— Нет, ну надо же: «рады приветствовать!» Рады! Да с таким лицом только выпроваживать за порог, — не удержался Цзян Фэнмянь, стоило им с Вэй Чанцзэ оказаться наедине.

      Первый день общения со вторым молодым господином Лань прошел тяжело. При этом, строго говоря, мальчику совершенно нечего было поставить в вину. Лань Цижэнь был безупречно вежлив и строго придерживался законов гостеприимства. Цзян Фэнмянь и Вэй Чанцзэ ничуть не сомневались, что где-то в Облачных Глубинах имеется особый регламент по приему гостей — и Лань Цижэнь, все всяких сомнений, неукоснительно его соблюдал.

      Однако видеть более постное лицо и слышать более сухой голос юньмэнским юношам еще не доводилось.

      — Кажется, я начинаю сочувствовать Цзинь Гуаншаню, — признался Цзян Фэнмянь.

      Вэй Чанцзэ только усмехнулся.

      Ему в жизни повезло. Его родители были простыми слугами в Пристани Лотоса, но он с детства обожал наблюдать за тренировками адептов ордена Цзян. В Юньмэне не относились к этому строго: иногда даже уличные мальчишки заглядывали полюбоваться постановочными боями. Однако однажды Вэй Чанцзэ заметили и обнаружили, что у мальчика имеется золотое ядро. Редко кому удавалось сформировать его случайно, без применения приемов самосовершенствования, и обычно это означало, что если приложить должные усилия, то результат может получиться впечатляющим. Глава Цзян был так добр, что взял мальчика на собственное обеспечение. С тех пор с родителями Вэй Чанцзэ виделся крайне редко, а большую часть времени проводил с остальными адептами ордена. Особенно он приглянулся молодому господину, с которым они стали едва ли не приятелями.

      Однако Вэй Чанцзэ был умен и, несмотря на протесты Цзян Фэнмяня, никогда не стремился выставлять эту дружбу напоказ. Он неизменно помнил, кто он и чьим сыном является. Разумеется, ордена, особенно крупные, с готовностью принимали в свои ряды людей с новой кровью, но все же Вэй Чанцзэ всегда учитывал, что далеко не все готовы считать сына слуг ровней молодым господам.

      Он и не стремился быть заметным. Ему нравилось заклинательство, а в ночные охоты Вэй Чанцзэ и вовсе влюбился, едва оказавшись на первой из них. Была бы его воля — он со спокойной душой ушел бы странствовать, помогая простым людям на своем пути. Однако Вэй Чанцзэ осознавал, что орден Цзян вложил немало в его обучение и потому вправе ожидать верной службы. Впрочем, служба Цзян Фэнмяню обещала стать приятной, и Вэй Чанцзэ не заботился ни о прошлом, ни о будущем.

      Не в последнюю очередь благодаря своему положению — признаться, весьма промежуточному — Вэй Чанцзэ привык молча, но при этом очень внимательно приглядываться к людям. Сам он умел оставаться неприметным, держась в тени своего господина, но видел, слышал и запоминал все.

      Второй молодой господин Лань ему неожиданно понравился. Тот чем-то походил на ежика: такой же колючий и словно бы сердитый, однако Вэй Чанцзэ отчего-то казалось, что под этими иголками прячется куда более мягкая душа, нежели Лань Цижэнь готов был показать. Он очень старался безукоризненно позаботиться о гостях, и то, что он не в силах был скрыть свою досаду, говорило лишь о том, насколько чуждо ему лицемерие.

      — Впрочем, — продолжал размышлять вслух Цзян Фэнмянь, — он вполне хорошенький. Это даже несправедливо! Вэй-сюн, ты вспомни, какими мы были в его возрасте! Одни руки да ноги, локти да коленки!

      Вэй Чанцзэ не стал прятать усмешки. Сам он обладал достаточно крепким телосложением: пожалуй, ему вполне по руке пришелся бы не только меч, но даже сабля ордена Не. Но все же даже он всего каких-то четыре года назад действительно представлял из себя хаотичный набор конечностей с острыми углами. Что уж говорить о более худощавом Цзян Фэнмяне!

      — А эти Лани — словно вообще неземные, — тем временем продолжал беззлобно ворчать тот. — Что Лань Дуншэн единственный из нас всех всегда был идеально сложен, что его братец. Вот как они умудряются расти равномерно, без всяких перекосов?

