— И опять у меня к тебе просьба, Цзян-сюн, — Лань Дуншэн умудрялся улыбаться одновременно виновато и обаятельно.

      Вообще с возрастом — а главе Лань уже было за двадцать! — его мальчишеское обаяние никуда не делось. Оно очаровывало посильнее легендарной красоты адептов ордена Гусу Лань и делало практически невозможным отрицательный ответ на любую просьбу. Если бы глава Лань имел коварные и властолюбивые замыслы, эта его способность грозила бы обернуться большой проблемой, однако он был душой и сердцем чист так, как повелевали все две с половиной тысячи правил его родного ордена.

      — Все, что в моих силах, — даже и не подумал противостоять этому обаянию Цзян Фэнмянь и даже мечтательно добавил: — Конечно, мне будет нелегко, если ты вдруг возжелал мою супругу, но жизнь — это круговорот страданий, и смирение…

      — Нет! — расхохотался одновременно с ним Лань Дуншэн. — Цзян-сюн, твоя супруга — прекрасная женщина, но ты же знаешь, что узы брака священны. К тому же она очень тебя любит.

      — Да, к сожалению… — вздохнул Цзян Фэнмянь. — Вот почему ей никто не удосужился показать вас? Уверен, я проиграл в сравнении бы даже твоему брату, а уж тебе и подавно…

      — Ты принижаешь себя, — чуть нахмурился Лань Дуншэн. — К тому же внешняя красота — это еще далеко не все. Любят душу человека, а не оболочку.

      — Цзинь Гуаншаню это расскажи, — проворчал Цзян Фэнмянь, и опять на эти его слова усмехнулись оба. — Ладно, ладно! Убедил: каждому свое. Да и я сам понимаю, что метаться уже поздно… Так чего ты хотел?

      — Видишь ли — Лань Дуншэн слегка смутился. — Речь снова идет о моем брате…

      — Мне опять надо взять его на ночную охоту? — позабавился Цзян Фэнмянь. — Я не против, однако мне показалось, что он вырос достаточно, чтобы не нуждаться в няньках.

      — Это да, — улыбка Лань Дуншэна потеплела, и он вновь стал похож на самого себя. — И я очень благодарен вам — тебе и молодому господину Вэй — за вашу помощь. Тот год, что вы провели в Облачных Глубинах, стал для него по-настоящему поворотным. Думаю, он его никогда не забудет!

      Цзян Фэнмянь тоже никогда не забудет тот год: год, когда он, казалось, обрел свое сверкающее непоседливое счастье. И пусть потом он лишился его, но та встреча навсегда останется величайшей драгоценностью в его сердце.

      И потому он понимающе кивнул, на что тут же получил продолжение:

      — Знаешь, до знакомства с вами Цижэнь никогда не покидал Облачных Глубин. Сперва все как-то не складывалось, а потом стало не до того… Но он и правда жил почти затворником. Вы показали ему целый новый мир — и с тех пор в нем стало что-то меняться…

      Лань Дуншэн помедлил немного, прежде чем говорит дальше, и Цзян Фэнмянь терпеливо ждал, пока его друг соберется с мыслями.

      — И все же… — наконец подобрал слова Лань Дуншэн. — Все же, хоть после вашего отъезда Цижэнь не стал прежним, большого интереса к внешнему миру он не проявлял. Я предлагал ему отправиться со мною на конференцию в Цинхэ в прошлом году — но он отказался. Как отказался и от визитов в гости к главам вассальных кланов. Даже на праздник в Безночном городе этой весной не захотел поехать, представляешь?

      Цзян Фэнмянь кивнул. Орден Цишань Вэнь умел устраивать грандиозные праздники. Ланьлин Цзинь пытался его в этом переплюнуть, не жалея денег, но раз за разом им чего-то не хватало. Несмотря на все потраченное золото, главе Цзинь не удавалось достичь такого же размаха, что и главе Вэнь. Цзян Фэнмянь и сам был бы счастлив вновь в этом году оказаться в Безночном городе — но увы, их орден был слишком занят его свадьбой.

