На сердце у Вэй Чанцзэ было неспокойно. Зима подошла к концу, миновали новогодние праздники, расцвела весна — а от Лань Цижэня не было ни весточки. Напрасно Вэй Чанцзэ ворошил дипломатические пакеты из Облачных Глубин: те резко стали тоньше и суше, и даже Цзян Фэнмянь больше не получал посланий от главы Лань. Что-то случилось, и это мучило гораздо сильнее возможной ревности, коей, впрочем, Вэй Чанцзэ был начисто лишен. Он доверял Лань Цижэню как себе — больше, чем самому себе.

      Стоило солнечным лучам хоть немного прогреть землю, как Юй Цзыюань напомнила Цзян Фэнмяню об обещании отправить Вэй Чанцзэ на подвиги во славу ордена. Тот и не вздумал отпираться, лишь ухитрился подловить момент и напросился передать очередной пакет ордену Гусу Лань. Именно с ним, прикрываясь перепиской между главами орденов как щитом, Вэй Чанцзэ переступил порог Облачных Глубин.

      Он знал, что до обеда Лань Цижэнь ведет занятия, однако дело шло уже к вечеру. Вэй Чанцзэ специально так рассчитал время, чтобы после передачи пакета ответственно относящиеся к гостеприимству Лани не имели другого выхода, кроме как предложить ему остаться на ночлег. Поэтому сейчас Вэй Чанцзэ шел к ханьши, как бы ненароком оглядываясь по сторонам, а на деле — выглядывая статную фигуру Лань Цижэня.

      — Прошу прощения, молодой господин Вэй, — остановил его почти у самых дверей ханьши один из адептов Гусу Лань. — Вам не сюда.

      — Глава Лань принимает не у себя? — удивился Вэй Чанцзэ, но все же послушно сменил направление. Ему, в общем-то, было все равно, где оставить пакет и получить предложение переночевать.

      — Вот туда, пожалуйста, — не дав прямого ответа, указали ему дорогу.

      Вэй Чанцзэ, поняв, куда идет, сперва просиял, а потом недоуменно нахмурился. По всему выходило, что его направили к дому Лань Цижэня. Возможно ли, что глава Лань ранен или нездоров? Если это что-то серьезное, то тогда затянувшееся молчание возлюбленного становится вполне понятным: братья Лань были близки и остро переживали друг за друга.

      Он постучал в дверь, заглушая взволнованный перестук собственного сердца, и не смог сдержать почти беззвучного счастливого вздоха, услышав негромкое: «Войдите!», произнесенное таким родным и любимым голосом. Вэй Чанцзэ переступил порог с широкой улыбкой на губах.

      Однако улыбке этой предстояло увянуть тут же, едва он рассмотрел человека, сидящего за столом.

      Судя по всему, болен был не глава Лань, а сам Лань Цижэнь. Его лицо, и без того не по возрасту взрослое, сейчас, казалось, постарело лет на десять. Под усталыми глазами залегли глубокие тени, скулы заострились, а сухие, плотно поджатые губы вовсе потеряли всякую краску. Усы и бородка на пепельно-бледном лице выделялись, будто росчерки туши на бумаге. Даже всегда идеально сидящее ханьфу теперь смотрелось слегка мешковато, словно за те пару месяцев, что они не виделись, Лань Цижэнь несколько потерял в весе.

      Вэй Чанцзэ едва не выронил свой пакет, лишь в последний момент более-менее аккуратно пристроив его на край заваленного бумагами стола, и упал на колени возле Лань Цижэня. Тот вздрогнул, когда Вэй Чанцзэ схватил его за руки, и отвел взгляд, когда ему попытались заглянуть в глаза.

      — Что с тобой? — сдавленно прошептал Вэй Чанцзэ. — Лань Цижэнь, что с тобой случилось?

      Тот не хотел говорить. Лишь, когда Вэй Чанцзэ удалось убедить Лань Цижэня посмотреть на него, впился взглядом так, словно хотел запомнить на всю оставшуюся жизнь.

      — Я не смогу уйти с тобой, — прошептал он наконец так тихо, словно это вечерний ветерок проскользнул по летней траве.

