На все свои вопросы Лань Цижэнь привык искать ответы в книгах. Какую-то информацию найти было легко, над некоторой предстояло подумать, а над какой-то — поломать голову. В любом случае, Лань Цижэнь твердо знал, что книги содержат лишь чистое знание — за исключением кратких руководств для младших учеников — и о том, как это знание применять в жизни, человеку приходилось соображать самостоятельно. Для тех, кто не умел или не мог это сделать, и существовали наставники, разъяснявшие суть знаний и учившие расшифровывать их.

      С тех пор, как Лань Цижэню минуло лет восемь или девять, особой надобности в наставниках у него не возникало. Матушка очень хорошо научила его разбираться в прочитанном, вникать в смысл текста и даже читать между строк. И потому Лань Цижэнь больше года потратил на то, что скрупулезно искал в книгах информацию о своем состоянии, что оно означает — и как с ним жить дальше.

      Нельзя сказать, чтобы он ничего не нашел. И в Запретной секции и — к некоторой неловкости и даже стыду Лань Цижэня — в книгах, конфискованных у чересчур нерадивых учеников, обнаружилось то, что он с осторожностью предполагал и чего опасался. Нельзя также было сказать, что Лань Цижэнь ничего в этом не понял. Он разобрался в механизме действия и теоретически оказался подкован куда более многих своих ровесников.

      Не понимал он только одного. В книгах — и серьезных, и фривольных — почти все внимание уделялось исключительно физиологической стороне дела. Даже в тех трактатах, где речь шла о парном самосовершенствовании супругов, духовное притяжение считалось просто как бы само собой разумеющимся. Люди, не имеющие между собой духовной связи, просто не должны были сплетать тела — это считалось низменным и недостойным. С другой стороны, книги со скабрезными картинками на этот важный исток не обращали внимания вовсе. По ним выходило, что сплетение тел — это суть и смысл, забава, призванная доставить удовольствие. Здесь имела значения разве что взаимная симпатия партнеров или хотя бы их согласие, ибо в противном случае процесс приобретал форму насилия и описывался уже в совершенно иных документах.

      У Лань Цижэня о физиологии имелись весьма смутные представления. Ему и ранее было известно, откуда берутся дети — хотя его фантазия буксовала при попытке представить родителей, зачинающих их с братом. Прочитав все имеющиеся в библиотеке книги по парному самосовершенствованию и на полном серьезе изучив конфискованные сборники весенних картинок, Лань Цижэнь также стал едва ли не экспертом в этой технике.

      Но — экспертом чисто теоретическим. Почти везде упоминалось о телесном томлении, непреодолимой физической тяге одного тела к другому — и именно этого Лань Цижэнь не испытывал. Вершиной его «физической тяги» было то, что он не чувствовал отвращения от прикосновений Вэй Чанцзэ. Он даже хотел, чтобы руки Вэй Чанцзэ обнимали его, а губы — целовали. Он даже — Лань Цижэнь вполне серьезно обдумал этот вопрос — совсем не против был бы, если бы их половые органы соединились. С дотошностью исследователя Лань Цижэнь рассматривал иллюстрации, подмечая технические особенности, и делал для себя вывод, что ничего из этого не вызывает у него отторжения.

      Это просто было несколько… странно?

      В конце концов Лань Цижэнь вынужден был сдаться и признать, что ему все-таки нужен наставник. Он изучил самостоятельно все, что только было возможно, но оказался не способен прийти к правильному выводу. Отринуть гордыню и обратиться за помощью — это было правильно и вполне добродетельно.

      И все же в целительские покои Лань Цижэнь входил, с трудом подавляя внутренне содрогание. С этим местом было связано слишком много тяжелых и горьких воспоминаний. Не из собственного детства — тогда чаще приходили к ним домой, — а из совсем недавних времен. Именно здесь, не победив в последней схватке, скончалась матушка, именно здесь, сдавшись, угас отец. На мгновение Лань Цижэню показалось почти кощунственным задавать свои вопросы в таком месте, но, стоило ему заколебаться, как навстречу ему вышел тот, кого он искал.

      — А, А-Юнь! — приветливо улыбнулся ему старший целитель. — День добрый.

      Лань Цинфэн, казалось, единственный никак не мог избавиться от привычки звать его детским именем. Впрочем, учитывая, сколько времени он когда-то провел подле своего маленького пациента, это было вполне понятно. Лань Цижэнь сложил руки в приветствии и низко поклонился.

