Как ни странно, они успели вовремя. Небольшой домик — то ли приют пастуха, то ли покинутый кров небольшой семьи — едва не стал местом трагедии. К счастью, завидев белые с алым ханьфу, спутники Мэн Яо перестали ворчать на его самоуправство: они были рады уничтожить каждого встречного Вэня.

      Они ворвались в домишко, и несколько человек вскочили им навстречу из-за стола. Завязалась драка — но в тот же самый миг из-за загородки послышался отчаянный женский крик. Мэн Яо ужом проскочил между скрещивающихся мечей и в стремительном прыжке снес голову верзиле, уже задравшему чей-то нежно-розовый подол.

      Девчонка плакала навзрыд, а воины ордена Не неловко переминались с ноги на ногу. Мэн Яо от души надеялся, что тому, кто предлагал не сворачивать со своего пути, сейчас хотя бы стыдно, однако ему хватило ума промолчать. Еще оставалось решить, что сейчас делать дальше, — и решать это предстояло Мэн Яо, ибо он все больше и больше склонялся к мысли, что он тут единственный, кто способен думать.

      — Ты, это… — в спину Мэн Яо прилетел мощный шлепок, вынудивший его сделать несколько шагов вперед. — Иди, успокой ее! Сил нет слушать, как она ревет.

      — Я?! — Мэн Яо обернулся в недоумении. — Почему я?

      — Ты безобидный дрищ, — хмыкнул сосед того, кто его толкнул.

      Это было обидно, но определенная истина в этих словах имелась. Мэн Яо не сомневался, что, если кто-нибудь из мощных заклинателей Не сейчас сделает хоть шаг к рыдающей девчонке, та окончательно впадет в истерику. А Мэн Яо… Что ж, его и правда не испугался бы даже котенок.

      Он приблизился к своей цели бочком и присел на корточки рядом со сжавшейся в комочек девушкой. Она выглядела совсем юной — пожалуй, ей еще даже не вручили первую шпильку. Не девушка даже, а совсем еще девочка. Мэн Яо обреченно перевел дыхание и очень осторожно заговорил.

      Быть может, он и не блистал прочими талантами, однако умения говорить у Мэн Яо было не отнять. Прошло совсем немного времени, и отчаянные рыдания сперва превратились в тихое всхлипывание, а затем и вовсе смолкли. Все это время Мэн Яо сидел рядом, на небольшом, но успокаивающем расстоянии, не пытаясь коснуться. Однако, когда девушка подняла на него огромные глаза со слипшимися от слез ресницами, он мягко улыбнулся ей — и получил неуверенную, кривую, но все же искреннюю улыбку в ответ.

      Девицу звали Цинь Су, и отец ее был одним из вассалов и ближайших друзей Цзинь Гуаншаня. Пришлось сделать небольшой крюк, чтобы вернуть это потерянное дитя ее встревоженным родителям, но, по мнению Мэн Яо, дело того стоило. Цинь Су не сводила с него благодарного взгляда, а ее отец, Цинь Цанъе, от души поблагодарил его. В ставку ордена Цинхэ Не Мэн Яо возвращался, будто окрыленный.

      Наверное, Мэн Яо стоило бы привыкнуть, что в его жизни ничто хорошее не длится долго. Зря он позволил себе расслабиться и наслаждаться налаженным бытом. Его не пугали ни тяжелые тренировки, ни работа с бумагами до глубокой ночи, ни мощная фигура Не Минцзюэ, периодические мелькавшая перед его взглядом обнаженной… Мэн Яо почти начали уважать — по крайней мере, его работу признавали достойной. Где-то за спиной еще от скуки перетирали старые сплетни о нем и его происхождении, однако в лицо уже больше никто ему не выплевывал оскорблений. Не Минцзюэ относился к нему настолько хорошо, насколько, пожалуй, он вообще был способен относиться к кому бы то ни было, включая собственного брата.

      А потом появился Лань Сичэнь.