      — Понимаю… Вижу, — Вэй Чанцзэ мазнул взглядом по бесконечным горам документов на его столе. — Но прежде всего я хочу знать, что с тобой. Ты болен?

      Лань Цижэнь вздрогнул и даже попытался отнять свои руки. Вэй Чанцзэ держал их некрепко и позволил вырваться из своего мягкого захвата, однако сразу вслед за этим разрешил себе взять Лань Цижэня за плечи. Те, по-прежнему широкие, теперь ощущались более костлявыми.

      — Я здоров, — по мнению Вэй Чанцзэ, не слишком-то искренне возразил Лань Цижэнь. — Просто… у меня очень много работы.

      — Но ты говорил, — стараясь, чтобы его голос не звучал упрекающе, напомнил Вэй Чанцзэ, — что вы с главой Лань сумеете к весне найти тебе замену. Да и…

      Он почти невольно присмотрелся к документам, лежащим на столе. Не то чтобы Вэй Чанцзэ хорошо разбирался в подобных делах, однако что-то ему подсказывало, что ни отчеты адептов, ни сметы на продукты и шелк, ни — тем более! — переписка с главами других орденов не относятся к учебным вопросам.

      — Лань Цижэнь, — Вэй Чанцзэ вновь поймал взгляд возлюбленного: усталый, воспаленный и какой-то словно бы обреченный. — Я спрошу по-другому: что случилось с твоим братом?

      Небеса видят, что Вэй Чанцзэ не собирался ломать Лань Цижэня. Он хотел лишь мягко расспросить его. За годы знакомства он отлично узнал, как его колючий ежик умеет прятать в себе любые переживания, и научился помогать ему облегчать душу без малейшего нажима.

      Однако, судя по всему, в Лань Цижэне и без того что-то было давно и бесповоротно надломлено. Он отшатнулся, выпадая из полуобъятий Вэй Чанцзэ, и свалился с циновки на пол. В разлетевшихся рукавах мелькнули руки — тоже исхудавшие, с отчетливо проступившими голубоватыми венами. Лань Цижэнь непроизвольно, словно ребенок, заслоняющийся от удара, подтянул ноги к груди, и острые колени едва не прорвали белоснежное ханьфу.

      Вэй Чанцзэ вскинул руки, показывая, что они пусты и он не имеет намерения пускать их в ход. Они оба замерли, глядя друг на друга, словно видя впервые в жизни.

      — Лань Цижэнь, — наконец очень осторожно произнес Вэй Чанцзэ. — Я никогда не причиню тебе вреда. Я хочу помочь.

* * *

      Помочь было невозможно.

      Все уже свершилось, и теперь Лань Цижэнь просто тонул. Тонул в ужасе, в отчаянии, в делах. Он не мог бросить преподавание: Облачные Глубины и без того уже лишились старшего наставника. Подобрать замену на несколько занятий или пусть даже на месяц было несложно, но найти того, кто займет место учителя на постоянный основе, было не так-то легко. В ордене Гусу Лань имелись очень высокие стандарты, и наставников готовили с гораздо большей тщательностью, нежели учеников. Тот человек, которого Лань Дуншэн обещал подготовить на смену брату, в результате так и занял место Лань Цижэня у младших учеников. Ему же пришлось взять на себя старшую группу юных адептов, немногим уступающих по возрасту ему самому.

      Впрочем, Лань Цижэнь был этому даже рад. Поделив свое время между наставничеством и делами ордена, он выматывался так, что вечером — ночью, поздно ночью, много позже общего отбоя — он падал в кровать и засыпал мертвым сном. И даже в этом сне его преследовали бесконечные планы уроков и счета, а вовсе не ставшее без привычной улыбки чужим лицо брата и не проклятые золотые глаза госпожи Лань.

      Не было времени и сил ни думать, ни переживать. Лань Цижэнь, пытавшийся сперва достучаться до брата, сдался. Видеть лишенное красок, свежести, а главное — улыбки — лицо было невыносимо. Лань Цижэнь смотрел на главу своего ордена — и не узнавал брата. Это был не Лань Дуншэн: подделка, кукла, морок — кто угодно, только не его сюнчжан. Краткие вынужденные встречи с ним из радости превратились в настоящее испытание.

