Одиннадцать лет спустя.

      Жизнь шла своим чередом.

      Цзинь Гуанъяо удалось избавиться от самых проблемных мужчин в своей жизни, а с остальными удавалось спокойно сосуществовать. Обладая природной гибкостью и недюжинным дипломатическим талантом, Цзинь Гуанъяо убеждал, примирял, договаривался, мягко продавливал. На самый крайний случай — аккуратно и незаметно устранял. Он по-прежнему не любил грубости, предпочитая изящные решения, и чем дальше, тем больше у него было возможностей поступать так, как желал он сам.

      Глава ордена Ланьлин Цзинь и Верховный Заклинатель. Иногда, глядя на свое отражение в торжественном облачении, Цзинь Гуанъяо сам в это почти не верил. Вдруг это всего лишь сон, и он вот-вот проснется в своей заваленной бумагами скромной комнате на первом этаже? Или в палатке Не Минцзюэ? Или и вовсе на циновке в маминой комнате?

      Однако подобные страхи уходили, стоило отвести взгляд от зеркала и устремить его вовне. Люди — и собственные адепты, и все прочие заклинатели — склонялись перед ним. За его спиной могли шептаться о чем угодно, но в лицо его теперь уважали. Цзинь Гуанъяо добился всего, чего хотел, взобрался на такую вершину, с которой его уже больше никто и никогда не скинет.

      Роскошное одеяние сидело ладно, изысканно подчеркивая стройную, все еще по-мальчишески легкую фигуру. Цинь Су с ее золотыми руками каждый раз аккуратно подправляла все его одежды, помогая плечам выглядеть шире, а бедрам — уже. К счастью, несмотря на возраст — Цзинь Гуанъяо минуло уже тридцать шесть лет — скрывать недостатки не представляло особого труда. Милосердная природа и упорные тренировки уберегли фигуру Цзинь Гуанъяо от излишней женственности. В его тайну по-прежнему были посвящены лишь двое — те, кто, как и он, были искренне заинтересованы в молчании.

      Цзинь Гуанъяо оставлял Цинь Су и Чун Фэй супружескую спальню, а сам неизменно ложился спать в одиночестве. Чун Фэй попыталась поговорить с ним однажды, настаивая, что чересчур длительное воздержание может нанести вред. Она даже, посоветовавшись с Цинь Су, предложила Цзинь Гуанъяо как-нибудь присоединиться к ним — но получила решительный отказ. Цзинь Гуанъяо, питая отвращение к мужчинам и не испытывая интереса к женщинам, предпочитал оставаться в одиночестве.

      Хотя из любых правил есть исключения.

      Пока в мире существовал Лань Сичэнь, Цзинь Гуанъяо не мог однозначно заявить, что все мужчины так уж омерзительны. В Лань Сичэне, казалось, воплотилось все лучшее, что только могло быть в людях, и сердце Цзинь Гуанъяо, даже спустя почти двадцать лет после их знакомства, при виде него начинало колотиться все так же быстро.

      Цинь Су и Чун Фэй, эти два демона-искусителя, время от времени предлагали ему открыться. Сколько бы раз он ни обрывал их, со временем они вновь поднимали эту тему. Им обеим отчего-то казалось, что Лань Сичэнь любит его — и примет любым.

      О, Цзинь Гуанъяо не сомневался, что Лань Сичэнь примет его! Пожурит за ложь, будет сожалеть… Но не оставит. Позаботится. Поддержит.

      Однако раскрытие тайны повлечет слишком много вопросов. Лань Сичэнь мог быть наивным и совершенно невинным в некоторых личных делах, однако дураком он не являлся. Цзинь Гуанъяо изящно выплел свою историю так, что на данный момент она удовлетворяла всех. Внесение новых данных перевернет все устоявшуюся систему с ног на голову.

      И потому Цзинь Гуанъяо был уверен, что своему эргэ он не откроется никогда. Пусть уж лучше у них будут эти посиделки за чаем, вечерние разговоры, совместные ночные охоты. Пусть будут руки, лежащие на столе рядом, но не касающиеся друг друга. Пусть будет это светлое и мягкое тепло в глазах, доверие, чистая братская любовь. Цзинь Гуанъяо не хотел испытывать чувств Лань Сичэня: за долгие годы он узнал слишком много тайн ордена Гусу Лань и членов его правящей семьи. Цзинь Гуанъяо не хотел, чтобы в Лань Сичэне зародилась тьма — и особенно ему не хотелось ее породить.

