Идея Чун Фэй была гениальной и в то же время подкупающе простой.

      Пять лет назад, когда Цинь Су попала в вэньскую засаду, она натерпелась такого страха, что ее еще долгое время мучили кошмары. Продолжающаяся война не способствовала успокоению, и в результате девушка жила в постоянной тревоге. В конце концов, когда и физическое здоровье ее пошатнулось, госпожа Цинь пригласила для дочери целительницу с помощницей. Целительница смогла побороть телесное недомогание, а ее помощнице удалось совладать с болью душевной.

      Потому что сердце Цинь Су, которая теперь едва ли не шарахалась от любого мужчины — поначалу даже от собственного отца, чем причинила ему немало горя, — было юным, светлым и все еще жаждало любви. Молодая — всего на несколько лет старше нее самой — помощница целительницы, изящная, ласковая, заботливая побудила Цинь Су посмотреть на жизнь, в последнее время окрашенную мрачными красками, по-новому.

      Цинь Су и Чун Фэй стали сердечными подругами, а в последнее время — и любовницами. Цинь Су настояла, чтобы девушку оставили при ней, а сама Чун Фэй сумела договориться со своей наставницей. Почти два года они прожили вместе под крышей ордена Цинь, однако над их счастьем нависла угроза.

      Цинь Су минуло уже девятнадцать лет, и ее родители тревожились все сильнее. Остаться девицей после двадцати — это позор. Цинь Су была красива, умна, образована и обладала прекрасными манерами. Она была дочерью главы небольшого, но древнего и уважаемого ордена. Чудесный цветок, оказавший бы честь любой семье, под чью крышу она ступила. Но то, что в свои годы она не была даже сосватана, бросало тень на весь ее род. Уже начали поговаривать, что, возможно, цветок не так уж чист и безупречен, и эти шепотки, пока еще тихие, причиняли огромную боль Цинь Цанъе. Цинь Су любила и боготворила своего отца, но дать согласие на брак не могла: при одной мысли о том, что ее коснутся мужские руки, ее начинали душить слезы. Да и обретя возлюбленную, она вовсе не собиралась с нею расставаться.

      — Вы хотите, — выслушав всю историю, уточнил схватывающий все на лету Цзинь Гуанъяо, — чтобы мы с молодой госпожой Цинь… поженились?

      — Поженились? — переспросила Цинь Су, переводя взгляд с него на Чун Фэй и обратно, а затем вдруг просияла. — О, да! Поженились! Фэй-цзе, это чудесная идея!

      Несмотря на пока так и не ушедшую дурноту и слабость во всем теле, разум Цзинь Гуанъяо уже полностью погрузился в предлагаемое ему решение. И чем пристальнее он вглядывался, тем выгоднее оно ему казалось.

      Женитьба на дочери одного из ближайших сподвижников Цзинь Гуаншаня, несомненно, укрепит положение Цзинь Гуанъяо в Башне Золотого Карпа. К тому же сам факт бракосочетания станет гарантом его мужественности. В глазах всех окружающих Цзинь Гуанъяо станет мужем…

      …и отцом.

      Это действительно было решением проблемы. Если ребенка невозможно вытравить из утробы, то позже его нужно будет куда-то деть. Конечно, от него можно будет избавиться и после рождения, но Цзинь Гуанъяо не был уверен, что сможет поступить так с уже появившемся на свет младенцем. Пока тот был лишь частью его самого, к нему еще можно было относиться к чему-то неодушевленному: например, как к опухоли, которую необходимо вырезать. Но когда тот обретет самостоятельную жизнь, то поднимется ли у Цзинь Гуанъяо на него рука? Вдруг это будет девочка, похожая на матушку, — как тогда взглянуть ей в глаза?

      Однако, если у Цзинь Гуанъяо будет жена, а сам он станет отцом, то ребенок из минуса станет плюсом, и баланс уйдет в профицит! Кто бы что ни думал и ни подозревал, а пол мужа и отца в людских глазах совершенно однозначен!

      У этого прекрасного плана был только один недостаток, который Цзинь Гуанъяо и озвучил:

      — К сожалению, у нас слишком мало времени, — с досадой произнес он. — Этому ублюдку уже месяц.

      Цинь Су закусила губу, но промолчала. Чун Фэй нахмурилась.

