Матушка была красивее.

      Цзинь Гуанъяо не любил смотреть на свое отражение, когда был обнажен, но сейчас не мог отвести от зеркала взгляда. Нынче ему было примерно столько же, сколько матушке, когда той не стало. С одной стороны, он сохранился лучше: золотое ядро, пусть и не самое сильное, помогало уберечь внешность от влияния утекающего времени. С другой — Мэн Ши в свои тридцать шесть умудрялась выглядеть нежной и соблазнительной.

      Цзинь Гуанъяо сделал все, чтобы соблазнительным не выглядеть. Каждое утро он отводил время для изматывающих тренировок, и его тело, хоть так и не смогло похвастаться рельефной мускулатурой, было сухим и поджарым. Грудь, которая у Мэн Ши все еще оставалась упругой, у Цзинь Гуанъяо была вечно перетянута. Стройные бедра и подтянутые ягодицы выглядели лишь самую малость шире, чем это было бы уместно для мужчины его роста.

      Неправильное тело.

      Оно могло бы быть красивым, если бы Цзинь Гуанъяо решился быть женщиной, — но это было невозможно. Сперва это представляло собой опасность, потом породило отвращение, а сейчас Цзинь Гуанъяо просто не понимал, как можно жить по-другому. В глубине души он всегда знал, что является мужчиной, а с этим неправильным телом просто пришлось смириться. В конце концов, с тех пор, как он исторг из себя то отродье, обнаженным его не видел никто из посторонних, а роскошные одежды ордена Ланьлин Цзинь прекрасно справлялись с укрытием любых недостатков. И даже если эти одежды придется сменить на наряд попроще — он будет мужским.

      Цзинь Гуанъяо на мгновение прикрыл глаза. Обнаружить, что его лишили беспрепятственного прохода в Облачные Глубины, было неприятно и даже больно. Цзинь Гуанъяо вернул Лань Сичэню нефритовый жетон — и тот даже не слишком отпирался, принимая его обратно. Какая-то часть Цзинь Гуанъяо отчаянно хотела сохранить хоть что-нибудь на память о самом светлом человеке в его жизни. Его интуиция, и без того прекрасная, а в последнее время и вовсе обострившаяся, уже не шептала, а кричала во весь голос, что бежать рано или поздно придется. Тогда Цзинь Гуанъяо потеряет возможность хоть иногда видеть своего названого брата, и не останется ничего, что напоминало бы о нем. Нефритовый жетон, небольшой, удачно ложащийся в руку, стал бы прекрасным — и безжалостным — напоминанием о Лань Сичэне, но гордость Цзинь Гуанъяо перевесила сентиментальность. Подаренный ему жетон лишился своей силы, а сам Цзинь Гуанъяо — доверия Лань Сичэня. В таком случае стало бессмысленно беречь вещь, бывшую когда-то залогом дружбы, а теперь буквально вопиющую о разочаровании.

      И все же…

      И все же Лань Сичэнь согласился прилететь с ним в Башню Золотого Карпа. Поверил в последний раз — или решил быть настолько близко, насколько сможет, чтобы суметь проследить за каждым неверным движением? Цзинь Гуанъяо невольно усмехнулся. Лань Сичэню ли не знать, что он не делает неверных движений! Каждый поступок Цзинь Гуанъяо тщательно выверен и взвешен, отшлифован и отточен. Надеяться на то, что Цзинь Гуанъяо совершит ошибку, — чрезвычайная наивность. Вполне в духе Лань Сичэня.

      Впрочем, на сей раз Цзинь Гуанъяо вынужден был признать, что он все же ступил на тонкий лед. Авантюра со «второй осадой горы Луаньцзан» граничила с отчаянностью и отчаяньем. Если бы не проклятое письмо, угрожающее раскрыть все темные тайны Цзинь Гуанъяо, если тому не хватит мужества добровольно покончить с собой, он не решился бы на подобный шаг. Расчет был почти безумным — да что там, по совести говоря, не расчет даже, а просто усталая надежда, что отголоски старой удачи вновь сверкнут ему и помогут выбраться из уготованной ему петли.

      Лань Сичэнь рвался на помощь — своему брату, своему настоящему брату, и его любовнику, — но Цзинь Гуанъяо никак не мог отпустить его на эту бойню. Лгать Лань Сичэню всегда было больно и стыдно, но его жизнь являлась величайшей драгоценностью. Эргэ заслуживал последний спектакль в исполнении лучшего актера Поднебесной.

