В чулане у Гарри стало ещё теснее с появлением огромной чёрной собаки, но Гарри с радостью спал бы и стоя взамен на общество Сириуса.

Крёстный оказался потрясающе весёлым и в точности таким же добрым и милым, каким был в письмах. И совершенно не возражал насчёт того, чтобы побыть для Гарри огромной меховой подушкой.

— Вот моя комната, — смущённо сказал Гарри в первый вечер, когда они с Сириусом-псом вошли в чулан и закрыли дверь под пронзительный голос тёти Петуньи: «И чтобы никаких мне глупостей ночью, ты меня слышал? Скажи спасибо, что мы вообще тебя впустили! Удрать он вздумал…»

У Гарри опять потяжелело в животе от очередного выговора (уже седьмого или восьмого с момента, как полицейские доставили их с псом сюда; Гарри уже сбился со счёта), но это ощущение ушло, когда Сириус принял человеческую форму и принялся шевелить ртом в такт словам тётушки, кривляя рожи, и впрямь очень напоминающие её лицо.

Гарри пришлось зажать себе рот от подступившего смеха, и ему сразу стало очень легко. Сириус весело сверкал глазами и заговорщически щурился, и мальчика резко перестали волновать слова тёти, ведь сейчас крёстный отец делил с ним личную шутку.

Чтобы стоять в чулане, Сириусу приходилось сгорбиться. Он осмотрелся вокруг, явно не впечатлённый, и выдавил подобие ослепительной улыбки, больше похожей на гримасу.

— Что ж, здесь всяко получше, чем на моём прежнем месте, — с притворной беззаботностью заметил он. Потом по возможности покрутился вокруг собственной оси, чтобы осмотреть всё скромное пространство.

— Мрачновато, но мы можем добавить здесь света. Плюс парочка постеров на стену — и будет вообще отпад! — процитировал Сириус, хотя Гарри и не мог этого понять, не мог знать, что эти же самые слова произнёс Джеймс Поттер, когда впервые остался у Сириуса с ночёвкой в старом родовом доме Блэков.

На следующий день тётя Петунья заявила, чтобы племянник сам купал пса, и это занятие обернулось безудержным весельем в саду после ужина. Сириус плескался от души, а Гарри, то и дело вспоминая о том, что купает не совсем собаку, а своего крёстного отца, срывался на смех и заливался краской.

Гарри в некотором роде благоговел перед Сириусом. Мужчина выглядел немного пугающим и тощим, о чём и предупреждал в письмах, однако за несколько месяцев отдыха, нормального питания и заботы прибавил в весе и стал поражать своим видом уже в ином смысле. Он с чувством и расстановкой купался, стригся и брился, а пока Гарри был в школе, ещё и раздобыл где-то новую чистую одежду.

Прежнее его одеяние напоминало драную пижаму. Теперь же крёстный выглядел, как телевизионная поп-звезда.

Но даже не столько внешность, сколько само Сириусово присутствие и энергетика заставляли Гарри чуть шире раскрывать глаза рядом с ним. Когда они оставались в доме одни, Сириус принимал человеческую форму и расхаживал с важной самоуверенностью, которую Гарри тут же старался копировать. Сириус часто оборачивался на что-нибудь, качаясь только на двух ножках стула и не касаясь ступнями пола. Гарри, по собственному мнению, в жизни не встречал никого круче своего крёстного отца.

Он знал, что тётя Петунья совсем ещё не стара по меркам взрослых, однако крёстный казался ему гораздо моложе. Казалось, тот запросто мог пойти затусить с самыми крутыми и устрашающими старшеклассниками из Гарриной школы и без проблем вписаться в их компанию.

Дело, однако, было не только во внешности. Сириус знал кучу всяких крутых и полезных штук и обучал им крестника: к примеру, как отвадить от себя задиру Дадли с его бандой и как заводить новых друзей. Очень скоро Гарри перестал ужасаться мысли о новом школьном дне и возвращался домой с ворохом историй для Сириуса о забавном розыгрыше, который они с Томом и Беном организовали в подсобке кабинета географии, о том как его команда победила в игре в лапту благодаря тому, что Гарри взял все мячи, и о вечеринке у бассейна в честь чьего-то дня рождения, куда его пригласили.

