Новый год пришлось праздновать в Облачных Глубинах.

      Ну как — праздновать, философски думал Вэй Чанцзэ. Пожалуй, правильнее будет сказать «отмечать». Потому что орден Лань, очень серьезно относясь к обрядовой и ритуальной стороне, на праздничную не слишком обращал внимание. Конечно, праздничный обед был обильнее и разнообразнее, чем обычные, но ни мяса, ни вина на нем так и не появилось. Даже сладости были в таком ограниченном количестве, что юньмэнцы никак не могли отнести их к «праздничному столу».

      — Мило, — задумчиво протянула Цансэ Саньжэнь, когда Цзян Фэнмянь отдал ей свою порцию сладостей. — Но фазаны вкуснее.

      Она сверкнула своей неприличной белозубой улыбкой, и Вэй Чанцзэ понял, что пора предпринимать тактическое отступление. В последнее время он установил закономерность, что именно после таких улыбок Цзян Фэнмянь начинает выставлять себя законченным идиотом. Правда, Цансэ Саньжэнь, казалось, этого не замечала, с охотой смеясь над не самыми забавными, с точки зрения Вэй Чанцзэ, шутками.

      Ускользнув от зубоскалящей парочки, он с сожалением вспомнил первоначальные планы. На Новый год они опять собирались спуститься в Гусу и там прокуролесить несколько дней. Глава Лань был не против, тем более что на время празднования все занятия отменялись, однако погода оказалась настроена куда более решительно. Холода продержались всю зиму, и даже сейчас, накануне весны, отступать не торопились. В конце концов глава Лань вынужден был запретить покидать Облачные Глубины: он почти прямым языком объявил и Цзян Фэнмяню, и Цзинь Гуанбао, и всем прочим желающим покуролесить, что не собирается потом объясняться с их родственниками, когда обнаружатся их обмороженные трупы. Вэй Чанцзэ и сам понимал, что его ровесники, дорвавшись до свободы и вина, могли вести себя чересчур раскованно — а погода к подвигам не располагала. Особенно ярко это проявилось, когда выяснилось, что кто-то все же умудрился пронести в Облачные Глубины вино, и один из наставников обнаружил, как приглашенные ученики прыгают в сугроб с крыши беседки. В центре творившегося безобразия, разумеется, находилась Цансэ Саньжэнь: как ни странно, трезвая, хотя и выпившая, разрумянившаяся и безумно хорошенькая. Ничего удивительного, что парни готовы были свернуть себе шеи, лишь бы выиграть право участвовать в спарринге с нею.

      И все-таки даже Лань Цижэнь, которого, казалось, больше всех раздражали выходки их своенравной гостьи, не жалел о том, что предложил ей приют. Холода в тот год стояли по всей Поднебесной, а Цансэ Саньжэнь, несмотря на всю свою открытость миру и высокий уровень боевого искусства, была мало приспособлена к обычной жизни. Она даже не сразу поняла концепцию Нового года: по ее словам, на священной горе Баошань Саньжэнь было принято считать каждый зарождающийся день праздником: особенным, единственным и неповторимым. Любой день — это чудо, и зачем выделять какие-то отдельные дни, Цансэ Саньжэнь было неясно. К тому же, несмотря на свою насмешливость, она оказалась удивительно наивной и верила всему, что ей говорили. Как понял Вэй Чанцзэ, во владениях Баошань Саньжэнь просто отсутствовало такое понятие как вранье, и ее юная воспитанница спустилась в мир с открытым и чистым сердцем.

      За эту открытость ей прощалось многое. Даже строгие наставники Гусу Лань — пусть не все, но значительное большинство — были очарованы сочетанием такой детской непосредственности и доброты с силой духа и жаждой справедливости. Цансэ Саньжэнь постоянно влезала с вопросами, перебивала и упрямо стояла на своем — но в ней не чувствовалось ни капли тщеславия или желания выдвинуться вперед. Она говорила то, что думала, стремясь в первую очередь разобраться во всем сама, а не навязать свою точку зрения другим.

      Вэй Чанцзэ оставил своего хозяина любезничать с Цансэ Саньжэнь и пошел куда глаза глядят. Оказалось, что глаза его, как, впрочем, и частенько в последнее время, искали второго молодого господина Лань.

      Тот обнаружился возле дома главы рядом с красивым фонарем в виде лунного кролика. Лань Цижэнь смотрел на него задумчиво, и лицо его было совершенно не праздничным.

      — С ним что-то не так? — поинтересовался Вэй Чанцзэ, подходя ближе. — Помочь?

