мелкими щекотными поцелуями в шею:

      — Я ставлю тебе «А» с плюсом.

      — Ну не-е, — расхохотался Алан, отворачиваясь и растирая влажные следы от губ. — Хотя погоди. Одну историю я тебе расскажу. Короче, — он уложил ногу Джеку на бедро и откинулся на подушку, неторопливо прочесывая пальцами за ночь свалявшиеся волосы. — Мне приснился сон. Я там был уже старый. Лет... Тридцать? Сорок? Пиздец, короче. Не ржи. Дальше смешнее. Я хожу на работу. В костюме. Прикинь? Такая офисная крыса. Важная крыса. У меня там какие-то подчиненные, я ими командую. Не ору, а типа воспитываю. Прикинь? И я работаю долго, до темноты, а потом...

      — А работаешь кем?

      — Понятия не имею. Хотя... По-моему, что-то про дизайн. Там были модельки домов и чертежи. Не важно. Я еду домой на машине. Нормальной. Типа Бентли...

      — Ничего себе «нормально»! — изумился Джек.

      — Я ж говорю, типа. Типа, понимаешь? На зеленой.

      — Юнодьер? Как в альбоме Роба?

      — Да нет. Блядь. Дай я договорю. Прикол не в том, что я живу как-то супер-богато и пафосно. Нет. Прикол в том, что я живу обычно. И дом у меня — как дом. Квартирка такая... Обычная. Не большая и не маленькая. Но опрятная. Ты слушаешь?

      — Ага, — кивнул Джек, поглаживая ногу Алана.

      — Вот и я говорю... Да... Странно. Я еще себя рассмотреть не могу. Знаешь, вот этот прикол со снами? Но я точно знаю, что мне до хера лет. Что я выгляжу максимально взросло. Пиздец?

      — Пиздец, — послушно кивнул Джек и потянулся к Алану.

      — Не-не-не, погоди, у меня изо рта воняет.

      — Плевать.

      — Да погоди! Я ж не досказал. Черт... О чем я? А!.. И я прям чувствую, что я, ну... Взрослый. И вот вроде это все так... Обычно. Но так... — Алан задумался. — Прикольно обычно.

      Джек кивнул, но так, отстраненно, явно задумавшись о чем-то своем. В последнее время с ним это случалось все чаще, а потому Алан и ругаться не стал, кое-как расправил на них одеяло, вывалившееся из пододеяльника.

      Покосился на открытое окно возле кровати. Оттуда пахло раскаленным асфальтом, сухим мхом и приближающимися каникулами. Тень высокого дуба елозила по полу и стенам, цепко хватаясь лиственными лапами за плакаты, шкаф, ковер.

      На ковре лежали сваленные в кучу вещи: футболки, джинсы, белье. Алан сумел насчитать лишь три носка, как вдруг Джек снова подал голос:

      — Ты расстроился?

      — Что? Не-е.

      — Ну, ты хотел бы жить «обычно»?

      Алан рассмеялся, толкнул Джека в плечо:

      — Еще чего, — но тут же погладил, успокаивая. — Нам и так отлично. Сейчас пролечим Дени, чтобы он херней больше не страдал, и поедем в тур.

      — Поедем, — повторил Джек полушепотом. — Со своим стариком ты как?.. Не хочешь про колледж еще перетереть?

      — А, — отмахнулся Алан. — Бесполезно. Ничего, вот устроюсь на полную смену после выпуска, смогу от него съехать. Будет легче. Ой, бля, вот не делай такую рожу, — схватил Джека за щеки, потормошил. — Все круто, ясно? Кру-то! Зато мы всегда будем вместе тусить. Сочинять музыку, бухать и трахаться. Ну, — еще раз толкнул, совсем аккуратно. — Круто же?

      — Круто, — Джек опять попытался поцеловаться.

      «Какой надоедливый», — вздохнул Алан, но отворачиваться не стал и поймал себя на странной мысли: целоваться с Джеком приятно всегда. На попойке между шотами, после ссоры, во время и вместо секса, и вот так, едва проснувшись, сквозь зевоту и полусомкнутые веки.

      «Он меня не бесит. Совсем. Никогда. Это, получается, и есть “любовь”?»