      То есть, появился не он один. Собрались многие из тех, кто вел войну против Вэней, и, казалось бы, военными делами всем и следовало заниматься. Однако нашелся кто-то, кто углядел в толпе Мэн Яо и узнал в нем того мальчишку, которого три года назад Цзинь Гуаншань приказал сбросить с лестницы. Своим — а орден Цинхэ Не Яо уже попривык называть своим — эта сплетня уже успела приесться, однако для прочих заклинателей она оказалась интереснее военного совета. Из рук Мэн Яо демонстративно брезговали принимать даже чашки с чаем. Это казалось ему не столько обидным даже, сколько смешным. Прислуживая в весеннем доме, он видел достаточно знатных господ — и тогда никто не видел ничего дурного в том, чтобы им в таком месте подливали вино и подносили сладости. Мэн Яо не сомневался, что как минимум половина из присутствующих здесь заклинателей посещали подобные заведения — а теперь вот, видите ли, воротят носы!

      Лань Сичэнь, добрая душа, взял из его рук чашку и улыбнулся так, что у Мэн Яо подкосились колени. Лань Сичэнь стал еще красивее за те несколько месяцев, что они не виделись: его лицо приобрело особую завершенность и твердость черт, впрочем, по-прежнему смягчаемую теплым взглядом и нежной улыбкой.

      Мэн Яо не знал точно, какие именно правила высечены на знаменитой Стене в Облачных Глубинах, однако не сомневался, что в список совершенно необходимо внести запрет на подобные улыбки. От них слишком стремительно колотилось сердце, ноги превращались в желе, а в голове не оставалось ни единой разумной мысли.

      Исключительно подобным ужасающим эффектом и могло объясняться, что в тот день Мэн Яо совершенно не думал о том, что он говорит Лань Сичэню. Тому отчего-то хотелось рассказывать только о хорошем, светлом и чистом — и Мэн Яо не нашел ничего лучшего, как поведать о своей матери и ее мечтах. Сам он уже почти перестал грезить золотыми одеяниями ордена Ланьлин Цзинь, но матушка так верила, что его признают и примут, что отец станет гордиться им, что у Мэн Яо будет настоящий дом…

      Мэн Яо своими руками начал копать себе могилу, а Лань Сичэнь — разумеется, совершенно случайно, не желая ничего дурного! — спихнул его в нее. Еще и Не Минцзюэ вошел совершенно не вовремя, услышав конец их разговора — и Лань Сичэнь, охваченный жаждой благодеяния, обратился к нему с просьбой «отпустить А-Яо».

      Куда отпустить, в тот же момент захотелось возопить Мэн Яо. К кому? К отцу, который уже один раз отрекся от него? В орден, в котором в нем никогда не увидят ничего хорошего? Мэн Яо потратил несколько очень долгих месяцев, потом и кровью добиваясь хоть какого-то уважения в ордене Цинхэ Не. Это было нелегко, но Не Минцзюэ хотя бы ценил его работу, к которой сам был слабо приспособлен, а остальным Мэн Яо успел показать себя в деле. В ордене Не, основанном мясником, действительно ценили личные достижения. В ордене Цзинь, уважающем богатство и связи, у Мэн Яо не имелось ни малейшего шанса подняться выше пыли под ногами.

      Однако Лань Сичэнь просил за него — и Мэн Яо не посмел возражать. Нежные ореховые глаза сияли такой радостью, когда Не Минцзюэ вручал своему подчиненному рекомендательное письмо к Цзинь Гуаншаню, что Мэн Яо смирился и просто впитывал напоследок в себя это сияние. Лань Сичэнь ничего не понимал в этой грязной и несправедливой жизни — но ему и не надо было. Ради того, чтобы и дальше оберегать его небесную чистоту, Мэн Яо был готов на что угодно.

      Его убежденность не поколебалась, даже когда отец, едва скользнув взглядом по рекомендательному письму, определил его рядовым адептом в один из передовых отрядов. Ни о каком признании, разумеется, не шло и речи, Мэн Яо даже не приняли в орден Ланьлин Цзинь. Просто приглашенный адепт, один из многих, не имеющий даже тени поддержки. Мэн Яо лишь вздохнул и приготовился по новой начинать все с нуля, однако очень скоро обнаружил, что оказался в куда худших условиях.

