I

      Борис перехватил телефон поудобнее, зажал его плечом и стал ме-едленно подтягивать на веревке банку с краской, стараясь не ударить о стену дома и не уронить, в том числе и себя. На высоте собственная неловкость ощущалась как никогда ярко.

      «А стоило-то всего лишь решить обновить крышу. Зря я, конечно, Касыму не разрешил помогать. Он вроде обиделся».

      Борис прислушался к шуму ветра на другом конце трубки.

      — Матвей?

      — Да-да, я здесь…

      — А должен быть там, — усмехнулся.

      — Ой, не шути так! Мне это совсем, знаешь…

      Борис не то чтобы знал, но догадывался, что чувство юмора у Матвея временно отключилось. Тот приехал в Питер еще на рассвете, с Балтийского вокзала на «Ласточке» домчался до Гатчины и битых полтора часа нарезал круги по знакомым улицам.

      — …здесь все так поменяли, облагородили, что ли? Странно. А ведь я здесь был. Считай, почти вырос. Мы сюда раньше на лето приезжали. Я — на каникулы, мама — на огород… получалось, что и я вместе с ней. Но отдыхать мне тоже давали. Я здесь гулял. О, вот тут я точно… Или не тут?.. не знаю, странное ощущение, как будто во сне… И деревьев этих не было. Или были? Не могли же они за двадцать пять лет вырасти, да?

      — Матвей.

      — А? — рассеянно. — Ой, прости, я тебя отвлекаю, да?

      — Нет, — заверил Борис настолько мягко, насколько позволяло его положение и ведро краски в руках. — Я всегда рад с тобой поговорить. Но, по-моему, ты должен говорить не со мной.

      Матвей вздохнул.

      — Да, я знаю…

      Борис легко вообразил его, укутанного по самый нос в клетчатый шарф — подарок Веры — нервно топчущегося на месте в неизменных потертых кедах.

      «Надо бы новые купить. Но тайно, а то он не разрешит. Я и тайно — это сложно, но… а то как-то неприлично. Поехал к родителям абсолютно сирый и жалобный…»

      — Ты хоть дом нашел?

      — Ой, да-да! — нервно. — Давно. Я дорогу же помню.

      — Ну? Или их нет?

      — Я видел в окно, что телевизор включен, но… Может, в другой раз?.. Борь?.. Почему ты молчишь?

      — А что я должен сказать?

      — Что-нибудь! — Матвей все больше уходил во что-то пронзительное, не в крик, а в странный громкий шепот. — Борь, я не понимаю, как себя вести, что говорить. Я, честно, думал, но у меня все из головы вылетело. Может, я не вовремя, может, они заняты. Да и вообще как-то странно, меня сколько не было и вот… Вот как я должен себя с ними вести?

      Борис аккуратно отодвинул краску. Достал пачку сигарет и зажигалку из кармана жилетки.

      Они обсуждали все это по кругу бесчисленное количество раз. И пока ездили в Москву, и пока собирали подарки родителям — некрасиво же с пустыми руками — и накануне отъезда, и когда Матвей сидел в «Сапсане». Все-все слова были сотню раз произнесены, доводы обоснованы и приняты, но всегда, когда они «закрывали» тему семьи, во взгляде и голосе Матвея чувствовался перманентный испуг, который теперь, видимо, достиг своего апогея.

      «Логично, я далеко, а он как никогда близок к дому и воспоминаниям»

      Удивительно, но Борису волнение Матвея не передавалось, хотя обыкновенно стресс одного быстро становился общим, они выяснили это еще на этапе больницы и встреч с тигрицей-адвокатом.

      — Веди себя так, как ведется.

      — Нет, Борь, это не вариант…

      — А что вариант? Уехать и сделать вид, что ничего не случилось?

      — Ты недооцениваешь меня, — грустно усмехнулся Матвей. — Я могу творить ерунду и покруче… ну ты знаешь. Просто… мне страшно.

