Первоначально они планировали, что молодой семье, вскоре объявившей о пополнении, удастся хотя бы на несколько последних месяцев отбыть в какое-нибудь уединенное поместье. Однако Цзинь Гуаншань оказался непреклонен: его невестка была вольна ехать куда угодно и насколько угодно, однако присутствие Цзинь Гуанъяо в Башне Золотого Карпа даже не обсуждалось. Глава Цзинь слишком привык сбрасывать на сына все дела и возвращаться к ним самостоятельно совершенно не собирался. На единственную робкую попытку объяснить, что в такой момент хочется быть поближе к молодой жене, Цзинь Гуаншань отрезал, что тот, кто собирается сидеть возле женской юбки, может при ней и остаться, а кандидаты в наследники найдутся.
Цзинь Гуанъяо пришлось стиснуть зубы и затянуть пояс. Последнее — в прямом смысле. Чем больше становился его срок, тем туже он затягивал широкий полотняный пояс под одеждой. Сперва сам, а позже пришлось позвать на помощь Чун Фэй. Та морщилась, кривилась, но помогала утягивать все растущий и растущий живот. Цинь Су, не скрываясь, плакала, когда Цзинь Гуанъяо, вцепившись в кровать, прикусывал губу, а Чун Фэй плотно заматывала его расплывшуюся талию.
Вкупе с верхним ханьфу, которое Цзинь Гуанъяо взял за правило носить нараспашку поверх обычного для членов ордена Цзинь одеяния, характерную выпуклость удавалось прятать, однако увеличение веса в целом от посторонних глаз не скрылось. Даже отец позволил себе пренебрежительное замечание на этот счет.
— А-Су обожает пирожные, — смущенно оправдывался Цзинь Гуанъяо. — И очень любит, когда мы пьем чай вместе…
Звучало это беспомощно, но ему было не привыкать становиться объектом насмешек. Куда страшнее родичей для Цзинь Гуанъяо были встречи с назваными братьями: к счастью, редкие. Не Минцзюэ высказался по поводу его фигуры еще резче, чем отец и кузены, однако Цзинь Гуанъяо, для видимости виновато опустив голову, внимательно следил за ним искоса.
Больше всего на свете он опасался, что Не Минцзюэ сопоставит его состояние со случившимся между ними. Но то ли глава Не оказался совершенно несведущим в подобных делах, то ли Лань Сичэнь оказался прав, и Не Минцзюэ, все чаще и чаще подвергавшийся припадкам ярости, плохо запоминал совершенное под влиянием гнева — однако тот словно бы и вовсе позабыл, что сотворил с младшим названым братом. Наблюдая за Не Минцзюэ, Цзинь Гуанъяо даже не был уверен, заметил ли тот вообще, какого пола был человек под ним.
Сам Лань Сичэнь делал больно по-особенному. Он не упрекал Цзинь Гуанъяо ни единым словом, но каждый раз старался дать ему совет. Лань Сичэнь, появляясь в Башне Золотого Карпа, неизменно привозил с собой «подходящие» рецепты правильного питания и дотошно расписанные тренировки. У Цзинь Гуанъяо перехватывало горло от одной мысли о том, что дорогой эргэ находит его уродливым. Он не мог попросить поваров готовить ему нечто особенное — собственно, он и поесть-то толком успевал не всегда; однако к предложенным упражнениям отнесся со всей серьезностью. Несмотря на протесты Чун Фэй, он тренировался ежедневно до упора, выкладываясь по полной.
К хлопотам в родном ордене добавились и другие заботы. Когда Лань Сичэнь только завел разговор о том, что их дагэ требуется как можно чаще слушать мелодию Очищения Сердца, Цзинь Гуанъяо уже знал, что не откажется. В первый раз ехать одному в Нечистую Юдоль было неимоверно страшно — однако все обошлось. Не Минцзюэ отнесся к нему достаточно пренебрежительно, но все же ничем не показал, что видит в Цзинь Гуанъяо отнюдь не названого брата. Это не помешало ему вновь напомнить о Сюэ Яне, пройтись по поводу отца и неприглядной роли самого Цзинь Гуанъяо во всех делах ордена Ланьлин Цзинь.