      — Это тайна ордена Лань, в которую не посвящают приглашенных адептов, — отшутился Вэй Чанцзэ. — Поэтому даже не забивай себе голову. Давай лучше ложиться спать, а то завтра нам предстоит подняться в какое-то совсем уж неприличное время.

      Цзян Фэнмянь негромко рассмеялся и согласился. В летнюю пору юньмэнцы тоже порой вставали достаточно рано, чтобы успеть насладиться хотя бы номинальной утренней прохладой. Однако как можно просыпаться в пять часов утра осенью и тем более зимой — это оставалось для них загадкой.

      — Говорю же: неземные, — пробормотал Цзян Фэнмянь, пытаясь поудобнее устроиться на довольно жесткой постели.

      Вэй Чанцзэ был с ним полностью согласен.

* * *

      Лань Цижэнь был крайне недоволен собой. Он с трудом высидел вечернюю трапезу и, едва она закончилась, бросился к себе.

      Старший брат поручил ему задание — а он не справился. Сюнчжан просил позаботиться о гостях — но Лань Цижэню удалось лишь провести экскурсию. Он мог ответить на любой вопрос, но не умел вести бесед. Мог помочь с обустройством — но не представлял, как помочь обжиться. Лань Цижэнь даже с хорошо знакомыми людьми вел себя отстраненно, и к этому все давно привыкли, однако гости, судя по всему, остались обижены его неловким обхождением.

      Лань Цижэнь усилием воли заставил себя не смотреть на книги, которые хотел еще почитать перед сном, и уселся в позу для медитации. Слишком много негативных чувств было испытано сегодня, слишком много мрачных мыслей. В таком состоянии нельзя ложиться спать — от этого будет только хуже. А он ведь не мог подвести брата еще больше, не так ли?

      Лань Цижэнь искренне пытался сосредоточиться, однако это плохо ему удавалось. Гости из Юньмэна не шли у него из головы. Умом Лань Цижэнь понимал, что по сравнению с иными приглашенными учениками, на которых он за предыдущие годы насмотрелся вдоволь, эти были еще весьма неплохи. Они не рвались с порога нарушать правила и даже не слишком шумели. Молодой господин Вэй, тот, что был пониже и покоренастее, и вовсе обладал очень приятным низким голосом, успокаивающим и располагающим к себе…

      Но, тем не менее, они были чужаками, и рядом с ними Лань Цижэнь никак не мог расслабиться.

      Он ни с кем рядом не мог расслабиться. Не имел права. Лань Цижэнь знал это, помнил и всегда строго соблюдал. Но со своими было проще: их можно было просто избегать. А от гостей, увы, никуда нельзя будет деться. Его брат — и его глава — попросил о помощи, и Лань Цижэнь не имеет права отказать.

      Не после того, как к нему были столь добры…

      Он еще раз собрал всю свою волю в кулак и постарался изгнать из головы посторонние мысли. Не думать о настоящем. Не думать о прошлом. И — главное — не думать о будущем. Ни о чем не думать. Раствориться в тихих ночных шорохах: почти беззвучном пении ветра, перекличке припозднившихся птиц, стрекоте насекомых, еще пока не устроившихся на зимовку… Слиться с миром воедино, раствориться в нем, став лишь маленькой, неотличимой от всего прочего частицей. Позволить ци течь по каналам ровно и плавно, а сердцу — биться сильными и размеренными толчками.

      Утро Лань Цижэня неизменно начиналось с тренировки. Остальные адепты приходили на тренировочные поля позже, а в такую несусветную рань те обычно пустовали. Лань Цижэнь не любил, чтобы за ним наблюдал кто-либо, и потому выбирал именно это время, обещающее уединение. При этом найти для личных тренировок какой-нибудь потаенный уголок ему даже не приходило в голову: ведь под это дело отведены специальные места, которые и следовало использовать по назначению. А вот время тренировок нигде не оговаривалось.

      Этой ночью заснуть ему удалось не сразу, и потому тело не успело отдохнуть толком. Ни движения, ни удары не выходили такими, какими должны были быть в идеале, и Лань Цижэню пришлось приложить немало усилий, чтобы вместо досады направить свою энергию на исправление ошибок. Лишь спустя какое-то время ему удалось войти в ритм и выровнять свою тактику.

      Завершил Лань Цижэнь тренировку, будучи в куда более приподнятом расположении духа, нежели до ее начала. В нем даже зародилась надежда, что после омовения в источниках ему удастся окончательно вернуть душевное равновесие. Возможно даже, он сумеет исполнить желание брата и быть сегодня более приятным в общении.