      — Что конкретно страшно? — благодаря Вере Борис более-менее научился задавать «правильные» вопросы, а не уныло молчать в трубку.

      — Ой, все! Что я приду, а они … постарели. Они в любом случае постарели и… Когда тут был проездом Ромка в прошлом году, он сказал, что они здоровы и бодры, но… ты понимаешь, что я имею в виду. Я-то их помню другими, и они меня. И… я боюсь, что они разозлятся. Совершенно заслуженно, но… или что заплачут. Боже, лучше бы они разозлились! Как представлю маму в слезах… Нет-нет, Борь, я лучше потом. У меня нет сил и… ты сердишься?

      — Нет.

      — Т-ты прав, если сердишься. Я знаю, это так глупо…

      — Матвей, я не сержусь, — еще мягче. — Увидеться с семьей после стольких лет — тяжело. Я бы на твоем месте держался бы куда хуже.

      На другой стороне телефона повисла секундная пауза, в трубку просочился шум ветра и треск веток под торопливыми шагами.

      — Ты меня явно обманываешь, но мне почему-то приятно, — Матвей совершенно точно произносил это улыбаясь и, скорее всего, смущенно потупившись.

      «Нормально ли, что я настолько хорошо его знаю. Или мне просто кажется?» — Борис задумчиво почесал обросший затылок и посмотрел вдаль. С крыши открывался отличный вид на медленно освобождавшуюся ото льда реку, чужие дворы, пятнистый пустырь, где чередовались островки не растаявшего снега, грязные лужи и клочья первой травы. Нелепый пейзаж, в прошлом году он наводил на Бориса тоску и заставлял чаще прикладываться к бутылке. Сегодня ему все нравилось, особенно слушать голос Матвея.

      «Некрасиво. Так-то ему тревожно. С другой стороны, он же не в курсе, что я тут про себя болтаю. Или в курсе? Надо уточнить у Веры. И краску как-то открыть».

      Борис охлопал карманы на предмет перочинного ножа или, по крайней мере, ключей, но не нашел ничего, кроме помятого билета «Курский вокзал — Волоколамск», оставшегося с короткой совместной поездки в Москву на прошлой неделе, и чеков из местной кофейни, куда они заехали с Матвеем вчера перед электричкой.

      — Борь.

      — М?

      — Мы не особо говорили, но… ты бы хотел увидеться со своей мамой?

      Вопрос поставил в тупик — «И немного раком, ха» — Борис вновь почесал затылок.

      — Если бы да кабы…

      — А все же? Знаю, это не вовремя, но вдруг. Если не хочешь, можешь не отвечать и…

      — Хотел.

      — Ой. А поче…

      — Проблема в том, что меня она видеть не хотела и дала это четко понять. Хотя. Наверное, это не было проблемой. Точно не ее.

      Очередная пауза, длиннее предыдущей. А за ней испуганные извинения, поспешные и грустные:

      — Прости. Ой, прости, Борь! Я тут как дурак извелся!.. и тебе нервы порчу. Это очень некрасиво и…

      — Матвей, — окликнул.

      «Я зачастил звать его по имени. Привык».

      — Я могу тоже спросить?

      — Ой, конечно, Борь!

      — Родители когда-то говорили, что они тебе не рады?

      — Н-нет.

      — А что разочаровались или разлюбили?

      — Нет-нет. Что ты, они у меня… Чудесные, Борь. Они никогда…

      — Тогда зачем решать за них? Это проще, понимаю. Но все же лучше тебе проверить. Ты или подтвердишь свои худшие опасения, или выяснишь, что ошибался. В любом случае, будет понятнее.

      Хруст веток под кедами отдавал в правое ухо, а ветер в Гатчине звучал и ощущался совершенно иначе, чем в Волоколамске. Банка с краской по-прежнему не поддавалась.

