Его чистую без изъянов кожу наполняло изнутри золотистое с розовинкой сияние, на соблазнительной формы губах медом сверкал косметический влажный блеск, а линия челюсти была так красива и мягка… что об нее все равно хотелось резать вены. Естественно, Чону. Потому что бедняга страдал, понимая, что течет, как последняя по весне сосулька, пялясь на долбанного пацана, а не на внушительного размера грудь симпатичной расфуфыренной барышни. Он рассмотрел его вдоль и поперек уже раз двадцать, успел влюбиться в родинку на кончике носа, побултыхаться в этих хоть и неестественного, но так ему идущего цвета глазах, насчитать шесть проколов с шипами и колечками в идеальной формы ушах, пока обладатель всего этого великолепия пялился на то, что ел. А ел он бургер. И ел так, будто ел впервые. И бургер. И вообще ел. С аппетитом. С жадностью. А пиво ему помогало разве что протолкнуть сухомятину в горло быстрее.
«Мило», — поймал себя Чон на странной мысли. После на том, что начал думать так в отношении мужиков не из телевизора. Тряхнул головой испуганно. Снова взял себя в руки, важно скрестив их на груди, откинулся на спинку узкого дивана местной закусочной и обрел дар речи:
— Он же не твой.
— А? — посмотрели на него, очаровательно хлопнув ресницами дважды. Словно парень вообще забыл, что пришел сюда не в одиночку.
— Браслет. Он же не твой. Зачем ты его взял?
Готовясь к, кажется, все-таки назревшей беседе, незнакомец оставил еду в покое, протолкнул в горло то, что держал за щекой, собрал с нижней губы влажный блеск несвоевременно эротично и, уставившись на угол стола как-то расфокусированно, скромно проговорил:
— Хотел быть вежливым.
Чон же был уверен в себе как никогда:
— Разве правда звучала бы грубо?
— Скорее, как отказ.
— А ты уже на все согласен?
— Я не против общения, — взглянул блондин на довольно приподнятый напротив уголок рта и заметно сменил тон, приправив его щепоткой смелости: — А ты?
— Что?
— Почему ты мне его сунул, раз он твой?
Уголок рта Чона вернулся на место. Взгляд мигом улетел изучать ситуацию за окном, на кафельном полу запрыгала пятка. Чон понял, что прокололся. В итоге решил соврать:
— Поспорил.
— Как банально, — глумливо хмыкнул голубоглазый вбок, забрал бутылку неожиданно борзо и, скопировав позу Чона, расслабленно откинулся на мягкую спинку кожаного диванчика.
Коленом дергать Чонгук перестал. Брови над переносицей сдвинул хмуро.
— Ты выиграл? — поинтересовался блондин непринужденно.
— Что? — потерял Чон мысль от внезапного чужого преображения.
— Спор.
— Естественно.
— Тогда почему ты все еще здесь?
— В смысле?.. Ем. Ты же меня угостил. Уже не помнишь? — демонстративно забрал Чон стружку картошки в рот и быстро вернул руку под мышку.
— Угостил я, а заплатил ты почему-то…
От мощного напора и очевидной трансформации, Чон ясно почувствовал, как начинают гореть щеки, и попытался выдать что-то правдоподобное:
— Просто… я очень щедрый.
Незнакомец довольно лыбился, осматривал физиономию смешавшегося оппонента вообще не стесняясь и, по мнению старшеклассника, явно делал все, чтобы несчастный Чон заживо сгорел со стыда прямо тут:
— Волнуешься?
— С чего бы это? Я каждый день общаюсь с людьми. Мужского пола. Ничего нового, — вновь непринужденно положил в рот фри. По шее же, словно аллергия на провокационные вопросики, поползли ярко-красные с неровными краями пятна.
— А к парню впервые подкатываешь?
От резкой струи воздуха крошка стружки неприятно корябнула горло. Чонгук громко кашлянул в кулак, раскраснелся очень даже заметно с макушки до ворота своей толстовки как минимум и молча двинул себе по центру груди.
Блондин хохотнул:
— Может, пива? Тебе бы расслабиться.
— Я за рулем. И вообще… Это кто кого расслаблять еще должен?
— Хмм… По-моему, зависит от этапа общения.
— А, по-моему, ты слишком далеко сейчас заглядываешь.
— Разве? — ткнул блондин кнопку под экраном своего мобильника. — Смотри-ка, уже двенадцать, а я все еще жую бутерброд, — опустили широкие плечи в глубоком разочаровании.
— Так, — сделал Чон крайне серьезное выражение (с большой натяжкой) сурового лица. Понял, что до скромняшки и невинности, которую он успел себе навоображать, голубоглазому далеко, как Джину до вменяемости, и честно признался: — Мне не нравится твоя инициатива.