      — Но вот когда я, не надеясь, собственно, на согласие, предложил поехать со мной в Пристань Лотоса, — продолжал свой рассказ Лань Дуншэн, — Цижэнь неожиданно согласился. И не из вежливости даже, а, как мне показалось, с энтузиазмом.

      — Неужели он по нам соскучился? — удивился Цзян Фэнмянь.

      Несмотря на то, что он искренне старался исполнять просьбу друга, Цзян Фэнмянь не помнил, чтобы он как-то особенно заботился о Лань Цижэне. Ну да, он приглашал его с собой, и тот по большей части не отказывался… Однако, если напрячь память, выходило, что между собой они не так уж часто общались. Даже почти не разговаривали, особенно с тех пор, как в их жизни появилась Цансэ Саньжэнь. Для посторонних, возможно, они и дружили вчетвером, однако Цзян Фэнмянь, оглядываясь назад, сбился со счета, сколько раз они с Цансэ Саньжэнь уединялись, скрываясь от своих спутников.

      — Вы первые друзья, которые у него появились, — мягко улыбнулся Лань Дуншэн. Его голос почти не дрогнул, когда он, поколебавшись немного, добавил: — И, пожалуй, единственные. Больше он ни с кем так и не сошелся.

      — Что ж, я очень рад, — немного невпопад ответил Цзян Фэнмянь и тут же поспешил пояснить: — То есть, разумеется, я рад не тому, что он больше ни с кем не подружился, а тому, что его взыскательному вкусу удовлетворили хотя бы мы.

      Он улыбнулся, показывая, что пошутил, и Лань Дуншэн понимающе хмыкнул. Видимо, он насчет собственного брата не заблуждался.

      — Я счастлив, что ты меня понимаешь, — сказал Лань Дуншэн и добавил: — И я уверен, ты поймешь мое удивление, когда Цижэнь спросил меня, нельзя ли ему немного задержаться в Пристани Лотоса.

      — Задержаться? — непонимающе сморгнул Цзян Фэнмянь.

      — Да, — улыбка Лань Дуншэна снова стала слегка виноватой. — Кажется, молодой господин Вэй все уши прожужжал ему про то, как прекрасны лотосовые озера в пору цветения, и мой брат отчаянно пожалел, что мы не прибыли с визитом на пару недель позже. Сам понимаешь, я не могу оставлять дела ордена на такой длительный срок, но если вам не будет в тягость…

      Он смущенно замолчал, а Цзян Фэнмянь только и смог покачать головой.

      — Ну и ну! — произнес он с чувством. — Поверить не могу! Еще два года назад Лань Цижэнь пришел в ужас от перспективы переночевать в городе у подножия вашей горы — а тут сам желает остаться на несколько недель в такой дали от дома! Да твой братишка и правда повзрослел и осмелел!

      Он не обратил внимания, как Лань Дуншэн едва заметно вздрогнул и, чуть побледнев, на мгновение прикусил губу.

      — Что ж, ты прав, — усмехнулся тем временем Цзян Фэнмянь. — Такую отвагу надо достойно поощрить! Орден Юньмэн Цзян будет рад принимать у себя в гостях второго молодого господина Лань столько, сколько ему заблагорассудится.

      Лицо Лань Дуншэна осветилось благодарной улыбкой. Младший брат несказанно удивил его свой просьбой, озвученной несколько неловко, однако с непривычным пылом. Однако такой шанс нельзя было упускать. Лань Цижэнь, следуя родительскому завету, всего себя посвятил учебе, не оставляя в своей жизни места для простых человеческих радостей, и Лань Дуншэн уже начал всерьез опасаться, что его брат так никогда их и не познает.