Когда Гарри как-то раз очутился на крыше школы, другие ребята решили, будто он нарочно, в шутку туда залез, и всех это только позабавило.

Временами его крёстный отец вспоминал о годах за решёткой и от этого ужасно грустил. Гарри это не нравилось. Уходя в воспоминания, Сириус часто подолгу глядел в одну точку, будто в трансе, а мальчик просто не представлял, как его утешить. Было ужасно от незнания, чем можно помочь, ведь Сириус-то всегда умел его приободрить. К счастью, подобные приступы мрачности случались всё реже, а по мере привыкания к крёстному Гарри научился вырывать его из таких состояний посредством быстрых объятий.

Но самое лучшее было даже не в этом. Лучшим было то, что Сириус рассказывал ему, во-первых, о магии, а во-вторых — о родителях. Если Гарри думал, что узнавать о них из писем было потрясающе, то совсем другое дело — слушать из уст рассказчика, причём такого харизматичного. Мальчику всегда было мало, и он не упускал случая расспросить побольше о маме с папой, с жадным восторгом впивал, стараясь запомнить всё с точностью до слова и прося повторно рассказать свои любимые моменты. А Сириусу это было только за счастье.

По прошествии нескольких месяцев Сириус заключил, что остаться в доме Дурслей сейчас не самый плохой вариант. Не хуже чем в любом другом месте, где они могли бы оказаться, удайся их побег. Теперь, когда Сириус был рядом и не позволял Дурслям отравлять Гарри жизнь, как раньше, у них была безопасная возможность работать над планом по доказательству его невиновности. Всё же у шестилетнего ребёнка нет всех возможностей для жизни в бегах. Как бы Гарри ни утверждал обратное, подчёркивая, что ему уже почти семь.

Надо сказать, Дурсли без особого пиетета реагировали на угрожающее рычание Сириуса, которым тот отвечал на любую их попытку испытать судьбу. Гарри по-прежнему заставляли выполнять львиную долю работы по дому и спать в чулане, однако Сириус помогал ему любое дело превратить в развлечение. А поскольку Гарри старался не попадаться родственникам и лишний раз не раскрывать рта, Дурсли его просто игнорировали.

Гарри такое положение вещей полностью устраивало. И всё же с Сириусом поболтать хотелось. В большинство дней он дождаться не мог, когда они уединятся в чулане, где крёстный отец сможет принять человеческий облик, и наконец-то поговорить.

Пока Гарри был на занятиях в школе, Сириус шерстил сведения из мира волшебников, навёрстывая упущенное за время в заключении: читал газеты, в шкуре Бродяги посетил свою ячейку в Гринготтсе. Он часто натыкался на объявления о розыске со своим лицом, но время шло, а он так и не был нигде замечен, и его просто перестали искать с прежним рвением.

Сириус между тем повсюду разыскивал следы того, где мог прятаться Питер, но пока безуспешно.

Выздоровление после Азкабана шло медленно. Но жизнь в обличье собаки, окружённой заботой, помогала делу. И присмотр за Гарри тоже. Сириус очень быстро стал для мальчика лучшим другом и доверенным лицом.

Сириус учил его магии насколько, насколько это вообще возможно при отсутствии палочки. Он выжимал по максимуму знания из всех книг, имеющихся у себя в банковском хранилище, и всё то, что помнил со своих хогвартских уроков этикета, истории магии и социальных обычаев. Иной раз сложно было их объяснить без уклона в фанатичную чистокровность. В своё время Сириус ненавидел эти уроки, однако сейчас был рад передать Гарри все возможные знания, дабы тот смог без особого труда нагнать сверстников, когда настанет время учёбы в Хогвартсе.

Сириус делился с Гарри последними новостями из волшебного мира, которые добывал в обличье Бродяги, под которым значился для всего остального мира, и рассказывал мальчику обо всех людях из своего прошлого, каких только смог отыскать в восстановленной после Азкабана памяти.

Под руководством крёстного отца мальчик расцветал на глазах. Он приобрёл уверенность в себе, чувство юмора и умение повеселиться. Сириус своим примером и советом учил, как заводить друзей, как не терять уверенности и как постоять за себя. Как стать популярным, обаятельным и как развлекаться. Учил, как развить чувство юмора, и с удовольствием отмечал, что сын Джеймса очень весёлый.