      Матвей отвечал тихо и вкрадчиво:

      — Когда ты так все объясняешь, это как будто легко… нет-нет, Борь! Я не в том смысле, что ты плохо сказал! Наоборот. Я такой дурак, — виновато рассмеялся. — Думаешь, мне… Пойти к ним?

      — Да. Я так думаю. Потому что если ты еще там походишь час-другой, соседи вызовут наряд.

      Смех.

      — Меня примут за домушника?! Это будет о-очень неловкое возвращение!.. — Матвей резко замолчал. — Ой-ой, кажется, я видел их во дворе. Б-боже…

      — Ты помнишь? Мы не мрем от страха.

      — Д-да-да, я смелый заяц и… Все, хорошо. Я пойду… Борь?..

      — А?

      — Спасибо. Правда. Я потом обязательно напишу. И позвоню.

      — Буду ждать. Я сегодня без дел. Может, до тети Наши дойду.

      — И про еду в холодильнике не забудь! И… Не лезь на крышу без меня, хорошо? Я приеду, мы все вместе покрасим. Все. П-пока.

      «Он справится. Правда смелый заяц. И добрый. Уверен, они с родителями похожи, так что… но как он про крышу-то догадался? Я такой предсказуемый?»

      Сунув телефон в жилет, Борис настороженно глянул на медленно собирающиеся на горизонте облака. Если потянуть с покраской еще, то можно и не начинать. Нащупал-таки ключи в кармане джинсов, потянулся к банке, та вдруг заскользила вниз по черепице и полетела вниз, а заодно, будто издеваясь, зацепила веревкой лестницу.

      — М-да…

      Борис проследил, как банка прокатилась по дорожке в сторону кустов крыжовника, мятая, но, что приятно, до сих пор закрытая. Вздохнул. Уселся поудобнее, достал вторую сигарету. Закурил, переводя взгляд с берега реки на сизый облачный горизонт и обратно.

      То, что в конечном итоге Матвей справится, Борис не сомневался ни секунды. Это была странная, необъяснимая уверенность. Как давно она появилась? После Нового года? Откровенного разговора на заднем дворе больницы? Вечера, проведенного в компании Веры и Алисы? Борис не мог отследить. Да и не хотел.

      «Нужды нет».

      Уверенность касалась не только Матвея, она распространялась дальше, в том числе на самого Бориса. Он чувствовал, что ко многим вещам стал относиться спокойнее — например, как сейчас — а на некоторые и вовсе перестал обращать внимания.

      Борис снова вытащил телефон.

      — Алло, Касым. Не отвлекаю? Помнишь, ты хотел помочь… да-да, я гордый дурак. Я… да… Слушай, может, скажешь мне это все лично? Я буду рад. Ага…

II

      Когда Касым вдоволь насмеялся над незадачливостью соседа, он все же вернул лестницу на место и даже придержал, чтобы Борис сумел безопасно спуститься. Возле крутился сын Касыма, довольный тем, что ему разрешили посмотреть на спасение.

      — А если бы мы не пришли?! — картаво спрашивал он и, подбоченившись, разгуливал взад-вперед по двору точь-в-точь как мужичок, просто очень маленький.

      «Как у Некрасова. Не… Лучше. У Некрасова мне мужичка было жалко», — а вслух ответил, пожав плечами:

      — Не знаю. Там бы жить остался. Свил гнездо.

      Мальчик недоуменно уставился на Бориса, повторил завороженно:

      — Гнездо?

      «Да, только не обычное, а… Тюремное. Хотя, меня бы в то «гнездо» никто не пустил, путевого. Или то, что я с Матвеем — считалось бы? Интересно, зря я не уточнил. А теперь… Это бы прозвучало неприлично. Вроде как растеребил воспоминания».

      — Да, гнездо. Большое, но скорее всего очень неудобное, как-никак первый раз. А первый блин — всегда комом.

      Мальчик ошарашенно приоткрыл рот, покосился на Касыма, тот ехидно улыбнулся. Слегка толкнул Бориса в бок:

      — Ты умеешь быть смешным!