      Молодой глава Лань рад был узнать, что ошибся. Ему очень хотелось, чтобы младший брат тоже получил свою долю счастья в жизни.

* * *

      Вэй Чанцзэ не мог в это поверить.

      Не то чтобы у него были причины сомневаться в честности Лань Цижэня — напротив, тот был патологически правдив. Лань Цижэнь предпочитал отмалчиваться, если не хотел чего-то говорить, но только не лгать. И все же поверить в его обещание было сложно. Вэй Чанцзэ прекрасно знал, как этот человек привязан к своему дому — и знал, каким эмоциональным мог быть Лань Цижэнь. И если тот вдруг дал обещание под наплывом чувств, Вэй Чанцзэ, как бы ему ни хотелось задержать Лань Цижэня подле себя, не желал его неволить и мучить.

      Однако Лань Цижэнь, как ни странно, измученным не выглядел. Немного дезориентированным, казалось, слегка даже удивленным самим собой, чуть опьяненным новым и непривычным миром — но не несчастным.

      Не менее поражен был и Цзян Фэнмянь. Он уступил просьбе друга, с которым вскорости вынужден был расстаться, но плохо представлял себе, что делать с гостем. Все предписанные церемониалом любезности давно были соблюдены, а по-дружески Цзян Фэнмянь с Лань Цижэнем так и не сошелся. Их отношения были ровными, исполненными спокойного уважения друг к другу — но не более. Они могли поддерживать приятную беседу, но особого интереса она не вызывала ни у одного из них.

      Когда Цзян Фэнмянь привычно пожаловался на свои проблемы, Вэй Чанцзэ только улыбнулся.

      — Смешно? — насупился Цзян Фэнмянь. — А мне почти стыдно. Обещал Лань Дуншэну присмотреть, но что делать с его братом — ума не приложу. Город для него слишком шумный, библиотека не идет ни в какое сравнение с той, что в Облачных Глубинах… Может, рванем втроем на ночную охоту?

      Пришлось согласиться. Озерные гули в Юньмэне не переводились: несмотря на все старания заклинателей, они лезли, как сорняки на грядках. Ничего удивительного в этом не было: в отличие от быстрых проточных рек лотосовые озера были густыми и, что греха таить, временами коварными. С другой стороны, закрепиться и напитаться темной энергией гули не успевали.

      Лань Цижэнь, привыкший относиться к ночным охотам со всей серьезностью, сперва был ошарашен этой — по-иному не сказать — вылазкой, больше напоминающей мальчишеские проказы.

      Однако гули, хоть и появлялись периодически, все же были не бесконечны. Дождавшись, пока Цзян Фэнмянь в очередной раз пожалуется, что совершенно не знает, как ему развлекать гостя, Вэй Чанцзэ воспользовался моментом и предложил:

      — Ну хочешь, я составлю ему компанию? Ты же знаешь, я не слишком разговорчив, а второго молодого господина Лань вполне устраивает молчание.

      Цзян Фэнмянь смущенно хмыкнул. Пожалуй, это и правда была основная его проблема. Цзян Фэнмянь не то чтобы был болтуном, но с близкими людьми он поговорить любил. Говорить — и касаться. Он брал за руку, похлопывал по спине, приобнимал за плечи… Для Юньмэна это было в порядке вещей, и никто из шиди наследника Цзян не смущался. Лань Дуншэн, несмотря на предписываемую правилами их ордена сдержанность, тоже был не прочь и поговорить, и обняться. А вот его младший брат ставил Цзян Фэнмяня в тупик. Чтобы показать свое расположение, тот старался шутить и быть рядом — и раз за разом добивался прямо противоположной реакции. Как его слуга умудряется бродить с Лань Цижэнем в полнейшем молчании, для Цзян Фэнмяня оставалась загадкой.