      — Молодой господин Цзинь, не говорите так, — велела она строго. — Я понимаю, настолько вам неприятно, однако этому ребенку суждено родиться. И если — когда — у нас все получится, вам предстоит изображать из себя счастливого и гордого отца. Нельзя, чтобы вы перенесли свою ненависть на ребенка — это будет подозрительно. Если не в душе, то хотя бы на словах приучайтесь говорить о нем с нежностью.

      — Это не меняет сути, — поморщился Цзинь Гуанъяо. — Никто не поверит в ребенка, родившегося настолько раньше срока.

      — Жизнеспособные дети могут рождаться с семимесячного возраста, — вскинув подбородок, заявила Чун Фэй.

      Цинь Су повторила ее решительный жест. Она была куда более миниатюрной, и выглядела уточненной и совсем юной, однако сейчас она смотрелась по-боевому.

      — Молодой господин Цзинь, — произнесла она твердо. — Я обещаю вам, что наша свадьба состоится не позже, чем через месяц.

      То ли Цинь Су обладала поистине фантастическим даром убеждения, то ли Цинь Цанъе настолько обожал свою дочь, но слово свое она сдержала. Едва минула третья неделя, как Башня Золотого Карпа украсилась алыми шелками.

      Цзинь Гуаншань лишь хмыкнул, когда Цзинь Гуанъяо смиренно попросил у него разрешения на брак. Возможно, глава Цзинь и желал бы поиграть чувствами своего презираемого сына, но старый друг присоединился к просьбам — и от забавы пришлось отказаться. Его жена возмутилась тем, что ублюдку позволят вступить в брак — как приличному человеку, — но, хоть Цзинь Гуаншань и побаивался своей супруги, он все же никогда не принимал ее мнения в расчет. Только госпожа Цинь была решительно настроена против этого брака и боролась до упора — однако у нее не находилось достойных аргументов против. Ей, что неудивительно, не нравился жених, однако Цинь Цанъе считал главным то, что тот нравится их дочери. Их маленькая Цинь Су, так долго отказывавшаяся выходить замуж, сама попросила об этом — и даже выбрала не самого худшего кандидата в женихи. Сам Цинь Цанъе, пожалуй, предпочел бы молодого человека с не столь скандальным происхождением, однако его друг признал своего сына. К тому же Цзинь Гуанъяо показал себя умным, вежливым и обходительным юношей, но главное — глаза Цинь Су радостно сияли, стоило ей только его увидеть. Вместе они составляли очаровательную пару, и Цинь Цанъе убедил себя, что желать большего стало бы просто кощунством с его стороны.

      И все же, как оказалось, причина у госпожи Цинь опасаться этого брака имелась. Поздно вечером накануне свадьбы она поймала Цзинь Гуанъяо, уже возвращавшегося к себе, и увлекла в сторону. Краснея и задыхаясь, она поведала ему тайну рождения Цинь Су, а тот слушал ее, кусая губы.

      Если бы между ним с Цинь Су и правда что-то было, и Цзинь Гуанъяо являлся мужчиной не только духовно, но и физически, эта тайна ужаснула бы его. Однако сейчас он отчаянно пытался не расхохотаться в голос. Смех этот, несомненно, истерический, выглядел бы дико и показался бы издевательским.

      Сестра!

      Помимо всего прочего Цинь Су оказалась его единокровной сестрой. Цзинь Гуанъяо всерьез задумался над тем, возможно ли вообще заклинателю жениться на заклинательнице — и не выяснить при этом, что они оба являются отпрысками Цзинь Гуаншаня? Ничего удивительного, что, выбирая жену для Цзинь Цзысюаня, его мать остановила свой выбор на дочери своей подруги. Покойная госпожа Юй характер имела взрывной и грозный, но при этом являлась вернейшей из жен — и ни за что не уступила бы ухаживаниям Цзинь Гуаншаня.

      Цзинь Гуанъяо оставалось лишь смиренно склонить голову. Он не собирался даже касаться своей жены, однако не мог сообщить об этом теще. Пожалуй, тот факт, что ее дочь собирается выйти замуж за одну женщину для того, чтобы беспрепятственно спать с другой, госпожу Цинь отнюдь не успокоил бы. Поэтому Цзинь Гуанъяо ограничился робким ответом, что отменить свадьбу уже не в его силах: ни отец, ни глава Цинь, и вообще никто не поймет подобного шага.

      Госпожа Цинь напоследок смерила его гневным, но вместе с тем обреченным взглядом — и удалилась.

