Берег был узким, вода — пугающе черной, нежное море плескалось и шелестело, маня и призывая к совершению глупостей пьяных дурачков. Сбрасывая на ходу кеды и подворачивая джинсы на тонких икрах, ласково облитый светом луны блондин широким, но не твердым шагом пересек песочную полосу и коснулся кожей теплой волны, пока летний бриз рывками трепал волосы Чона, кидал их на лицо, мешая ему любоваться странной, но все же жутко завораживающей картиной поодаль. Он надвинул на голову капюшон, чтобы хоть как-то усмирить непослушную шевелюру, и, опустившись на корточки, предпочел занять позицию бдительного наблюдателя.
— Только поаккуратнее там, ладно?
— Поаккуратнее? — на неожиданный даже для самого Чона приступ заботы отреагировали до неприятного колючим смешком. — Что может быть страшного в воде?
— Даже не знаю. Может, разбитое стекло? Или острые кораллы? Зубастые акулы? Градус в твоей голове? — слово «глупой» Чон по-джентельменски опустил.
— Акулы… — опять над ним мило хихикнули. — Сам там… поаккуратнее. Ничего страшнее людей мир пока еще не придумал.
Ответ хоть и сочился издевкой, Чону понравился. Это было даже интригующе, да и беседу можно было удачно развить. Хотя с «удачно» Чон, пожалуй, все же погорячился.
— Чем же тебе люди не угодили?
На поступивший вопрос блондин ответил не с ходу. Уставился на ноги, померил шагами пенящийся берег. В какой-то момент, судя по всему набрался решимости и скорбно выдавил:
— У акул хотя бы причина есть нормальная, чтобы тебя сожрать. Они просто голодные.
— Дай угадаю. Над тобой смеются из-за… — нарисовал Чон в воздухе кавычки и заменил емкую правду, на мягкое: — …твоих интересов?
— Вовсе нет.
— Тогда почему?
— Никто не смеется. Отвяжись, — вякнул блондин тоном оскорбленного, нащупал ногой гальку в вязком песке и забрал камушек в руку. Сделал горизонтальный замах на уровне локтя, но как-то по-девичьи корявенько, и пустил белую шайбу по водной глади, вдоль яркой дорожки отражающейся луны. Камень сделал громкий «плюм» и сразу же исчез в искрящихся складках. Блондин вяло выдавил: — Без причины. Им просто это нравится.
Чон завис. Но не испугался и убежал, вдруг почувствовав какую-то брезгливость, увидев перед собой не прекрасного лебедя, а гадкого утенка. Наоборот — с интересом склонил голову набок, с желанием взглянуть на парня под тем самым углом, под которым смотрят на него остальные. Не помогло. На лузера голубоглазый походил слабо, вернее, какими-то внешними особенностями, за которые можно было зацепиться придирчивым подростковым взглядом, был обделен. По крайней мере, явными. И дело, по его словам, вовсе не в ориентации. Тогда в чем?.. В поведении? Это в котором? В том, что так ценят парни в девчонках и открыто высмеивают в других парнях? Наверное, пацан увлекается шахматами и ничего не смыслит в спорте. А еще предпочитает чтение компьютерным играм. Он совершенно точно не может похвастаться количеством персон, побывавших в его постели, и наверняка хочет влюбиться один раз и сразу же навсегда. Да, пожалуй, для большинства — это недостатки, но с некоторых пор к большинству Чонгук себя как бы не относил… Не относил он себя и к тем, кто из жестоких шуток взращивал культ. Чон знал — в его школе тоже процветает подобное, но вмешивать во все это дерьмо лично себя никому не советовал. Его советов охотно придерживались и от греха подальше обходили этого любителя гантель и хуков слева стороной. Однако… почему жертвы предпочитают терпеть и подставлять под удар вторую щеку, Чон не понимал еще больше, нежели самих любителей унизить и оскорбить. Отчего сейчас произнес почти с претензией:
— Дай отпор. Ты же парень, в конце концов.
Если бы к нему не стояли спиной, Чон бы увидел, какой ухмылкой наградил незнакомец его гениальное предложение. Мол, ну да, конечно, и как же он раньше не догадался?.. Блондин язвить не стал, хотя язык чесался сказать и не такое. А пояснил вполне себе сдержанно:
— Я один. А их много.
— Найди союзников.
