I

      Матвей выскочил из театра, торопливо поправляя на плече огромную сумку — «Опять из джинс пошил?» — взволнованно огляделся. Замер.

      «О. Увидел».

      — Приве-ет! — замахал радостно, подбегая к Борису, потянулся то ли обнять, то ли взять за руку, но вдруг застыл, очевидно, вспомнив, что они в публичном месте, смущенно отстранился. — Ой… ты давно ждешь?

      — Вообще нет, — улыбнулся Борис. — Давай сумку. Тяжелая?

      — Ой, да не то чтобы… — но все же отдал,  качнулся на носках новых кедов. — Пойдем?

      Этот пятничный вечер они договорились провести вместе. В Москве. Разговор о том, чтобы просто пройтись и развеяться, шел давно, но никуда не двигался дальше сослагательного наклонения, а тут в мае у Матвея был день рождения.

      «Сорок три — не тот возраст, который хочется отмечать. Хочу, как Пугачева, говорить, что мне сорок один. А в следующем году, что сорок», — смеялся Матвей, пока распаковывал красные «Конверсы», сидя на полу у Бориса в гостиной. Тогда же и порешили, что в конце месяца обязательно устроят совместный отдых в столице.

      И вот, тридцать первое число, они пешком шагают по вечерним теплым улицам от Охотного ряда до Новокузнецкой и болтают. Вернее болтает Матвей, Борис больше слушает, изредка комментирует.

      — …я боялся, что дождь все испортит. 

      — Шли бы под зонтом. 

      — Ой, нет, я вот это все очень не люблю.

      — А мокнуть любишь, значит?

      — Нет… то есть, когда я был помладше, то как будто бы мне было все равно. Ну какие красивые, — кивнул на кеды. — А ты надел лонгслив, что я купил. Тебе идет. 

      — Я только названия все эти никак не выучу.

      — О, это совсем не обязательно. Ты главное носи, а я буду подсказывать и любоваться, — подмигнул, шутливо потирая руки. — Прости, я немного волнуюсь. Как-никак это наше первое свидание. Я же… могу его так называть?

      Борис рассеянно почесал затылок:

      — Ну да… это же оно и есть. Но разве мы не?.. Мы много где были.

      — Ой, это совсем другое! — нахмурился Матвей. — Нет, ты не думай, ходить за продуктами и запчастями — безумно увлекательно. Особенно, если в очереди еще застрять. Или на кассе выяснить, что мы оба вышли без бумажников... Но это точно не тянет свидание. 

      Матвей ненадолго замолчал, вглядываясь куда-то вдаль, то ли сверяясь с дорогой, то ли рассматривая очередную пеструю уличную рекламу. Борис наблюдал за ним и размышлял о том, что да, сейчас его идея свидания тоже вдохновляла, причем настолько, что поездка в Москву, а также сборы и ожидание не воспринимались как испытание.

      «Так-то раньше я бы устал от людей и мира уже где-нибудь на перроне. Вернее, я устал, но он такой довольный, что я как будто от него подзаряжаюсь».

      — Как тебе в этом театре? Освоился?

      — Ой, да-а! Мне еще девчата в «ШДИ» про Оперетту рассказывали. Что мне сюда надо. Я как-то их не слушал, а тут... Правда классно. Отличная аппаратура. Туннели под сценой удобные. График тоже человеческий. Зарплата... нет, в «ШДИ» я тоже бегать буду, навещать девчат. Но тут мне нравится, пожалуй, больше. О. И очень славные ребята. Ну и... На меня криво не смотрят. Здесь все такие... творческие. Я немного задружился с гримерами и со звукорежиссером. Он показывает мне фото своей собачки и видео с выступлений жены.

      — Она тоже актриса?

      — Н-нет, Борь, она... Занимается танцами. Современными. Очень современными...понимаешь?

      — Честно, не очень.

      — Ладно, я потом тебе покажу. Но это дома и... О! Вот! Я совсем забыл! Я же у тебя ушлый, всего месяц тут, а уже влез в очередь на проходки. На «Анну Каренину». Ты же читал? Ха-ха, по лицу вижу, что читал и не доволен. Но погоди, здесь это — шедевральная вещь! Спектакль от лица Анны, без нравоучений, красивущий, тебе точно понравится! Собственно... Я про это хотел спросить. Ты пойдешь со мной? Примерно в июле. Бесплатно. Нет, если ты не хочешь, я могу позвать Гулю, но...

      — Я пойду.

      По интонациям Матвея Борис сообразил, что при такой постановке вопроса отказываться — не вариант.

      — Только у меня для театра нет ничего приличного...

      — Купим! — перебил его Матвей с воодушевлением, случайно ускоряя шаг. — Мы вместе выберем тебе пиджак, рубашку. Или взять прямо костюм... — мечтательно закатил глаза и вдруг остановился. — Ой, я же не слишком?.. прости, меня всегда немного заносит. Я не веду себя... Ну, знаешь, — тихо. — Слишком по-гейски?