      — Прекрасная тренировка! — внезапно раздавшийся совсем рядом голос заставил Лань Цижэня подскочить на месте.

      Оказалось, что пока он предавался размышлениям, подошел Лань Дуншэн, который, не скрываясь, улыбался. Лань Цижэня всегда завораживала улыбка брата: такая светлая, теплая и удивительно открытая. В их ордене не одобрялось излишнее веселье: любой человек должен быть занят своим делом, а любое дело требует серьезности. Но улыбка Лань Дуншэна, казалась, была отдельным видом искусства. Потребовать, чтобы он перестал улыбаться — это все равно что велеть солнцу не светить, а звездам — не сиять. Лань Дуншэн сохранил свою чудесную улыбку, несмотря на все перенесенные испытания. Она, возможно, стала чуть менее широкой, однако тепла в ней словно бы даже прибавилось.

      — Сюнчжан слишком добр, — опомнившись, поклонился брату Лань Цижэнь, однако тот перехватил его руки.

      — Я серьезно, — по-прежнему улыбаясь, покачал головой Лань Дуншэн. — Прости, у меня давно не было возможности понаблюдать за тобой, но сейчас могу сказать совершенно откровенно: проделанная тобой работа впечатляет! Ты молодец.

      Лань Цижэнь потупился, ощущая, как кончики его ушей предательски розовеют. Слышать слова похвалы от брата было безумно приятно, однако Лань Цижэнь прекрасно понимал, что не заслужил их. До Лань Дуншэна ему было далеко — и сократить этот разрыв не было ни малейшей надежды.

      — Я не уделял тебе достаточно внимания, — продолжал тем временем Лань Дуншэн. — А ведь ты так вырос!

      Это тоже было преувеличением. Лань Цижэнь все еще был на полголовы ниже брата, но дело было даже не в росте. Лань Дуншэн был на четыре года старше и почти достиг совершеннолетия. Но Лань Цижэнь не сомневался, что даже когда ему исполнится столько же, даже когда станет старше — это не приблизит его к брату.

      — Я прикладываю все старания, — произнес Лань Цижэнь единственное, что мог сказать, не вынуждая брата незаслуженно хвалить его или, что еще хуже, подбадривать.

      К счастью, Лань Дуншэн уловил настроение. Это тоже была его уникальная черта: тонко чувствовать настрой окружающих. Лань Дуншэн, несомненно, помнил, что его младший брат не слишком любил праздные беседы, и потому перешел к сути:

      — Цижэнь, — произнес он, пристраиваясь сбоку и провожая к источникам, — я ведь правильно помню, что ты хотел попробовать себя в наставничестве?

      Лань Цижэнь едва заметно вздрогнул.

      Ему нравились матушкины рассказы о преподавании, и ему — время от времени — казалось, что он бы справился. Его восхищала сама идея работы с умами. Лань Цижэнь любил учиться сам и почитал за великое счастье узнавать что-либо новое. Ему самому практически не нужны были наставники: с раннего детства уловив алгоритм, он впитывал и усваивал знания самостоятельно. Однако Лань Цижэнь понимал, что все люди разные и многим нужна помощь на пути познания. Матушка не раз говорила, что нет выше счастья, чем увидеть свет понимания в глазах того, кого взялся обучать.

      Правда, Лань Цижэнь не очень-то любил людей. Строго говоря, он их едва ли не боялся, лишь усилием воли заставляя себя сдерживаться, когда вокруг него собиралось слишком много народа. Но ведь, внушал он себе, для того, чтобы учить, любить людей вовсе не обязательно. Достаточно относиться к ним по справедливости — и этого будет довольно.

      Куда важнее было то, что эта идея, высказанная еще матушкой, понравилась старейшинам. Для самого человека важно развивать и дотягивать до необходимого уровня свои слабые стороны, однако для ордена в целом куда более необходимо использовать стороны сильные. Лань Цижэнь тянулся к знаниям и был в высшей степени дисциплинированным — качества, которые подходили для наставничества.

      — Да, — осознав, что почти неприлично задержался с ответом, поторопился ответить Лань Цижэнь. — Однако мне еще предстоит длительная подготовка.

      — Согласен, — кивнул Лань Дуншэн. — У тебя впереди долгая дорога. Однако, поскольку твое собственное образование подошло к концу, я хотел бы предложить тебе ассистировать одному из наставников.

      — Ассистировать? — Лань Цижэнь невольно нахмурился.

