Ши Цинсюань не горел желанием видеть бывших коллег, но, пожалуй, именно Се Лянь был наименее неприятным из них. Даже, пожалуй, его можно было бы назвать более чем приятным, если бы с ним не были связаны столь болезненные воспоминания. Ши Цинсюаню было искренне жаль, что он ввязал принца в их с братом историю — и стыдно за то, что Се Ляню пришлось пережить столько горестных моментов в его теле.

      Однако бродягам был обещан пир, и в тот момент, когда все участники «Битвы за столицу» были обнаружены и собраны в одном месте, визит откладывать стало невозможно. В конце концов, все эти люди были не виноваты в душевных метаниях Ши Цинсюаня, а обещания следовало выполнять.

      Се Лянь выглядел точно таким, каким Ши Цинсюань его запомнил — и отчего-то на сердце потеплело. Наверное, если бы среди богов было побольше таких, как его высочество, Небеса стали бы куда более приятным местом…

      Впрочем, не Ши Цинсюаню нынче размышлять о Небесах. Рядом с Се Лянем маячили Фэн Синь и Му Цин, и в присутствии бывших коллег Ши Цинсюань сделал то, что за прошедшие полтора года научился делать просто замечательно: растворился в окружающей его толпе. Не физически, к сожалению, ибо, даже став замурзанным искалеченным бродягой, Ши Цинсюань все равно умудрялся своей физиономией выделяться среди прочих; а духовно. Он отрешился от собственного «я» и сосредоточился на единении с нищими бродягами, будто бы пчела со своим роем.

      Быть «мы» всегда оказывалось легче, чем «я».

      Однако из этого блаженного состояния Ши Цинсюаня внезапно вывел решительный окрик.

      — Попался!

      Стальная рука выдернула его из толпы и оттащила чуть в сторону. Ши Цинсюань вынужден был несколько раз недоуменно сморгнуть, прежде чем он поверил своим глазам: перед ним стоял Генерал Мингуан. Ноздри его гневно раздувались, а сам он, казалось, медленно закипал.

      Ши Цинсюань не имел ни малейшего понятия, чем мог настолько разозлить прежнего друга своего брата. Спрашивать он не собирался, и потому просто улыбнулся своей привычной широкой и обезоруживающей улыбкой.

      — Веселишься, да? — голос Пэй Мина, вопреки яростному выражению лица, прозвучал, скорее, устало. — Это и было всегда твоей целью: жить лишь сегодняшним днем, ни о чем не беспокоясь, не заботясь о будущем… и не помня о прошлом?

      Ши Цинсюань едва заметно вздрогнул. Неужели Генерал Мингуан упрекает его за улыбку в то время, как его брат мертв? О Ши Уду ведь нельзя было даже сказать «покоится с миром», ибо, хоть тело его и захоронено по всем правилам, но, лишенное головы, оно навеки потеряло свою целостность.

      Но разве мог Ши Цинсюань не улыбаться? Это все, что осталось у него в этой жизни. С улыбкой встречал он и летнюю жару, и промозглые осенние дожди, и зимнюю стужу. Он улыбался — и подкатывающая к горлу горечь немного отступала и дышать становилось чуточку легче. Если он откажется от своей улыбки, то ему только и останется, что лечь да помереть… и это брату бы точно не понравилось.

      — Мне жаль… — все же осторожно произнес вслух Ши Цинсюань, но Пэй Мин не стал его слушать, продолжая выговаривать то, что явно накипело у него в душе.

      — Сколько раз мои люди приходили к тебе и предлагали помощь? Сколько раз ты мог заняться собой и своей жизнью? Снова стать приличным человеком, заняться серьезным делом, вернуть себе достоинство и, возможно, положение?

      Ши Цинсюань с растерянностью подумал, что, возможно, потерял нить разговора. Он ожидал упреков в том, что смеет жить вообще — а его упрекали в том, что он живет слишком плохо.

      — Я не достоин хорошей жизни, — наконец выдавил он из себя, чтобы сказать хоть что-то. — Я живу так, как заслуживаю… если вообще заслуживаю жить.

      — Шуйши-сюн отдал за тебя жизнь! — рявкнул, к счастью, приглушенно Пэй Мин. — И свою ты должен прожить так, чтобы это не было напрасно.