      — Ты только сейчас заметил?

      — Ну не-е, раньше ты был смешным просто. А сейчас по желанию. И у тебя хорошо получается! Так держать, — похлопал по плечу. — Ну что? Давай думать, что мы с тобой успеем сделать до дождя. На крышу не смотри, мы тебя туда сегодня уже не пустим.

      Борис повиновался. Надо признать, без всякого сожаления. Они обошли участок, раскурили по паре сигарет. Впервые обсудили идею пристройки. Касым начал накидывать варианты, чертить носком ботинка примерное расстояние земли, что придется освободить. Обычно Бориса подобные разговоры утомляли. Во-первых, потому что они ни к чему не вели или вели к максимально отдаленным проектам. Зачем в такое углубляться и занимать голову? Во-вторых, Касым в принципе много говорил, он объяснял, показывал, вспоминал истории, порой вообще не относящиеся к делу. Раньше Борис буквально чувствовал, как его социальная батарея — «Хорошее слово какое, объясняет так все… Доходчиво» — полностью разряжалась за полчаса общения. А тут… То ли дело в том, что они остались на его территории, то ли в том, что свежий ветер, уже чуть влажный, приятно обдувал, но Борис не заметил, как пролетел час. Полтора. С темы пристройки переключились на инструменты. Борис открыл гараж, а чтобы мальчишке не было совсем уж скучно с ними топтаться, вынес пригоршню шипучих конфет.

      «У Алисы не убудет, а он порадуется».

      Они бы трепались дольше, но вот с неба, наконец, закапало. Касым вспомнил, что обещал отойти к Борису «на минуту», и что жена отдувалась за них на заправке, подхватил сына.

      — Ну ладно, поехали мы от тебя. Ты это… заходи если что.

      — Шо, опять? — усмехнулся Борис, пристегивая мальчишку в детском кресле, пока Касым заводил машину. — Мы ж тебе все сделали…

      — Да ну тебя. Просто заходи. А то сидишь тут один. Скучно.

      «Скучно? Да нет вроде».

      Борис постоял у калитки, наблюдая за тем, как серая «Мазда» медленно ныряет по ухабам, постепенно превращаясь в игрушечную. Скоро дождь начал лить прицельно за шиворот, пришлось закрыться в доме.

      Внутри тихо.

      Вчера тут во всю играло «Монте-Карло» и работал телевизор. Пахло свежезаваренным чаем, только-только приготовленной едой, древесным одеколоном и немного сигаретами с яблочной кнопкой. Последнее — гадость редкостная, но Матвей к ней пристрастился, пока бегал в курилку с работниками сцены: «А там в основном дамы и барышни на всяких творческих должностях, им такое нравится, вот я у них и нахватался».

      Все это было вчера. Вместе с утренними сборами, беготней в незашнурованных кедах и прочей приятной суетой. Ощущение чужого-родного присутствия сохранилось до сих пор.

      «Ха. Вот скажешь такое вслух — жуть. Как маньячина», — Борис посмеивался над собой, но при том старался не нарушать установившегося в доме порядка.

      Тапки Матвея по-прежнему лежали в левом углу прихожей, чуть наискось, как их и скинули впопыхах, вылетая на крыльцо. Различные крема выстроились на раковине в ванной в непонятной для Бориса последовательности. Подушки на диване в гостиной лежали, наваленные друг на друга, чтобы на них удобнее читалось. Чашка Матвея, серо-зеленая, купленная на рынке, сохла на раковине вверх дном рядом с таким же серо-зеленым блюдцем. Их Борис все же решил убрать в буфет, чтобы случайно не разбить.

      Застыл возле плиты, глядя то на стол, застеленный свежей клеенкой с еще не выветрившимся резиновым запахом, то в окно, где двор по нарастающей заливал косой дождь.