      Его запястья мягко перехватили: не столько из любезности, сколько ненароком прощупывая пульс. Видимо, Лань Цинфэн был полностью удовлетворен результатом, поскольку продолжил все с тем же добродушием в голосе:

      — Заблудился или каким-нибудь вопросом интересуешься?

      Опомнился Лань Цижэнь только тогда, когда, сидя в глубине целительских покоев, отпивал из чашки терпкий чай с ярким бодрящим запахом. Лань Цинфэн сидел напротив, и от глаз его, чуть прищурившихся, разбегались тонкие лучики. В остальном же лицо старшего целителя выглядело достаточно молодо, хотя Лань Цижэнь знал, что тот был еще старше их отца.

      Стесняться этого человека не имело смысла. Он знал Лань Цижэня с младенчества и видел его обнаженным чаще, чем оба родителя вместе взятые. Пожалуй, ему было известно о Лань Цижэне даже больше, чем тот сам о себе знал.

      — Духовное томление без физического? — ничуть не выказывая удивления, задумчиво повторил Лань Цинфэн. — Бывает. По разным причинам бывает.

      Лань Цижэнь вопросительно склонил голову: на то, чтобы озвучить свою проблему, он потратил едва ли не все свои душевные силы.

      — Давай по порядку, — поняв его состояние, продолжил Лань Цинфэн. — Самое простое — половая дисфункция. В организме человека отказать может любая его часть, и половая в этом смысле ничем не отличается от всего остального.

      Лань Цижэнь на мгновение вспыхнул, а затем побледнел. Лань Цинфэн с любопытством понаблюдал за его реакцией, а потом завершил фразу:

      — Но к тебе это вряд ли относится. Я столько раз осматривал тебя, что не сомневаюсь: с этим у тебя проблем быть не должно. Как мужчина ты полноценен.

      Лань Цижэнь почувствовал, что кровь вновь приливает к его лицу. На это Лань Цинфэн уже нахмурился.

      — Спокойствие и самоконтроль, помнишь, А-Юнь? — произнес он строго, но взгляд его при этом сохранил мягкость.

      — Да, — нервно кивнул Лань Цижэнь, поспешно призывая на помощь все свои старые приемы и с трудом беря себя в руки. — Да, разумеется.

      — Так вот, я продолжаю, — уже безмятежнее заговорил Лань Цинфэн. — Вторая причина — невинность увлечения. Так бывает: иногда нашу душу посещает нежное чувство, не связанное с желанием обладания. Мы любуемся восходом солнца, наслаждаемся пением птиц, восхищаемся цветением сливы… Кому-то надо обязательно запечатлеть прекрасное на бумаге или повторить потом мелодию на музыкальном инструменте — а чье-то сердце просто радуется, переполняясь этими чудесами природы.

      — Но разве это не будет… дружбой? — осторожно уточнил Лань Цижэнь.

      — Не обязательно, — пожал плечами Лань Цинфэн. — Любовь многогранна. Можно любить душой, но не желать телом. Кстати, и наоборот тоже можно!

      Он подмигнул ошарашенному Лань Цижэню, который поспешил уткнуться носом в свою чашку.

      — Я знаю, о чем ты подумал! — погрозил ему пальцем целитель. — Я прекрасно тебя знаю, А-Юнь, и не сомневаюсь, что прежде, чем прийти ко мне, ты изучил все, до чего только дотянулись твои руки. Готов поспорить на что угодно, что дотянулись они и до весенних картинок.

      — Споры запрещены, — пробормотал Лань Цижэнь, не поднимая взгляда.

      — Споры запрещены, верно, — усмехнулся Лань Цинфэн. — Поэтому спорить не буду, скажу как есть. Многие находят в сплетении тел удовольствие, и оттого ищут его не только с теми, кого любят. Иногда человек вообще ни в кого не влюблен, однако удовольствие получить желает. Тогда он ищет того или ту, кто не против составить ему компанию на одну или несколько ночей. Как видишь, о душе тут не идет никакой речи.

      В памяти Лань Цижэня сам собой промелькнул образ самодовольного Цзинь Гуаншаня, который, казалось, с самых ранних лет поставил себе целью «осчастливить» своей персоной как можно большее количество девушек.

