Меч в спину Вэнь Жоханя Мэн Яо вонзил с особым удовольствием. Почти два года он жил в страхе, что глава Вэнь с кем-нибудь поделится его тайной. Однако время шло, и все оставалось на своих местах. Мэн Яо позволили выполнять мужскую работу и ждали от него лишь наилучшего исполнения. Можно было бы даже и забыть, что тот разговор вообще состоялся, — вот только Мэн Яо слишком хорошо успел узнать главу Вэнь. Тот был умен и проницателен, а еще — хитер и умел выжидать. Мэн Яо, как считал Вэнь Жохань, был его козырем — и его прятали как от чужих, так и от большинства своих. Это можно было даже считать благословением: Мэн Яо от души надеялся, что в мире не осталось больше никого, кто мог бы рассказать, чем он занимался в Знойном Дворце.

      И, разумеется, огромным счастьем было то, что сам Вэнь Жохань уже никогда никому ничего не расскажет.

      Чуть меньше трех лет Мэн Яо прожил спокойно.

      Почти.

      Отец принял его в орден и признал — но не полюбил. Даже получив новое имя и став Цзинь Гуанъяо, стать своим в отцовском ордене не удалось. Цзинь Цзысюань не цеплялся к нему, как мать, кузен и прочие родичи, но словно бы не замечал. Впрочем, его Цзинь Гуанъяо еще мог бы понять: все-таки очаровательная молодая жена и ребенок отвлекали на себя немало внимания… Однако хоть одно дружеское плечо в почти враждебном ордене Цзинь Гуанъяо совершенно бы не помешало.

      Цзинь Гуаншань не хотел видеть его своим сыном. Цзинь Гуанъяо не сомневался, что его не изгнали бы из ордена: в конце концов, он являлся победителем Вэнь Жоханя и одним из немногих настоящих героев войны. Больше в Ланьлин Цзинь подобным похвастать никто не мог — в отличие от хорошего происхождения.

      Однако после гибели Цзинь Цзысюаня законных сыновей у Цзинь Гуаншаня не осталось, а всех прочих Цзинь Гуанъяо обходил с легкостью. Он был самым умным, самым полезным, самым услужливым и самым необходимым. Он безропотно сносил побои и попреки от госпожи Цзинь и брался за все, что поручал ему отец.

      Последнее, впрочем, стало залогом для другого конфликта.

      Цзинь Гуанъяо и во сне не могло присниться, что Лань Сичэнь предложит принести клятву побратимства. То есть Цзинь Гуанъяо вполне бы понял, если бы Лань Сичэнь решил побрататься с Не Минцзюэ: оба были главами орденов, оба — благородные молодые господа, оба являлись превосходными воителями. Два почти небожителя, различных по характеру, но почти тождественных по своему положению — в глазах всего мира они и так были равны.

      Но на что им был Цзинь Гуанъяо? Ни своим статусом, ни своими способностями, ни — тем более — своим происхождением он не был им ровней. Однако Лань Сичэнь предложил — и в глазах его сияла искренняя надежда. А Не Минцзюэ согласился — и на лице его была написана твердая решимость. У Цзинь Гуанъяо не имелось ни единого шанса отказаться… да он бы и не смог. Двое глав великих орденов в названых братьях — это весомое подспорье в том гадюшнике, что звался Башней Золотого Карпа. У Цзинь Гуанъяо не было ни кровных связей, ни состояния, ни приобретаемых годами сторонников… Но у него теперь были названые братья — и благодаря лишь этому он сам становился определенной фигурой на политической доске.

      Однако все имеет свойство заканчиваться.

      Цзинь Гуанъяо одевался со всей тщательностью, пристально вглядываясь в свое отражение в зеркале. Отец как-то, посетовав, что его отпрыск имеет столь низкий рост, шутя посоветовал носить ему ушамао, чтобы хоть не теряться в толпе. Цзинь Гуанъяо тогда с улыбкой стерпел унижение, но позже оценил, что и здесь можно извлечь пользу.