      — Я бы с радостью поменялся с ним местами, — глядя в глаза генералу, тихо, но очень четко произнес Ши Цинсюань. — Ему нужно было оставить меня — давным-давно оставить меня! — и следовать своей собственной судьбе.

      — Да разве бы он смог тебя оставить? — с усталой горечью вздохнул Пэй Мин. — Не столь многих людей он любил, но ради вас он был готов перевернуть и землю, и даже небеса.

      «Почему он говорит во множественном числе?» — мимоходом удивился Ши Цинсюань.

      — Я заклинаю тебя, — в голове Пэй Мина вдруг прорезалась горячность. — Если не ради себя, то хотя бы ради памяти о своем брате: прими помощь!

      Ши Цинсюань прикусил губу. Генерал ставил вопрос так, что отказываться было просто неприлично, однако и согласиться он тоже не мог.

      — У меня есть своя собственная вина, Генерал Мингуан, — как можно почтительнее, успокаивающим тоном произнес Ши Цинсюань. — Я должен сам нести все свои тяготы.

      — Да? — вскинулся Пэй Мин. — Тогда почему одну из твоих тягот вынужден нести я?

      Ши Цинсюань перебрал в уме все, что могло после них с братом остаться на Небесах, — но не сумел вспомнить ничего толкового. Дворцы их, скорее всего, давным-давно рассыпались, особенно учитывая, что сотворил со столицей Цзюнь У, а даже если бы и нет, то они не стоили заботы.

      — …ты меня слушаешь? — пробился сквозь туман его задумчивости голос Пэй Мина. — Ты вообще помнишь, что у тебя был ребенок?

      Ши Цинсюань вздрогнул и впился в лицо генерала изумленным взглядом. Он-то откуда это знает? Брат не стал бы болтать о подобном, даже со своими напыщенными приятелями… А больше никто и не знал.

      Ши Цинсюань и сам почти позабыл об этом. Очень уж неловко все получилось: глупо, стыдно. Он тогда только-только научился принимать женское обличье и был оглушен и ошарашен осознанием, насколько же ему в нем удобно и комфортно. Не сбивал с толку сместившийся в теле центр тяжести, не мешала ставшая пышной грудь, не вызывала сожалений пустота между ног. Все тело Ши Цинсюаня стало словно бы легче, воздушнее. И Мин-сюн… не отпихивал его с той же резкостью, с какой обращался с ним-мужчиной.

      Пребывая в эйфории, Ши Цинсюань целыми неделями проводил время в женском облике. Брат сердился, но это лишь добавляло азарта. Ши Цинсюаню перевоплощение казалось такой занятной вещью, что он подбивал всех последовать его примеру. Особенно ему хотелось, чтобы его уговорам уступили Мин-сюн и брат. Оба отличались утонченностью и в своих родных мужских телах, а в женских — Ши Цинсюань был уверен! — стали бы и вовсе неотразимы. Но если Мин-сюна он все же подбил на эту авантюру, то брат устоял и не поддался.

      Женский облик был нежным и чарующим, перевоплощаться было интересно и весело. Но вот однажды обнаружить, что вернуться в мужское тело никак не получается, оказалось неприятно. Сперва Ши Цинсюань отнесся к этому с юмором и решил, что просто «немного подзабыл», каково это — быть мужчиной. Потом растерялся. Потом даже немного разозлился на себя. Что скажет брат, когда узнает о подобной нелепости? Разумеется, станет читать очередную скучную нотацию, которой вполне можно было бы избежать, если бы Ши Цинсюань был порасторопнее.

      И только под конец, когда понял, что с его застрявшим в женской форме телом творится нечто странное, он по-настоящему испугался. Таким: взбудораженным, с трясущимися от волнения руками и слегка перекошенным лицом — его и застал брат, пришедший узнать, почему его непоседливый младшенький уже пару месяцев как не покидает свой дворец.

      Брат, как всегда, все устроил. Забрал Ши Цинсюаня к себе, распространил слухи о том, что они выполняют молитвы смертных на пару, ухаживал и заботился о нем так, словно тот и правда был его возлюбленной женушкой. В любой другой ситуации Ши Цинсюань пошутил бы на эту тему, не испугавшись даже рискнуть своим чересчур длинным языком, но сейчас ему было не до шуток. Дрожащие губы не желали складываться в улыбку, а из глаз то и дело текли слезы. Брат, со свойственной ему дотошностью изучивший все, что касалось его проблемы, утешал, утверждая, что это нормальная реакция в его состоянии.