      — Я понимаю, — кивнул он и уточнил. — Значит, вы хотите сказать, что я…

      — Нет, погоди! — перебил его Лань Цинфэн. — Не торопись с выводами. Есть еще и третий вариант. Он достаточно редок, но к твоей ситуации подходит идеально.

      Он помолчал немного, а затем произнес мягко:

      — Я думаю, твое тело умнее тебя, А-Юнь. Оно не тратит драгоценную энергию понапрасну. Обычно у молодых людей в чрезмерную фантазию и утренние реакции организма уходит избыток произведенных телом сил. У тебя этого избытка нет, потому и выплескивать нечего. Однако не сомневаюсь, что в тот момент, когда тебе понадобится — они окажутся в твоем распоряжении.

      — А если… не понадобятся? — очень осторожно уточнил Лань Цижэнь.

      — Тогда не окажутся, — пожал плечами Лань Цинфэн. — Ты в этом смысле, как ни странно, счастливый, А-Юнь. Многих молодых людей переизбыток в теле энергии ян сводит с ума и толкает на глупые поступки. Ты же можешь сам решать, пробуждать к жизни подобные стремления или нет.

      — Разве могу? — уточнил Лань Цижэнь, необычайно заинтересовавшись дном своей чашки.

      Лань Цинфэн подлил ему еще чая.

      — Можешь. Почему бы и нет? — ответил он, а затем едва нахмурился. — Если ты про эту чушь с детьми, то… Скажу тебе так: я был против. Я много лет наблюдал и за тобой, и за твоими родителями и братом… Это случайность, А-Юнь, у нее крайне мало шансов передаться по наследству. Впрочем! — вскинул он руку прежде, чем Лань Цижэнь успел что-либо сказать. — Впрочем, не в этом суть. Семейная жизнь возможна и без детей. Парное самосовершенствование называют таковым не ради красивого эвфемизма. Ты помнишь парные медитации со своей матушкой, не так ли? Ты ведь замечал, что они были гораздо глубже и продуктивнее одинарных, верно? То же самое и с парным самосовершенствованием. Если два человека, близких друг другу по духу, самой судьбой призванные идти по дороге жизни бок о бок, практикуют самосовершенствование вместе, это усиливает их способности и расширяет горизонты возможностей. Так что если найдется — или уже нашлась? — девушка, которую ты захочешь сделать своей спутницей, то я только порадуюсь за тебя. А дети… Я объясню тебе, как предостеречься от детей.

      Лань Цижэнь почувствовал, что кончики его ушей слегка заалели. С Лань Цинфэном говорить всегда было просто, но сейчас все же стало немного неловко. Он открыл рот, чтобы развеять заблуждение старшего целителя, однако с его губ слетел лишь негромкий шепот.

      — Что? — переспросил Лань Цинфэн. — Ах, не девушка! Ну так это еще лучше, А-Юнь. О детях не придется беспокоиться вовсе.

      — Разве это не противоестественно? — нахмурился на такое легкомысленное отношение Лань Цижэнь. — Старейшинам не понравится.

      — Скажем так: нашим старейшинам вообще мало что нравится, — заговорщицки подмигнул ему Лань Цинфэн. — Что же касается всего прочего… А-Юнь, ты перечитал нашу библиотеку вдоль и поперек. Ты должен знать, что наш орден… не слишком консервативен в этом плане.

      — Диспут о добродетели, — припомнил Лань Цижэнь. — Имел место триста двадцать четыре года назад.

      — Он самый, — одобрительно кивнул Лань Цинфэн. — Лани влюбляются один раз и на всю жизнь — ну, или не влюбляются вовсе. Наш орден единственный из великих — и один из немногих среди всех прочих, — кто принципиально никогда не заключает договорных браков. Ланя невозможно вынудить быть с тем, кого он не любит, — и крайне опасно отнимать у Ланя того, кого он любит.

      Они вздохнули, одновременно вспомнив о недавних печальных событиях. Затем Лань Цинфэн поторопился закончить свою мысль:

      — Таким образом, Совет Облачных Глубин был вынужден прийти к выводу, что если есть шанс иметь хоть какого-нибудь спутника, то противиться этому не следует. Вот насчет детей — тут да, тут наши старейшины любят покрутить носом. Но для однополой пары это вовсе не станет проблемой.

