«Зайчик ушастый не тени тревоги,

Дай мне повод, я отгрызу тебе ноги.

Лишь бросит ночь свои тени как сети,

Она станет последней твоей ночью на свете…»

 (Likvor – Игрушка)

– «Der Wahnsinn hat mich eingesperrt

   Und deine Heile Welt verzerrt,

   Hat sich in deinen Kopf gepflanzt –

   Lauf, Kind, lauf, so schnell du kannst …»*, – снова заиграл будильник, разрывая тишину небольшой комнатки.

Майлз резко подскочил на постели, хватая ртом воздух, и не задумываясь, разбил сотовый о стену. Сердце бешено рвалось из груди, отбивая чечетку, а руки судорожно оглаживали хрупкую, как казалось в тот момент, шею. «Жив!», – пульсировала лишь одна мысль в голове. Вновь перед глазами появился образ огромной желтой курицы, крепко сжимающей горло, отчего журналист почувствовал легкое удушье и холод металла на коже. И тут он вспомнил жуткий хруст собственных костей и непроглядную тьму, что окутала после. Все это заставило репортера вздрогнуть и вернуться в пугающую реальность, где он еще жив и не встретил свою смерть лицом к лицу. «Да что здесь творится?!», – металась мысль в голове, а руки уже тянулись к тумбе, что стояла справа от кровати. Фонарь был на положенном месте, а рядом привычно лежала небольшая бумажка. Осветив помещение и убедившись, что на данный момент ничто не угрожает его жизни, журналист развернул листок, почему-то ожидая увидеть новую надпись. Опасения подтвердились. «Тебе от нас не спрятаться!», – гласила она. Это сподвигло мужчину обернуться к плюшевым игрушкам, которые лежали рядом на подушке. Теперь там не было уже двух: Чики и Бонни. «Неужели…», – и снова его мысли прервал грохот посуды, что доносился прямиком из кухни, как полагал сам Апшер. Игра началась, теперь ход за репортером.

Немного поразмыслив, Майлз собравшись с духом слез с постели и медленно подошел к двери. Соваться в тот же коридор было ужасно глупо, но удостовериться с той же стороны придет враг или нет, было просто необходимо. Он вновь осторожно дотронулся до холодной дверной ручки и медленно отворил дверь. Стоило свету коснуться стен и пола, как фонарь полетел вниз, а мужчина, жутко перепуганный увиденным, отшатнулся обратно и, споткнувшись о край ковра, упал. В нескольких метрах от него, лежал труп. Это был он сам. Второй Майлз лежал на полу в странной позе с неестественно вывернутой синевато-красной шеей. Кожа была жутко бледной и, кажется, отдавала голубым, а зрачки затянуло белесой пленкой, но они все так же жутко смотрели куда-то вдаль. Глюки это были или нет, журналист не желал выяснять. А потому, просто протянул трясущуюся руку, чтобы забрать фонарик, при этом стараясь не смотреть в ту сторону, и быстро заполз обратно в комнатку, плотно закрыв за собой дверь. Все тело пробирала мелкая дрожь, на спине выступил холодный пот, а ноги и вовсе не слушались. Он пытался выровнять дыхание, закрывал глаза, желая представить себя где угодно, только не здесь, но вместо этого видел мертвые глаза самого себя.

– Ну почему… почему, я, черт возьми, еще жив?! – полушепотом, процедил сквозь зубы Майлз.

Он вновь сделал глубокий вдох, а затем выдох и, собравшись с силами, хватаясь руками за стены, поднялся на ноги, готовый идти дальше. Ноги все еще заплетались, словно не желая идти к другому выходу, но единственное, что Апшер понимал, так это то, что нужно бежать отсюда. Не вслушиваясь в звуки, он поплелся к двери. В ушах эхом раздавалось тиканье настенных часов, словно отмеряющее секунды до его кончины. Отворив дверь, мужчина оказался в точно таком же коридоре, только трупа на полу не было, но фантазия это с лихвой компенсировала, не позволяя расслабиться и на минуту.

Он постепенно продвигался вперед, освещая себе путь и постоянно озираясь по сторонам. Не было слышно грохота, не было слышно шагов, даже его собственного дыхания не было слышно, словно он и вовсе перестал дышать. Но вот впереди что-то мелькнуло, освещая стену, и вновь погасло, застав Майлза врасплох. Он буквально застыл на месте, затаившись, выжидая следующего знака. «Показалось? Ну почему здесь так тихо?!», – только сейчас, когда его поход прервали, мужчина опомнился, осознав свою ошибку. Фонарик все еще горел, освещая пространство и сигнализируя врагам о его местонахождении.