И если Сириус показался Гарри огромным ещё при их первой встрече, то, придя в форму после Азкабана, тот сделался, казалось, раз в двадцать больше. Голос, бывший громким при их первой встрече, стал раскатистым, а смех — явственно напоминающим звонкий собачий лай. Гарри никогда не встречал никого столь же решительного и уверенного в себе, как Сириус. И эти его качества были заразительны. Стоило Сириусу удариться в какую-нибудь деятельность, как ты, подхваченный моментом, уже повторял за ним. Ему даже не требовалось посмотреть и убедиться, что ты действительно с ним, ведь он и так это знал.

На первых порах такая самоуверенность вселяла в Гарри ощущение собственной незначительности и некоторой застенчивости. Но когда он пообвык и притёрся к Сириусу, то эта самоуверенность уже стала частью его самого. От крёстного буквально веяло энергией и спокойствием, теплом и твёрдостью духа. В нём присутствовала та уверенность в собственных силах, какую невольно проецируешь на себя и уже не сомневаешься, что всё, чего бы ты ни пожелал, обязательно у тебя получится, причём по высшему разряду. Сам того не осознавая и вопреки далеко не идеальной жизни у Дурслей, Гарри привык всегда априори ожидать, что всё у него обязательно сложится как надо. Всякое испытание представлялось очередным приключением. Всякая проблема казалась уже не проблемой, а скорее, поводом крупно повеселиться вместе. Энергия Гарри росла навстречу необъятной энергетике Сириуса, и его врождённая дружелюбность становилась такой же притягательной, как у крёстного отца.

Всякий раз, когда Гарри случалось испытать неуверенность или застенчивость, он представлял себе, как в этой ситуации поступил бы Сириус, и старался подражать ему, вести себя, как он, максимально развить у себя эту уверенную, весёлую, всё-точно-будет-по-моему энергетику, благодаря которой все замечали его, прислушивались к нему и хотели с ним поиграть. Эффект был потрясающий. И чем чаще Гарри это проделывал, тем естественнее у него получалось, до тех пор пока он не стал таким же энергичным и харизматичным, как его крёстный. И даже как Джеймс в этом возрасте. Вдвоём они составили живой и динамичный дуэт.

Безусловно, демонстрировать радость и самоуверенность было не слишком разумно в доме Дурслей, которые всем естеством протестовали против радости и уверенности у племянника. Они были совсем не в восторге, что Гарри стал настоящей душой компании, без которой теперь не могли обойтись ни на одной вечеринке, устраиваемой его одноклассниками. Как-то раз Гарри сказал, что не сможет прийти на День рождения к Уиллу Гроувсу — и Уилл перенёс дату собственного празднования. После того, как Эмма Браянт, Эндрю Донован и Люси Уилсон проделали то же самое, тётя Петунья вынуждена была бросить попытки обуздать популярность Гарри среди сверстников.

Тогда мальчик стал вести себя осмотрительнее в доме родственников, чтобы не досаждать им ещё сильнее. Для Гарри с Сириусом это превратилось в долгоиграющую шутку: отрываться на всю катушку за спиной у тёти и дяди, чтобы те ничего не заметили.

Сириус однажды признался, что всё это напоминает ему о временах собственного взросления с братом в родительском доме. Гарри не расспрашивал его о детстве — только слушал, если вдруг эта тема проскальзывала в разговоре. Просто чувствовал, что Сириус не горит особым желанием об этом распространяться.

Они сговорились каждый день совсем чуть-чуть — так что разницу и не заметишь — подвигать кресло дяди Вернона, из-за чего тот вечно промахивался мимо своих очков для чтения, протягивая за ними руку, и взрывался по этому поводу гневными воплями.

Сириус каждый день помогал Гарри готовить Дурслям завтрак. Каждое утро эта парочка обменивалась озорными улыбками и перед готовкой отправляла в их посуду по плевку. Сириус помогал Гарри с прополкой в саду, с чисткой тётиных фоторамок и с домашними заданиями. Он умел всякую рутину превратить в развлечение. Казалось, Сириус вернулся во времена их с Джеймсом дисциплинарных отсидок после уроков: то и дело перед глазами мелькала лохматая чёрная макушка, снова и снова звучал смех, а собственные весёлые гримасы перекликались с чужими.