      «Так я и завтра крышу не покрашу. И к тете Наде я не пойду. Это что ж? День зазря? М-да… Дела-а».

      Борис рассеянно открыл холодильник, утрамбованный едой. Это и умилило, и рассмешило, особенно красовавшиеся в дверце банки безалкогольного пива.

      «Я не видел, как он его покупал. Тайно? Ха. Интриган».

      Вынув одну из банок, Борис вернулся в гостиную.

      Проверил телефон. От Алисы пришла смешная картинка с нарисованным котом, на такой случай у Бориса имелась заготовка с котом настоящим, подобранным и откормленным тетей Надей.

      От Матвея — пока ничего.

      «Тем лучше. Если бы он убежал, то набрал бы меня, чтобы посыпать голову пеплом вслух… А так… Он справится, он молодец, так что я могу об этом всем не думать».

      Но не думать не получалось. Все в доме напоминало о Матвее. Например тот же «Дневник Эмбер», оставленный на тумбе с закладкой внутри, судя по тому, с каким лицом ее дочитывал Матвей, на первом месте там стоял явно не сюжет. Борис почти открыл первую страницу, как вдруг телефон завибрировал.

      — Фух, Вера.

      — И тебе здравствуй. Ты мне не рад?

      — Что? Нет, — отодвигая «Дневник» от греха подальше. — Здравствуй. Как ты?

      — Это я у тебя спросить хотела, — выдержав неловкую паузу. — Ну так… Как ты? Скучаешь?

      — Почему меня все об этом спрашивают? Нет. Я почти свил гнездо.

      — Ты что?.. ладно, уверена, это что-то увлекательное. А спрашиваю я, потому что вы с Матвеем давно не разлучались. Вдруг ты отвык? Затосковал? А тут я. Вся такая заботливая.

      — Ты очень заботливая, — заверил Борис и сделал большой глоток из банки.

      «Нелепость. Вкус-запах есть. А «сюжета» — нет».

      — Вер, я правда в порядке. Мы же договорились обо всем. И в некотором роде это я Матвея заставил ехать… Что ты смеешься?

      — «Заставил», — повторила Вера нарочито строгим тоном. — Так я это и представила.

      — Очень зря ты мне не веришь. Вера без веры.

      — Ха. Давненько я не слышала этих каламбуров. Тебе идет шутить.

      — Мне это тоже сегодня все сказали.

      Нет, определенно, Борис не скучал и не маялся, оказавшись наедине с собой.

      «Так-то у меня куча всех. Чего раньше не замечал? Чего не хватало?»

      Ну «чего», а точнее «кого» ему не хватало, Борис прекрасно понимал, просто не произносил вслух. Чтобы не сойти за влюбленного, маньяка, дурака — «Или за всех сразу».

      — Так что он прям… Пошел к ним?

      — Ага, — Борис прилег на диван, оперся о горку подушек, от нее тоже пахло смесью из одеколона, мятного геля для душа и крема. — Он же все решил.

      — Ого. Я, признаться, до последнего думала, что он расхочет. Не в обиду Матвея! Ты знаешь, он — прекрасный мужчинка. Просто это тяжело. После такого срока и давления со стороны… — Вера замялась, она старалась не упоминать имени Стаса при Матвее.

      «И, видимо, на всякий случай при мне».

      — Так что я восхищена.

      — Уверен, Матвею будет приятно это услышать от тебя. Ты ему нравишься и… Сделай вид, что я его не выдал сейчас?

      Вера согласно хмыкнула.

      — Что будешь делать?

      — Не знаю. Здесь лежит книга. Она Матвея. Так что… Возможно, я сильно рискую.

      — Борь, я не про это. Я вообще. Если Матвей… в смысле, когда Матвей наладит отношения с родителями, он будет навещать их. Вы обсуждали этот момент? По правде сказать, меня это больше всего интересует. Ты умеешь уходить в себя, когда ты остаешься один, или что-то меняется, или ты волнуешься.