      Ведь Цзинь Гуанъяо уже миновал двадцатилетний рубеж. Для девушки он имел достаточно высокий рост, но как юноша среди рослых заклинателей действительно терялся. Его талия была по-девичьи тонкой, а плечи, хоть и красиво развернутые, не могли похвастать шириной. И если в шестнадцать-семнадцать лет Цзинь Гуанъяо просто казался несколько моложе своего возраста, то теперь выглядел почти женственно. Грудь, к счастью, у него по-прежнему оставалась маленькой и легко скрывалась за утягивающим полотном, и то, что ниже пояса, никто из посторонних разглядеть бы не смог — однако имелась еще одна маленькая особенность: у Цзинь Гуанъяо не было кадыка. Разумеется, не у всех мужчин он выделялся явственно, однако у Цзинь Гуанъяо его не было видно вовсе.

      Шнурки от шапочки завязывались под подбородком, и замысловатый узел вместе с отбрасываемой им тенью скрывал этот небольшой недостаток. Еще ни разу за все время знакомства Цзинь Гуаншань не помог своему сыну осознанно, однако совершенно случайно ему удалось совершить благое дело.

      Но вот то, что грозило Цзинь Гуанъяо в ближайшее время, сторонними средствами спрятать будет невозможно.

      Он медленно провел обеими руками по своему плоскому животу и огладил тонкую талию. Цзинь Гуанъяо не затягивал пояс плотно, чтобы не подчеркивать переход между нею и бедрами — не то чтобы широкими, но увы, все же не совсем мальчишескими. На мгновение его лицо исказилось яростью, и он прикусил губу.

      В этот момент Цзинь Гуанъяо по-настоящему ненавидел свое тело. Что бы сказала матушка, которая сделала все, чтобы уберечь своего сына от подобного? Ей это удалось, а вот сам Цзинь Гуанъяо всего через каких-то несколько месяцев обратит в прах все ее труды.

      Будь проклят Не Минцзюэ!

      Цзинь Гуанъяо глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Он искренне гордился как своим умом, так и умением находить выход из, казалось бы, совершенно безвыходных ситуаций. Ум его на этот раз не спас — но, возможно, сумеет пригодиться изворотливость. Находясь на службе у отца, Цзинь Гуанъяо очень быстро понял, что иногда не обязательно что-то уметь самому — надо лишь знать, от кого можно получить желаемое.

      Например, в случае, если требовалось что-то грязное, темное, запрещенное или просто неприличное, то отличным вариантом было обратиться к Сюэ Яну. Тот не обладал стратегическим мышлением Цзинь Гуанъяо, однако по звериной хитрости вполне мог бы дать ему фору. К тому же он вечно возился со всякой дрянью и был чрезвычайно изобретателен.

      И все же Цзинь Гуанъяо не сомневался, что этот разговор не сможет пройти гладко.

      — Что-что тебе надо? — вытаращился Сюэ Ян на него с недоумением.

      — Зелье. Для выкидыша, — сквозь зубы повторил Цзинь Гуанъяо.

      — На кой ляд? — брови Сюэ Яна подскочили почти до границы роста волос.

      — Отец был неосторожен, — вздохнул Цзинь Гуанъяо с такой искренностью, что сам почти поверил себе.

      — Да просто кокни эту сучку и не заморачивайся, — легкомысленно пожал плечами Сюэ Ян. — Охота была возиться!

      — Это дама из приличной семьи, — нахмурился Цзинь Гуанъяо. — И у отца на нее все еще есть планы. Ее нельзя просто так «кокнуть».

      — Ну пусть тогда сама возится со своей проблемой, — Сюэ Яну явно не хотелось заниматься этой задачей. — Бабы в этом деле неплохо шарят, не забивай себе голову!

      — Она не хочет избавляться от ребенка, — вдохновенно врал Цзинь Гуанъяо. — Надо будет подлить ей зелье тайком.

      — Это еще и со вкусом мучиться?! — взвился Сюэ Ян, и Цзинь Гуанъяо мысленно поздравил себя с победой.

      — Нет, со вкусом можешь не стараться, — подавляя внутреннюю дрожь, заявил он. — На самый крайний случай мы сможем представить это как попытку отравления. Куда важнее, чтобы зелье было действенным.

      Сюэ Ян покочевряжился для виду еще немного, но согласие в конце концов дал.

      — Только не тяни! — попросил напоследок Цзинь Гуанъяо. — Иначе отец с меня шкуру спустит!