Лишь однажды, когда Цзинь Гуанъяо идеально сыграл Очищение Сердца, Не Минцзюэ вдруг смерил его спокойным и очень задумчивым взглядом. Бегло скользнул им по лицу, нахмуренно задержался в области груди, а затем уставился на расплывшуюся талию. У Цзинь Гуанъяо внутри все похолодело. Кажется, до этого момента потихоньку подступающее родовое безумие спасало его — но что будет, если разум Не Минцзюэ вернет себе ясность? Каким бы ни было его решение в отношении Цзинь Гуанъяо — в очередной раз унизительным и порочным или же честным и благородным — все планы неизбежно окажутся разрушены. Решит глава ордена Не разоблачить и опозорить самозванца или пожелает прикрыть случайный грех и позовет в жены — Цзинь Гуанъяо не устраивало ни то, ни другое.
Все проблемы от мужчин, однако быть женщиной и вовсе несладко. Цзинь Гуанъяо знал об их тяжелой доле — знал не понаслышке. Горько, обидно, бесправно. Даже заклинательницы, обладавшие куда большей силой, нежели простые обывательницы, получившие прекрасное образование и проведшие юность в тренировках, зачастую оказывались всего лишь пленницами брачных уз. В большинстве случаев могло показаться, что их никто не заставляет и они сами выбирают тепло домашнего очага — но ведь понятно же было, что беременность, роды и уход за младенцами отнимает у них возможность самосовершенствоваться. Разумеется, существовали заклинательницы, которые вовсе отказывались от брака, странствуя в одиночестве или небольшими группами — но на таких смотрели с жалостью даже те, кого они защищали от монстров и темных тварей.
Это была клетка, заколдованный круг. Будто бы предполагалось, что самосовершенствование женщине нужно лишь для того, чтобы дать жизнь более сильным и талантливым детям, а родив — помочь с их начальным обучением.
Цзинь Гуанъяо твердо знал, что скорее перережет себе глотку, чем позволит заточить себя в подобную клетку. Впрочем, подсознательно он понимал, что ему, с его происхождением, даже такое вряд ли предложат. «Сын шлюхи» моментально превратится в «шлюху», и на этом про будущее можно забыть. Цзинь Гуанъяо любил жизнь и готов был бороться за нее со всей отчаянностью, однако он осознавал с особой ясностью, что делать это надо до того, как кто-нибудь прознает о его положении.
И потому, пока ловкие пальцы Цзинь Гуанъяо скользили по струнам гуциня, в его голове само собой складывалось решение. Он уже проходил по этому пути: командир отряда ордена Цзинь, Вэнь Жохань… Каждый мужчина, узнавший тайну Цзинь Гуанъяо, обязан был заплатить за нее своей жизнью. Не Минцзюэ, унизивший, опорочивший его, подвергший огромному риску и отнявший его свободу — он, разумеется, также должен был умереть.
Умереть, не приходя толком в сознание.
Обманывать доверие Лань Сичэня было стыдно, однако Цзинь Гуанъяо давно уже уяснил для себя, что стыд могут себе позволить только люди благородного происхождения с хорошим положением и достойным состоянием. И потому он с легкостью задавил тонкий голосок своей совести, чудом дожившей с ним до нынешних лет, и, основательно перекопав библиотеку в Гусу Лань, нашел искомое.
Цзинь Гуанъяо надеялся откопать что-нибудь тревожащее душу, печальное или вызывающее тоску. Он готовился перестраивать целые куски мелодии Очищения Сердца и заранее молился всем богам, чтобы Не Минцзюэ, к счастью, плохо разбирающийся в музыке, не заметил, как два названых брата играют ему совершенно разное.