Блондин снова мило хохотнул. Будто не хохотнул, а икнул и кашлянул. Причем одновременно.
— И что ты намерен с этим делать?
— Официант, счет! — щелкнул Чон в воздухе пальцами с видом зажравшегося буржуя.
— Ты же уже заплатил. На кассе. Чуть ранее. Забыл?
Уязвленный чужим спокойствием и своей растерянностью, Чон скрипнул зубами. Выскочил из-за стола наподобие ужаленного и, заправив руки в карманы треников, двинул на выход с привычным видом хронического братка.
— За мной.
— Я не доел.
— Уходим, говорю! Быстро!
***
— Фух, — возложил Чонгук руки на руль почти фанатично и заметно обмяк в водительском кресле, словно этот древний как мир пикап не задрипанное средство передвижения, а его персональное место силы.
— Серьезно? Полегчало?
— Здесь я чувствую себя в своей тарелке.
— А щеки все такие же красненькие. — Послышалась в голосе блондина издевательская улыбочка.
— Мда… Кажется, дело не в тарелке.
— Мне выйти?
— Сиди. Подброшу тебя до дома. Где живешь? — повернул Чон ключи в замке зажигания угрожающе, решив любым способом вернуть себе инициативу, которую так непринужденно у него свистнули.
— Что? Нет! — Сменилась улыбка на продолжительный хохот.
— Тогда возьми себя в руки, блять, и прекрати меня подъебывать! — психанул, спокойно добавив: — Пристегнись.
— Извини, — вмиг унял в себе блондин желание остроумничать, превратившись в того самого котенка, который Чону так зашел, и, вытянув ленту ремня безопасности, послушно щелкнул петлей в замке. — Просто мне с тобой комфортно.
— Я что, по-твоему, выгляжу настолько безобидным? — вырулил Чон на двухполосное шоссе, посчитав комплимент скорее оскорблением, и заерзал на месте, будто сел на кнопку. Действительно. Что за херня? Хотя задачи выглядеть как-то угрожающе он перед собой вроде не ставил. И все же… А если бы это был кто-то другой? По типу того «дома», что арендовал себе на вечер Джин в клубе. Парень так же легко на все бы согласился? Это что? Смелость? Глупость? Легкомыслие? Мошенничество?.. Чем дальше Чон думал, тем сильнее разочаровывал себя своими же предположениями. А тут еще и сам вопрошаемый молчал. И как это понимать? Как знак согласия? Игнор? Наплевательство? Глум?.. Последнее пришло в голову, когда водитель покосился на пассажира и вновь заметил на лице эту дурацкую, но все же до безобразия очаровательную квадратную улыбку.
Блондин соизволил ответить:
— Скорее, ты не выглядишь как тот, кто обидит человека без особо на той причины.
— Ага, — придал Чонгук голосу таинственности, на автопилоте его понизив. — Подвалил. Напоил. Дурачка из себя строю. Теперь везу в неизвестном направлении. Уверен, что мне можно доверять?
— Хмм… — осмотрел блондин темный салон, что-то для себя соображая, и бесцеремонно потянулся за прорезь тайного напротив ящика. Бардачок откинул крышку, словно бегемот челюсть, и вырыгнул из себя массу… Какую-то массу, в общем.
— Эй! — одурел Чонгук от чужой наглости, чуть не вылетев на встречку от неожиданности.
— Это что? Семейное фото? — вытянул голубоглазый симпатичный снимок Чонгука с родителями.
— Быстро закрыл!
— Уверен, — протянул довольный пассажир фото вспотевшему водителю. Тот сцапал.
— Просто… тачка отца.
— Даже не твоя?..
От очередной провокации щеки Чона вновь полыхнули невидимым пламенем.
— У этой большой кузов.
— И зачем тебе кузов?
— Трупы удобно перевозить!
— Ты смог! — произнес блондин гордо и, судя по самому громкому иканию за вечер, оценил чужую остроту на десять из десяти.
Чон зарделся:
— Завались, — улыбнулся слегка и снова расслабился.
— Так куда едем?
— Сказал же, в неизвестном направлении.
— Хочу на пляж.
— Пфф… Закажи такси. Нашел, блин, перевозчика.
— Красивый…
Чон с волнением обернулся. Слегка расстроился, что комплиментом удостоили вовсе не его. В руках блондин теребил серебряную змейку.
— Можешь себе оставить, — пробубнил Чон.
— Мм?
— Он не мой. Только там замок сломан.
— А кто владелец?
— Не знаю. Не нашелся.
— А ты искал?
— Искал.
— А если вдруг найдется?
— Скажу, к кому обращаться.
— У тебя же нет моего номера.
Мысленно загордившись, для себя Чон решил, что номер ему непринужденно впаривают, и, сделав вид, что он не из слабеньких, от попрошайничества увильнул:
— Хорошо-о-о. Передам ему, где тебя искать.