Это было хреновой идеей со стороны Чона — вообще отвечать.
— Я и пытаюсь! — развернулся парень резко и пришиб брюнета взглядом-кирпичом. Скрип его сжавшихся зубов практически заглушил нежное пение моря и ветра.
Чон сообразил, он давит на больное, и поспешил исправить щекотливую ситуацию. Вышло бездарно:
— Если не хочешь об этом говорить, так и скажи.
— Я хочу об этом говорить! Но с человеком, который в состоянии представить, что я чувствую! А не с тем, кто смотрит на ситуацию со своей колокольни и никогда не поймет меня, пока не окажется на моем месте! — выпалил он тоном «и тебя туда же».
Чона одолело опасение. Нет, он не боялся, что на него набросятся со сжатыми кулаками. Да господи, что этот котенок ему сделает вообще? Нежно отшлепает?.. Он опасался того, что его запомнят и обойдут по дуге при следующей встрече, если она вообще когда-нибудь состоится.
— Наверное. Я же ничего не утверждаю. Просто поддерживаю разговор. Не психуй. Если не желаешь освежиться, — предупредил обманчиво мирным тоном, лениво переминая во рту жвачку и пялясь на вытянутые перед собой, лежащие на коленях, руки, а не в горящие бешенством голубые глаза.
В воздухе повисло напряжение.
«Ой, только не реви, бога ради», — взмолился Чон.
«Щас получишь», — решил незнакомец.
Цепляя соленую воду ногой, блондин сжал губы в тонкую линию и отправил то, что смог, в сторону этой красивой дерзкой физиономии махом. От полученных брызг в лицо Чон скорчился, словно слопал ложку кофе.
— Эй! Я-же-ос-леп… — разыграл он трагедию, медленно угрожающее выпрямился во весь рост и принялся массировать пальцами веки.
На забавную реакцию зритель отреагировал очередным иканием. Это была потрясающая смена настроения, на которую покосились одним приоткрытым слезящимся от соли оком.
— Серьезно? Тебя это так веселит?
Ответом Чону стала широкая квадратная улыбка, от лицезрения которой пострадавший готов был ослепнуть на бис, и новая порция воды на брюки. В районе паха растеклось позорное пятнище. Чонгук злобно процедил:
— Ну все… — Усеянную брызгами толстовку стянули через голову буквально рывком и отбросили подальше от берега. Туда же метнули телефон, вынув из кармана треников, и оставили на затекших ногах кеды.
От вида рельефного торса напротив, незнакомец заметно сглотнул и машинально двинулся назад. Сперва медленно. После задорно хохотнул, развернулся и запрыгал вдоль водной кромки берега бешеной косулей. Брызги от этих прыжков снова полетели в карие глаза, отчего Чонгук сбавил скорость. Он знал, это ненадолго — невинность выдохнется, сдастся, изобразит беспомощность, но точно окажется в его руках, и тогда он за себя не отвечает. Все оказалось гораздо банальнее: парень кинул опасливый взгляд через плечо, глупо споткнулась о свою же собственную ногу и грохнулся на колени и руки, тут же увязшие в мягком песке.
— Пьянь, — настиг его Чон спокойным размеренным шагом. — Я теперь понимаю тех других. Они смеются над тобой не без причины. Ты просто пипец какой забавный, — подхватил он этот подыхающий со смеху субъект поперек впалого живота со спины и одним мощным рывком оторвал от земли, приняв на грудь приличный вес. — Боже, ты легкий, как девчонка, — не смог не поделиться своими ощущениями, естественно, соврав. Незнакомец, может, и выглядел хрупким, но тяжелым был, как грузная баба. Чону просто хотелось выпендриться и показать себя крутым мужиком.
— Сам ты девчонка! — замотал парень ногами в воздухе, словно крутит педали невидимого велосипеда, пока его передразнивали, непринужденно таща на глубину.
— Ня-ня-ня… Хватит мяукать. Ты что, кот?
Как только тощий зад коснулся прохладной воды, неконтролируемый смех сменили панические нотки в звонком голосе:
— Стой! Ты куда это?!
— Тебе надо умыться. Только посмотри на себя. Ты же чушка, — подхватил Чон блондина под колени для собственного удобства, устраивая парня на руках, как принцессу, и позволил обвить свою шею длинными руками, словно двумя тугими веревками.