– Черт! – полушепотом ругнулся репортер и тут же отключил фонарь, сразу пожалев о сделанном.

Глаза, привыкшие к свету, не были готовы вернуться во мрак, что тут же окутал беднягу, наполняя его душу леденящим холодом. В тот миг из-за поворота послышались шаги. Тяжелые, с металлическим скрипом и скрежетом, но, кажется, это была не курица. Майлз осторожно отступил на пару шагов назад и застыл. Глупое любопытство не давало уйти, так и не узнав, кто скрывался за поворотом. «Да, плевать!», – с этой мыслью он вновь включил фонарик и двинулся вперед, остановившись лишь у самого угла. Прильнув грудью к стене, мужчина осторожно выглянул, освещая фонариком коридор. Как он и предполагал ранее, оба коридора сходились здесь, а выход, вероятнее всего, был слева от огромного механического зайца, что стоял в нескольких метрах от репортера. Аниматроник был блеклого сиреневого цвета с длинными ушами. Сама же обшивка была изрядно повреждена, подобно курице, а в центре и вовсе красовалась большая дыра, через которую можно было увидеть эндоскелет и торчащие из груди провода. На шее красовался милый галстук-бабочка, что делало его общий вид безобидным, не учитывая отсутствия покрытия костюма на правой руке и левой ноге, а так же странных острых спиц, что заменяли зайцу когти. На морду же он оказался куда безобиднее, чем предыдущий враг: исправные глаза с сиреневой радужкой и светящиеся белым зрачки, а так же два ряда острых, но при этом более коротких зубов.

Стоило свету коснуться его лица, как он тут же застыл, словно и вовсе отключился, но это была лишь иллюзия. Зрачки неотрывно следили за любыми действиями со стороны мужчины. Репортер поводил рукой, при этом держа себя в постоянном напряжении, проверяя в рабочем ли состоянии робот. «Он и правда думает, что я не заметил его пристальный взгляд?». Теперь уже Майлз просчитывал удобный момент для бегства и вероятность пробежать мимо зверюги прямиком к заветному выходу, но при этом, стараясь, лишний раз не отводить взгляда. Ждать дольше не было смысла. По аниматронику невозможно было сказать, сколько он еще будет стоять на месте, прежде, чем нападет. Сжав руку в кулак, до боли впиваясь ногтями в кожу, чтобы отступил накативший мандраж, журналист бросился бежать. Казалось, все шло просто идеально. Он оббежал зайца, нацелившись на заветный коридорчик, но тут раздался скрежет и, в следующее мгновение, его пронзила непонятная, острая боль, отчего он тут же прилип к стене, лишь бы не упасть.

Майлз продолжал медленно, но верно буквально ползти вдоль стенки, пока что-то теплое медленно разливалось справа, в районе поясницы, пропитывая белую рубашку. Он переложил фонарь из одной руки в другую, а после осторожно ощупал место. Четыре рваные раны, оставленные явно от когтей чудовища, жутко кровоточили, а по их краям свисали кусочки кожи, слипшиеся с разорванной тканью. Стоило ему попытаться прижать руку, чтобы хоть как-то остановить кровь, как боль с новой силой волной разлилась от того места, заставив мужчину сдавленно простонать, до боли прикусив нижнюю губу, лишь бы не закричать. Руки тряслись, перед глазами все плыло, но вот он повернул за угол, и увидел в паре шагов от себя дверь. Только сейчас, он почувствовал странное облегчение. Казалось, вот еще несколько шагов и он будет на свободе. Но тут за спиной в очередной раз послышались шаги, что на пару секунд прекратились, словно бы аниматроник ожидал, что же сделает его жертва. Апшер из последних сил рванул вперед, резко отворил дверь и шагнул в пустоту. Жуткая темнота не позволила вовремя оценить опасность, и мужчина рухнул вниз, со всего маху упав на лестницу и скатившись до самого низу.

На пару минут, он провалился в забытье, но после был вырван из него нарастающей острой болью в груди. Похоже, при падении было сломано несколько ребер и вывихнута нога, так как при первой же попытке подняться он пал, на ступени заскулив от боли и бессилия. Рана на боку все так же пульсировала, и в этой тишине было слышно как капают капли крови на лестницу, собираясь в небольшую лужицу под репортером. Но самое обидное, что прямо перед ним были еще три двери и непонятно, какая из них вела наружу и была ли вообще такая.