      Лань Цижэнь снова потупился, и Лань Цинфэн понимающе кивнул.

      — Не уверен насчет пары? — уточнил он и вздохнул. — Понимаю. Ты мальчик неопытный, А-Юнь, тебе дружбу от сердечной привязанности отличить нелегко. Кого ты знал из своих ровесников, кроме брата?

      В третий раз разлив чай по чашкам, почтенный целитель пожевал губу и произнес напоследок:

      — Мужчина — не девица. Урону ничьей чести не будет. Попробуй — я объясню, как, чтобы вы по неопытности ничего себе не повредили и не отбили охоту… самосовершенствоваться на пару. Сойдетесь — хорошо, не сойдетесь — дружите себе на здоровье и дальше.

      Лань Цинфэн тогда действительно ему все объяснил, рассказал и даже показал. На схеме, разумеется, довольно едко пройдясь по содержимому единственного сборника весенних картинок на тему однополой любви, который удалось обнаружить Лань Цижэню. Тот внимательно выслушал своего наставника, тщательно запоминая каждую деталь. Лань Цижэнь все еще не был уверен, что это действительно ему пригодится, однако не мог упустить возможность узнать новое и — возможно — необходимое.

      Сейчас же, когда он шел рядом с Вэй Чанцзэ, столь близко, что их рукава то и дело соприкасались, собственное прилежание в этой странной науке казалось Лань Цижэню нелепым. Он так и не узнал самого главного: как сказать? как объяснить? как донести свои чувства?

      Вэй Чанцзэ улыбался ему, как и прежде, и даже похвалил усы, которыми Лань Цижэнь втайне немного гордился, но над которыми смеялся даже Лань Дуншэн. Ладно, сюнчжан не смеялся. Он очень старался сдерживаться, однако Лань Цижэнь все же прекрасно различал скачущие смешинки в его глазах. Но…

      Ждал ли его Вэй Чанцзэ? Думал ли он о нем? Вспоминал ли? Каким запомнил его? Нескладным, нелюдимым подростком, потянувшимся к чужой доброте? Мальчишкой, напросившимся на незаслуженный поцелуй? Или…

      Он не успел додумать, ибо лицо Вэй Чанцзэ оказалось вдруг совсем рядом. Лань Цижэнь совершенно не запомнил, куда и зачем они шли, и не очень хорошо понимал, где они оказались. Их вроде бы послали то ли осматривать Пристань Лотоса, то ли гулять по городу, но вместо этого они забрели в какой-то отдаленный закуток. Позади них был дощатый настил, ведущий к заднему двору, а со всех прочих сторон раскинулись озера. Лотосы еще не расцвели, однако воды почти не было видно из-под широких насыщенно-зеленых листьев.

      Вэй Чанцзэ стоял совсем рядом, и ему приходилось чуть запрокидывать голову, чтобы продолжать смотреть Лань Цижэню в глаза. Он все еще выглядел более крепким, но уже не казался недосягаемо-взрослым. «Он не старше сюнчжана», — запоздало дошло до Лань Цижэня, и эта мысль неожиданно успокоила его. С братом они давно уже были на равных.

      — Вы приехали слишком рано, — выдохнул Вэй Чанцзэ, и шею Лань Цижэня обожгло его горячее дыхание, отчего кадык судорожно дернулся. — Лотосы расцветут только через две недели — и тогда здесь будет самое прекрасное место на всем белом свете.

      Лань Цижэню очень хотелось заявить, что это уже самое прекрасное место, потому что здесь находился он, Вэй Чанцзэ, — но это отдавало такой пошлой банальностью, что у него язык не повернулся произнести подобное. Лань Цижэнь продолжал лишь смотреть на губы напротив и не мог понять, почему он раньше сомневался в своих чувствах.

      — Оставайся! — вдруг выпалил Вэй Чанцзэ. Он вцепился в деревянные перила по обе стороны от Лань Цижэня, почти прижав его к нагретому солнцу брусу своим полыхающим еще сильнее телом. — Пожалуйста, оставайся! Я не могу отпустить тебя, не показав…

      Лань Цижэнь, ни на секунду не задумываясь, дергано кивнул. В этот момент было абсолютно все равно, что ему хотели показать.

      Возможно — возможно — Вэй Чанцзэ тоже было абсолютно все равно, что показывать.