      — Но я не волнуюсь, — честно признался Борис. — Матвей — перекати-поле. Ему сложно где-то осесть. Так-то я скорее переживал раньше, когда он укатывался в «гнездо». А сейчас у него съемная квартира, Гуля в Узуново, родители под Питером. Ну и я тут. Ему есть, куда податься. Это успокаивает. А я тут пока затеял пристройку, может, гараж разберу. О. Еще Алиса спрашивала про бассейн на участке. Не уверен, что это хорошая идея, но мне любопытно попробовать. И я болтаю то с Касымом, то с тетей Надей… Я давно так много не болтал со всеми. И еще я пью безалкогольное пиво и мне… Нравится?

      — Жуть!

      — То-то и оно, — кивнул Борис, смотря в потолок. — Но мне нормально. Хорошо даже.

      — Такое на вкус счастье, Борь.

      — Как безалкогольное пиво?

      Вдалеке раздался раскат грома. Стекла в рамах слегка задрожали под порывом ветра. Потянуло встать и открыть окно, чтобы впустить хотя бы ненадолго дождевую свежесть и запах сырой земли.

      — Ты меня успокоил. И заинтриговал. Бассейн, пиво…

      — Хочешь заехать? Я буду рад. Ты не была у меня.

      — Да, потому что не хотела лишний раз беспокоить. А теперь… я подумаю. Так-то к тебе уже очередь выстроилась. Алиса собралась к тебе на майские.

      — Ага, мы говорили про это.

      — О-о, музыка для моих ушей, — протянула Вера нараспев. Ладно, я удовлетворена нашим диалогом. Побегу дальше работать и воображать, чем займу себя на майских.

      — Или кем?

      Трубка по-змеиному зашипела и мгновенно взорвалась раскатистым озорным хохота.

      «Я чертовски много болтаю. Что ж… совру, если скажу, что взволнован этим».

      Борис все же открыл окно, в лицо ударила волна влажного воздуха, который тут же захотелось вдохнуть полной грудью. А еще вернуться на диван, поудобнее обхватить одну из подушек и просто побыть так минуту-другую. Или пять? Десять?

      Удостоверившись, что телефон лежал рядом и с включенным звуком, Борис открыл книгу. Первым делом достал «закладку», точнее сложенный вдвое чек из кофейни.

      «Припоминаю. Как-то он дорвался и заплатил за нас обоих. Нелепый».

      Борис бережно зажал чек между пальцев и стал медленно скользить взглядом по страницам под шумное колыхание занавесок и тяжелый стук капель о подоконник.

      «Она прекрасна. Черт возьми, она само совершенство. Она словно состоит из частичек всего того, что в этой жизни считается поистине великолепным. Она настолько заполняет все мое пространство, что я забываю не то что как дышать, а как вообще быть человеком, что делать, как думать и как моргать. Как моргать?»

III

      Борис не понял, когда провалился в сон — «Кажется, на четвертой главе, там пришел какой-то Роберт с красной розой и все испортил» — в реальность же его вернул звонок.

      Матвей затараторил сразу, восторженно и громко:

      — Борь, прости-прости, пожалуйста, что я так долго! Мы заболтались и… я вроде как сказал, что вышел покурить. Но меня даже на задний двор отпускать не хотят, так что я очень-очень быстро!

      — А-ага, — Борис подслеповато щурился, привыкая к царившему полумраку, и зябко поводил плечами. — Все нормально, не п-переживай…

      По комнате гулял откровенно холодный ветер. Редкие капли бились о подоконник с громким шлепком, как если бы падали в глубокую лужу.

      «Пол, небось, залило. На сколько ж я придавил?»

      — У тебя в-все хорошо? — Борис постарался незаметно зевнуть.