      Возле дверей в покои Верховного Заклинателя раздался шум, и Цзинь Гуанъяо кивнул: ровно в назначенное время. Привычным жестом он плотно перетянул грудь и нырнул в домашнее одеяние. А затем, криво усмехнувшись собственному отражению, с силой вонзил заранее заготовленный чужой меч в свой живот.

      Лань Сичэнь примчался, как только узнал о «нападении» — как только ему позволили о нем узнать. Цзинь Гуанъяо встретил его, опираясь спиной о стену и прижимая ладони к животу. Увидев, как сквозь его пальцы проталкивается кровь, почти черная на фоне золотистого ханьфу, Лань Сичэнь сам смертельно побелел. В этот момент он, несомненно, благополучно позабыл и об осаде, и о Старейшине Илина.

      Цзинь Гуанъяо позволил отнести себя на кровать: никогда еще Лань Сичэнь не касался его так, и никогда бы Цзинь Гуанъяо не позволил себя так коснуться, но сегодня было можно. Сегодня его ставка была слишком крупной. И пусть от ощущения мужских рук, поддерживающих его спину и под коленями, прошибало нервной дрожью, но осознание, что это руки Лань Сичэня, самого невинного и целомудренного из всех людей, немного успокаивало. Цзинь Гуанъяо даже позволил распахнуть на себе халат и нижнюю рубаху, чтобы Лань Сичэнь лично осмотрел его.

      — Тебе повезло! — почти бескровное лицо Лань Сичэня озарилось счастливой улыбкой, стоило ему разглядеть рану. — Чудом не задето ни одного жизненно важного органа. Я сейчас наложу повязку поплотнее, и за несколько дней покоя ты полностью восстановишься.

      Цзинь Гуанъяо мягко улыбнулся ему в ответ.

      — Спасибо, эргэ, — искренне поблагодарил он. — Я рад, что удача не оставила меня. Дважды: ведь я оказался в твоих заботливых руках.

      На лицо Лань Сичэня начала возвращаться краска, и он смущенно потупился. Взгляд его невольно скользнул по перебинтованной груди Цзинь Гуанъяо.

      — А там что? — вновь тревожно нахмурился Лань Сичэнь. — А-Яо, еще одно ранение?

      — Ах, нет, — Цзинь Гуанъяо продолжал безмятежно улыбаться. — Это я на тренировке пробовал новый прием и очень неудачно повернулся. Ушиб и потянул ребра, но в целом ничего страшного.

      Лань Сичэнь покачал головой, на лице его отобразилась грусть.

      — А-Яо… — произнес он мягко. — Я понимаю, что ты волнуешься и беспокоишься. Это ужасная ситуация, неприятная для всех. Но ты не должен загонять себя!..

      Его ловкие руки, привычные к врачеванию, закончили перевязку, и Лань Сичэнь словно бы в рассеянности провел кончиками пальцев по впалому поджарому животу Цзинь Гуанъяо. Тот вздрогнул и затаил дыхание, а Лань Сичэнь, опомнившись, виновато отдернул руки и очень аккуратно запахнул его одеяния.

      — Ты совсем себя не бережешь, — закончил он неловко. — Я понимаю, на тебя столько всего свалилось… И эти обвинения, и кончина госпожи Цзинь, а теперь еще и нападение!.. Но, А-Яо, все неприятности рано или поздно закончатся, а проблемы разрешатся.

      «Все проблемы разрешаются, потому что решаю их я, — с горечью подумал Цзинь Гуанъяо. — Кроме меня никто не умеет брать на себя ответственность за то, что хоть краешком выходит за пределы их территорий».

      Занавеси за спиной Лань Сичэня качнулись, и за ними мелькнуло лицо Су Шэ. Цзинь Гуанъяо продолжал чуть смущенно улыбаться своему названому брату, однако кинул быстрый взгляд в ту сторону. Лицо Су Шэ, бледное, с кровавым росчерком на щеке, говорило уже само за себя. И все же Цзинь Гуанъяо требовалось подтверждение — и он получил его, когда Су Шэ печально покачал головой.

      Значит, «вторая осада горы Луаньцзан», на которую была сделана его последняя отчаянная ставка, провалилась. Подробности сейчас были не важны — имело значение лишь то, что еще оставалось сделать.

      — Эргэ, — плавно позвал Цзинь Гуанъяо, почти подсознательно понижая голос. — Ты же знаешь, что обо мне никто не позаботится, если я сам этого не сделаю.

      — Нет! — Лань Сичэнь схватил его за руки, почти полностью утопив ладони Цзинь Гуанъяо в своих. — Нет, А-Яо, ты не прав! Тебя уважают и почитают, и я…

      Занавеси качнулись еще раз, и Цзинь Гуанъяо краем глаза поймал образ посеревшего Су Шэ. Однако это не имело совершенно никакого значения: Цзинь Гуанъяо — такой, каким он являлся на самом деле, — не нужен был никому из них.