Однако находка превзошла его ожидания. Цзинь Гуанъяо наткнулся на целый сборник темных мелодий из Дунъина — и заранее проникся симпатией к стране, сделавшей ему такой роскошный подарок. Сборник содержал множество достойных мелодий, но одна подходила особо. Всего несколько нот, взятых из нее и вставленных на замену совсем небольшого фрагмента Очищения Сердца, могли дать потрясающий эффект.
План, как бы иронично это ни звучало, воплощался в жизнь как по нотам. Цзинь Гуанъяо удалось выбить у отца финансовую помощь для Облачных Глубин, и Лань Сичэнь оказался занят. Лань Сичэнь без труда управлялся с внутренними делами своего ордена, и дипломатом он оказался неплохим, однако экономика являлась его слабым местом. Над финансовыми документами Лань Сичэнь просиживал дольше всего, и они поглощали все его внимание. У него, и без того вечно занятого главы ордена, совсем не осталось времени на посещение Нечистой Юдоли.
Самому Цзинь Гуанъяо полеты до Цинхэ Не давались все сложнее. Он безумно уставал от все возрастающей и возрастающей работы в Башне Золотого Карпа, к тому же чуть ли не каждый раз приходилось заново приноравливаться к продолжающему смещаться центру тяжести. Цзинь Гуанъяо старательно изгонял из своей головы мысли о том, что, если он однажды навернется с меча, его проблема разрешится сама собой. Такое «решение» его отнюдь не устраивало, к тому же Цзинь Гуанъяо не хотел доставлять своей гибелью удовольствие многочисленным родичам. Поэтому он, стиснув зубы, раз за разом ловил равновесие и держал курс на север, старательно не замечая тянущей поясницы.
Его работа приносила свои плоды. Сразу после его игры Не Минцзюэ казался более спокойным и умиротворенным, однако его сознание более не прояснялось. По крайней мере, тот задумчивый взгляд, обращенный на Цзинь Гуанъяо, больше не возвращался. Зато позже, спустя некоторое время после отбытия младшего названого брата, глава Не становился все более и более неуравновешенным.
Большую часть времени Цзинь Гуанъяо был осторожен, однако время летело слишком быстро. День родов стремительно приближался, а Не Минцзюэ был все еще жив. Более того, он продолжал усложнять жизнь Цзинь Гуанъяо, время от времени не ленясь лично наносить визиты в Башню Золотого Карпа. Он продолжал требовать казни Сюэ Яна — отчего-то по-прежнему от Цзинь Гуанъяо, а не от его отца.
Цзинь Гуанъяо было не привыкать лебезить и заискивать, однако на Не Минцзюэ подобный подход никогда не срабатывал. Он желал четких и однозначных ответов — но именно такой Цзинь Гуанъяо и не мог ему дать. Тем более сейчас, когда от беготни под вечер уже отчаянно ныли отекшие ноги и вместо безумно надоевшей ругани хотелось свернуться где-нибудь в клубочек и наконец заснуть.
Возможно, Цзинь Гуанъяо выразился резче, чем стоило бы. Возможно, в тот момент было совершенно неважно, что именно он сказал, ибо сознание его дагэ окончательно потеряло ясность. Но только после очередной фразы Не Минцзюэ поднял ногу и с силой толкнул Цзинь Гуанъяо в грудь.
Тот упустил момент, когда мог уклониться. До последнего мгновения Цзинь Гуанъяо казалось, что Не Минцзюэ не сделает этого. Ударит — возможно. Но не пнет, как собаку. Даже скатываясь вниз по лестнице, Цзинь Гуанъяо все еще не мог поверить, что это произошло.
Он пересчитывал своим телом ступени. Бедра, плечи, лопатки, голова — он приложился о них, казалось, каждой клеточкой своего тела. Лишь только живот, в котором вдруг яростно запульсировала энергия, избежал подобной участи. Золотое ядро Цзинь Гуанъяо без всякого осмысленного участия с его стороны вновь самовольно защитило то, что ему было совершенно не нужно.