      Лань Цижэнь вздрогнул, однако, узнав его голос, заметно успокоился. Вэй Чанцзэ это радовало: когда второго молодого господина Лань не сковывало напряжение, он становился весьма приятным и даже очаровательным. Впрочем, свое мнение Вэй Чанцзэ старался держать при себе. Всего один раз перед сном он обмолвился о своем впечатлении, и Цзян Фэнмянь едва не свалился с кровати от хохота. И Вэй Чанцзэ даже не мог его за это упрекнуть: для стороннего человека Лань Цижэнь мог быть сколько угодно красивым, но все же ни в коем случае не очаровательным.

      — Нет, — покачал головой Лань Цижэнь. — С ним все в порядке. Просто…

      Он помолчал немного, и Вэй Чанцзэ не стал его торопить. Лишь встал рядом и тоже посмотрел на изящный, хотя и явно давно уже не новый фонарь. Лань Цижэнь не любил говорить о прошлом вообще и о своей семье в частности, но в последнее время в его речь потихоньку просачивались обрывки воспоминаний.

      — Мы три года не вешали этот фонарь, — наконец произнес Лань Цижэнь очень ровно. — А до этого его всегда вешала матушка. Они с отцом спорили за это право, но матушка всегда выигрывала, и отец поддерживал ее…

      Вэй Чанцзэ очень осторожно коснулся его руки. Та была достаточно теплой, лишь кончики пальцев оледенели, и Вэй Чанцзэ сжал их покрепче в своей широкой и совершенно не аристократической ладони.

      Лань Цижэнь вдруг судорожно сглотнул.

      — Сюнчжан дарит мне дом, — выпалил он внезапно невпопад.

      — Дом? — непонимающе нахмурился Вэй Чанцзэ: он потерял нить разговора.

      Лань Цижэню пришлось несколько раз глубоко вдохнуть и выдохнуть прежде, чем он сумел продолжить:

      — В этом году мне исполняется пятнадцать. Мои ровесники живут в ученических общежитиях, но я закончил обучение… Однако при этом я уже слишком взрослый, чтобы жить вместе с братом. Возможно, скоро он приведет сюда свою жену, и я тут буду…

      …неуместен.

      Это слово не прозвучало, но повисло в воздухе.

      — Так ли скоро? — постарался разрядить мрачную атмосферу Вэй Чанцзэ. — Ваш отец, насколько мне известно, долго ждал свою возлюбленную.

      — Да… — Лань Цижэнь рассеянно кивнул. Взгляд его по-прежнему был прикован к фонарику. — Но отец был строгим и суровым человеком. Он жил делами ордена и свято чтил правила. Он ценил размеренный быт, плавно тянущийся из года в год.

      — Однако сюнчжан… — помедлив, продолжил Лань Цижэнь, — совсем другой. Он открытый и веселый, он любит жизнь, тянется ко всему новому… Ему интересны люди. Мне кажется — сам не знаю, почему — что он очень скоро найдет свою спутницу на пути самосовершенствования. Он отчаянно желает этого и совсем не скрывается.

      Вэй Чанцзэ понимающе хмыкнул. Второй молодой господин Лань дал своему старшему брату исчерпывающую характеристику. Лань Дуншэн действительно был человеком с душой нараспашку, легко находящим себе друзей и не таящий желания поскорее открыть для себя романтическую сторону жизни. Девушке, которую он встретит, несомненно, повезет.

      — Как думаешь, ему может понравиться молодая госпожа Цансэ Саньжэнь? — Вэй Чанцзэ задал вслух вопрос, который внезапно возник в его голове. — Мне кажется, они бы весьма подошли друг другу.

      Лань Цижэнь скривился как от зубной боли, и Вэй Чанцзэ с трудом удержался от смеха. За те почти три месяца, что Цансэ Саньжэнь жила в Облачных Глубинах, Лань Цижэнь так и не определился со своим отношением к ней. Большую часть времени она его раздражала, иногда — бесила, но временами и искренне восхищала. Неизменно было одно: равнодушным она его точно не оставляла. Пожалуй, с такой невесткой у Лань Цижэня не останется времени ни скучать, ни тосковать.

      — Обсуждать за спиной запрещено, — пробормотал тот вслух раздосадовано. — Я и так позволил себе лишнего и завтра обязательно попрошу о наказании…

      — За что? — перебил его Вэй Чанцзэ, крепче сжимая ладонь: так, что тонкие, хотя и, как он уже знал, очень сильные пальцы Лань Цижэня едва не хрустнули. — За то, что вспомнил об отце? Или подумал о брате? Ни в том, ни в другом нет никакой вины, так что и не думай ни о каких наказаниях.