      — Эргэ, — старательно сохраняя прежнюю улыбку, повторил Цзинь Гуанъяо. — Уважают не меня, а мой титул. Ты же понимаешь, что если путем интриг и распространением грязных сплетен меня умудрятся его лишить, то для всех я вновь стану всего лишь ублюдком и сыном шлюхи?

      — Не для меня! — вскинулся Лань Сичэнь. — А-Яо, я за всю жизнь не встречал человека благороднее тебя!

      Цзинь Гуанъяо покачал головой.

      — Это опрометчиво, эргэ, — возразил он. — Грязь пятнает того, кто стоит рядом с нею.

      — Ты не грязь, А-Яо! — решительно возразил Лань Сичэнь. Он поколебался мгновение, а потом честно добавил: — Я не совсем понимаю то, что сейчас происходит. Я не верю слухам, но на душе у меня тревожно. Меня беспокоит то, чего я не знаю, — но мне тяжело не верить тебе. Ты — самый дорогой для меня человек, и я хочу сделать все, чтобы ты был со мною в безопасности.

      — Ты хочешь уберечь меня? — вскинув брови, уточнил Цзинь Гуанъяо.

      Ему внезапно стало горячо. Наверное, к его щекам прилила кровь, ибо Лань Сичэнь поднял руку и коснулся упоительно прохладными пальцами полыхающего лба Цзинь Гуанъяо.

      — Кажется, у тебя поднимается жар, А-Яо, — обеспокоенно произнес Лань Сичэнь. — Тебе стоит отдохнуть, мы продолжим разговор позже…

      — Нет! — Цзинь Гуанъяо решительно перехватил его ладонь.

      Конечно, его сил бы не хватило на то, чтобы по-настоящему удержать Лань Сичэня, однако тот тут же послушно замер, даже не попытавшись вырваться.

      — Нет, — уже чуть тише повторил Цзинь Гуанъяо. — Потом может не быть времени. Эргэ, пожалуйста, ответь мне: ты действительно хочешь уберечь меня?

      — Ну конечно, — Лань Сичэнь улыбнулся ему какой-то трогательно ломкой улыбкой. Цзинь Гуанъяо все еще держал его руку, и кончики пальцев Лань Сичэня по-прежнему касались его лба чуть выше киноварной точки.

      — Но чтобы беречь, — вкрадчиво произнес Цзинь Гуанъяо, — нужно находиться рядом. Эргэ, ты готов быть рядом со мною?

      — Но я рядом, — искренне удивился Лань Сичэнь. — Я с тобой, и я никуда не уйду, пока ты не поправишься…

      — А если уйду я? — уже почти не соображая, что он говорит, выпалил Цзинь Гуанъяо. — Если я буду вынужден уйти — ты пойдешь со мною?

      Глаза Лань Сичэня широко распахнулись. Казалось, он не совсем понял заданный ему вопрос, его словно бы поразили не столько слова, сколько горячность младшего названого брата.

      — А-Яо, куда ты собрался уходить? — встревоженно спросил Лань Сичэнь. — Тебе необходим отдых и покой!

      Цзинь Гуанъяо негромко рассмеялся. От неуместного движения рана в животе отозвалась болью, и улыбка его стала кривоватой, что окончательно всполошило Лань Сичэня. Однако Цзинь Гуанъяо, словно бы не замечая этого, лишь покачал головой.

      — Я такой дурной человек, — пробормотал он. — Я предлагаю своему эргэ столь скверный выбор… Как такая чистая душа, как ты, может выбирать между праведным долгом и неуместной жалостью? Это так низменно с моей стороны.

      — А-Яо, о чем ты? — Лань Сичэнь склонился ниже, взволнованно вглядываясь в лицо Цзинь Гуанъяо, ища там признаки горячечного бреда.

      — Я прошу прощения, — с искренностью в голосе произнес Цзинь Гуанъяо. — Я не должен был ставить тебя в подобное положение. Конечно же, я возьму решение на себя.

      Он протянул свободную руку и нежно погладил Лань Сичэня по груди. А потом, прежде, чем тот успел что-либо сообразить, стремительно нажал на акупунктурные точки, лишая своего названого брата духовных сил.

      — Что?! — только и смог ошарашенно переспросить тот.

      — Извини, эргэ, — ласково произнес Цзинь Гуанъяо, выпуская его руку и плавным движением соскальзывая с кровати.