      Не меньшим испытанием были и встречи с невесткой. С нею Лань Цижэнь виделся всего пару раз — и, к счастью, неизменно в чьем-то присутствии. Сюнчжан все-таки сделал этой женщине ребенка, и теперь ее ни на мгновение не оставляли в одиночестве. Дитя в ее чреве было драгоценным, и орден Лань не желал рисковать им. А госпожа Лань даже не пыталась скрыть, как ненавидит и мужа, и еще не рожденного ребенка, и Лань Цижэня вместе со всеми прочими адептами ордена Гусу Лань.

      Разумеется, Лань Цижэнь видел записки, которые подбрасывал в дипломатические пакеты из Пристани Лотоса Вэй Чанцзэ. У него не поднималась рука выкинуть их, однако не мог он заставить себя взяться за чтение. Лань Цижэнь бережно складывал эти маленькие послания в отдельную шкатулку, давая себе зарок, что однажды обязательно что-нибудь решит на их счет.

      Чего он почему-то никак не предполагал, так это что Вэй Чанцзэ однажды сам придет к нему. При виде возлюбленного, опустившегося перед ним на колени, у Лань Цижэня вновь привычно заныло в груди, и он лишь усилием воли сумел сосредоточиться на том, чтобы вернуть себе возможность дышать спокойно. Однако если с болью физической ему справиться удалось, то боль душевная оказалась неподвластной заклинательским практикам.

      — Лань Цижэнь, — голос Вэй Чанцзэ звучал так мягко, так нежно, так ласково, что хотелось разрыдаться. — Я не собираюсь давить на тебя. Ты помнишь, как мы договаривались, верно? Мы умеем ждать. Ты — и я. Я подожду столько, сколько надо. Ты можешь ничего не говорить мне, если не хочешь. Я все равно буду тебя ждать. Ты…

      Вэй Чанцзэ поймал его взгляд, и Лань Цижэню на мгновение показалось, что сейчас сознание покинет его: столько любви было в этом темном проникновенном взгляде.

      — Ты только скажи, чем я могу тебе помочь?

      И Лань Цижэнь сдался.

      Он согнулся пополам, уткнувшись носом в колени, как ребенок. Его тело сотрясли рыдания и, когда крупные теплые ладони Вэй Чанцзэ легли ему на плечи и осторожно притянули поближе, прильнул боком к широкой груди. Вэй Чанцзэ опустил подбородок на его макушку и легонько, самую малость прижал — так, чтобы висок Лань Цижэня коснулся краешка его ключицы, показавшейся в чуть разошедшихся краях рубашки.

      Лань Цижэнь заговорил. Слова вылетали из него словно в горячке: торопливо, сбивчиво, почти не связанные друг с другом, болезненно-отчаянные. Он говорил про брата, про невестку, про не рожденного пока еще племянника — или племянницу? — про орден и про долг. А Вэй Чанцзэ держал его своих объятиях и лишь едва заметно покачивал, словно измученного ребенка.

      — Это секрет, понимаешь? — судорожно, заплетающимся языком под конец вытолкнул из своего пересохшего рта Лань Цижэнь. — Никто не должен об этом знать! Это позор, такой позор!..

      — Я никому не скажу, — кратко ответил Вэй Чанцзэ.

      Ничего добавлять и не требовалось. Вэй Чанцзэ был молчалив от природы: Лань Цижэнь мог провести рядом с ним сутки, и за это время они не сказали бы друг другу ни слова, наслаждаясь дружелюбной тишиной. Вэй Чанцзэ свято хранил секреты своего господина, не посвящая в них даже возлюбленного. Можно было не сомневаться, что раз услышанное им не будет озвучено где-либо еще.

      — Глава ордена Лань посвящает себя уединенной медитации, — несмотря ни на что, все же настойчиво повторил Лань Цижэнь. — Он полностью поглощен самосовершенствованием.

      — Несомненно, — не отрывая его от себя, с готовностью кивнул Вэй Чанцзэ. — Цинхэн-цзюнь — праведный и добродетельный человек.

