— Саньгэ… — робкий голос Не Хуайсана заставил Цзинь Гуанъяо вернуться к реальности. — То есть А-Яо… то есть… Я не знаю, как тебя теперь называть!

      Ему не ответили, и Не Хуайсан замялся. Однако после паузы, которую так никто и не заполнил, заговорил снова:

      — В общем... Правильно ли я понял, что у дагэ есть сын? То есть, — добавил он торопливо, — я хочу сказать, что если есть, то, пожалуйста, отдай его мне! Он же тебе не нужен, так? Ты его спрятал и больше не хочешь видеть, а я… А мне — нужен!

      — Да с чего ты вообще взял, что он жив? — устало вздохнул Цзинь Гуанъяо. — Это всего лишь ни на чем не основанное предположение Старейшины Илина.

      — Просто… просто если он жив, то тогда… — голос Не Хуайсана дрожал и, кажется, тоже вот-вот грозился прерваться всхлипом. — Тогда орден Не сможет отказаться от претензий к Цзинь Гуанъяо.

      Тишина повисла почти звенящая. Цзинь Гуанъяо сотворил множество неприглядных дел — но кто в этом мире непорочен? Даже на руках праведников из ордена Лань имелось немало крови. А потому основными обвинителями Цзинь Гуанъяо, несомненно, выступили бы орден Цинхэ Не и орден Ланьлин Цзинь за убийства своих глав.

      — У ордена Не отсутствуют прямые наследники, — потупившись, признался Не Хуайсан. — У меня детей нет… и вряд ли будут. Но даже если бы были… Не думаю, что отпрыски такого как я обрадуют предков. Все это время я был уверен, что и от дагэ никого не осталось, но если… если у него есть сын, то именно ему и надо наследовать наш орден!

      С этой точки зрения Цзинь Гуанъяо никогда не смотрел. Разумеется, он и сам управлял отцовским орденом, — однако отдавал себе отчет, что он, по сути, регент при малолетнем племяннике. Даже он сам был уверен, что рано или поздно — лучше, конечно, поздно, но тут уж как повезет, — а трон Башни Золотого Карпа придется уступить Цзинь Лину.

      А Не Хуайсан вот так просто предлагает место главы ублюдку своего брата? Сыну убийцы и внуку проститутки?

      Цзинь Гуанъяо недоверчиво покачал головой.

      — Я понимаю! — торопливо закивал головой Не Хуайсан. — Ты мне не доверяешь… Но я устал! Я правда устал быть один! У тебя была жена, у эргэ — родной брат… А у меня никого не осталось! Дагэ был моей единственной семьей! Ты не знаешь, как… страшно быть одному. Страшно — потому что бессмысленно. Потому что рядом нет никого родного… Потому что некого любить. Ты отнял у меня брата — отдай мне его сына! Дай нашему ордену нового главу!

      У Цзинь Гуанъяо пересохло в горле, а кончики пальцев закололо. Он боялся надеяться, и в то же время не мог не испытывать того до головокружения легкого чувства, которое настигало его в моменты, когда ему удавалось казалось бы невозможное.

      — Однако на мне все равно будет висеть обвинение в убийстве отца… — вкрадчиво произнес Цзинь Гуанъяо. — Двух смертных казней не назначат, но мне хватит и одной.

      Он бросил взгляд искоса на А-Лина. Тот выглядел взволнованным, но, кажется, не понимал, чего от него требуется. Цзинь Гуанъяо мысленно вздохнул и перевел взгляд на Цзян Ваньиня. Тот был резок, вспыльчив, упрям, однако откровенных конфликтов между ними никогда не было. Цзинь Гуанъяо не трогал орден Юньмэн Цзян, и у Цзян Ваньиня ни разу не возникало к нему ни просьб, ни претензий. Они воспитывали общего племянника, но при этом практически не пересекались. Ни в прошлом, ни в настоящем Цзинь Гуанъяо ничем не задел Цзян Ваньиня — к счастью, смерть Цзян Яньли ему нельзя было приписать никак, а за Цзиней глава Цзян не переживал вовсе. Однако Цзинь Гуанъяо действовал против Вэй Усяня, а Цзян Ваньинь любил своего шисюна куда больше, чем показывал окружающим.

      С какой стороны ни взгляни, Цзян Ваньинь был совершенно непредсказуемой фигурой. Вот и сейчас, поймав на себе взгляд Цзинь Гуанъяо, он в задумчивости прикусил губу.

      — Ты действительно женщина? — наконец спросил он.

      Цзинь Гуанъяо на мгновение измученно прикрыл глаза.

      — Я мужчина, — упрямо, с нажимом произнес он. — Но да, тело у меня женское.