Гарри не просто веселился. Впервые в жизни по-настоящему чувствовал, что такое иметь семью. Сириус заботился о нём, дарил ему ощущение защищённости, любви и надёжности. Он всегда был рядом, когда Гарри заболеет или ушибётся. Обнимал, когда Гарри подскочит в страхе после ночного кошмара, потом сидел и рассказывал что-нибудь, пока мальчик снова не заснёт. Не стеснялся вслух говорить, как любит Гарри, и как его любили родители, и насколько те были хорошими, добрыми и замечательными людьми. И Гарри, с сияющим взглядом, не уставал об этом слушать.

Дни рождения мальчика они отмечали вместе, устраивая в чуланчике свою маленькую вечеринку. Когда на первом году совместного проживания Гарри проснулся и увидел вокруг надувные шарики и самодельные праздничные баннеры, то попросту потерял дар речи — и это ещё до того, как увидал подарки. Вот тогда Гарри понял, почему вокруг Дней рождения всегда столько шумихи.

Когда мальчик стал чуть постарше, Сириус рассказал, как именно погибли его родители и почему о них будет известно всем ребятам в Хогвартсе. Сказал, что Гарри особенен и важен не потому, что он — Мальчик-Который-Выжил, но потому что он — сын Джеймса и Лили, его крестник, и что Гарри прославится собственными заслугами. Мальчик на это энергично кивал и выглядел полным решимости приложить усилия, чтобы так всё и сложилось, лишь бы только Сириус гордился им.

В считанные месяцы Сириус стал для Гарри настоящим идолом, восхищение которым только росло со временем. Сириус был ему и родителем, и лучшим другом, и старшим братом, и примером для подражания, и героем, и самым крутым парнем школы в одном лице. С ним во всём и всегда становилось лучше и веселее, и Гарри так сильно его любил, что уже и не помнил жизни без Сириуса, не мог даже вообразить ни дня жизни без его шуток, рассказов, советов и возможности использовать как подушку для сна.

Деньги из Сириусова хранилища здорово выручали в те дни, когда Дурсли проявляли себя с особенно дурной стороны. Гарри приходил в чулан с пустым урчащим желудком — а на постели уже сидел Сириус вместе с пятью пакетами из Макдоналдса, или огроменной пиццей, или большим шоколадным тортом.

Как правило, Гарри заставал всё это добро уже остывшим, поскольку Сириус выбирался за покупками днём, пока дома никого, но всё же это было лучше чем ничего, и Гарри был более чем счастлив вместе с крёстным уплетать угощение и шёпотом болтать в постели.

Иногда в отсутствие Дурслей они готовили нормальную еду. И хотя повар из Сириуса был такой себе, у Гарри всё получалось неплохо, да и весело было наблюдать, как крёстный воюет с карри или разыгрывает из себя шеф-повара из телепередачи, создавая воскресный обед.

Гарри даже научился сдерживать эмоции почти всегда, когда дядя Вернон плохо высказывался о маме с папой. В основном потому, что прежде чем Гарри успевал что-нибудь ответить, Сириус-пёс цапал дядю за лодыжку или издавал настолько угрожающий рык, что тётя Петунья роняла на пол тарелку.

Дурсли дважды предпринимали попытку избавиться от собаки. И оба раза все их усилия проваливались впустую.

— Те странные полицейские в фиолетовой форме сказали, что мне можно оставить собаку, помните? Не думаю, что они обрадуются, если узнают, как вы хотели её выгнать, — самым официальным тоном заявил Гарри тёте с дядей, стараясь максимально широко раскрыть глаза. Это была их с Сириусом игра: проверить, насколько сильно Гарри способен застращать Дурслей упоминаниями о вещах из волшебного мира без признания того, что ему известно о самом существовании волшебства.

После того случая тётя, дядя и Дадли стали ещё больше бояться пса и относились к нему с такой опаской и подозрением, словно имели дело со львом в клетке, от которого ожидали какой-нибудь хитрости.