      Борис тоже остановился, постарался сделать максимально удивленное лицо, следом понизил голос:

      — Как? Ты — гей? Я не знал.

      Матвей на секунду совсем растерялся, потом вдруг рассмеялся звонко, небольно хлопнул по плечу.

      — Ой, да ну! Я же доверчивый! Ну... С тобой так точно. Но мне нравится, когда ты шушить, мне так... Спокойнее.

      «А мне нравится, когда нравится тебе. Нет. Такое я сказать не могу. Еще светло, да и звучать будет, вроде как я подкатываю. А мы еще толком никуда не дошли».

      Борис с удовольствием слушал все о жизни Матвея. О том, как он делал и чинил декорации, как бегал с другими работниками сцены — Борис выучил это гордое определение — в курилку, как звонил родителям каждый день, как встречался с другими обитателями «гнезда».

      — ...все, кажется, неплохо устроились. Конечно, скучают по стряпне Гули и вообще по ней в целом. Но это, знаешь, как в пословице: имея не храним, потерявши — плачем. Тут, кстати, недалеко Веня студию снимает.

      — Это тот, что с татуировками и волком?

      — Да, он себе как раз недавно волка набил. Маленького.

      — Что ж... Это забавно. 

      — Очень! Ну, Вене все к лицу. Он вообще красивый... Ой! Нет, знаешь, кто реально красивый?! Актер наш, Тимур Нейзбор. Боже, вот его я тебе покажу, — Матвей подскочил к Борису, чтобы достать из сумки телефон, от него пахнуло древесным одеколоном и незнакомым, уже его-личным, а не их-общим шампунем для волос. — Я не удержался, подписался на его «Инстаграм». Вот он реально шедевральный! Вот. Смотри. Какие у него волосы. И пресс обалденный. И лицо... вообще без морщин. Можешь поверить, что у нас с ним разница всего два года?!

      Борис послушно пролистал несколько полуголых фотографий, сделанный явно на профессиональную камеру и в студии. Мужчина на снимках был действительно красив: отличный рост, в меру подкачанное тело, черные кудри до лопаток, яркие и притом холодные голубые глаза.

      «Как там Вера это называет? Конститу... Конвенци... Конвенционально, да?»

      — Ничего же, что я на него совсем не похож?

      — Чего?! — Матвей аж остановился.

      — Ну... У нас с ним ничего общего, и я подумал, что...

      — О нет, Борь, нет! — Матвей выхватил свой телефон и затолкал его обратно в сумку. — Боже... Я же вообще не про это! Бедный, глупый мой, — поспешно дотронулся до плеча. 

      «Так я бедный или глупый?» — усмехнулся.

      — Такие вещи вообще не сравниваются! Ты видел свою фигуру?! Вот и вот. А Тимур… Я могу оценить его внешность, но не в личном плане. Понимаешь? Это я скорее про то, что я ему завидую. По-хорошему. Мне бы хотелось выглядеть хотя бы вполовину так же хорошо....

      — Ты же сказал, что такие вещи сравнивать нельзя. Ты — красивый. Для меня в каком-то смысле самый. 

      Матвей смущенно кивнул, поправил волосы, прикрывающие шрам.

      — Теперь мне вдвойне неловко. Показал тебе другого мужчину и получил комплимент... Борь, ты же правда не ревнуешь? 

      — Нет. А нужно?

      — Нет-нет, — Матвей рассмеялся в кулак. — Это меня бы точно не развлекло. Я просто... Прости, я всегда все порчу, когда нервничаю. Говорю невпопад, шучу несмешно и это вот... Мне нравится рассказывать тебе все, что у меня происходит и все, что приходит в голову. А то, что мы еще и встретились тут… меня от ажиотажа еще сильнее заносит. Глупо, да?

      — Нет, совсем, — ответил Борис, поудобнее перехватил сумку Матвея, чтобы та не билась о его полупустой рюкзак, где из вещей — сменные трусы-носки и футболка с книгой.

      «Мы в целом редко выглядим умными. Особенно, когда оказываемся вместе, так что...»

      — Хочешь, я тоже сделаю комплимент твоей фигуре? Тебя это взбодрит?

      Матвей покраснел, отвел взгляд:

      — Ой... Да-да, но... Давай хотя бы в баре? 

II

      В «Дорогая, я перезвоню» сели за маленький угловой столик прямо под украшением из трех диско-шаров, от них по стаканам с напитками, рукам и лицам расходилась блестящая игривая крапинка. Народ постепенно прибывал, весь приличный, немного возрастной — «Ну, а мы с Матвеем кто?» — люди сперва подходили к барной стойке в порядке очереди, рассматривали меню, записанное на огромной меловой доске, а после все так же чинно и спокойно рассаживались по диванам и креслам.

      «Да-а, я как-то отвык ходить по барам. Когда мы куда-то выбирались с Верой, там всегда грохотала музыка, непременно кто-то дрался или запирался в туалете. С другой стороны, это было давно. Да и мы вроде как считались панками и ходили… по панковским местам».