      Матвей, явно ожидая этого вопроса, выдохнул:

      — Ой, да! Да! Ты не представляешь!.. Я пошел к ним, встал у калитки. И все, ноги не идут, мозги не варят. Я вижу их. Вернее сперва я вижу маму. В таком смешном стеганом пальто голубом, ей всегда шел этот цвет. А папа как всегда в куртке, по-моему, той же самой, что и двадцать с лишним… неважно! Они вышли что-то в саду посмотреть… А я стою. С пакетами этими, с сумкой. Господи, я сейчас понимаю, что был похож на какого-то… Забыл. Из «Орифлейм», понимаешь?.. Первой меня заметила мама. Окликнула. «Молодой человек, вам что-то нужно?» И все. Я слышу ее голос, Борь, клянусь, он вообще не изменился! Я слышу ее голос, понимаю, что точно ничего уже нормального не скажу. А ноги все еще не идут. А она подходит ко мне, я вижу ее лицо, вижу, какая она маленькая. И все, я просто начал реветь. Это так глупо.

      — Совсем нет, — успел возразить Борис.

      — Ой, нет-нет, подожди! Дальше было еще глупее! Мама, конечно, изумилась, решила, что весеннее обострение и сумасшедший какой-то ходит. А она же без очков. Поэтому узнала меня не сразу, только когда совсем близко подошла. И тоже плакать. Боже, понимаю, в кого я такой… Мы просто стоим, тихо сырость разводим. Ни подойти, ни дотронуться, ну, просто замерли. Все это время папа бродил по саду. Мамы долго нет. Он решил глянуть. Ой, ты бы видел, он усы отрастил. То есть ты его никогда не видел, тебе не с чем сравнивать, но… давай так, ему очень не идет. Это так забавно! Он совершенно мультяшный дедушка. И… А! В общем, он вышел проверить, где мама. Можешь меня поздравить, я впервые услышал, как мой папа матерится. Не зло, но… С чувством.

      — Поздравляю, — послушно произнес Борис.

      — Ч-что? Ой, что ты? — звонко рассмеялся Матвей. — Я не в этом смысле. Погоди… А который час? Одиннадцать?! Ой, Борь, прости, ты спал уже? Черт, я не догадался. Говорю же, мы заболтались вот и…

      — Все хорошо…

      Борис постарался незаметно откашляться, в горле неприятно заныло — дурной знак.

      — Все хорошо, потому что мне было интересно, как ты. Но я не хотел мешать, вот и… Вы поговорили?

      — Мы только этим и были заняты! Я им все рассказал. Ну… Как… Без деталей, сам понимаешь. Но даже так они, кажется, впечатлились… В плохом смысле. Мама все время держала меня за руку. Она меня, когда обнимала, шрам увидела. Так неловко. То есть она его и раньше… Но тут как будто сильнее испугалась. Бедная такая. Но сейчас, кажется, я произвел на них хорошее впечатление.

      — Ты сказал, что работаешь в театре?

      — Да! И что снял квартиру неплохую. Она правда неплохая, Борь. Ой. Я же тебе ее так и не показал…

      — Ты прислал фото.

      — Это другое! И… Я про все рассказал, кроме нас. То есть я сказал, что вот, есть такой замечательный человек, который меня спас. И что я ему по гроб жизни…

      Борис нахмурился:

      — Странно, я с ним знаком?

      Представил, как Матвей «сердито» повел плечами.

      — Бо-ря. Фу. Это глупая шутка. И нет. Не говори, что по-другому не умеешь. Я им тобой похвастался. Вот только без уточнений про то, что ты — мой, а я — твой. С этим пока… Заминка вышла. Ничего?

      — Уверен, что им такое надо знать?

      Пауза. В ней Матвей наверняка, упершись взглядом вниз, искал ответ где-то на уровне кедов.

      — Честно, не знаю. Вообще не знаю, Борь. С одной стороны, мне хочется рассказать им абсолютно все, без утайки. С другой стороны, я же не совсем дурак…

      — Ты вообще не дурак.