      Ни в его отряде, ни среди вышестоящих командиров не нашлось второго Не Минцзюэ. Новым сослуживцам не надоедало перемывать Мэн Яо и его матери кости, и все его старания пропадали втуне. Любая его инициатива обрубалась на корню, а если ему удавалось пропихнуть в планы что-нибудь дельное, то это неизменно присваивалось.

      Снова скатиться, пусть и с воображаемой лестницы, было больнее даже, чем с настоящей. Синяки на теле и даже переломы заживали быстрее, чем душевные раны. На Лань Сичэня Мэн Яо сердиться не мог, но на Не Минцзюэ, даже не подумавшего отстаивать своего помощника, — вполне. А уж на цзиньских заклинателей, отравляющих ему жизнь, и подавно.

      Своего командира, больше всех донимавшего его, Мэн Яо убил с особой радостью. Это был первый человек, которого он лишил жизни не в горячке боя, а взвешенно и обдуманно. Мэн Яо умел терпеть, и он не сомневался, что на смену одному самодуру придет другой. Риск не стоил бы удовлетворения душевной обиды, однако произошло непоправимое: командир заметил, как Мэн Яо очищает и прячет в рукав использованную воронку.

      К этой воронке Мэн Яо пришлось привыкнуть, едва он вступил в ряды заклинателей Цинхэ Не. В их отряде были сплошь мужчины, привыкшие удовлетворять свои потребности на ходу и совершенно друг друга не стесняющиеся. У Мэн Яо не имелось ни малейшего шанса удаляться от всех, когда вставала необходимость справить нужду, и он со свойственной ему изобретательностью нашел выход. Почти за год использования Мэн Яо приноровился обращаться со своим «вспомогательным устройством» столь ловко, что мог отливать, стоя в двух шагах от своих сослуживцев, и не бояться при этом разоблачения.

      Однако в тот день — единственный, проклятый раз! — что-то пошло не так, и Мэн Яо замешкался. Он всего на мгновение запоздал спрятать свою воронку, но, подняв взгляд, встретился с ехидной ухмылкой на лице своего командира. Тот выразительно посмотрел на пах Мэн Яо, а потом уставился ему прямо в глаза и ухмыльнулся еще шире. Проходя мимо застывшего Мэн Яо, командир небрежно бросил ему:

      — Чтобы этим же вечером была у меня!

      Мэн Яо просчитал все до мелочей. Он не единожды представлял себе, как расправляется с командиром, но осторожность всегда заставляла его сдерживаться. Однако теперь у него просто не осталось выбора. Решит ли командир сделать его своей личной шлюхой или же, натешившись, пустит по кругу — это было совершенно неважно. Тело Мэн Яо принадлежало ему — и только ему!

      Он знал, что делать, продумал, что скажет потом. Он в кратчайшие сроки обставил идеальные декорации для своего спектакля. Все было высчитано до мелочей. Мэн Яо предусмотрел все.

      Кроме того, что в самый неподходящий момент на поле стихнувшего боя появится Не Минцзюэ.

      Ему снова пришлось бежать.

      Мэн Яо сочинял свою историю на ходу, оттачивая и шлифуя. Из бросового камня он создавал поддельный нефрит, который вручил единственному, кому еще пока мог: Вэнь Жоханю. И тот принял его жалкое подношение, открыв ему дорогу в свой орден и в Знойный Дворец.

      Вэнь Жоханю не было дела до его происхождения — и, равняясь на своего страшного господина, старательно молчали его приближенные. Если кто-то и думал о Мэн Яо нечто уничижительное, он ни разу не услышал этого и краем уха. В распоряжении Мэн Яо оказались и библиотека, и тренировочное поле, и… пыточные камеры. Вэнь Жохань был жесток и практичен, он смотрел на людей как на инструменты. Смотрел проницательно и очень глубоко — и, видимо, разглядел в Мэн Яо родственную душу.

      Они и правда оказались похожи. Жадные до знаний, они не различали праведных от запретных. Зато они четко делили людей на своих и всех прочих. За своих, как считали они оба, следовало воевать до победного. Все прочие являлись расходным материалом и не заслуживали беспокойства. Разница же оказалась только одна: Вэнь Жохань, находясь на недосягаемой вершине, потерял сыновей и осознавал, что его трон начинает шататься под влиянием извне. Для него уже почти не осталось никого своего, и его равнодушное презрение к чужим жизням трансформировалось в жестокость, с каждым месяцем становящуюся все более и более ненасытной.