Сириус понакупал Гарри столько игрушек, сколько только уместилось в чулане, хотя рядом с Сириусом Гарри жаждал их куда меньше, чем мог предположить раньше. Гарри больше ни в чём не завидовал кузену Дадли — для этого ему было слишком весело с Сириусом.

Надо заметить, деньги оказались не самым лучшим из того, что имелось у Сириуса в Гринготском сейфе. Самое лучшее — это фотографии Гарриных родителей. Именно на этих снимках мальчик впервые в жизни увидел своих маму и папу. И они двигались!

Гарри был просто в восторге и никак не мог наглядеться. Сидел в объятиях крёстного и слушал один рассказ за другим, глядя на молодых Сириуса с папой, смеющихся и откалывающих шутки, прямо как он сам с Сириусом теперь. Гарри в самом деле поразительно походил на отца. Среди снимков было также фото, где мама с папой держали его — еще совсем младенца — и смотрели на него с такой любовью, о какой Гарри не мог и мечтать. С ними рядом был и Сириус, обхватив руками всех троих и улыбаясь той самой озорной улыбкой, которую Гарри любил настолько, что смог бы нарисовать с закрытыми глазами.

Гарри так широко разевал глаза в попытках рассмотреть фотографии до мельчайших деталей, что и не заметил навернувшихся слёз, пока те не замутнили ему зрение. Сириус позволил мальчику вдоволь проплакаться на своём плече, сам при этом пустив скупую слезу, и пускай Гарри после этого по-прежнему было немного грустно, но вместе с тем стало немного легче. Безусловно, в миллион раз легче, чем когда он плакал по родителям в одиночестве.

Когда Гарри подрос настолько, что его уже отпускали на улицу одного, они с Сириусом часто убегали в парк. Бродяга оказался не так уж плох в футболе. Теперь даже походы к миссис Фигг стали не такими унылыми, когда Сириус веселил Гарри тем, что шугал старушкиных кошек.

Гарри назубок выучил все правила игры в квиддич — в самую первую очередь, разумеется. Сириус его заверил, что это самое важное, чему Джеймс хотел бы его обучить, и потому Гарри слушал с абсолютным вниманием.

Сириус разъяснял расположение игроков и воспроизводил все самые сложные матчи, какие только мог припомнить с рассказов Джеймса, при помощи купленных им для Гарри игрушечных солдатиков, и мальчик, заражённый энтузиазмом, внимательно смотрел и слушал, до тех пор пока не сумел повторить всё без запинки. Ему уже страсть как не терпелось вступить в сборную своего будущего факультета, чтобы папа им гордился, не терпелось получить собственную метлу и полетать.

В своей маггловской школе он входил в сборные по футболу и лапте. Тётя с дядей как-то раз попытались забрать его из обеих, когда Дадли не вошёл ни в одну, вот только Гарри был настолько хорош в спорте и любим среди сокомандников, что тренер мистер Льюис и слушать не пожелал об его исключении.

Сириус в собачьем обличье посещал все матчи, и так оглушительно лаял, когда Гарри завоевал звание лучшего игрока матча, а потом неустанно повторял, что отец бы им страшно гордился. Гарри однако считал, что папа будет особенно горд, когда он выиграет кубок по квиддичу.

Именно «когда», а не «если». А как же иначе, ведь он сын Джеймса Поттера и крестник Сириуса Блэка. Никаких сомнений, что его примут в сборную факультета.

Но чтобы уж наверняка быть уверенным, Гарри просил Сириуса тренировать его с футбольным мячом в качестве замены квоффлу. Он смастерил из эластичного бинта шарик, по словам крёстного соответствующий размеру снитча, и подбрасывал в воздух либо кидал его о ближайшую поверхность при всякой свободной минуте. Это стало почти рефлексом, навязчивым действием. В какой-то момент Гарри даже предложил бросаться в себя брусками из теплицы миссис Фигг для имитации бладжеров, но тут уж Сириус заявил, что это перебор.

Впрочем, категоричность крёстного в этом вопросе протянула всего несколько минут, когда Гарри сам принялся со смехом бросаться брусками, и Сириус в итоге сдался. Они бросались друг в друга до самого полудня, пока по случайности не разбили окно миссис Фигг, и тогда было окончательно решено, что пора завязывать с тренировками с "бладжерами".