И, разумеется, всему остальному телу подобной защиты почти не досталось. У Цзинь Гуанъяо, приземлившегося на нижнюю площадку, болело все, а кровь, стекающая из разбитой головы, застилала зрение. Но все же он заставил себя подняться на ноги и даже жестами удержал на расстоянии столпившихся неподалеку адептов своего ордена. Первым делом Цзинь Гуанъяо машинально поспешил расправить складки своего одеяния, от души надеясь, что ничего не лопнуло и не съехало. Однако ладони, скользнувшие вдоль туловища, подтвердили: все, по крайней мере внешне, осталось на месте.
Это было к счастью, ибо на площадке за спиной Не Минцзюэ уже появился Лань Сичэнь. Он удержал старшего брата от дальнейшей расправы, и Цзинь Гуанъяо счел за лучшее скрыться с глаз обоих, чтобы привести себя в порядок.
Цзинь Гуанъяо от души надеялся, что его проблема разрешится до рождения ребенка. Ему отчего-то казалось важным, чтобы это свидетельство его позора и унижения появилось на свет тогда, когда виновника его зачатия уже не станет.
Этим надеждам не суждено было сбыться. Каким бы нестабильным ни было состояние Не Минцзюэ, он продолжал жить. Цзинь Гуанъяо все чаще и чаще ловил себя на мысли, что готов наброситься на эту человеческую гору с простым ножом и изрезать его вручную. Лишь осознание, что подобное нападение захлебнется еще на подступах, удерживало его от опрометчивых шагов.
Время продолжало нестись все стремительнее и стремительнее. Цзинь Гуанъяо вновь попытался отпроситься уехать с супругой хотя бы на последние пару недель — и вновь получил отказ. Ему до последнего пришлось сновать между кабинетами и коридорами Башни Золотого Карпа, борделями, из которых приходилось выводить отца, и подземельями Сюэ Яна.
В миг, когда Цзинь Гуанъяо ощутил, как намокают от внезапно излившейся из него влаги нижние одежды, он сперва не почувствовал ничего, кроме усталой досады. Несмотря на довольно субтильное сложение, Цзинь Гуанъяо оказался наделен хорошим здоровьем, и потому большинство тягот своего положения перенес без особых проблем. Ему не было легко, он часто чувствовал себя усталым и измотанным — но не откровенно больным. Недержание, как и множество других проблем, не мучило его до нынешней поры…
Осознание пришло с задержкой. На мгновение Цзинь Гуанъяо замер, понимая, что спазмы в животе, мучавшие его с утра, были неспроста, а затем резким движением опрокинул крутобокую вазу. Драгоценный фарфор разбился, цветы разлетелись по полу, а вокруг натекла вода, скрывая позорные следы. Велев явившимся на шум слугам убрать учиненное неизвестным растяпой безобразие, Цзинь Гуанъяо устремился к покоям супруги.
К счастью, Цинь Су находилась у себя. Она сидела в кресле и с подложенным под одежды искусственным животом выглядела умиротворенно. Чун Фэй стояла за ее спиной и тщательно расчесывала густые шелковистые волосы своей госпожи.
Цзинь Гуанъяо ворвался в этот тихий мирок ураганом. Плотно захлопнув за собой двери, он заявил с порога:
— А-Су, ты рожаешь!
Обе девушки встрепенулись. Цинь Су вскочила на ноги и бросилась к Цзинь Гуанъяо. Чун Фэй ограничилась уточнением:
— Воды отошли? Давно?
— Только что, — сквозь зубы процедил Цзинь Гуанъяо. Схваточная боль в низу живота только что вернулась с новой силой.
— Ложись на кровать, — велела Чун Фэй. — А-Су, поправь занавеси, а затем переоденься!
Все было бы гораздо проще, если бы им удалось уехать. Однако планы пришлось поменять. Цзинь Гуанъяо предстояло рожать практически на виду у служанок Башни Золотого Карпа. Цинь Су давно уже вела разговоры, что не хочет присутствия лишних людей, однако все равно требовались те, кто будет подносить горячую воду и вовремя убирать неприглядные следы.