      Однако Мэн Яо смог бы с этим жить. Вэнь Жохань признавал его способности и таланты. В его ордене Мэн Яо быстро поднялся от рядового адепта до… не сказать, что помощника — Вэнь Жохань не был столь беспомощен в делах, как Не Минцзюэ, — но вполне доверенного лица. Быть может, иногда думал Мэн Яо, не так плохо пустить корни именно в ордене Цишань Вэнь. У Вэнь Жоханя хватит сил, чтобы противостоять даже объединению кланов, и даже поднимающий трупы Вэй Усянь не сможет один вырвать победу для своих союзников. Подобные конфликты решаются не только и не столько на поле боя. Куда больше веса здесь имеют снабжение, логистика и правильные стратегические решения. Орден Цишань Вэнь был богаче всех прочих: ни разоренные Лани и Цзяны, ни Не, никогда не бывшие особо состоятельными, не годились ему в соперники. Толстой мошной обладали Цзини, но Цзинь Гуаншань был умен и не посылал союзным войскам серьезной помощи. Если вопрос встанет ребром, он быстро отзовет из мест сражений своих сына и племянника, поплачется о юношеской горячности и сделает вид, что всегда был исключительно за Верховного Заклинателя.

      Это выглядело настолько логичным и естественным завершением подзатянувшегося конфликта, что Мэн Яо начал потихоньку приучать свое глупое, совершенно недальновидное сердце отвыкать от мыслей о Лань Сичэне. Вэнь Жохань не убьет юных глав орденов — об этом он сам заявлял не раз. По договору с императором, ни один заклинательский орден не должен был захватить всю территорию. Разоренные, побитые, прореженные — бывшие великие ордена станут настолько беззубыми, что избавляться от них окончательно не будет никакого смысла. Вэнь Жохань срезал верхушку, обладающую знаниями, опытом и определенным политическим весом (кроме Цзинь Гуаншаня, но тот всегда готов был идти на компромисс), а желторотые юнцы его лишь забавляли. Он не скрывал, что оставит мальчишкам, набившим себе шишки и осознавшим, кто является настоящим лидером, их игрушечные троны. Тем, кому хватит ума признать власть и не пытаться кусать руку, оставившую им жизнь, возможно, даже перепадет нечто сладкое с господского стола. Если же кто-то окажется недостаточно смышленым — его найдут, кем заменить.

      В уме Лань Сичэня Мэн Яо не сомневался. Юный глава Лань был честным и благородным, однако он очень любил свою семью. Лань Сичэнь не был ни чванлив, ни чересчур горделив. Когда союз кланов проиграет, он сумеет покорно склонить голову ради безопасности тех, кто ему дорог.

      Так убеждал себя Мэн Яо, под конец даже почти поверив в нарисованную воображением благостную картину финального объединения всех номинально независимых кланов под благосклонной дланью ордена Цишань Вэнь, когда Вэнь Жохань однажды заявил в приступе благодушия:

      — О тебе я тоже позабочусь, Мэн Яо.

      — Благодарю главу ордена! — склонился он в низком, но все же исполненном достоинства поклоне.

      Вэнь Жохань не терпел расхлябанности и излишней дерзости, но и чересчур подобострастных не любил. Мэн Яо одному из немногих удавалось балансировать на тонкой грани.

      Вот и сейчас, сделав знак подлить себе еще вина, Вэнь Жохань посмотрел на него с благодушной усмешкой. День выдался тяжелым, но удачным: воины Вэнь выигрывали все бои, помимо тех, в которых участвовал Вэй Усянь. Тот был силен, но все же не мог находиться во всех местах одновременно, а битв велось несчетное число.

      Вэнь Жохань сделал Мэн Яо знак опуститься рядом, и тот послушался. Внутри дернулось нехорошее предчувствие. Оно продолжало позвякивать фальшивой струной, однако Мэн Яо с детства умел сохранять внешнее спокойствие. Глава Вэнь выпил немало, его, пожалуй, даже можно было назвать слегка захмелевшим, однако даже в таком состоянии его разум сохранял поразительную стойкость.