      — О, так я еще и должен позаботиться о твоей нежной гладкой шкурке, — усмехнулся Сюэ Ян. — Ты многого хочешь, золотой мальчик.

      — Но я же забочусь о тебе, — обаятельно, с ямочками, улыбнулся ему Цзинь Гуанъяо.

      В душе он заставил себя не думать и не вспоминать о том, что именно спор из-за Сюэ Яна стал причиной его нынешнего положения. Однако тот уже легкомысленно отмахнулся.

      — Ну хорошо, хорошо! — фыркнул Сюэ Ян. — Только не думай, что я купился на твои ямочки. С синяками и ссадинами ты выглядишь не хуже, поверь мне! Но так и быть, я помогу тебе в решении твоей маленькой проблемы.

      Сюэ Ян был неуравновешенным сумасшедшим маньяком. Однако одновременно он был по-своему гением. Совсем скоро он отдал своему приятелю небольшой флакон.

      — Спасибо, что так быстро! — искренне поблагодарил Цзинь Гуанъяо. — Но… оно точно действенное?

      — Еще более действенное — это травануть по-настоящему, — сморщил нос Сюэ Ян. — Самая надежная дрянь из возможных.

      — Я слышал… — осторожно произнес Цзинь Гуанъяо, — что ребенка сильного заклинателя вытравить очень трудно.

      — Ну, если главой ордена становятся не за смазливую мордашку, то твой папаша и должен быть достаточно сильным? — Сюэ Ян ухмыльнулся. — Потому и говорю: я сделал самое надежное зелье. По сути, оно тот же яд, просто действие направлено на определенную точку в организме. Но если и оно не сработает, то придется избавляться от всего тела целиком.

      Он весело хохотнул, и Цзинь Гуанъяо ничего не оставалось, как ответить ему кривой усмешкой. Разумеется, от себя он «избавляться» не планировал, однако на сегодняшний день творение Сюэ Яна оставалось его последней надеждой.

      Этим же вечером, постаравшись максимально разрулить все дела, Цзинь Гуанъяо закрылся у себя в покоях. Он несколько раз проверил запоры на дверях и заглушающие талисманы. Приготовил два таза и стопку чистого полотна. Проверил флакон с обезболивающим настоем — наутро он ему потребуется, ведь работу никто не отменял.

      Убедившись, что он ничего не упустил, Цзинь Гуанъяо открыл флакон Сюэ Яна и залпом выпил его содержимое.

      Вкус оказался мерзким, но чего-то вроде этого Цзинь Гуанъяо и ожидал. Он вдохнул и выдохнул несколько раз, пытаясь успокоиться: обратной дороги уже не было. Невольно повел плечами: холодно не было, но Цзинь Гуанъяо, оставившего лишь нижнюю рубаху и легкий нижний халат, внезапно охватил озноб.

      А затем начался ад.

      Заготовленные для кровавых ошметков тазы пришлось отдать под другое. Цзинь Гуанъяо выворачивало наизнанку: так, что он, пока еще мог более-менее осознанно думать, не понимал, как в него столько всего могло поместиться. Тело пронзала остро пульсирующая боль, в голове мутилось, а желудок продолжал извергать из себя, казалось, саму утробу. Тазы закончились, и пришлось осквернить парочку ваз, а затем, задыхаясь от невыносимого запаха, Цзинь Гуанъяо распахнул окно и вывалился в сад.

      Отец не удостоил его высоких покоев, и, к счастью, комната Цзинь Гуанъяо располагалась на первом этаже. К тому же сейчас его трясло и скручивало, то и дело выворачивая наизнанку, поэтому удара плечом о землю он практически не заметил. Его уже почти ослепленного сознания хватило лишь на то, чтобы отползти от своих окон настолько далеко, насколько достало сил.

      Все кости ломило, а золотое ядро пульсировало так, словно готово было вот-вот взорваться. В голове все плыло, и Цзинь Гуанъяо почти ничего не видел. Горло саднило и драло, словно из него выходила не рвота вперемешку с, судя по запаху, кровью, а стальные опилки.

      Внезапно откуда-то повеяло свежестью, и сквозь тошнотворный запах Цзинь Гуанъяо каким-то звериным чутьем уловил, что где-то рядом есть вода. Он заставил себя проползти еще и едва не нырнул в небольшой прудик, когда в него вдруг отчаянно вцепились чьи-то руки.