      А потом все закончилось. Растаяло, словно страшный сон. Роды прошли на удивление легко: помогли и собственные духовные силы, и то, что Ши Уду вливал в него свои. Ребенок выскочил из него, словно искры из фейерверка, — и Ши Цинсюань тут же сменил форму на мужскую. Он был так рад, что все обошлось, что все теперь хорошо, что больше ни о чем не задумывался.

      Возвращаясь в реальность, Ши Цинсюань с неловкостью осознал, что Пэй Мин продолжает пристально смотреть на него, и взгляд его с каждым мгновением становился все страшнее.

      — Это брат тебе рассказал? — неловко, самым краешком губ улыбнулся Ши Цинсюань. — Д-да… было дело…

      Кажется, он сказал что-то неправильно, ибо Пэй Мин громко фыркнул.

      — «Было дело»! — передразнил он Ши Цинсюаня. — А ты знаешь, что с ним стало потом?

      — С ней, — машинально поправил Ши Цинсюань. — Это была девочка…

      Он не знал, зачем Генералу Мингуану эта старая история, но скрывать что-либо не видел никакого резона.

      — Брат забрал ее, — честно ответил Ши Цинсюань. — Я сперва думал, что ее нужно оставить, но брат сказал, что я безответственный, и мне нельзя доверить даже котенка… Что у малышки должна быть нормальная семья, — и он нашел ей такую. Он отправил ее на землю и оставил у людей, которые стали ей родителями.

      Ши Цинсюань в задумчивости покачал головой. Это было так давно, что казалось, будто это происходило даже не с ним.

      — Брат иногда рассказывал про нее, — тихонько продолжил он, больше для себя, нежели для генерала. — Что она растет — и становится красивее с каждым днем. Однажды он сказал, что она встретила хорошего человека и выходит за него замуж. Я очень хотел побывать на ее свадьбе, но мне поручили важное задание и… короче, я не успел. Но она была счастлива в браке, родила троих детей… и умерла в окружении правнуков.

      Он сглотнул: вытянутое из глубин веков воспоминание отчего-то наполнило его сердце горечью. Может, все-таки не столь уж дурным человеком он был, если среди бессмысленной суеты все же смог дать жизнь счастливому созданию?

      Пэй Мин, однако, лишь скептически хмыкнул на эти воспоминания.

      — А Шуйши-сюн, оказывается, тот еще сказочник, — заявил вдруг он. — Какую чудесную байку он сочинил.

      — Байку? — недоуменно нахмурился Ши Цинсюань и получил в ответ совершенно другую версию своей истории.

      Брат никому не отдал его дочь.

      Не отправил на землю, не подарил ей родителей. Зато со свойственным ему пренебрежением к чужим судьбам просто взял и остановил ее время. У его дочери не было ни семьи, ни любящего мужа, ни толпы ребятишек. Было лишь двести лет детства среди бесчисленных игрушек и драгоценных украшений.

      — Он не мог так поступить… — растерянно пробормотал Ши Цинсюань, и тут же, осознав свое заблуждение со всей ясностью, поправился: — Нет!.. Проклятье, он действительно мог поступить именно так!

      Внезапно его охватило тревогой:

      — Н-но… — голос его дрогнул, заставляя запнуться. — Что же с ней случилось… потом?

      — Сперва ее забрала к себе Линвэнь, — мрачно ответил Пэй Мин. — А после ее побега и… гхм… наказания за него — я.

      — То есть, сейчас она у тебя? — глупо переспросил Ши Цинсюань.

      — Да, — тяжело уронил Пэй Мин. — И поверь, это был тяжелый год! Никогда еще ни одна женщина столько не хозяйничала в моем доме! Шуйши-сюн избаловал ее до невозможности, и сил моих больше нет пытаться перевоспитать ее!