      По возрасту он мог помогать разве что только в младших классах. Это его смущало, ибо маленькие дети вызывали в нем чувство неловкости. Он был младшим в их семье — даже пара имевшихся у них с братом кузин были старше него. Лань Дуншэн для него всегда выглядел взрослым, а сам Лань Цижэнь был не совсем обычным ребенком. Его детство по большей части прошло в четырех стенах, и он совершенно не понимал, что чувствуют и чем живут другие маленькие дети.

      — …класс приглашенных учеников, думаю, подойдет, — вещал тем временем его брат, и Лань Цижэнь едва не споткнулся на ровном месте.

      — Приглашенных учеников?! — переспросил он с ужасом.

      На обучение обычно приезжали молодые люди пятнадцати-шестнадцати лет — уже более взрослые, нежели Лань Цижэнь. Однако из-за того, что Облачные Глубины в течение двух лет никого не принимали, в этом году многие были еще старше. Взять хотя бы семнадцатилетнего Цзян Фэнмяня и восемнадцатилетнего Вэй Чанцзэ. Среди юньмэнцев были и другие юноши им под стать. Еще в этом году из ордена Ланьлин Цзинь приехал брат Цзинь Гуаншаня — воспоминания о том до сих пор рождали у Лань Цижэня неприязнь, хоть он и старался изо всех сил от них избавиться, — и его спутники в основном соответствовали ему по возрасту. Самым дисциплинированным в этом плане был орден Цинхэ Не — но его адепты, даже юные, отличались таким мощным телосложением, что и в пятнадцать выглядели так, как иные не выглядели и в двадцать. Оставалось только порадоваться, что орден Цишань Вэнь вот уже который год никого не присылает.

      На фоне приглашенных учеников этого года Лань Цижэнь неминуемо выглядел бы как тонкий прутик среди разросшегося бамбука. Однако Лань Дуншэна это, похоже, ничуть не смущало.

      — А почему бы и нет? — невинно поинтересовался он. — По-моему, это самый удобный вариант. С одной стороны, они все — твои ровесники… ну, почти. А наставник, занимающийся приглашенными учениками, человек уже довольно пожилой. Тебе будет полезно перенять его опыт, находясь при этом среди таких же юношей, как и ты. С другой же стороны — это молодые люди из разных орденов. Ты ведь, насколько я понимаю, вчера поладил с Цзян-сюном и молодым господином Вэем? Это уже хорошо, но кругозор полезно расширять.

      Лань Цижэнь старательно подавил вздох. Брат думал о нем слишком хорошо — а у Лань Цижэня не поворачивался язык вот так сразу сказать, что он не оправдал возложенных на него надежд. Да и кругозор свой Лань Цижэнь предпочитал расширять по книгам, а вовсе не в сомнительном общении с посторонними людьми.

      Впрочем, подумал вдруг он, именно в этом и было дело.

      — Сюнчжан, — произнес Лань Цижэнь осторожно. — Ты ведь предлагаешь это потому, что приглашенные ученики пробудут у нас меньше года?

      Лань Дуншэн ответил ему улыбкой. Даже будучи откровенно виноватой, она не теряла своего обаяния.

      В этом был свой смысл. Лань Дуншэн знал, как неловок его брат в общении, и не хотел напугать им младших учеников. Отправлять же его к старшим — это бросать вызов юным адептам родного ордена. Кому понравится, что их поучает малолетний выскочка, пусть даже он и брат главы ордена?

      В то же время, отправляя его к приглашенным ученикам, можно было убить сразу двух зайцев. Лань Цижэнь мог не слишком переживать на их счет: львиную долю этих людей, особенно тех, что приехали из небольших орденов, он никогда больше в своей жизни не увидит. А самим приглашенным ученикам неплохо будет продемонстрировать высокий уровень подготовки собственных адептов ордена Гусу Лань.

      Лань Цижэнь не мог знать, как давно его брат это все спланировал, однако у него не осталось сомнений, что это вовсе не сиюминутное решение. Лань Дуншэн, несомненно, продумал все заранее — возможно, задолго до того, как гости переступили порог Облачных Глубин.

      А это означало, что у Лань Цижэня просто не было иного выхода, как склониться перед волей брата.

      — Тебе понравится, — веселым и бодрым тоном заявил Лань Дуншэн. — Ты совместишь приятное с полезным и получишь такой необходимый опыт. Зато потом тебе будет проще готовиться: хорошая разминка всегда улучшает результат.

      — Да, сюнчжан, — покорно кивнул Лань Цижэнь. — Разумеется, ты прав.