      — Молодой господин Цзинь, вам плохо?

      Более дурацкий вопрос вообразить было сложно, но ответить Цзинь Гуанъяо все равно ничего не мог. Из него уже почти ничего не выходило, однако его продолжало трясти, бросая то в жар, то в холод.

      Чьи-то руки — нежные, мягкие, отметил он краем сознания — отвели волосы от его лица, а кто-то еще поднес к его губам небольшую фляжку. Цзинь Гуанъяо, даже не думая в этот миг ни о чем, жадно отпил из нее, подавился, чуть не захлебнулся и закашлялся. Из его горла вырвался сдавленный хрип — и тут же кто-то ласково погладил его по спине между лопаток.

      — Молодой господин Цзинь, вас отравили?

      Это уже был чуть более вменяемый вопрос. Однако даже на него ответить не было сил. Цзинь Гуанъяо попытался произнести хоть слово — и не сумел. Попробовал приподняться — но сил совершенно не осталось. Он вгляделся в расплывающиеся пятна у себя перед глазами в надежде хотя бы разглядеть тех, кто так неудачно попался на его пути, — но не получилось даже этого.

      Судорожно вздохнув еще раз, Цзинь Гуанъяо потерял сознание.

      Ощущение реальности возвращалось медленно.

      Сперва Цзинь Гуанъяо, пока еще не открывший глаз, осознал, что лежит. Не на земле — а он помнил, что до этого находился в саду, — а на кровати. Судя по ощущениям — на своей собственной.

      Затем он отметил, что в комнате — а раз кровать его, то и комната тоже должна была быть его покоями — отсутствует неприятный запах. Это означало, что прошло уже какое-то время и кто-то успел здесь убраться.

      И наконец, к Цзинь Гуанъяо вернулся слух. Кто-то тихонько, на грани слышимости, переговаривался. Этот шепот не казался зловещим, но сам факт, что в его опозоренных покоях находились посторонние, заставил Цзинь Гуанъяо открыть глаза.

      — Молодой господин Цзинь, вы очнулись! — нежный мелодичный девичий голос призывал посмотреть на свою обладательницу, однако голова казалась неподъемной и совершенно не ворочалась.

      — О да, молодой господин, — второй голос был тоже женский, но чуть ниже и резче. И Цзинь Гуанъяо совершенно не понравились его интонации.

      Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать, что он лежит на кровати обнаженным: его прежняя скудная одежда была измазана рвотой и, несомненно, землей, а самое его тело было вспотевшим, но теперь он испытывал ощущение приятной чистоты. Паника была настолько сильна, что Цзинь Гуанъяо, несмотря на сковывающую его слабость, подскочил на кровати и сел. Правда, он почти тут же едва не завалился обратно, однако его поддержали. Когда под спиной оказалась подушка, помогающая сидеть более-менее прямо, а мир перед глазами перестал кружиться и расплываться, Цзинь Гуанъяо наконец сумел рассмотреть двух девушек, стоящих перед ним.

      Как ни странно, его выдающаяся память сработала даже в столь удручающей ситуации.

      — Молодая госпожа Цинь, — хрипло произнес Цзинь Гуанъяо заплетающимся языком. — Мое почтение.

      — Вы меня узнали! — просияла Цинь Су. За прошедшие годы она повзрослела и расцвела, из худенькой девочки превратившись в изящную девушку.

      Та, что стояла рядом с нею, насмешливо хмыкнула, и Цзинь Гуанъяо тут же перевел взгляд на нее.

      — Чун Фэй, — поспешила представить свою спутницу Цинь Су. — Она обладает навыками в целительстве и смогла помочь вам…

      — Не то чтобы было, с чем помогать, — покачала головой Чун Фэй. — Однако вопросов больше, чем ответов…

      — Мне конец… — пробормотал Цзинь Гуанъяо, вновь прикрывая глаза.

      Дышать вновь стало тяжело, он чувствовал себя уродливым и гадким. Хотелось закутаться в одеяло как можно плотнее — и при этом все ярче и ярче становилось осознание, что это никоим образом не поможет.