      — У меня даже есть идея, — выдал за внезапную догадку уже некоторое время вынашиваемую мысль Вэй Чанцзэ. — Почему бы нам не отправляться в город или на озера всем вместе — а затем разделяться? Вас никто не сможет упрекнуть в том, что вы оставили второго молодого господина Лань на слугу, но при этом вам с ним не придется мучиться. Ему ведь тоже нелегко, — подлил масла в огонь Вэй Чанцзэ. — Он живо интересуется Юньмэном, но светское общение его тяготит. Возможно, он и вовсе предпочел бы бродить один…

      — Не надо! — содрогнулся Цзян Фэнмянь. — По городу — еще куда ни шло, но среди озер и — тем более! — по озерам ни в коем случае не отпускай его одного! Я не вымолю прощения у Лань Дуншэна, если его младший брат где-нибудь утопнет.

      Цзян Фэнмянь сделал паузу, нахмурившись, а потом вдруг просиял:

      — Слушай, Вэй-сюн, а научи его плавать? — предложил он. — И заняться будет чем, и утонуть шансов меньше!

      Вэй Чанцзэ ощутил, как кровь прилила к его лицу, и быстро потупился. Он прекрасно знал, в каком виде купаются юньмэнские мальчишки, но даже если целомудренный второй молодой господин Лань окажется скромнее и оставит на себе больше одежды — это все равно обещало стать восхитительным зрелищем. С трудом подавляя жар, охвативший уже все его тело, Вэй Чанцзэ вынудил себя произнести:

      — Если второй молодой господин Лань пожелает, то, разумеется, я научу его. Но если нет — то обещаю тебе, я сделаю все, чтобы он остался целым и невредимым.

      На том они и порешили.

      С Лань Цижэнем действительно уютно было молчать. Он вообще словно являлся воплощением своих туманных гор: его взгляд, его губы, все его выразительное лицо замечательно говорили за него.

      Впрочем, голос Лань Цижэня Вэй Чанцзэ тоже полюбил. Мальчишеский приглушенный тенор сменился глубоким баритоном, который звучал как самый чудесный музыкальный инструмент. К тому же, хоть правила Гусу Лань осуждали пустословие, наставники Облачных Глубин славились не только своей ученостью. Их четкая, прекрасно поставленная речь без усилий доносилась даже до самых отдаленных рядов и накрепко оставалась в умах учеников — точно так же, как каждое слово Лань Цижэня, произнесенное звучным взвешенным голосом, оставалось в сердце Вэй Чанцзэ.

      Все чаще и чаще они, расставшись с Цзян Фэнмянем, брали лодку и уплывали к самым отдаленным заводям. Лотосы наконец начали цвести, и озера из зеленых стали пурпурными. Этот цвет, отраженный ярким солнечным светом, делал белоснежные одежды Лань Цижэня словно бы чуть розоватыми, а нефритово-бледное лицо то и дело окрашивал нежным румянцем. Этой картиной, самой изысканной из всех, что ему доводилось видеть в своей жизни, Вэй Чанцзэ мог любоваться вечно.

      Предложение научиться плавать Лань Цижэнь воспринял с некоторым смущением.

      — Ты можешь оставить столько одежды, сколько пожелаешь, — поспешил успокоить его Вэй Чанцзэ, но, не удержавшись, добавил чуть лукаво: — Однако должен тебя предупредить, что в полном облачении держаться на воде крайне непросто.

      Лань Цижэнь очень серьезно кивнул и принялся раздеваться. Он так аккуратно сложил верхнее ханьфу, словно за каждую складку на нем его ожидал удар дисциплинарным кнутом. Вэй Чанцзэ наблюдал за процессом, более напоминающим священнодействие, затаив дыхание. Наконец халаты превратились в тщательно уложенную стопку, а Лань Цижэнь остался лишь в нижней рубахе и штанах. За это время Вэй Чанцзэ и сам успел скинуть с себя все лишнее, и теперь старался не пялиться совсем уж откровенно.