«Неужели, снова… Хм? А почему Бонни еще не спустился за мной?», – не успел он об этом подумать, как справа из комнаты послышался грохот посуды. «Только не это!». И вновь жалкая попытка сползти с лестницы, доставившая адскую боль и мучения. По щекам бежали горячие слезы отчаяния, но он не сдавался, полз, искусав губы в кровь, пока не достиг первой двери. Теперь ему оставалось лишь встать, чтобы достать до ручки, и открыть ее, но время вышло. Справа резко хлопнула дверь и в проеме появилась Чика. Наверное, если бы не фонарик, что откатился в сторону при падении и сейчас светил прямо на Майлза, она бы не заметила мужчину так быстро, и у него был бы шанс спрятаться. Но все было против него.

Она уверенно зашагала к репортеру, приподняв левую руку методично сжимая и разжимая ее, словно разминая. А как только достигла цели, крепко ухватила за шиворот рубахи и бесцеремонно потащила мужчину за собой, в ту самую дверь, что он хотел открыть. Это была большая ванная комната. Без лишних нежностей, аниматроник бросил Апшера на пол в углу и, заранее предугадав действия пленного, опустился на колени и легким движением сломал одну, а после и вторую ногу в районе голени.

– Ааааааааааааа… блять! – на этот раз крики сдержать было уже невозможно, да и Майлзу уже было плевать на это.

Все тело бил озноб, словно при лихорадке, руки тряслись, пока он хватался за ноги и отпихивал курицу, испугавшись того, что она еще что-нибудь сломает. Но кажется, ей хватило и этого, ведь теперь-то репортер точно никуда не денется. Она молча осмотрела жертву, словно оценивая состояние и, наконец, изрекла то, что заставило Майлза содрогнуться.

 – П-пора пр-принимать д-душ! – и глаз снова блеснул еще ярче, а пасть, что была чуть приоткрыта, сомкнулась, жутко лязгнув прямо перед самым носом.

Она отошла, оставив мужчину в раздумьях, а сама медленно начала наполнять небольшую ванну холодной водой. «Что теперь со мной будет? Лучше бы она сразу меня прикончила…». Майлз вновь уставился на переломанные ноги, медленно переводя измученный взгляд на разорванный бок и пропитанную собственной кровью рубашку. «Тц… за что мне все это?!»

– Почему, я еще не сдох, вашу мать?! – прокричал мужчина и тут же закашлялся, поперхнувшись, когда в груди больно кольнуло.

Он осторожно откинулся к стене позади себя и уставился в потолок. И вновь по щекам бежали горячие слезы, а в груди нарастало жгучее чувство обиды на самого себя. «Нет! Я не позволю ей так просто себя убить!», – подумал репортер и, убедившись, что враг не смотрит в его сторону, сжал зубы и медленно, прилагая неимоверные усилия, пополз к выходу. Сказать, что ему было больно – это ничего не сказать. Каждое движение разносило по телу адскую боль, от которой хотелось закричать, удавиться собственными руками, но перестать ее ощущать. И вот, когда до двери оставались считанные сантиметры, позади раздался звон шагов, на холодном устланном плиткой полу. Апшер замер, а после осторожно обернулся, наблюдая за приближением Чики.

– Ха! Думаешь, ты сможешь меня так просто сломать?! – он истерично рассмеялся, закатив глаза и не смог остановится, даже когда его шею грубо обхватила холодная лапа аниматроника.

Чика дотащила мужчину до ванны и замерла, позволяя сказать последнее слово, словно перед казнью.

– Я убью тебя! Слышишь меня, желтая тварь!? – секундное молчание, кажется, репортер обдумывал что сказать, – Я выберусь отсюда, где бы я ни был, и никто меня не остановит.

В следующий миг, его бросили на бортик ванной, окунув головой в ледяную воду. Вода обжигала кожу и легкие, словно огонь, пока одно из ребер не проткнуло легкое. Вода медленно окрашивалась в алый цвет, а мужчина в жуткой агонии пытался вырваться из цепких лап. И вот, последний пузырек воздуха лопнул на поверхности воды, а тело вновь расслабленно повисло. Пара движений и Чика опрокинула мужчину в ванную. Довольная своей работой, она отступила в сторону, наблюдая за тем, как успокаивается водная гладь.

– Это моя игра, – по комнатке эхом разнесся тихий смешок, – и скоро ты будешь сломлен.