      То ли сыграла дурную шутку эта обреченность, то ли Цзинь Гуанъяо устал так, что просто не мог уже больше сдерживаться, но он сухо и кратко пересказал всю свою жизнь с того момента, как узнал о себе несправедливую правду, и до сегодняшнего вечера, утаив лишь имя того, кто являлся виновником его нынешнего плачевного положения.

      Он говорил в какой-то горячке, почти не чувствуя себя, и опомнился, лишь когда на его руку упали капельки влаги. От удивления распахнув глаза, Цзинь Гуанъяо увидел, что Цинь Су, сидевшая на коленях возле его постели, льет горькие слезы.

      — Бедная… — прошептала Цинь Су, склоняясь и целуя его руку. Натруженную руку с мозолями от меча. — Но такая сильная!..

      Цзинь Гуанъяо опешил. Он не знал, какой именно реакции ожидал, но только не этого сочувствия, смешанного с восхищением.

      Чун Фэй тоже присела рядом, окидывая Цзинь Гуанъяо задумчивым взглядом. Тот настороженно посмотрел на нее в ответ.

      — Молодая госпожа Цинь сказала, что вы сведущи в целительстве, — произнес Цзинь Гуанъяо после паузы. — Быть может, вы знаете…

      — Нет, — покачала головой Чун Фэй. — Я нашла флакон и знаю, что вы пили. То есть — ничего подобного я не видела, эта отрава посильнее всего, о чем мне известно… Но я точно знаю, что вам оно не поможет. Ребенка заклинателя неимоверно трудно вытравить, а заклинательнице — почти невозможно потерять дитя. Во время беременности золотое ядро считает ребенка самой главной целью для защиты, и заберет у матери последнее, но поможет ему выжить.

      — То есть он умрет только со мною? — Цзинь Гуанъяо почти рассмеялся, но из его груди вырвалось лишь сдавленный клекот. — Да будь ты проклят!..

      — Я понимаю! — вцепилась в его руку Цинь Су. — Понимаю! В тот день, когда ты меня спас… спасла… Я потом долгие месяцы не могла спать спокойно! Мне все снилось, что никто не успел и этот Вэнь все же взял меня. Мне было так страшно и больно от одной лишь мысли об этом — и насколько же должна быть сильна твоя боль теперь, когда все случилось по-настоящему…

      Цзинь Гуанъяо вновь прикрыл глаза. Мгновения унижения были ужасны — но это все же были лишь мгновения. Но последствиям этого кошмара вскоре предстояло сломать всю его жизнь.

      — Скажите, молодая госпожа… — начала было Чун Фэй, но Цзинь Гуанъяо, не поднимая век, резко перебил ее:

      — Я мужчина!

      — Хорошо, — покладисто согласилась Чун Фэй и продолжила как ни в чем не бывало: — Молодой господин Цзинь, вам нравятся женщины?

      В который раз за сегодняшнюю ночь обескураженный, Цзинь Гуанъяо широко распахнул глаза и вытаращился на нее в изумлении. Чун Фэй выглядела безмятежной, и лишь в глубине ее глаз поблескивал какой-то подозрительный огонек.

      — Я уважаю женщин, — очень осторожно ответил ей Цзинь Гуанъяо. — Я никогда не обижу ни одну из них из прихоти и всегда готов прийти на помощь. Но я… не слишком высокого мнения о большинстве из них. И я… никогда не представлял себя с женщиной, если вы об этом, госпожа Чун.

      — Именно об этом, — неожиданно радостно улыбнулась Чун Фэй. — Просто когда видишь девицу, переодетую мужчиной…

      — Я и есть мужчина! — снова одернул ее Цзинь Гуанъяо.

      — Когда видишь мужчину, — и в этот раз ничуть не смутилась Чун Фэй, — то неизменно предполагаешь, что его мыслями владеют прекрасные девы. Мужчины обычно так ненасытны!

      — Я знаю, что две женщины могут быть вместе, — холодно произнес Цзинь Гуанъяо. — И знаю, каким образом это может происходить. Но я никогда не представлял с женщиной себя.

      — Тогда… — улыбка Чун Фэй стала совершенно лисьей. — Тогда, молодой господин Цзинь, у меня к вам есть предложение, от которого вы не сможете отказаться!