      — Госпожа Лань, — Лань Цижэнь выдавил эти слова из своего горла с трудом: для него «госпожой Лань» навечно осталась матушка, — обладает хрупким здоровьем. Она ждет наследника, и потому тоже проводит время в укрепляющей медитации.

      — Это разумно, — вновь кивнул Вэй Чанцзэ. — Женское здоровье для мужчин загадка, а рождение ребенка — это и радость, и огромная ответственность.

      — Я… — замялся Лань Цижэнь, пригревшийся в крепких объятиях. — Мне придется остаться в Облачных Глубинах. Я должен взять на себя дела ордена, пока мой брат занят.

      — Ты уже их взял, — если бы его ухо не было прижато к груди Вэй Чанцзэ, он не уловил бы легкого вздоха. — Ты хороший брат, Лань Цижэнь, и достойный адепт своего ордена.

      Он наклонился и коснулся макушки Лань Цижэня губами.

      — Я знаю тебя, — шепнул он в густую копну черных как смоль волос. — Я полюбил тебя таким: умным, серьезным, ответственным. Ты достойно справишься с любыми обязанностями, которые возложат на тебя брат и старейшины.

      Вэй Чанцзэ склонился еще ниже, отведя прядку от лица Лань Цижэня и проведя большим пальцем по острому краю скулы.

      — Но я также надеюсь, — добавил он мягким, почти упрашивающим тоном, — что ты позаботишься и о себе.

      — Со мною все в порядке… — покачал головой Лань Цижэнь и запнулся, увидев горькую усмешку Вэй Чанцзэ.

      — Ты почти превратился в тень, — возразил тот, глядя на Лань Цижэня с невообразимой нежностью. — Обещай мне, что не загонишь себя за то время, что нам предстоит провести в разлуке.

      Лань Цижэнь на мгновение прикрыл глаза. Им действительно предстояла разлука. Вэй Чанцзэ отправится странствовать — и кто знает, сколько раз он сможет оказаться возле Облачных Глубин?

      — Вот, — завозившись в теплых объятиях, Лань Цижэнь извлек нефритовый жетон. — Когда будет возможность — заходи!

      Вэй Чанцзэ поколебался немного.

      — Это огромное доверие, — напомнил он, едва заметно нахмурившись.

      — Через несколько лет он будет принадлежать тебе по праву, — возразил Лань Цижэнь. — Ведь ты станешь моим супругом, и сможешь носить этот жетон, не скрываясь. А пока я… пока я заперт здесь, это единственная возможность для нас хоть иногда видеться друг с другом.

      Они посмотрели друг другу в глаза. Оба прекрасно понимали, что сейчас было наихудшее время, чтобы заводить разговор об их браке: старейшины все еще гневались на своего главу за его безответственную выходку. Стоило младшему господину заикнуться, что он собирается вбить еще один гвоздь в гроб репутацию родного ордена, и он, в лучшем случае, получит гневную отповедь.

      Однако и Вэй Чанцзэ не мог остаться где-то рядом. Ему предстояло странствовать по Поднебесной, время от времени отсылая из разных ее краев отчеты в Пристань Лотоса. Он мог иногда возвращаться в Гусу, но осесть здесь, не выдавая себя и не ставя под удар Лань Цижэня, было нереально.

      — Все наладится, — Вэй Чанцзэ коснулся своим прохладным лбом разгоряченного лба Лань Цижэня, едва не вызвав стон мучительного облегчения. — Все наладится, слышишь? Твой брат успокоится, искупит вину покаянием и покинет уединение. У тебя родится славный племянник, и ваши старейшины обязательно растают от умиления. Возможно, даже твоя невестка проникнется любовью к малышу и — как знать? — сумеет примириться с его отцом.

      Из глаз Лань Цижэня вновь полились слезы: столь долго сдерживаемые, они накопились в изрядном количестве — и Вэй Чанцзэ принялся бережно сцеловывать их.

      Впервые за несколько невыносимо долгих и тяжелых месяцев Лань Цижэню стало наконец-то легко дышать.