— Нет-нет-нет-нет-нет! — начинала истерика мало походить на шутку. — Пусти! Не надо! Пожалуйста! Я плавать не умею! — забили ногами по воде, устраивая джакузи, и крутанулись в чужих руках так, что теперь блондина придерживали за пояс, а он, примкнув к Чону всем своим трясущимся нутром, обхватывал его бедра крепкими ногами.
— Снова здорово… — заговорил Чонгук спокойно, на самом деле тая от этих жарких объятий шоколадным мороженым. — Что за нескладуха?.. Ты же любишь воду. А плавать не умеешь. Ты очень странный.
— Я нормальный! — заверили горячо возле крепкого плеча.
— Нет. Ты странный. Но я не говорил, что это плохо.
В отличие от паникера, Чону все очень даже нравилось. Минуту назад его ненавидели, а сейчас уже обнимают. Пусть даже и не от большой любви. Это ведь поправимо. Сейчас он был в это уверен. Был уверен в себе и готов был переть как непрошибаемый танк. Отчего сделал шаг вперед для сцепления посерьезнее, и это сработало. Теперь его чуть ли не душили.
— Глубоко-глубоко-глубоко!
— Какой «глубоко»? Мне по пояс. А вот сейчас будет глубоко. — Снова шаг.
— Стой! — вцепился парень пальцами в волосы на затылке старшеклассника и в отчаянии зубами в место под мочкой его уха.
Движение прекратилось. От теплого прикосновения к коже влажного языка, глаза Чона уплыли за веки. Он с трудом совладал с эмоциями, стараясь не зарычать от восторга. И все было великолепно, если бы не настоящая причина сладкого укуса. А точнее, нешуточная паника.
На сцену вышел великий «юморист»:
— А вот это ты зря. Я бы на твоем месте сто раз подумал, прежде чем сжирать то единственное, благодаря чему ты еще пока не исследуешь дно океана. Хотя должен признаться… где-то это даже приятно.
Какой эффект он произвел на своего мучителя, до Блондина дошло не сразу. Потому что до берега было уже метров пятьдесят, волны доставали ему до лопаток и утягивали парочку на глубину, хотя казалось, что выталкивали. Но это было обманчивым ощущением, блондин знал наверняка. А до ужаса черная вода вообще навевала мысли о монстрах. Но, почувствовав движение назад, вышел из состояния аффекта, тут же словив соблазн. Поддался вдруг возникшему порыву чувств, опустил ресницы и, словно вампир под кайфом, сомкнул губы в не случайно медленном движении, превратив укус в откровенное лобызание. Загорелой кожи Чона коснулись кончиком влажного языка.
Чонгук остолбенел. Ослабил объятия, позволив парню слегка отстраниться. Заглянул в сейчас темные, как вода, глаза, которые в смущении опустили, и поддел кончиком носа чужой, желая большего. На милый флирт ответили как следует — подняли взгляд, потянулись к мягким губам своими и задели их едва-едва. Отстранился блондин почти что сразу же, собрал зубами с нижней слюну. Чуть помедлил, будто пытался распробовать Чона на вкус, и снова презентовал тому прикосновение, уже смелее. А после еще одно…
Чон ответил, очень стараясь не спешить и не жадничать. Стал наслаждаться чужой робостью больше, чем раскрепощенностью самой популярной девчонки в школе на убойной вечеринке в прошлом году. И медленно, но верно принялся перехватывать инициативу, пока его губы ласково чмокали, не касаясь их языком, словно дразня, а может, просто не зная, как это делается по-настоящему. А после Чон сделал все сам…
Он отстранялся, склонял голову на другой бок и смело присасывался снова, прикусывая припухшие губы и собирая слюну из уголков горячего рта. Невинность отвечала с аппетитом, ловя себя на мысли, что забывает стесняться. Переставала себя контролировать, выгибаясь в пояснице и делая подстрекающее движение бедрами, отчего Чон потерял совесть вконец. Набрался наглости и пустил в ход руки. Одной смял мягкий голый бок, прижимая предплечье поперек чужой поясницы. Вторая с напором поехала между раздвинутых бедер от копчика вниз. Но обнаглеть по полной программе старшеклассник не успел. Вылупились на него двумя широко распахнутыми глазами в самый что ни на есть интимный момент. Движение языков остановилось. Чон принял все на свой счет и замер в ожидании выговора или по наглой роже. Выговор был, что надо. Парня оглушили громким, коротким мальчишечьим «А-а!».