К сожалению, несмотря на достаток у Сириуса денежных средств, он не мог исправить ситуацию с кошмарной одеждой Гарри, без того чтобы вызвать вопросы.

Сириус поклялся, что у Гарри будет самая лучшая и подходящая по размеру мантия, когда тот поедет в Хогвартс. А до тех пор он учил крестника, как можно подоткнуть одежду, что была ему велика на несколько размеров, так чтобы её мешковатость казалась почти намеренной. И теперь благодаря самоуверенно-небрежным манерам и походке, перенятым у крёстного отца, Гарри в старых растянутых свитерах Дадли выглядел настоящим стилягой. И даже некоторые его школьные друзья тоже стали иногда носить рубашки больших размеров. В такие дни Гарри буквально светился изнутри, ерошил себе волосы и испытывал гордость, будучи законодателем моды, как его папа в своё время.

Сириус прожил с ним уже почти год, когда Гарри однажды заметил в магазине постеры ко Дню отца. И впервые в жизни ощутил от этого тепло и радость, а не печаль и одиночество. Гарри очень хотелось бы иметь карманные деньги и купить Сириусу один из таких плакатов. В итоге мальчик нашёл выход в том, чтобы смастерить открытку своими руками в школе. Впервые жизни на этот праздник Гарри чувствовал себя в своей тарелке, делая открытку вместе с другими детьми, расписывая на её внутренней стороне всё то, за что он благодарит, зная, что ему будет кому подарить эту поделку после школы, и что этот кто-то будет рад её получить.

Как-то раз утром, в первый год жизни Сириуса на Тисовой улице, он помогал Гарри с чисткой диванных подушек, пока Дурслей не было дома. Гарри — вовсе не любитель жаловаться — тогда пребывал в особенно угрюмом настроении, вынужденный драить дом. И даже попытки Сириуса устроить бой подушками его не подбодрили.

— Эй, выше нос. Однажды у нас будет собственный дом и мы сможем заниматься чем захотим, — широко улыбнулся Сириус.

На мгновение Сириус припомнил, как они с Джеймсом валялись на его кровати в гриффиндорской спальне, рядом парил снитч, а они грезили о квартире, которую вместе снимут, как только станут взрослыми — но тут моргнул, и перед глазами снова был Гарри. И сам он — вместе со своим крестником в маггловском доме в Суррее.

— Правда? — глаза у Гарри горели прямо как у шестнадцатилетнего Джеймса.

Сириус плюхнулся на почищенную софу и призывно похлопал по месту рядом с собой. Гарри сел рядышком, пускай и чуть-чуть стеснялся. И не отодвинулся, тяготея к теплу его тела.

— Если бы ты мог выбрать любой дом на свете, каким бы тот был? — полюбопытствовал Сириус, откидываясь на спинку, заложив руки за голову и глядя в потолок.

Гарри прислонился к спинке дивана рядом с ним, и если смотреть только боковым зрением на растрёпанные черные волосы и расплывчатый профиль, то вот, Сириус будто бы снова лежал рядом с Джеймсом. Сердце одновременно разрывало и распирало от любви.

— Хмм… — задумчиво протянул мальчик. — С большими окнами. И чтобы у каждого собственная комната. И никаких чуланов под лестницей, — улыбнулся он.

Сириус отыскал для него лист бумаги с ручкой, побуждая нарисовать дом по описанию.

— Ага, продолжай, что ещё? — благодаря его подбадриваниям и заинтересованным кивкам, Гарри действовал всё увереннее. Сириус нашел ему еще несколько листков бумаги, покуда план дома расширялся и усложнялся.

— И крыша раздвижная, чтобы смотреть ночью на звёзды, когда захочется. Как у автомобилей бывают такие люки на крыше, — пояснил Гарри рисуя на крыше дома люк.

— Отлично, отлично, — поощрил Сириус. — Я тут вспомнил, нам с тобой надо как-нибудь ночью выбраться из дома, и я тебе расскажу, где какие звёзды находятся. Получишь основы астрономии перед Хогвартсом.