Цзинь Гуанъяо быстро скинул свои одеяния. От промокших штанов он избавился с облегчением, однако снять рубашку в последний момент не смог. Ловкие пальчики Цинь Су потянули за завязки прежде, чем он решился это сделать.
— Я сам… — смутился Цзинь Гуанъяо, но Цинь Су лишь ободряюще улыбнулась ему.
— Мы вместе, помнишь?
Она пожала ему руку: крепко, от души, и в груди у Цзинь Гуанъяо развязался один из тугих узелков. Цинь Су помогла ему устроиться на кровати и развязала утягивающий пояс. Цзинь Гуанъяо зажмурился, не желая видеть свой неприлично раздувшийся живот, и был рад, когда Цинь Су практически впихнула его в длинную родильную сорочку.
Убедившись, что ее супруг устроен с максимальным удобством, Цинь Су тоже сменила свое одеяние. Она сняла изящный наряд молодой госпожи Цзинь и избавилась от накладного живота. Подобрала волосы просто и практично: так же, как у Чун Фэй. Та как раз заканчивала раздавать указания служанкам и вернулась к ним. Окинув взглядом сложившуюся картину, словно командир — поле боя, она заявила:
— Ну, теперь готовьтесь!
Прежде Чун Фэй хвалила пресс Цзинь Гуанъяо, говоря, что сильное и тренированное тело облегчит роды. Также она посоветовала ему задействовать силу золотого ядра.
— На самом деле это не сильно поощряется, — поджав губы, пояснила Чун Фэй. — Ребенку все же лучше рождаться естественным путем. Однако странствующие заклинательницы, если они вдруг оказываются в подобном положении, и женщины из кланов попроще, где каждый человек на счету, частенько прибегают к подобному методу. Единственное — подожди, чтобы я убедилась, что ребенок выходит правильным способом, иначе ты себя покалечишь.
Цзинь Гуанъяо кивнул и приготовился. Боль в низу живота все нарастала и пульсировала, однако движения почти не ощущалось. Пару раз Чун Фэй пришлось легонько шлепнуть его по животу и строго окрикнуть:
— Не напрягайся раньше времени! Побереги силы!
Неоднократно к ним пытались заглянуть слуги в поисках Цзинь Гуанъяо, но Чун Фэй отсылала их с неизменной резкостью и даже грубостью.
В этот день Цзинь Гуанъяо в Башне Золотого Карпа не дождался никто. Ему же самому казалось, что он пребывает в своем ужасном состоянии целую вечность, и позже он изрядно удивился тому, что прошло всего несколько часов. Сперва почти невыносимо усилившаяся боль, затем раздирающее его на части движение. Цзинь Гуанъяо казалось, что он проглотил какого-то монстра, который теперь выгрызает из него путь наружу. Он, слушаясь советов Чун Фэй, задействовал как мышцы пресса и бедер, так и силу своего золотого ядра, но все равно по ощущениям время будто бы застыло. Казалось, в мире больше ничего никогда и не было помимо этой отчаянной боли.
Едва раздался первый крик, Цзинь Гуанъяо, обессилев, потерял сознание, а когда пришел в себя, то увидел сидящую на краю постели Цинь Су с маленьким свертком в руках. Чун Фэй пристроилась рядом и тоже с любопытством смотрела на кулек. Она первая заметила, что Цзинь Гуанъяо открыл глаза, и, ухмыляясь, заявила:
— Поздравляю, молодой господин Цзинь, у вас мальчик!
Услышав ее голос, Цинь Су с трудом отвела взгляд от прижимаемого к сердцу свертка и, сияя, посмотрела на Цзинь Гуанъяо.
— У нас сын, дорогой! Такой красивый и славный!
В горле Цзинь Гуанъяо пересохло от криков, поэтому он просто скривился. Ему не хотелось даже смотреть на то, что исторгло его тело. Он закатил глаза и почти тут же незаметно для самого себя провалился в сон.