      Если Лань Цижэню и приходилось чего-либо стыдиться, то совершенно точно не своего тела. Легкое и худощавое, оно тем не менее не выглядело хрупким. Пожалуй, ложный эффект, несмотря на многослойность, создавали именно одежды: траурно-белые и обманчиво струящиеся. Теперь же, когда они оказались сняты, полы больше не скрывали длинных стройных ног, а тончайший шелк нижней рубахи позволял безошибочно угадывать прекрасно развитые грудные мышцы. Руки, казавшиеся в кистях столь тонкими и изящными, в плечах тоже обладали отличной мускулатурой.

      Лань Цижэнь был сложен идеально для плаванья, о чем Вэй Чанцзэ в бесхитростном восхищении ему и сообщил.

      Вода юньмэнских озер большую часть года была достаточно теплой, а сейчас, в эти самые длинные и жаркие летние дни и вовсе напоминала парное молоко. Густая, насыщенно-зеленая, она обволакивала тело нежными прикосновениями. Вэй Чанцзэ потянул Лань Цижэня за собой, пока они оба не оказались в воде по грудь. Мгновенно намокшая рубашка Лань Цижэня плотно облепила его плечи, натянулась, распахнувшись на горле и обнажив идеальные, словно выточенные из драгоценного белого нефрита ключицы. В самой середине ямки между ними поблескивала маленькая капелька — то ли пот, то ли озерные брызги.

      Вэй Чанцзэ судорожно сглотнул. Он с запозданием сообразил, что сейчас ему предстоит коснуться этого совершенного тела, оказаться к нему столь близко, как никогда ранее.

      В пристани Лотоса все будто бы рождались с умением плавать. По крайней мере, Вэй Чанцзэ казалось, что плавал он еще до того, как начал ходить. Да и другие мальчишки с малолетства плескались на отмелях.

      — Ложись на воду, — с трудом удержавшись от того, чтобы облизнуть губы, велел Вэй Чанцзэ.

      Лань Цижэнь посмотрел на озеро вокруг себя с сомнением.

      — Она… жидкая, — произнес он, явно испытывая неловкость от того, что приходится говорить подобную банальность. — Я видел, как плавают другие: они машут руками и ногами. Объясни сразу, как именно следует это делать.

      На лице его мелькнула тень досады, и до Вэй Чанцзэ неожиданно дошло: Лань Цижэня, несомненно, угнетало то, что никто не удосужился написать инструкцию по плаванью. Даже по фехтовальным техникам таковые имелись: разумеется, по самым базовым, но тем не менее. Лань Цижэню всегда было проще применять на практике то, что он уже знал в теории.

      — Не надо пока ничем махать, — мягко, стараясь не задеть его самолюбие, указал Вэй Чанцзэ. — В самом начале плаванье куда больше похоже на медитацию, нежели на поединок. Взмахи потребуются, чтобы тело двигалось, но чтобы держаться на воде, достаточно покоя.

      Лань Цижэнь на несколько мгновений прикрыл глаза, и его густые ресницы отбросили длинные тени на едва заметно розовеющие щеки.

      — Хорошо, — произнес он наконец. — Как именно мне надо лечь?

      Повинуясь некоему наитию, Вэй Чанцзэ поднял обе руки, расположив их под водой параллельно поверхности.

      — Ложись животом на мои руки, — предложил он. — А потом подними ноги со дна, чтобы тело вновь стало прямым.

      Лань Цижэнь бросил на него чуть прищуренный взгляд, однако спорить не стал. Покосившись на зеленовато-золотистые под водой руки, он с идеально прямой спиной согнулся пополам и очень осторожно опустился на них. Пресс у Лань Цижэня тоже оказался каменным — по крайней мере, Вэй Чанцзэ отчетливо ощутил напряженный рельеф.

      — Расслабься, — пересохшими губами шепнул Вэй Чанцзэ. — Прислушайся. Почувствуй воду!..