      — Вот же незадача, — к его удивлению, криво ухмыльнулся Цзян Ваньинь. — А ведь я с тобою пил.

      От неожиданности Цзинь Гуанъяо недоуменно сморгнул. С Цзян Ваньинем они пили ровно три раза.

      В первый — после гибели Цзян Яньли. У Цзинь Гуанъяо наконец-то выдался небольшой отдых после бесконечных приказов отца, и он едва-едва начал отходить от того кошмара, что произошел в Безночном городе, когда наткнулся на молодого главу Цзян, сидящего в каком-то закутке и смотрящего в одну точку опустошенным взглядом. До этого Цзинь Гуанъяо никогда особо не обращал на него внимания: резкий и упрямый мальчишка Цзинь Гуаншаня не интересовал. О нем вспоминали, только когда надеялись получить хоть какой-то рычаг давления на Вэй Усяня — но стоило Цзинь Гуаншаню осознать, что со Старейшиной Илина не договориться даже его шиди, как Цзян Ваньинь был позабыт, как надоевший щенок.

      Вот и сейчас до него никому не было дела. Где-то наверняка находились его люди, но сам глава Цзян, с запозданием осознал Цзинь Гуанъяо, сегодня по-настоящему остался один. Брата он уже лишился, а сегодня потерял сестру. О Цзян Яньли Цзинь Гуанъяо не мог сказать ничего плохого: даже видя только своего мужа, на которого она смотрела влюбленными глазами, она оставалась достаточно приятным человеком. От нее Цзинь Гуанъяо не видел ничего дурного, она была добра и приветлива. Без нее в Башне Золотого Карпа станет только хуже — подумал он, и сам не заметил, как сходил за кувшинами вина и вернулся с ними к Цзян Ваньиню.

      Во второй раз глава Цзян сам пришел к нему. Это было после нападения на Башню Золотого Карпа, когда все оплакивали гибель маленького Цзинь Жусуна. Цинь Су рыдала в своих покоях, и Чун Фэй не отходила от нее, а Цзинь Гуанъяо, вымотавшийся после двух суток, проведенных на ногах, сидел в кабинете, пытаясь работать с документами. Глава Цзян ввалился тогда к нему с несколькими кувшинами вина и так же молча, как и Цзинь Гуанъяо четыре года назад, наливал чашу за чашей.

      Третий раз случился еще несколько лет спустя. Цзинь Гуанъяо сам привез племянника в Пристань Лотоса, потому что у него имелось одно щекотливое дело. Хорошо или плохо, но его идею со Смотровыми Башнями постепенно приняли, и они с успехом строились по всей Поднебесной, однако насчет одной Цзинь Гуанъяо хотел посоветоваться лично. Заболоченные земли официально лежали за границами Юньмэна, однако во времена Цзян Фэнмяня у ордена хватало ресурсов, чтобы отслеживать эти гиблые и достаточно пустынные места. При Цзян Ваньине орден восстанавливался неплохо, но даже спустя десять лет после войны ему все еще недоставало как людей, так и финансов. По мнению Цзинь Гуанъяо, Смотровая Башня на болотах — разумеется, с противоположной от Юньмэна стороны — была нужна, однако, помня о том, что сожжение Пристани Лотоса когда-то началось с идеи Вэнь Жоханя устроить там Наблюдательный Пункт, он не хотел идти на конфликт с Цзян Ваньинем.

      Двое глав провели весь день, сперва доказывая друг другу свою точку зрения, а потом обговаривая детали — Цзян Ваньинь все же признал необходимость Смотровой Башни и теперь настаивал лишь, чтобы радиус ее действия никак не пересекался с границами его ордена. И лишь к вечеру они обнаружили, что А-Лин, которому надоело ждать засидевшихся дядюшек, умчался куда-то по своим делам, да так и не вернулся. Цзинь Гуанъяо и Цзян Ваньинь провели незабываемую ночь, разыскивая по округе десятилетнего мальчишку, а под утро, вытащив его из какой-то ямы перемазанным, расцарапанным, но, к счастью, целым, вернулись в кабинет главы Цзян и устало пили, снимая напряжение и постепенно отходя от ужаса.

      Припомнив все это, Цзинь Гуанъяо вернул Цзян Ваньиню его усмешку.

      — Глава Цзян теперь сожалеет об этом? — уточнил он вежливо.

      — Да нет, — Цзян Ваньинь дернул плечом и тут же скривился: рана вновь дала о себе знать. — Просто вспомнил. По крайней мере, ты умеешь пить молча.