      — Генерал, вы совершенно неправильно пытаетесь сбагрить свою обузу! — они оба едва не подскочили на месте, когда рядом вдруг раздался вкрадчивый голос Собирателя цветов под кровавым дождем. — Вам стоило расписать, какой это милый ребенок, послушный и ласковый, радующий родительское сердце и поглощающий не больше рисового зернышка в день.

      Генерал Мингуан — неслыханное дело! — содрогнулся, а потом, насупившись, ответил:

      — Я никогда не опускался до лжи. Как есть, так и говорю, — повернувшись к Ши Цинсюаню, он добавил: — Я не могу воспитать твоего ребенка. Она хитра и изворотлива, всегда находит способы обойти мои запреты и добиться желаемого. Я мог бы ее разве что отшлепать — но на племянницу Шуйши-сюна рука не поднимается. Забери ты ее, ради всего святого! Только себя самого сперва в порядок приведи, негоже девочку из дворца на грязную улицу изгонять.

      Ши Цинсюань растерянно кивнул. В этом был весь Ши Уду: оставить родного человека подле себя и заботиться о нем так, чтобы тот не имел ни малейшей возможности спастись от этой заботы. Удивляло разве что то, как близко к сердцу брат принял ребенка, которым был столь недоволен.

      — Я… да, конечно, — протянул он. — Ты прав, я должен…

      — Только ты? — еще один голос заставил его вздрогнуть сильнее, чем голос Собирателя цветов под кровавым дождем.

      Он понял, что Черновод где-то рядом, когда узнал о пропавших порциях супа. Трусливо порадовался, что тот предпочел остаться невидимкой и никак больше не обозначил свое присутствие. Для себя Ши Цинсюань уже решил, что не станет задерживаться на пиршестве, ведь главную свою миссию — привести друзей за обещанной им наградой — он уже выполнил. Еще чуть-чуть, и Ши Цинсюань бы ускользнул, не желая мельтешить перед глазами своего когда-то друга, — но Генерал Мингуан помешал ему это сделать.

      Бледная тень, почти неразличимая в вечерних сумерках, скользнула вперед. Пэй Мин напрягся и положил ладонь на рукоять меча. Черновод сделал вид, что не замечает этого однозначно угрожающего жеста.

      — Что тебе нужно? — сквозь зубы процедил Пэй Мин. — Разве ты не достаточно отомстил? Этот ребенок родился через много лет после твоей смерти и на нем нет вины ни перед тобой, ни перед твоей семьей.

      — На нем нет вины передо мной, — снисходительно подтвердил Черновод. — Однако он и есть моя семья.

      Когда-то давно — целую жизнь назад! — Ши Цинсюань немедленно посмеялся бы над вытянувшимся лицом Генерала Мингуана. Настолько разозленным, отчаявшимся и бессильным оно было в этот момент, словно он сделал якобы верную ставку — и вдруг проиграл все подчистую.

      — Это не он! — не столько спросил, сколько выкрикнул в лицо Ши Цинсюаню Пэй Мин. — Глупый мальчишка, скажи, что это не он!

      — Ты был еще с кем-то? — чуть приподняв левую бровь, холодно осведомился у него же Черновод.

      Ши Цинсюань судорожно сглотнул.

      Он ведь так надеялся, что Мин-сюн этого не помнит! Они частенько напивались вместе, и Мин-сюн никогда не припоминал ему ни одной из пьяных выходок. Даже когда пил меньше и находился в куда более вменяемом состоянии. Но в тот раз они были безобразно пьяны оба, и Ши Цинсюань сбежал из общей кровати задолго до того, как Мин-сюн пробудился. Не забыл даже, несмотря на отчаянно трещавшую голову, очистить заклинаниями алевшую позорными пятнами простыню.

      — Этого не может быть! — продолжал метать громы и молнии Пэй Мин. — Он же мертвый! Как можно зачать от мертвяка?!

      — Вообще-то, — вновь не сумел удержаться от вмешательства Собиратель цветов под кровавым дождем, — непревзойденные демоны способны на многое. А уж когда они принимают форму живых, то тем более.