— Ты про клуб? Я редко бываю в подобных местах. На самом деле, это было… первое.
— Пха! — выдохнул Чон приличную долю скепсиса.
— Правда, — произнес блондин чуть ли не траурно.
Чонгук успокоился:
— И зачем же пошел?
— Ради интереса… Наверное.
— А в машину ко мне сел? Ради опыта?
Пауза.
Откровение:
— А что если так?
Ступор.
— Посмотрим, — тихо ответил Чон.
— Посмотрим? На что?
— На твое поведение, блин.
— И-и-и… как же я должен себя вести, чтобы получить то, чего хочу?
— Хо-ро-шо.
— Но…
— О боже, — сделал Чон глубокий вдох. Медленно выдохнул.
— Если я буду вести себя хорошо, то опыта я точно не получу. Разве это не логично?
— Слушай, ты мне просто жесть как напоминаешь одного человека. А он мне ну совсем не нравится, — устал Чонгук фильтровать мысли.
— Разочарован?
— Да! — выпалил Чон с надрывом, быстро поправившись: — Что купил тебе пива.
— А я рад, — опустил голубоглазый оконное стекло и вдохнул заполнивший салон аромат соленого моря.
— Чему? Пиву? Надо было взять тебе бабл ти.
— Что это был ты, — произнес блондин так бархатно и сладко, что Чон снова покраснел. На этот раз вовсе не от стыда. Вновь довольно обмяк во вмиг ставшем удобным кресле и заулыбался в сторону, наслаждаясь минутой непрямолинейного в свою честь восхваления. Это была приятная тишина. Правда, не долгая. Момент испортила несвоевременная беззвучная луковая от слопанного чуть ранее гамбургера отрыжка. Она поднялась из желудка в рот огромным воздушным пузырем, и Чон, почувствовав этот потрясающий привкус, усилием воли затолкал ее обратно. Естественно, безрезультатно. Ощущения были непередаваемыми. Такими, что он прослезился. Чонгук выдохнул пузырь в чуть приоткрытое окно и представил себе страшное — долгожданный поцелуй со вкусом этой дряни. После понял, что самое страшное вовсе не овощ, а то, что он так легко себе это представил.
— Слушай, раз ты уже в нем побывал и ты из себя весь такой отчаянный, будь добр, пошарь в бардачке снова. Там где-то… жвачка быть должна, — смущенно кашлянул Чонгук в кулак, боясь, что в его желании увидят скрытый смысл.
На просьбу участливо отреагировали: дернули крышку на себя, явив наружу кучу фантиков, проводов, вилку и все остальное. Голубоглазый не смутился. Поржал над вилкой и порылся в содержимом смело. Нащупав пачку с резинкой, зацепился взглядом за другую, не для рта. Чон зацепился тоже, мысленно вдарил себе по лбу пятерней, покосился на голубоглазого пристыженно, но комментировать конфуз, разумеется, не стал, сделав вид, что все содержимое бардачка, как и тачка, ему не принадлежит. Забрал протянутую ему жвачку молча и, выдирая из упаковки зубами белоснежную подушечку, заметил, как пассажир принялся снимать своими тонкую кожицу с губ, наверняка трезвея, осознавая, где находится, что говорит и от этого даже нервничая.
— И почему же пляж? — попытался Чонгук разбавить напряжение.
Блондин с ленцой повел левым плечом:
— Люблю воду, — поднял стекло и обернулся на водителя, поймав его хоть и косой, но внимательный взгляд. На переходе горел красный. В салоне было тихо и аппетитно пахло спелой ягодой. — А еще это романтично. Не считаешь? — Прыгнул под квадратным подбородком острый кадык. Уголок улыбающегося рта еле заметно, но все же дернулся. А еще руки: пальцы одной превращали кутикулы другой в воспаленные заусенцы где-то между обтянутыми узкой джинсой тощими бедрами. И в этот самый момент Чон простил этой невинности все и сразу: все подколы, усердные старания выглядеть в его глазах смелым и опытным, громкие над Чонгуком несдержанные смешки. Понял, что чужая спесь всего лишь маска. Умилился неплохой попытке ввести его в заблуждение. Вспомнил вопрос и слегка подвис: в голове Чона зажглись свечи, белые простыни усыпали сочные лепестки алых роз. Благо мечты остались мечтами. Сопливого романтика в душе Чона попытался прикончить Чонгуковский шут:
— Романтично? Без понятий. Никогда не убивал людей на пляже.
Незнакомец уже так привычно икнул. После уставился перед собой, выдержал паузу и произнес до боли меланхолично:
— Сделаешь это… нежно?
Чонгуковский шут сдох со смеху. Выживший романтик нежно ответил:
— Как захочешь, так и сделаю…