      «Чувствовать воду» Лань Цижэню явно было нелегко, ибо напряжение его тела не покидало.

      — Ты же летаешь на мече, — позволил себе немного подколоть его Вэй Чанцзэ. — Вода плотнее воздуха.

      — Но в воде нет моего меча, — сдавленно возразил ему Лань Цижэнь.

      Его волосы намокли, как и концы белой лобной ленты. Вэй Чанцзэ запоздало сообразил, что надо было посоветовать собрать их. Недаром подавляющее большинство юньмэнских мальчишек предпочитало практичные пучки.

      — Зато в воде есть мои руки, — Вэй Чанцзэ позволил улыбке отразиться в своем голосе. — Их целых две и они ни за что тебя не уронят!

      Даже если бы и уронили — воды на этой отмели было только побарахтаться. На самый крайний случай пострадало бы исключительно самолюбие второго молодого господина Лань — но правила его ордена вроде как запрещали испытывать подобные низменные чувства.

      Нет, дошло вдруг до Вэй Чанцзэ при взгляде на судорожно сведенные лопатки прямо перед своим носом. Дело было вовсе не в самолюбии — точнее, не в порицаемой его форме. Вэй Чанцзэ знал и прекрасно помнил, что второй молодой господин Лань всегда учился в одиночестве. Ни у его успехов, ни у его неудач никогда не было свидетелей. По крайней мере, из посторонних. Даже конечный результат Лань Цижэнь демонстрировал неохотно и только если его просили.

      Книжный мальчик отчаянно боялся показаться смешным тому, ради кого он решился покинуть свою раковину.

      Вэй Чанцзэ затопила волна нежности. Лань Цижэнь уже поборол свой страх, рискнув снять многослойный доспех своих одежд и промокнув так, что оставшееся уже почти ничего не скрывало.

      — Я рядом, — склонившись к самому его уху горячо шепнул Вэй Чанцзэ. — Доверься моим рукам!

      И Лань Цижэнь послушался. Вновь прикрыл глаза и расслабил тело, словно входя в медитацию. Его ноги плавно оттолкнулись от дна и под напором воды выровнялись параллельно поверхности.

      — Вот так, — Вэй Чанцзэ продолжал говорить ласково, почти напевно. — Не поднимай головы, оставь подбородок в воде… Дыши равномерно. Почувствуй, как вода держит тебя. Ты легче нее, ты как прекрасная белая лодка, что без труда скользит по озерной глади…

      Последняя фраза звучала откровенной чушью, но сейчас куда большее значение имел не смысл слов, а сам голос, его мягкое, но настойчивое звучание.

      И Лань Цижэнь действительно успокоился. Лопатки его перестали топорщиться надломленными крыльями, пресс над руками Вэй Чанцзэ больше не походил на каменную плиту.

      Вэй Чанцзэ очень аккуратно, почти не дыша, вытянул из-под тела Лань Цижэня свои руки и сделал осторожный шаг назад. Несколько мгновений ничего не происходило, а затем Лань Цижэнь судорожно взмахнул рукой, дернул ногами — и их обоих окатил целый фонтан брызг. Лань Цижэнь едва не ушел под воду с головой, но Вэй Чанцзэ успел его перехватить. Из его горла на волю рвались смешинки: уж больно ошарашенный и взъерошенный вид был у второго молодого господина Лань. Однако опасаясь задеть еще больше этим смехом, Вэй Чанцзэ постарался заставить себя сдержаться.

      Лань Цижэнь хлопал мокрыми ресницами, ставшими похожими на стрелки, и белая лента с голубыми облаками на его лбу съехала чуть набок. При взгляде на него не злой, но все же безудержный смех грозился вот-вот разнестись над озерной гладью, и Вэй Чанцзэ, не найдя другого способа укротить его, впился в чуть приоткрытые в безмолвном изумлении губы Лань Цижэня.