      Лань Цижэнь попытался что-то возразить ему, однако Вэй Чанцзэ, даже не пытаясь скрыть самодовольного выражения на своем лице, торжественно процитировал:

      — Не принижай себя. Соизмеряй наказание и вину. Говори то, что думаешь.

      К его удовольствию, обычно плотно поджатые губы Лань Цижэня дрогнули. Это была еще не улыбка — это чудо Вэй Чанцзэ пока так и не удалось увидеть, — но уже ее предвестник скользнул по бледному сосредоточенному лицу. В уголках его рта зарождались маленькие, почти незаметные полукружья, и внезапно оказывалось, что губы у Лань Цижэня совсем не такие тонкие, как казалось раньше, а очень красивого рисунка и вполне даже чувственные.

      — Кажется, ты постигаешь главную мудрость Облачных Глубин, — произнес Лань Цижэнь уже не так напряженно, как раньше, и Вэй Чанцзэ ощутил, как у него на сердце разлилось тепло. Осторожно гладить этого ежика, наблюдая за тем, как постепенно — и, увы, очень медленно! — втягиваются колючие иголки, оказалось поразительно приятно.

      — И какая же главная мудрость Облачных Глубин? — вкрадчиво поинтересовался Вэй Чанцзэ.

      Лань Цижэнь — небывалое дело! — ответил ему почти лукавым взглядом.

      — Постигнешь — узнаешь, — заявил он, во всем прочем старательно сохраняя привычное достоинство.

      Какой бы морозной ни была зима, с приходом весны холода все же начали отступать. Однако зима оставила за собой и страшное наследие: многие люди и многие животные нашли жуткую смерть от ледяной стужи. Едва посланцы смогли отправиться в путь, как ордена и кланы завалило воззваниями о помощи.

      В Облачных Глубинах даже отменили занятия для старших учеников. Орден Гусу Лань был многолюден, однако жалобы приходили из огромного количества деревень. К тому же никто не сомневался, что пострадавших может быть гораздо больше — просто не у всех имелась возможность обратиться за помощью. Лань Дуншэн принял решение не посылать отряды патрулировать, а направить как можно больше людей, чтобы они раскинулись по местности веером.

      Для приглашенных учеников занятия не отменяли, однако Цзян Фэнмянь не хотел упускать этот шанс. Перехватив однажды главу Лань прямо на одной из дорожек, он заявил:

      — Кто-то обещал мне ночную охоту! — улыбнулся он обезоруживающе. — Лань-сюн, кажется, пришла пора исполнить обещание!

      Лань Дуншэн ответил ему усталым взглядом. В последнее время дела ордена требовали от него все больше и больше внимания, и он был совершенно ими задерган. Поэтому он не поставил никаких условий, даже на разговор не стал тратить времени. Лишь рассеянно кивнул и уточнил:

      — Вы с молодым господином Вэй, не так ли? И с Цижэнем. Троих для отряда должно вполне хватить.

      — Четверых! — Лань Дуншэн в своей измотанности не сразу заметил, что недалеко держалась еще одна фигура. — Я скоро с ума сойду в ваших Облачных Глубинах! Я тоже хочу на ночную охоту!

      — Хорошо… — глава Лань сперва рассеянно кивнул, а затем, вздрогнув, присмотрелся: — Вы?!.

      Цансэ Саньжэнь, обогнув Цзян Фэнмяня, широко улыбнулась ему. Лань Дуншэн ответил ей растерянным взглядом.

      — Я не имею права запрещать вам что-либо, — произнес он наконец, — однако должен заметить, что юная девушка в компании троих молодых людей — это как-то…

      — Как? — недоуменно нахмурилась Цансэ Саньжэнь.

      Лань Дуншэн беспомощно посмотрел на Цзян Фэнмяня, но тот сделал вид, что чрезвычайно заинтересовался рисунком весенних облаков, проплывающих по ставшему очень высоким небу.

      — Как? — уже требовательнее вопросила Цансэ Саньжэнь. — Я уже три месяца пытаюсь понять, в чем разница — но так и не смогла этого сделать.

      — Вы не знаете разницу между мужчинами и женщинами? — осторожно уточнил Лань Дуншэн, невольно отмечая, что Цзян Фэнмянь кусает губы в отчаянной попытке скрыть налезающую на них ухмылку.