Чонгук обомлел:
— Серьезно?..
— До меня что-то дотронулось! — обернулся парень боязно через плечо, кривясь в приступе брезгливости и складывая брови над переносицей домиком.
— Это моя рука, — пояснил Чон с самодовольной ухмылкой.
— Нет же, это что-то мерзкое, — прижался блондин к Чону плотнее, хотя казалось, что ближе уже некуда.
— Может, и не рука… — пребывал Чон в каком-то забвении. В штанах все было в полной боевой готовности. В районе паха брючина оттопырилась под внушительным углом, а то, что было под ней, сейчас упиралось в напряженную ягодицу оппонента.
— Вытащи!
— Я что-то пропустил?
— Вытащи меня! Пожалуйста!
Чон издевательски замер. Сделал вид, что прислушивается, и нагло соврал:
— Черт! Что это?!
— А-а! — оглушили его самой сильной звуковой волной.
— Я же пошутил.
Невинности же было не до шуток. Парень продолжал стонать. На лице отчаяние. В глазах нешуточные слезы.
— Чего вдруг испугался? Наверное, это твои акулы проголодались.
Тут предполагался смех и аплодисменты, но старшеклассника снова оглушило громкое рваное бесявое «А-а!».
— Если это не акулы, то они точно приплывут на мою кровь из ушей. Пре-кра-ти-о-ра…
— Ну вот же! Опять! Вытащи, Чон! Пожалуйста!
Мир на мгновение для обоих остановился. Нечисть под водой сдохла от услышанного. У Чона екнуло в груди.
— Не понял. Откуда ты меня знаешь? — Он поймал чужой взгляд и усмирил истеричку своим одним пронизывающим жестким взором.
Парень тут же успокоился и кое-как вынужденно проблеял:
— Права… Видел права… В бардачке… Жвачка… Помнишь?
Чон перебрал в голове все происходившие за последний час с ним события, вспомнил луковую отрыжку и с облегчением выдохнул. Но моментом все же воспользовался.
— Тогда свое говори.
— Тэхен.
— Полностью.
— Ким Тэхен… — простонал нежно и как-то испуганно сглотнул.
Чон помучил блондина долгим с прищуром взглядом. После авторитетно заявил:
— Я запомню, — после чего в целостности и сохранности доставил этого ангела на безопасное мелководье.
Почувствовав под ногами землю-матушку, Ким широкими прыжками выбрался на песок. Встал поодаль и, сбивчиво дыша, обнял себя за плечи. А после снова истерически заорал. Закрутился на месте под ошалелым взглядом темных глаз со скоростью центрифуги и кое-как содрал со своих костей противно облипившую их футболку. Перекинул руку через оголенное плечо в попытке ощупать спину.
— Стой, стой, я сниму! Не двигайся! — узрел Чон на выразительно выпирающих лопатках что-то черное и бросился к блондину его спасать. Подлетев к бедолаге в два скачка, Чон содрал с горячей кожи ветвистую, похожую на жирную многоножку, водоросль, и отбросил слизскую растительность в сторону. Забрал это веретено в крепкие объятия и прижался к нему со спины хохоча.
— Ну все. Успокойся. Это всего лишь трава. Ну, хочешь, я ее убью? Хочешь?
В ответ он получил очередной громкий вскрик. Это было остаточным явлением, а еще злостью на собственную истерику и на обстоятельства, вынудившие голубоглазого позорно заистерить.
— О, господи! Черт! Ну нельзя же так! Долбаная хрень!
— Ага-а! Так что ты там про людей говорил? А? — издевался Чон над парнем беззлобно.
— О боже… — выдохнул Ким устало, изворачиваясь в чужих руках и бухаясь лбом в сгиб между чужими плечом и шеей. — Я все испортил. Прости.
— Наоборот. Это было… адски мило. Я впечатлен.
— Не издевайся.
— Да я серьезно. Это не объяснить… Ты прав. Люди странные. Я смотрю на тебя вот такого… беспомощного, и во мне просыпается зверский аппетит.
Парень поднял на Чона мокрые ресницы, шмыгнул носом, утягивая сопли обратно, словно драгоценные, и полушепотом произнес:
— Значит, со мной все гораздо хуже. Мне впервые не хочется никуда бежать…