      Бросив задумчивый взгляд на Лань Сичэня, продолжавшего стоять возле Цзинь Гуанъяо на коленях, он добавил:

      — Если в супружеской жизни тебе однажды захочется напиться — напиши, пожалуй, я вновь составлю тебе компанию. Из Ланей собутыльники никакущие, а с Вэй Усянем я и злейшему врагу пить не посоветую. — Цзян Ваньинь положил руку на плечо их племянника и добавил уже другим тоном, холодным и жестким: — Цзинь Гуаншань был изрядной сволочью. А-Лину повезло, что ему не пришлось расти при таком деде.

      Цзинь Гуанъяо незаметно выдохнул. Значит, и здесь ему улыбнулась удача. Как бы А-Лин и Цзян Ваньинь ни любили то дуться, то кричать друг на друга, а все же этого своего дядю А-Лин обожал до умопомрачения. И если Цзян Ваньинь принял такое решение, то А-Лин, каким бы ни было его собственное мнение, все равно рано или поздно согласится.

      — Но, цзюцзю! — все же вскинул голову неуемный племянник. — Ведь все заклинатели слышали про сяошу! Как ты собираешься делать вид, что ничего не было?

      А, ну хоть понял, на что Цзян Ваньинь намекал. От этой мысли Цзинь Гуанъяо неожиданно сделалось чуточку теплее. А-Лин был взбалмошным и капризным, вспыльчивым и неуравновешенным — но все же не глупым. Во многом он пошел в своего дядю по матери, однако в Башне Золотого Карпа Цзинь Гуанъяо все же пытался приучить его жить в этом мире, полном интриг — хотя бы для того, чтобы не стать их жертвой. А-Лин всегда выглядел равнодушным к этой тонкой науке, однако, как оказалось, что-то все-таки сохранилось в его легкомысленной голове.

      — Как это «ничего не было»? — удивленно вскинул брови Цзян Ваньинь. — Цзинь Гуанъяо оказался мелким засранцем, и это весьма печальный факт. Однако Цзинь Гуанъяо умер, и потому нечего трепать его имя лишний раз. Ордену Цзинь и его новому главе это совершенно не нужно.

      — Умер?! — тревожно вскинулся Лань Сичэнь, и Цзинь Гуанъяо едва удержался от страдальческого вздоха.

      — Новому главе? — и А-Лина он явно перехвалил в своих мыслях, раз тот так удивленно распахивает свои едва ли не перепуганные глаза.

      — Ну конечно, умер! — Вэй Усянь первым ухватил мысль своего шиди. — Разоблаченный Цзинь Гуанъяо пытался бежать, но был настигнут… эм… праведными заклинателями. Не успев скрыться, он вынужден был принять заранее проигрышный бой и пал… ну, допустим, от вашей руки, Цзэу-цзюнь! По-моему, очень аллегорично, вашему дяде наверняка понравится!

      — Моей?! — придушенно воскликнул Лань Сичэнь, и на его лице отобразился такой ужас, что Цзинь Гуанъяо всерьез заопасался, что слишком чистое сердце его эргэ не выдержит подобного издевательства. — Я бы никогда…

      — Но вы же были подло и коварно обмануты, — продолжал безжалостно гнуть свою линию Вэй Усянь. — Однако высокий уровень ваших моральных качеств помог вам рассеять туман лжи. Вы были тверды и непоколебимы в своем стремлении остаться на праведном пути, и даже братские узы не стали помехой для справедливости.

      — Вэй Ин, — укоризненно произнес Ханьгуан-цзюнь.

      Цзинь Гуанъяо не сомневался, что его самого решительно не одобряют, однако своего брата Лань Ванцзи, несомненно, все же любил, а главное — безмерно уважал. Вэй Усянь сейчас высмеивал Цзинь Гуанъяо, но краем его злая ирония ударяла и по Лань Сичэню.

      — Конечно, подобное решение далось вам нелегко, — Вэй Усяня, несмотря ни на что, несло, и останавливаться он не собирался. — Вы, скорее всего, даже будете некоторое время скорбеть. Но предаваться печали о столь падшем человеке недостойно, а глава ордена Лань просто не может быть недостойным. Ваше сердце успокоится, и вы найдете свое настоящее счастье вместе с очаровательной заклинательницей из небольшого окраинного ордена…

      Лань Ванцзи посмотрел на своего возлюбленного почти с возмущением.

      — То есть суда не будет? — уточнил он очевидное.

      — Нет, если ты не хочешь, чтобы твой брат остаток жизни провел в затворе, — безмятежно пожал плечами Вэй Усянь. — О том, что Цзинь Гуанъяо — женщина, знаем только мы. Если мы все будем молчать, то никто иной об этом не узнает. А значит, мы вполне можем подать это так, будто они — два разных человека.

      — Но лгать запрещено, — Лань Ванцзи нахмурился сильнее, и его идеально гладкий лоб прочертила сердитая полоса.