      — Так, я передумал, — не удостоив его взглядом, решительно заявил генерал. — Пусть эта соплячка продолжает разносить мой дворец, но я не отдам ее убийце Шуйши-сюна! На крайний случай, попрошу о помощи Линвэнь…

      — Друг мой, оно тебе точно надо? — Собиратель цветов под кровавым дождем в свою очередь проигнорировал Пэй Мина, обращаясь к Черноводу. — Только представь: детеныш, выросший на Небесах и воспитанный Тремя Опухолями! Это должно быть самое несносное создание из всех возможных.

      И в этот момент Ши Цинсюань сперва с растерянностью, а потом и с почти отчаяньем осознал, что его буквально выпихнули из разговора. Его мнение теперь совершенно никого не интересовало: Пэй Мин и Хэ Сюань спорили уже друг с другом. Генерал полыхал гневом, а Черновод отвечал на это ледяным презрением. Собиратель цветов под кровавым дождем подливал масла в огонь, то и дело вворачивая одну провокационную фразу за другой. Ши Цинсюань несколько раз попробовал вмешаться, но его попросту не услышали.

      Когда позже Хуа Чэн спросил его «Ну и на кой оно было тебе нужно?», Хэ Сюань не смог ему ответить. Более того, он и себе-то не мог ответить на данный вопрос.

      Он не знал, почему вообще остался существовать в этом мире. Его месть свершилась, и больше ничто не держало его измученную душу. Он не испытал ни радости, ни даже удовлетворения — однако его план исполнился, и все прошло так, как надо.

      Слишком поздно Хэ Сюань понял, что — нет, не все.

      Как ни горько было это признавать, Ши Цинсюань вновь одним своим существованием смешал все то, что он выстраивал годами. Когда-то Хэ Сюань считал, что избавиться от братьев Ши, от обоих: и от надменного и вздорного Ши Уду, и от взбалмошного, прилипчивого Ши Цинсюаня — станет для него величайшим счастьем. А потом оказалось, что он то и дело замирает, прислушиваясь: не донесется или откуда-нибудь звонкий голос, не коснется ли его легкая и теплая рука.

      Ши Цинсюаня… не хватало.

      Это было неправильно. Хэ Сюань и так был слишком добр к нему. Не убил и даже не отнял своей собственной счастливой судьбы. Просто отпустил на все четыре стороны, дав шанс прожить хорошую жизнь. Возможно даже — вознестись когда-нибудь снова.

      Однако Ши Цинсюань не принял этого прощального подарка. Хэ Сюань иногда наблюдал за ним, как тот, ковыляя, ходит по улицам столичного города, с трудом добывает себе еду и спит в окружении нищих и бродяг. Его хотелось схватить за плечи, встряхнуть и заорать прямо в лицо: «Я отказался от мести тебе! Возьми себя в руки и живи!»

      Но Хэ Сюань так и не сделал этого. Он словно боялся коснуться Ши Цинсюаня хотя бы кончиками пальцев — боялся не сдержаться, притянуть к себе, уволочь обратно в свои мрачные глубины и никогда, никогда больше не отпускать.

      Все произошло не так, как надо. Это Ши Уду должен был страдать. Смерть была для него слишком быстрым наказанием, и изначально Хэ Сюань планировал мучить младшего из братьев, заставляя старшего наблюдать и изнывать от своего бессилия. Позже, когда Хэ Сюань убедился, что Повелитель Ветра и правда даже не подозревал о причине своего вознесения, он начал колебаться. Когда Ши Цинсюань укрылся у Повелителя Дождя, Хэ Сюань почти смирился с мыслью, что Ши Уду хватит и искусно сотканных видений. Такого мощного небожителя как Повелитель Воды обмануть было сложно, но в своих владениях Черновод был практически всесилен. Заключенного в подземельях Ши Уду можно было бы мучить иллюзиями, в то время как Ши Цинсюань пребывал бы в неведении.

      Хэ Сюаню следовало лучше знать братьев Ши. Хотя бы то, что младший не мог оставаться в стороне, когда старшему грозила опасность, он обязан был предусмотреть. И недооценивать Ши Уду тоже не стоило. Тот был отвратительнейшим из людей — и из богов, — но брата он любил по-настоящему. И в людях разбирался, пожалуй, получше Хэ Сюаня. Возможно, Ши Уду разглядел его привязанность гораздо раньше, нежели он сам осознал, что «терпит» присутствие Повелителя Ветра не только ради своих мстительных планов. Дав себя убить — практически напросившись на это, — Ши Уду буквально связал Хэ Сюаня по рукам и ногам.