      Это не мешало ему ждать визитов своего эргэ с нетерпением. Несмотря на дела, которым тоже приходилось уделять внимание, в эти дни Цзинь Гуанъяо будто бы скидывал с себя всю их тяжесть. Хоть Лань Сичэнь и оттягивал на себя его время, сил у Цзинь Гуанъяо словно прибавлялось, и он успевал решительно все.

      Вот и сейчас, когда Лань Сичэнь вошел в комнату, Цзинь Гуанъяо с трудом удержался от того, чтобы броситься к нему. Демонстративно склонившись в почтительном жесте, он привычно оказался в таких желанных объятиях. И пусть не было ничего целомудреннее этого легкого прикосновения к локтям, Цзинь Гуанъяо знал, что это — самая нежная ласка, какую он только может получить от своего названого брата.

      Они устроились за столом, и Цзинь Гуанъяо изящным движением разлил по чашкам чай. Лань Сичэнь благодарно улыбнулся, почувствовав аромат любимого сбора. А затем, после привычного обмена любезностями, вдруг заявил:

      — А знаешь, Ванцзи, кажется, наконец смирился.

      Цзинь Гуанъяо удивленно вскинул брови. Зная историю обитателей Облачных Глубин, он не сомневался, что Лани влюбляются раз и навсегда — а то, что Лань Ванцзи влюблен, не вызывало ни малейших сомнений у тех, кто его хоть сколько-нибудь знал. Даже Лань Сичэнь, уж на что сам был неопытен в подобных делах, разглядел сердечную привязанность брата.

      — Он перестал будить Облачные Глубины Расспросом? — мягко улыбаясь, пошутил Цзинь Гуанъяо.

      — Лучше! — взгляд Лань Сичэня лучился радостью. — Он привел с собой нового друга.

      — Друга? — вкрадчиво уточнил Цзинь Гуанъяо, и Лань Сичэнь негромко рассмеялся, поняв, что он имеет в виду.

      — Учитывая, что это вообще первый человек, приведенный Ванцзи… — произнес он с показной задумчивостью. — Думаю, его можно назвать кем-то большим.

      — Вот как, значит, кому-то удалось покорить его опечаленное сердце.

      Цзинь Гуанъяо лучше всех знал, как Лань Сичэнь переживал за брата. Ванцзи повезло: у него была настоящая семья. Строгая, временами суровая, но все же искренне болеющая за него душой. А Лань Сичэнь в своей мягкости и вовсе на многое готов был закрывать глаза, лишь бы младший брат оказался счастлив.

      — И кто же этот благодетель? — поинтересовался Цзинь Гуанъяо, подливая своему эргэ еще чая. — После Старейшины Илина трудно обратить внимание на кого-то невзрачного…

      — Это очень милый юноша, — обезоруживающе улыбнулся Лань Сичэнь. — Немного шумный, чересчур непоседливый — но, как мне кажется, кто-то такой Ванцзи и нужен. Кто-то, кто сможет смягчить его холодность и подарить простое человеческое тепло.

      Затем он едва заметно нахмурился и покрутил наполовину пустую чашку в руках.

      — Знаешь, — произнес он задумчиво, — я только сейчас подумал, что где-то я имя этого юноши слышал. А-Яо, может, твоя исключительная память поможет мне? Ты знаешь что-нибудь о Мо Сюаньюе?

      Цзинь Гуанъяо от удивления чуть не выронил чайник, хотя внешне ему удалось сохранить спокойствие.

      — Мо Сюаньюй? — переспросил он. — Эргэ, ты уверен?

      — Да, — Лань Сичэнь поднял на него спокойный взгляд. — Мне представили его именно так.

      Цзинь Гуанъяо вздохнул, однако он не видел причин лгать по столь пустяковому поводу.

      — Ты слышал это имя здесь, эргэ, — сказал он с улыбкой. — Мо Сюаньюй — один из сыновей моего отца. Когда-то отец забрал его в Башню Золотого Карпа, и мы здесь даже пытались обучить его… Но увы, золотое ядро Мо Сюаньюя оказалось чересчур слабым, а сам он — совершенно не охочим до знаний. Да и поведение его…

      Цзинь Гуанъяо вздохнул и, бросив взгляд на Лань Сичэня из-под ресниц, неохотно закончил:

      — Словом, в том, что касается его поведения — Мо Сюаньюй в полной мере унаследовал темперамент моего отца.