      — Ну, мужчины умеют отливать стоя, — бесхитростно заявила Цансэ Саньжэнь. — Но я не думаю, что это как-то делает их лучше.

      Пока Лань Дуншэн хватал ртом воздух, Цзян Фэнмянь отвернулся вовсе, но то, что он хохочет, выдавало предательское подрагивание его плеч.

      — Она правда не понимает, Лань-сюн, — отсмеявшись, все-таки сумел он выдавить из себя. — Она настолько невинна, что не видит разницы.

      — И, — добавил Цзян Фэнмянь уже серьезнее, — разумеется, никому из нас даже не придет в голову причинить ей вред. Я ручаюсь за себя и за Вэй Чанцзэ, ну а своего брата ты и сам прекрасно знаешь.

      — Почему кто-то из вас должен причинить мне вред? — удивилась Цансэ Саньжэнь. — И как?

      — Не должен — и не причинит, — ответил ей Цзян Фэнмянь, сверкая столь лучистым взглядом, что Лань Дуншэн невольно отвел глаза. Это зрелище предназначалось явно не ему.

      — Меня просто беспокоила репутация молодой госпожи, — вздохнул он, все еще глядя чуть в сторону. — Однако если все согласны, то не вижу причин для отказа.

* * *

      Лань Цижэнь когда-то был убежден, что его первая ночная охота, если она вообще случится, пройдет вместе с отцом. Или с братом. Или — возможно — с ними обоими. Затем какое-то время ему вновь стало казаться, что он так никогда в жизни и не возьмет в руки свой меч для чего-то более серьезного, нежели тренировка. Старейшины буквально заперли их с Лань Дуншэном в Облачных Глубинах — и, если выбирать между этим и тем, чего Лань Цижэнь когда-то боялся, это было не таким уж плохим вариантом.

      Позже, когда все вновь стало входить в колею, Лань Цижэнь подумал, что однажды он все-таки отправится на ночную охоту. Он не знал, как впишется в компанию юных адептов своего ордена — тех, кто вот уже несколько лет тренировался вместе, но которые его совершенно не знали. У них наверняка давно уже сложилась своя сплоченная команда, и Лань Цижэнь не знал, что пугает его больше: риск сделать что-нибудь не так и опозориться или же просто не влиться в чужой коллектив.

      Поэтому известие, что он отправляется на ночную охоту вместе с Цзян Фэнмянем и Вэй Чанцзэ, его по-своему успокоило. Даже то, что с ними идет Цансэ Саньжэнь, лишь слегка покоробило его, но не вызвало отторжения. С этой странной девушкой следовало просто смириться как со стихийным бедствием, по возможности не попадаясь ей на пути — и пока такая стратегия поведения оправдывала себя. И если брат, думал Лань Цижэнь, не видит ничего дурного в том, чтобы девушка шла на ночную охоту с тремя молодыми людьми, то и ему следует принять это просто как данность.

      К счастью, Цансэ Саньжэнь вместе с Цзян Фэнмянем вырвались вперед. Судя по всему, они летели не столько наперегонки, сколько пытались удивить друг друга неожиданными поворотами и искусными виражами, поэтому передвигались какими-то дикими зигзагами, то возносясь ввысь, то падая едва ли не до уровня земли. Вэй Чанцзэ держался рядом с Лань Цижэнем чуть позади и смотрел на эти выходки с обреченным смирением.

      — Обычно он гораздо спокойнее, — все же счел он необходимым вступиться за своего господина, когда тот заложил какой-то совершенно отчаянный вираж, едва не стоивший ему равновесия. — Но влюбленность часто лишает парней разума.

      — Влюбленность? — Лань Цижэнь недоуменно нахмурился.

      По его мнению, Цзян Фэнмянь и Цансэ Саньжэнь просто вели себя хуже, чем младшая ученическая группа. Разумеется, ученическая группа Гусу Лань: их адепты, даже самые маленькие, умели вести себя достаточно сдержанно.

      — Молодой госпожой увлечены многие, — бросив на Лань Цижэня улыбающийся взгляд, произнес Вэй Чанцзэ. — Однако, если не ошибаюсь, мой господин влюблен в нее всерьез.

      Лань Цижэнь нахмурился еще сильнее. За всю жизнь он видел только одну влюбленность: его родителей друг в друга. Но даже в самом страшном сне ему не могло присниться, что отец выкидывает ради матушки подобные глупости. Хотя… Вот она, пожалуй, вполне могла бы. И Лань Дуншэн, наверное, тоже.

      Дальше Лань Цижэню на эту тему думать расхотелось.