      — Но в чем здесь ложь? — Вэй Усянь картинно округлил глаза. — Лань Чжань, смотри сам: преступления совершил Цзинь Гуанъяо, сын Цзинь Гуаншаня. Но сын Цзинь Гуаншаня не переступит порог этого храма. Он скончается — уже скончался — здесь, у нас на глазах. Из этого храма выйдет только скромная заклинательница, до судьбы которой никому нет никакого дела.

      В груди Цзинь Гуанъяо мучительно заныло. Вэй Усянь был прав: он действительно уже умер. Цзинь Гуанъяо, главы ордена Цзинь, Верховного Заклинателя больше не существовало. Какое бы решение он ни принял: держаться за свое «я» до последнего и принять страшную и позорную смерть или смириться и сыграть роль, уготованную ему несправедливой природой, — та личность, которую он взращивал годами, уже прекратила свое существование.

      — Вэй-сюн добр и незлопамятен, — вдруг ворвался в его мысли негромкий и робкий голос Не Хуайсана. — Эргэ любит А-Яо и хочет соединить с ним судьбы. Ханьгуан-цзюнь — хороший брат, и он примет сторону эргэ. Цзинь Лину невыгодно поднимать шум вокруг своего ордена, и Цзян-сюн поддержит в этом своего племянника. Но я… Я не буду молчать, если сын дагэ не займет достойное место в нашем ордене!

      Он неловко вскинул свой дрожащий подбородок, но в его взгляде Цзинь Гуанъяо прочитал вызов. Не Хуайсан всегда был тряпкой, но тряпкой упорной. Сколько Не Минцзюэ ни выбивал из своего младшего братца увлечение веерами, птичками и изящными нарядами, а тот все равно продолжал держаться за них, как цепной пес за любимую кость. Не Хуайсан мог бояться, плакать, падать в обморок, жаловаться всем в округе и заламывать руки — но на своем он стоял незыблемо.

      Разгадка блеснула в голове Цзинь Гуанъяо столь ярко, что он едва удержал равновесие. Картина, от которой он доселе видел лишь кусочки, внезапно сошлась воедино, позволяя разглядеть себя целиком. Ответ на задачу оказался таким простым, что стало даже обидно.

      Не Хуайсан обыграл его по всем фронтам. Он не был умнее — этого Цзинь Гуанъяо не мог признать, — однако лучше носил маску и оказался настойчивее и упрямее. Цзинь Гуанъяо испытывал огромный соблазн в последний момент все же спутать ему все фигуры, лишив того, чего Не Хуайсан страстно желал, но…

      Но не ценой своей жизни. И не ценой страданий Лань Сичэня. Не Хуайсану придется отдать его кость, чтобы он наконец уполз в свою конуру и там игрался с нею. Вот только Цзинь Гуанъяо не был бы собой, если бы не попытался напоследок урвать и себе хоть что-нибудь.

      Он жестом поманил Не Хуайсана. Тот ответил ему настороженным взглядом, но, поскольку Лань Сичэнь продолжал сидеть между ними, все же неохотно подполз ближе.

      — Я хочу, — прошептал Цзинь Гуанъяо так тихо, что никто, кроме Не Хуайсана и Лань Сичэня его не расслышал, — чтобы ты вернул прах моей матери.

      — Но откуда мне… — начал было Не Хуайсан, но Цзинь Гуанъяо покачал головой.

      — Бабушка будущего главы Не, — произнес он с особым удовольствием, — должна покоиться с миром и достоинством. Тебе так не кажется, А-Сан?

      Глаза Не Хуайсана оставались все такими же тусклыми, а губы по-прежнему дрожали так, словно он готов был вот-вот расплакаться.

      — Я не знаю, о чем ты говоришь, — пробормотал он убито. — Я правда совершенно ничего не понимаю! Но… я обещаю тебе, что поищу и сделаю все возможное. Может даже, мы вместе сделаем? Ты же мне поможешь, саньгэ… то есть А-Яо?

      Лань Сичэнь переводил удивленный взгляд с одного на другого. Цзинь Гуанъяо не сомневался, что когда эргэ отойдет от шока, он сложит два и два, но пока их разговор казался ему сущей тарабарщиной. Это было по-своему неплохо: Цзинь Гуанъяо вовсе не хотелось, чтобы Лань Сичэнь вызывал Не Хуайсана на прямой разговор. С Не Хуайсаном в принципе невозможно было разговаривать напрямую — это, отчасти, и бесило так отчаянно Не Минцзюэ. Однако играть с Не Хуайсаном, зная, какими именно фигурами он владеет, могло оказаться даже по-своему приятным.

      Цзинь Гуанъяо призвал на свое лицо привычную очаровательную улыбку и произнес давно заученным ласковым голосом:

      — Конечно, А-Сан. Вместе мы обязательно со всем управимся!