      — Он… — Лань Сичэнь побледнел. — Он опозорил кого-нибудь?

      — Ну, на его счастье, — улыбка Цзинь Гуанъяо стала немного кривоватой, — Мо Сюаньюй предпочитает свой собственный пол и при этом явственно выражает пожелание быть младшим братом. Не думаю, что при таком раскладе он мог опозорить кого-нибудь, кроме себя.

      На самом деле история с Мо Сюаньюем превратилась для Цзинь Гуанъяо в фарс. Мальчишка отчего-то вообразил себе, что влюблен в своего старшего брата, и ходил за ним хвостом. Цзинь Гуанъяо, к собственной досаде, так привыкший, что, пока он безупречно носит мужскую личину, ему опасаться нечего, в первое время даже поощрял его. Каждый человек, симпатизирующий ему, был на счету, а Мо Сюаньюй к тому же отчего-то пользовался расположением Цзинь Гуаншаня.

      Каково же было удивление Цзинь Гуанъяо, когда младший братец практически прямым текстом признался в том, чего желает, и даже весьма поэтично описал свои фантазии. Пока Цзинь Гуанъяо пытался осмыслить, что его умудрились пожелать именно в такой форме, Мо Сюаньюй, осмелев, уже начал оглаживать его плечи.

      На этом моменте Цзинь Гуанъяо будто прошибло молнией, и он, в ужасе оттолкнув зарвавшегося юнца, отскочил в сторону. Даже если бы ему было чем ублажить Мо Сюаньюя, он не пожелал бы этой связи — и уж тем более он не мог позволить своей тайне раскрыться еще раз, да к тому же и по столь дурацкому поводу.

      К счастью, у Мо Сюаньюя уже успела сложиться далеко не самая лестная репутация, и по-тихому отослать его из Башни Золотого Карпа не составило труда. Избавляться от него насовсем Цзинь Гуанъяо не видел смысла: Мо Сюаньюй был полон легкомыслия и лени, но все же не был опасен. Было в нем даже что-то жалкое: в том, как он преданно смотрел на Цзинь Гуанъяо и как напоследок тянул к нему руки, совершенно не понимая, кто стал инициатором его изгнания. Цзинь Гуанъяо, не колеблясь, расправлялся с хищниками, но на подобное недоразумение у него просто не поднялась рука.

      Вспомнив об этом, Цзинь Гуанъяо невесело усмехнулся. Значит, этому недотепе все же улыбнулось счастье — да еще какое! Лань Ванцзи недаром считался одним из красивейших людей, и добиться его благосклонности дорогого стоило.

      — Тебе не стоит переживать, эргэ, — произнес Цзинь Гуанъяо вслух. — Мо Сюаньюй и правда был когда-то чересчур пылким юношей, но с тех пор прошло уже немало лет. Я верю, что он повзрослел и остепенился. К тому же Ханьгуан-цзюнь прекрасно разбирается в людях: он не приблизил бы к себе совсем уж пропащего человека.

      — Я тоже так думаю! — благодарно просиял Лань Сичэнь. — Я даже думаю, что это прямо чудесное стечение обстоятельств: наши родные братья встретились случайно и нашли родственную душу друг в друге.

      Цзинь Гуанъяо согласно кивнул, продолжая любоваться нежными чертами лица напротив. Как сильный заклинатель, Лань Сичэнь и в свои почти сорок выглядел молодым, но все же и его фигура, и его лицо с возрастом приобрели четкость и законченность, свойственную лишь возрасту. Из изящного юноши Лань Сичэнь давно уже превратился в прекрасного мужчину — и тем сильнее рядом с ним Цзинь Гуанъяо чувствовал себя застрявшим в переходном возрасте мальчишкой.

      Он так залюбовался, что лишь отточенная годами привычка слышать и вникать во все, что ему говорили, не позволила ему пропустить следующей фразы его названого брата:

      — …загадочную руку. Когда я уезжал, мы еще не успели выяснить, что это такое, но прежде мы с подобным точно не сталкивались. Надеюсь, что Ванцзи и молодой господин Мо сумеют разобраться с этим вопросом.

      Услышав подобные слова, Цзинь Гуанъяо насторожился — и будущее показало, что он был совершенно прав.