      Недавно Джек между репетиций читал «Саломею» Оскара Уайльда, естественно, вслух, потому что всем, а особенно Алану, было очень любопытно узнать, о чем же будет новая песня, и еще очень лениво читать самостоятельно. И вот в «Саломее» Уайльд, вроде как, тоже писал про любовь. Джек объяснял, что пьеса посвящалась любовнику писателя, что в ней поднималась тема запретного чувства, запретного где-то на глубинном уровне, а не потому что «фу, пидорство».

      «Этот ирлашка складно болтал, но любовь у него странная. Красивая, но жестокая. На кой так любить, если всем от твоей любви — херово?» — ответа не получалось найти ни самому, ни вместе с Джеком. Тот продолжал объяснять про декаданс, верность искусству.

      «Называй меня дебилом и неучем, но я нах не понимаю, зачем так заморачиваться. Типа… по мне, если в отношениях не лучше, чем без них, то нах они вообще нужны?»

      Алан гордился этой удачно сложившейся идеей. Она весьма четко показывала его жизненную позицию и заодно восприятие их с Джеком пары.

      К чему он вспомнил про «Саломею»? Ах, да! Там была забавная фраза, она врезалась в память и сейчас, лежа в залитой светом комнате, ее хотелось повторить, вот так, увязая пальцами в каштановых кудрях, а взглядом утопая в улыбающихся от нежности глазах:

      — «Я поцелую твой рот».

      Джек цитату оценил, рассмеялся, подмял под себя. За свалявшимися космами стало не видно лица.

      — Эй, Ал. У нас будет самая счастливая жизнь. Обещаю.

      Алан фыркнул:

      — Кто бы сомневался, — а сам вспомнил другую фразу, хорошую, но куда менее забавную:

      «Цари никогда не должны давать слова. Не сдерживают они его — это ужасно. Сдерживают — это тоже ужасно», — почему-то именно ее они решили использовать в песне.

      Теперь, спустя много лет, Алан никогда бы не сумел и мотив ее напеть, но вот «Саломею», толком не перечитывая и всего пару раз посмотрев в театре, Алан помнил если не наизусть, то максимально близко к тексту.

***

      И все же, к чему он вспомнил «Саломею»?

      Джек исполнил обещание по-своему, отпустив Алана сперва на учебу, а потом как будто навсегда.

      «Ключевое здесь "как будто". Он позволил мне жить обычно, а я вместо этого возвращаюсь сюда, чтобы... Что? Помочь? Исправить? Или просто побыть до одури любимым? И нах нужна эта спокойная жизнь, если я от нее сваливаю?»

      Они поменялись местами. Джек прекрасно терпел грубость и бодрый темп, а еще ему очень шла поза по-собачьи. Алан любовался влажной от пота смуглой кожей, с совершенно мальчишеской гордостью слушал сдавленное мычание. Превосходство — подлое чувство, оно било в голову лучше любого пойла, что разливали в «Каса Вьеха». Алан знал, что превосходил всех женщин и мужчин Джека, знал, что стоило ему лишь попросить, тот бы бросил любую или любого ради него. Разумеется, Алан никогда так не поступал. Но, если подумать, едва он приезжал в Орландо, все «нынешние» Джека стремительно превращались в «бывших».

      «А я бы так смог? Вряд ли бы он попросил. Но все же… Я смог бы?»

      Джек попытался лечь, стало неудобно. Вместо того, чтобы сказать что-то вслух, Алан с размаху ударил по крепкому бедру, аж у самого ладонь заболела. Джек вздрогнул и приподнялся. Алан ударил еще раз, еще и еще. Безнаказанность развращала, как и вид податливого сильного тела. И пугала, в первую очередь потому что Алан не представлял, как бы он отреагировал, будь Джек жесток с ним. Не по команде, без предупреждения. Да такое и представить-то не получалось.

      «Какого черта ты ржешь? Тебе приятно, когда я с тобой вот так обращаюсь?»

      Алан ухватил Джека за волосы, потянул на себя, чтобы в полной мере услышать его голос. Утробный, низкий и вместе с тем абсолютно благостный, нежный.

      — Ал, я люблю тебя. Люблю...

      Только Джек знал его таким: наглым, требовательным и пошлым.

      «Омерзительно, — Алан царапнул по отпечаткам ладони. — Я омерзительный...»

      — Мудила, — произнес вслух, обращаясь то ли к себе, то ли к Джеку.

      Тот ответил благодарным стоном и, начав двигать бедрами навстречу, зашептал о любви чаще, громче и искреннее.