      Месть свершилась.

      Виновный наказан.

      Ши Цинсюань — невинен и тем самым неподсуден. Его даже нельзя больше использовать как орудие, ибо угрожать им более некому.

      И страдать продолжил Хэ Сюань. И от того, что Ши Цинсюаня теперь нет рядом, и от того, что нельзя помочь этому ставшему невообразимо хрупким смертным человеку. Невозможно помочь тому, кто не желает помощи. Хэ Сюань видел: к бывшему Повелителю Ветра иногда приходили прежние коллеги, а посланцы от Генерала Мингуана и вовсе навещали его с завидной регулярностью, но Ши Цинсюань либо ускользал от них, либо, если не имел возможности скрыться, вежливо и с улыбкой отказывался.

      От него Ши Цинсюань тем более не принял бы ничего. Ни монетки, ни плошки риса он не взял бы из рук, прервавших жизнь его брата. В нем не было темной злости самого Хэ Сюаня, он не хранил в себе ни ненависти, ни жажды мести, но это оказалось бы для него неприемлемым.

      В тот вечер в Храм Водных Каштанов Хэ Сюань пришел вовсе не за едой. Ему отчаянно, до голодных спазмов хотелось посмотреть на веселого Ши Цинсюаня, окруженного друзьями. В столице бывший Повелитель Ветра прятался за маской — о, Хэ Сюань за столько лет жизни бок о бок прекрасно умел различать, когда тот улыбался искренне, а когда лишь надевал на себя эту личину! — но здесь, рядом с его Высочеством наследным принцем, которого он искренне уважал, Ши Цинсюань должен был расслабиться по-настоящему.

      Слова Генерала Мингуана обрушились на Хэ Сюаня словно гром среди ясного неба. О том, что Ши Цинсюань, тогда только научившийся принимать женское обличье, спьяну затащил его в кровать, Хэ Сюань помнил. Ему после было ужасно неловко и стыдно: он ведь был уверен, что никогда не возляжет ни с кем, помимо своей невесты. Выходка Ши Цинсюаня злила, ведь она была, как считал Хэ Сюань, следствием вседозволенности для избалованного мальчишки. Он был очень рад, когда Повелитель Ветра на несколько месяцев запропал куда-то: появилось время остыть, и желание свернуть шею этому чересчур улыбчивому недоразумению поугасло.

      А вот теперь оказалось, что тот все это время носил под сердцем дитя.

      Их дитя.

      Когда-то возлюбленная Хэ Сюаня мечтала, что у них будет много ребятишек, и он с нею не спорил. Он с легкостью сдавал один экзамен за другим и считал, что к тому времени, как они поженятся, он уже вполне сможет обеспечить семью любых размеров. Хэ Сюань хорошо ладил с младшей сестренкой и был уверен, что собственные дети будут ему в радость.

      Теперь же он не знал, что чувствует по отношению к ребенку, о котором никогда не знал и которого никогда не видел. Хэ Сюань старательно гнал от себя мысль, что этого ребенка на протяжении многих лет воспитывал никто иной как ненавистный Ши Уду.

      Он знал лишь одно: это его шанс.

      Ши Цинсюань был слишком честным, слишком добрым, слишком порядочным. Единственным, кому он доверчиво мог позволить взять на себя заботы о себе, был его брат, но ни на кого более Ши Цинсюань не станет перекладывать ответственность. Он наступит на горло своей дурацкой гордости и примет помощь, лишь бы доверенное ему маленькое создание не терпело вслед за ним столько мук.

      Однако Хэ Сюань имел прав на этого ребенка не меньше. Даже, пожалуй, больше — раз уж он являлся отцом? Ши Цинсюань не позволит себе перейти ему дорогу, но и отказаться от наследия брата не сумеет. Сердце Хэ Сюаня вот уже несколько веков как не билось, но сейчас, казалось, было готово выскочить из груди. Он еще не знал, что будет делать после, как сумеет укротить ускользающий из рук ветер — однако свой шанс упускать не собирался.

      Он вернет себе Ши Цинсюаня, даже если ему придется вырвать этого таинственного ребенка у Генерала Мингуана с боем.