      — …погоди. То есть спасибо! Но погоди. Я догадываюсь, что они не готовы слушать про злоключения своего горе-сына. Мы же только увиделись. Мне кажется, они не до конца это все понимают. Как же объяснить… Я для них по-прежнему семнадцатилетний дурак.

      — Матвей.

      — Погоди-погоди. Это в хорошем смысле. Они меня помнят таким, а я ну… Ну, другой. Хотя, честно, я как вошел в дом, прям помолодел. Там все по-старому. Они мою чашку сохранили. Представляешь? Зеленую такую. И вот я сижу с ними за тем же столом, что в детстве, пью чай с двумя ложками сахара, ем бутерброды. Ну и… Странно. Я так рад, что хочу вывалить на них все-все. Но я понимаю, что нам предстоит долгий путь и… Мам? — Матвей отвлекся. — Нет, все в порядке, я… Я сейчас приду. Это… По работе. Да, я в куртке!

      Борис улыбнулся. Кое-как встал с дивана. Размял затекшее в неудобной позе тело. Шмыгнул носом.

      «Вот уж кто из нас дурак», — с усилием закрыл окно, расправил сырые занавески, чтобы те быстрее высохли.

      — Борь? Ты спишь?

      — Я тут.

      — Лучше бы ты спал…

      — Я внимательно слушаю. И мне очень интересно. Ты останешься у них?

      — Ой, да! Совсем забыл, я же номер снял. Надо, наверное, отменить бронь… Неловко как-то. Я думал, что побуду с ними, а переночую там. А сейчас… Честно, я не очень понимаю, чем я думал, раз решил, что такой план сработает. Если что, я гостинцы все отдал. Им все понравилось! Знаешь, что мама про тот чай сказала?..

      Бродя по дому, Борис внимательно слушал и про гостинцы, и про жизнь родителей на пенсии, и про участок в Гатчине, что там полагалось сажать и в каком количестве, как Матвей собирается со всем помогать. Бродил и рассматривал то тапки, то ванную, заставленную банками, то прибранную кухню. Поставил себе вскипятить воду. Представил, что Матвей рядом и просто ходит следом, оживлённо размахивая руками и ойкая.

      На душе сделалось безоговорочно спокойно. Нет, Борис не врал, он действительно верил, что у Матвея получится прийти к родителям, и что в последнюю очередь будут того отчитывать или корить.

      «Все же они родители Матвея. Он на них все-таки здорово похож. Чего тогда мне стало спокойнее? Да я… мне нравится его голос, вот и все».

      Подобные мысли смущали меньше, чем, скажем, по зиме, но произносить их вслух Борис пока не отваживался.

      «Точно не по телефону».

      — …в общем, пока они будут тут. Я договорился, что буду приезжать минимум раз в месяц. Но… Я понятия не имею, когда меня отсюда выпустят. Мне кажется, мама думает, что я убегу. И… Ой, правда поздно. Мне надо тебя отпустить. Ложись, Борь.

      — Хорошо, — согласился, сонно смаргивая дрему.

      — И не забывай про еду, ладно? Не умори ее и… Сам не уморись, — мягкий смех.

      — Хорошо.

      — Так, я что-то еще хотел… На крышу не залезай. Окна широко не открывай, я посмотрел, у тебя еще холодно. Не простудись.

      «Да откуда он все видит?», — вслух заверил:

      — Хорошо.

      — Ну вот и славно. Спокойной ночи… Борь.

      — М?

      — Я тебя люблю.

      — Я тоже.

      Экран телефона вспыхнул и погас после завершения звонка. Вновь стало тихо.

      «Надо произносить целиком. «Я тоже тебя люблю». Алиса объясняла что-то. Или Вера? Ладно, я с этим еще поработаю».

      Борис чихнул. Рассеянно взял недопитую банку пива.

      — Значит, правда.

      Удивительное дело: оставшись один, простуженный и без особых дел, он не испытывал ни капли грусти. Борис был счастлив.