***

Битва их была ожесточенной. Дилюк не мог поверить в то, что родной, единственный живой его родной человек все это время ему лгал.

Он не мог поверить, что Кэйа предал их. Его окутала злость, чувства смешались, заставляя Дилюка более яростно наносить удары Кэйе, хоть он и видел, что тот уже еле отбивался.

Но Рагнвиндр не успокаивался, его бесила слабость брата, он ненавидел его и его слабость, желая стереть Альбериха с лица земли. Он не хотел терпеть предателя.

Дождь хлестал по лицу и одежде заставляя ее липнуть к телу и мешаться. Дилюк и сам не помнил, как оказался, сидя на бедрах Кэйи и приставляя к его шее лезвие меча, он не помнил, что он кричал ему в ярости, пока Кэйа лежал под ним, тяжело дыша и пытаясь уйти от его клинка.

Это лишь больше выбесило и он с криком о том, чтобы Кэйа не ерзал, резко проткнул его грудь мечом, замечая лишь спустя мгновение то, что с Альберихом что-то не так.

Его голубые глаза вдруг расширились, а воздух вышел из его рта слишком резко. Дилюк с ужасом наблюдал за тем, как задыхается его брат, как он руками по земле непонятно водит, словно моля о чем-то, но Рагнвиндр не понял, о чём он. А потом Альберих перестал двигаться вовсе. Все это произошло так быстро, кажется, прошло всего мгновение и Кэйа больше не двигался, закатив глаза.

Его грудная клетка больше не вздымались, лишь дождь капал по его телу и только спустя минуту Дилюк, что с шоком наблюдал за этой картиной, заметил, что вода под Кэйей становится красной.

Он с ужасом посмотрел на свои руки, которые вновь были окрашены алой кровью и на губах его появилась нервная улыбка.

Да быть не может. Это все шутка?

Руки задрожали, когда Дилюк резко сжал их в кулаки, не желая смотреть на кровь, что осталась на его ладонях.

Он обернулся на меч Кэйи, который валялся рядом с ним и заметил, что что-то рядом с мечом несколько раз мигнуло, а после потухло. Глаз бога.

Дилюк нервно засмеялся, аккуратно вынимая собственный меч из груди Кэйи и тут же отбрасывая его в сторону, он прижимал мертвое тело брата к себе, поглаживая его дрожащей рукой по голове, и бормотал что-то несуразное.

Он не смотрит на свои руки, залитые кровью, на потухший крио глаз бога, бесполезной разбитой стекляшкой валяющийся около меча его брата, он не хочет ничего понимать. Он хочет, чтобы Кэйа открыл глаза и сказал, что с ним все в порядке. Он просто не хочет осознавать, что потерял двух самых близких для себя людей, и одного из них только что убил собственными руками.

Рагнвиндр бормочет какой-то бред, прижимая бездыханное тело Кэйи к себе и чуть ли не плача, изредка прерываясь на нервный смех.

Он убеждает себя, что Кэйа все ещё жив, умоляет его очнуться, не пугать больше так, ведь он, после этой жестокой шутки брата, обо всем подумал, он все осознал, он был не прав, он сорвался, он понимает, он прощает Кэйю и принимает его, он больше не допустит такого.

 Кэйа, из Каэнриар’ха ли, из самой бездны или из преисподней с чертями, наплевать, он — единственный близкий человек, который остался у Дилюка, а он не хочет больше никого терять. Он бессвязно бормочет о том, что никогда, ни за что не допустит, чтобы с его Кэйей случилось что-то плохое. Но Альберих не реагирует и тогда Дилюк уже нервно намекает, что шутка затянулась.

Он не понимает, почему Кэйа не откроет глаза, почему просто не улыбнется ему своей улыбкой, после которой внутри всегда становится легко и спокойно, почему не скажет, что все в порядке, что он тоже понимает, что он прощает резкий срыв Дилюка, что он никогда не хотел сделать брату больно, что его заставили, что он не хотел этого.

Дилюк нервно смеётся, он не понимает, почему что-то все еще вытекает изо рта его брата и почему это так сильно похоже на кровь. Он не обращает внимания на дождь, ему наплевать, ему плевать на все, когда он держит голову с обгоревшими синими прядями у себя на плече, медленно поглаживая ее рукой в крови, и почему все его руки залиты чем-то красным. Почему вся трава под ними залита кровью, а дождь лишь размывает это? Дилюк не понимает.

Он не понимает, за что ему все это, он надеется, что все это дурной сон и что, когда он проснется, возле его кровати будет сидеть Кэйа и улыбаться ему так, как обычно — ярко, светло и с любовью, что он будет нести всякий бред, как и обычно, что они позавтракают с утра и у них не будет больше никаких недопониманий.

Дилюк не понимает, почему этого никогда не будет.