      А вот язык, как оказалось, — нет.

      — Я подарю тебе один из орденов, — продолжил Вэнь Жохань, осушая очередную чашу. — И хорошего мужа.

      — М-мужа? — от изумления Мэн Яо даже споткнулся на этом слове.

      Его словно бы не услышали. Вэнь Жохань продолжал рассуждать так, будто он говорил исключительно сам с собой.

      — Я бы просто подарил тебе один из орденов — но ведь понадобятся наследники, — хмыкнул он, морщась. О наследниках предстояло подумать и ему самому. — К тому же мужчины, что обычные, что заклинатели, очень не любят, когда ими помыкают бабы.

      У Мэн Яо все в душе заледенело. Он не отводил взгляда от задумчивого и чуть рассеянного лица Вэнь Жоханя, который вертел в руках опустевшую чашу.

      — Глава ордена, разумеется, прав, — осторожно, с трудом удержавшись от того, чтобы облизнуть пересохшие губы, произнес Мэн Яо, — однако я не понимаю…

      — Ну да, — взор Вэнь Жоханя внезапно резко сконцентрировался на нем. — Ты скрывала, я понимаю. Ты красивая, Яо-эр, очень красивая. Была бы ты в моем вкусе — я бы взял тебя в жены. Ты, пожалуй, смогла бы родить мне нормальных сыновей, а не те убожества, что достались мне прежде. Но мы с тобой не уживемся. Женщины наглеют, когда оказываются в законном браке, а ты та еще змеюка. Я подарю тебе орден и красивого мальчика: и тем, и другим ты будешь управлять для меня. Ума и ловкости тебе хватит, а понадобится сила — я помогу.

      Надо было что-то сказать, но язык оказывался ворочаться. Однако Вэнь Жохань, к счастью, словно и не ждал ответа. Он продолжал говорить сам.

      — Пока есть время, подумай, Яо-эр. Кого ты хочешь? В орден Ланьлин Цзинь, понятно, я тебя не отдам: Цзинь Гуаншань пока и сам неплохо пляшет под мою дудку, да и отдавать тебя там не за кого. Инцест — дело дурное, оно тебе и самой ни к чему. Но вот другие… Выбирай.

      — Выбирать? — глупо переспросил Мэн Яо. Он все никак не мог избавиться от ощущения, что ему снится кошмар и нужно сделать лишь усилие, чтобы поскорее проснуться.

      — Выбирай, — повторил Вэнь Жохань. — Орден, мальчика — которого желаешь? Ты же, вроде, уроженка Юньмэна? Хочешь Пристань Лотоса и Цзян Ваньиня? Я оплачу восстановление, щенок должен быть благодарен. Он, я слышал, несдержан и грубоват, но ты, уверен, сможешь взять его на поводок. Или Облачные Глубины и один из мальчиков Лань? Один, от второго я избавлюсь. Лани немного скучноваты — зато бесподобно красивы. Можешь расколоть Стену Правил и нанять хорошего повара. Мальчика выбирай сама: они хороши оба, но один улыбается и слишком много говорит, а второй серьезен и молчалив. Или, может, ты захочешь вернуться в Нечистую Юдоль? Этого варвара Не Минцзюэ я в живых, разумеется, не оставлю, а вот брат у него, говорят, сущая девица. Если тебе нужен самый беспроблемный муж, то с ним ты управишься без труда.

      У Мэн Яо сводило живот от «открывающихся перспектив». С одной стороны, Вэнь Жохань подтверждал, что оставит глав орденов в живых, но с другой — он собирался отдать Мэн Яо одному из них! Использовать как вещь, привязать через него к себе!

      Но главное — Вэнь Жохань разгадал его тайну.

      Мэн Яо собрал всю свою силу воли в кулак и вновь низко поклонился.

      А этой же ночью к Лань Сичэню улетело первое письмо с секретными данными. Вэнь Жохань мог быть великим и могущественным правителем, мудрым наставником и глубоко уважаемым Мэн Яо заклинателем. Однако сегодня он подписал себе смертный приговор.