      Свадьбы принято праздновать в кругу семьи, и Цзинь Гуанъяо запоздало вспомнил, что названые братья теперь тоже являются частью его семейства. Он с ужасом ждал появления Не Минцзюэ — и испытал почти постыдное облегчение, когда тот проигнорировал приглашение. За него ответил Не Хуайсан, вежливо и очень запутанно написав, что старшему брату не позволяют вырваться дела. А Лань Сичэнь, прибыв накануне свадьбы, смущенно улыбаясь, пояснил, что их дагэ сейчас в принципе не до визитов.

      — Я понимаю, — покаянно произнес на это Цзинь Гуанъяо, — дагэ наверняка сердится на меня. С моей стороны ужасно бестактно вступать в брак вперед старших братьев… Но эргэ, Цинь Су — такая прекрасная девушка, и она так добра ко мне!..

      Улыбка Лань Сичэня стала чуть более натянутой, а в глазах промелькнула грусть.

      — Нет-нет, А-Яо! — поспешил он заверить младшего брата. — Дело вовсе не в этом! Семейный недуг рода Не все чаще поднимает голову: наш дагэ очень сильный совершенствующийся, его связь с саблей весьма крепка… И, увы, это означает, что угроза отклонения ци становится все более и более вероятной. Я уверен, если бы он был здесь, он искренне пожелал бы тебе счастья… Как, разумеется, желаю его и я!

      Цзинь Гуанъяо был благодарен за эту поддержку. И все же, облачаясь в алые одеяния и глядя на себя в зеркало, он не мог не поймать себя на мысли, что почти видит еще одну фигуру рядом с собой. Высокую, статную, в столь же алом наряде и со счастливой улыбкой на устах.

      Но, разумеется, это был всего лишь обман зрения. Лань Сичэнь вошел позже — и восхищенно вздохнул. Он посмотрел на Цзинь Гуанъяо так, что тот на мгновение поверил, что действительно хорошо выглядит.

      На самом деле он не выглядел хорошо. Цзинь Гуанъяо, к счастью, не тошнило по утрам, однако в последнее время он часто испытывал излишнюю усталость. Он по-прежнему носился по поручениям отца с раннего утра и до позднего вечера, но теперь это требовало от него немалой силы воли. Измученное тело так и хотелось притулить где-нибудь в уголке и просто прикрыть глаза, из которых нынче все норовили пролиться слезы — но так и не проливались. Перед церемонией Цзинь Гуанъяо пришлось сдаться уверенным рукам Чун Фэй и позволить ей накрасить себя: алый шелк чересчур выразительно подчеркивал его измотанную бледность и круги под глазами.

      Однако Лань Сичэнь все равно смотрел на него как на небожителя. У него даже не получилось его привычной теплой улыбки: он лишь не отводил глаз да пару раз прерывисто вздохнул. Цзинь Гуанъяо пришлось улыбаться за двоих, пряча за этой маской свой осунувшийся вид.

      — А-Яо, ты… — пробормотал наконец Лань Сичэнь. — Тебе очень идет этот цвет!..

      Цзинь Гуанъяо мысленно скривился. Его матери, на которую он так был похож, когда-то действительно шли яркие цвета, и сам Вэнь Жохань отдельно отметил, что алые одеяния его ордена были тогдашнему Мэн Яо к лицу. Но для Цзинь Гуанъяо алый цвет с юности стал знаком краха. Кровь, однажды пролившаяся из него, перечеркнула всю его жизнь — и кровь сопровождала его, куда бы он ни направился.

      Наверное, это было очень хорошо, что Цзинь Гуанъяо никогда не запятнает Лань Сичэня своими окровавленными руками: красный цвет хорош, лишь когда смотришь издалека.

      Свадьба, конечно же, не шла ни в какое сравнение с торжественным бракосочетанием Цзинь Цзысюаня. Церемония была ровно такой, чтобы не уронить престиж ордена Цзинь и не оскорбить семью Цинь — и не более. Цзинь Гуанъяо искренне радовался этому, ибо участвовать в свадьбе оказалось едва ли не утомительнее, чем подготавливать ее. Он отводил взгляд от Лань Сичэня — а тот по-прежнему не сводил с него глаз, — и считал мгновения до того часа, когда будет прилично удалиться вместе с молодой женой.

      В ту ночь Цзинь Гуанъяо уснул прежде, чем успел полностью раздеться. Он, спящий всегда столь чутко, даже не почувствовал, как его разоблачают в четыре руки и помогают устроиться на супружеской кровати. Где провела эту ночь его жена, Цзинь Гуанъяо понятия не имел, как не подозревал и о том, что всю ночь на его щеках поблескивали дорожки от слез.