      Он прошел за ширму, где скинул порванное и окровавленное домашнее одеяние. Прежде, чем облачиться в приличествующие его положению одежды, он вооружился: тончайшая стальная струна нашла место в его теле. Цзинь Гуанъяо искренне надеялся, что ему не придется воспользоваться ею, однако он твердо знал, что больше никогда не позволит себе оказаться в опасной ситуации с голыми руками.

      Все время, пока Цзинь Гуанъяо переодевался, Лань Сичэнь покорно сидел на кровати. Воспитание не позволило бы ему устремиться к полураздетому человеку, но даже выйти наружу ему не пришло в голову. Впрочем, если бы он вздумал это сделать, Су Шэ помешал бы ему.

      Наконец полностью одетый Цзинь Гуанъяо вышел из-за ширмы и произнес уже совершенно другим голосом:

      — Миншань, я так понимаю, ты потерпел неудачу?

      — Увы, глава ордена Цзинь, — покаянно признался Су Шэ, выходя из-за занавесей. Лань Сичэнь вздрогнул, но более не пошевелился. — Старейшина Илина своими грязными трюками…

      — Не нужно подробностей, — перебил его Цзинь Гуанъяо и улыбнулся, смягчая грубость. — На счету каждая минута, расскажешь по дороге.

      Он все же подготовил пути к отступлению.

      На самом деле — давно подготовил. Домик, а точнее, небольшое поместье в Дунъине было приобретено много лет назад. Не то чтобы в те времена Цзинь Гуанъяо всерьез опасался, что однажды ему придется бежать из Башни Золотого Карпа, Ланьлина и вообще из Поднебесной, однако сентиментальный интерес к восточным островам у него зародился еще тогда, когда он листал запрещенные мелодии оттуда. Быть может, порой думал Цзинь Гуанъяо, однажды, когда он состарится и, пожалуй, даже уступит Цзинь Лину место главы ордена, он все же отправится за море и посмотрит на эту страну.

      Поместье он на днях подарил Цинь Су и Чун Фэй, однако на первых порах они примут его. А затем он с припасенными сокровищами найдет себе отдельное место и больше никогда не потревожит возлюбленных.

      Осталось только забрать матушкин прах — и больше ничто не будет держать Цзинь Гуанъяо в этих местах.

      Ничто и никто, подумал он с нажимом, старательно не глядя в сторону Лань Сичэня. Ведь тот не выберет его — никогда не выбирал, даже в более благоприятные времена, подавно не выберет и теперь.

      — Глава ордена Цзинь, — почтительно поклонился Су Шэ. — Что прикажете сделать с главой ордена Лань?

      Посмотреть в ту сторону все же пришлось. Лань Сичэнь сидел прямо и неподвижно, словно нефритовая статуя самому себе. От его застывшей красоты у Цзинь Гуанъяо отчаянно заныло в груди.

      Самым правильным решением было бы оставить Лань Сичэня в Башне Золотого Карпа. Печати на духовных силах хватит на несколько часов — Цзинь Гуанъяо будет вполне достаточно этого времени, чтобы решить самые насущные вопросы. В Башне Золотого Карпа к главе ордена Лань отнесутся с привычным уважением, но покинуть ее пределы не дадут, коль на то будет приказ пока все еще главы ордена Цзинь. А когда сюда вернется Цзинь Лин, он, разумеется, освободит почетного то ли гостя, то ли пленника. Лань Сичэня никому и в голову не придет ни в чем обвинять, он всегда будет выше любых подозрений.

      Так подсказывал поступить Цзинь Гуанъяо его холодный и практичный разум. Однако глупое сердце обливалось кровавыми слезами, твердя, что это последние часы, которые можно провести рядом. Цзинь Гуанъяо уже показал Лань Сичэню тень своего истинного лица, самое худшее уже свершилось. Разумеется, тащить главу ордена Лань да и в принципе очень сильного заклинателя — и сильного мужчину! — с собой в Дунъин — недопустимое безумие, однако отчего бы Лань Сичэню не проводить своего младшего названого брата в дорогу? До храма, хотя бы только до храма!.. А там они простятся. Навсегда.

      Цзинь Гуанъяо прикрыл глаза, собираясь с духом. Навсегда — это очень длинное слово. Он умел поступать решительно, никогда не колебался, но сейчас так сложно было сделать этот последний шаг!

      — Глава ордена Цзинь?.. — тревожно окликнул его Су Шэ, и Цзинь Гуанъяо, встрепенувшись, решился.

      — Глава ордена Лань проводит нас в дорогу, — не обращая внимания на отчаянно колотящееся сердце, твердым голосом произнес он.