— Потрясающе, — просиял Гарри. Он отвечал так практически на все затеи Сириуса. Надо признать, большинство предложений Сириуса и впрямь стоили такой высокой оценки.

— Значит, люк на крыше, — подвёл итог Сириус, с улыбкой глядя на их с Гарри нарисованные фигурки, глядящие сквозь крышу. — Что ещё?

В дальнейшем стало обычным делом, чтобы Гарри зарисовывал идеи и добавления для их дома, который однажды будет. Сириус всегда напоминал крестнику, что им есть к чему стремиться, если мальчик совсем загрустит.

— Знаешь, я их все сохраняю, — заметил Сириус, жестом указывая на самое свежее из нарисованных крестником дополнений: гараж для гоночных мётел и мотоциклов Сириуса.

— Зачем? — спросил Гарри.

Тётя Петунья сохраняла каждую ерунду, которую рисовал Дадли, и с гордостью лепила это на холодильник. Сириус как-то раз заметил, что Гарри с лёгкой тоской наблюдает, как она это делает, и тогда нарисовал холодильник на стене их чулана и обклеил рисунками Гарри, чем здорово насмешил мальчика. Нелепость, конечно, но Гарри до сих пор чувствовал себя счастливым, когда крёстный указывал на рисунки на их ненастоящем холодильнике. Разве что эти наброски их воображаемого дома были чересчур велики и слишком в большом количестве.

— Намётки. На то время, когда начнём проектировать дом. Когда моё имя будет очищено, и мы, сказочно богатые и прославленные, а кроме того весьма избалованные, будем строить нечто весьма стоящее, — с широкой улыбкой провозгласил Сириус.

Разумеется, всякому грандиозному плану требуется грандиозное имя, так что будущее жилище Сириуса и Гарри получило наименование «Весёлый, Волшебный, и самый Восхитительный дом Озорства и Обнимашек».

Сириус пообещал, что как только раздобудет палочку, то соединит все рисунки в один гигантский набросок и заколдует, как ту карту, о которой уже рассказывал крестнику.

Итак, название дома было создано, когда Гарри было семь. А несколько лет спустя, накануне его десятилетия, Гарри взбунтовался против «и Обнимашек» в конце. Дело было ночью, когда они ещё раз пересматривали планы, пока Сириус готовил его ко сну.

— Как-то глупо сейчас кажется, нельзя убрать эту часть? Лучше на «Озорстве» и остановиться.

— О нет, в семь лет ты очень мудро решил, — глубокомысленно покивал Сириус, и на губах у него проступила лукавая улыбка. — Обнимашки жизненно важны. Вообще-то, знаешь, они совсем не помешают мне прямо сейчас.

И с этими словами мужчина самолично сгрёб крестника в объятия.

— Сириус! Мне десять! — вспыхнул румянцем Гарри и попытался его отпихнуть. Приближался подростковый период, и мальчику страстно хотелось быть максимально крутым, как его крёстный отец.

— И ты ошеломляюще красив и талантлив, Сохатик, мой мальчик. Почти уже мужчина. А дальше-то что? Того гляди уже ты начнёшь укладывать меня спать, — широко оскалился Сириус.

— Хочешь, чтобы я тебя уложил, да? Ради Бродяги — с удовольствием! — Гарри набросился на Сириуса со стёганым одеялом, пытаясь его в него завернуть и обездвижить. Однако в условиях ограниченного пространства оба очень скоро образовали кучу-малу на полу, радостно хохоча.

— Что там за шум?! — рявкнул дядя Вернон, швыряя тапок вниз по лестнице.

Это вызвало у них лишь новый приступ смеха, и Гарри смог только выдавить сквозь их общий сдавленный хохот и шиканья друг на друга:

— Простите, дядя Вернон!

И каким бы взрослым Гарри себя ни считал, он всё равно улыбался, ощущая тепло и счастье, когда Сириус целовал его в лоб перед сном, прежде чем погасить свет.

Сириус был счастлив, что таким образом ему удавалось обойти крестниково подростковое избегание его родительских сантиментов. А то в иные моменты он переживал, что ранняя детская травма Гарри была чересчур сильной и осложнит его пубертатный период.

Возможно, он в конечном счёте неплохо справлялся с ролью крёстного отца.