      Борис косился то на бармена со смешно, но явно модно закрученными усами, то на доску, то на диско-шары. Слушал музыку, умеренно громкую, всю на хорошем английском, оттого вообще не понятную.

      — Ничего, что я потащил тебя пить? — уточнил Матвей, нервно поигрывая трубочкой внутри ярко-красного коктейля. 

      — Да. Я пью много не от веселья и когда остаюсь один. Оставался, — Борис решил поправиться, чтобы не волновать Матвея больше нынешнего. — А на людях мне совестно. Не хочу никого смущать. Я скромный пьяница. Ну и вкус… я могу оценить, — Борис сделал глоток, слегка нахмурился. — Я просто забыл, что не очень люблю джин.

      Матвей, следя за ним, рассмеялся:

      — Ты должен был взять «Мужика». 

      — Он огромный. 

      Борис мог поклясться, что видел, как из Матвея почти вылетела шутка про «ты тоже», но тот вовремя прикусил губу, потянулся снова к трубочке. 

      «Забавно, получается, я хорошо его понимаю?»

      Принимать ухаживания, комплименты и прочее всегда ощущалось чем-то сложным и… неправильным, что ли? Вера объясняла это тем, что в семье Бориса, в принципе, было не принято оказывать знаки внимания — ну, если только это не пьяный скандал с мордобоем — что уж говорить о таких вещах, как флирт? А потом сразу тюрьма, где если на тебя кто-то обращает внимание — у тебя проблемы. С Верой получилось более-менее привыкнуть ко всему «человеческому», она нисколько не чуралась расхваливать Бориса, прикасаться к нему, естественно, с разрешения и в уединении. Вера была хорошим учителем, но все-таки после нее пользоваться полученными знаниями не хотелось, и проблема крылась не только в ориентации. А вот с Матвеем… все давно складывалось само собой и очень комфортно. Бориса вдохновляла его непосредственность, веселило легкое кокетство. Все эти «бедный», «глупый», «мой», воодушевление, с каким Матвей принимался Бориса наряжать и раздевать. Подобное трогало, да так, что в груди начинало щемить.

      «Странное чувство. Но точно не неприятное».

      — Тебе не скучно? — спросил Матвей, осторожно вытаскивая из высокого стакана дольку ананаса. — Я так хотел сюда сходить с тобой, но здесь нет ничего особенного, вот я и… немного волнуюсь, — оторвав от дольки половину, протянул Борису.

      — Да нормально, — ответил, приняв угощение. — В бар же не за каким-то лютым весельем ходят. А чтоб… — «Чтобы что?» — Поболтать.

      — Ой, вот да! — закивал Матвей, задумчиво скрестил ноги.

      «Красиво».

      — Я как-то это упустил. Мы же все время с тобой болтаем. И утром, и днем, и вечером. И по телефону, и сообщениями, и так… Когда мы этот бар присмотрели?.. Еще в январе, да? Я так себе все навоображал. Выбирал, в чем пойду. Это так нелепо. И мне, на самом деле, очень не нравится чего-то ждать, потому что, знаешь, ожидания всегда отличаются от реальности. Не скажу, что ожидания лучше. Нет. Просто они другие и… я, наверное, отвык просто. Нет. Если что, здесь мило. И этот… «Шик», — кивнул на стакан. — Вкусный. Хотя рома я там почти не чувствую.

      — Можешь попробовать мою «Виолетту», — Борис подвинул свой рокс, громко звякнувший внутри кубиками льда. 

      «Надо же, а названия всех этих барных приблуд еще помню». 

      — Ой, можно, да? — с любопытством отпил. — Прикольно. Но почему он зеленый?.. Там же фиалку добавляли. А он какой-то… не фиалковый. Он такой…

      — Цвет «Тройки». 

      — Ой, да-да! — Матвей рассмеялся. 

      Почему-то деталь, что они спокойно пьют и едят из одной посуды, внезапно согрела. Или уже подействовал джин? В любом случае, Борису искренне захотелось как-то порадовать Матвея.

      — Можем еще пройтись, а? 

      — Ой, Борь, не парься. Мне хорошо! Сейчас… «Шик» допью, будет совсем отлично.

      — Но если тебе тут скучно. Время детское. И если ты думаешь, что я рассыплюсь от прогулки по Москве — нет. Так-то я тут жил. И жил с Верой, поэтому я тренированный. 

      — То-очно. Вера производит впечатление очень яркой дамы. Она и девушкой была такой же?

      — Она научила меня ездить на байке и пить отвертку. А еще как прокалывать уши на дому. 

      — Погоди-погоди, у тебя было проколото ухо?! — Матвей аж перегнулся через стол, чтобы посмотреть. — Какое?

      — Правое. Но оно заросло давно. Я был в дым, да и она тоже, когда делала прокол. Лучше не упоминай об этом при Вере, ей за это стыдно. Серьга не прижилась и я отдал ее какому-то парню на концерте «КиШа». Просто чтобы отвязаться от него. Нет, он был неплохим, но слишком угашенным, поэтому мы с Верой ему очень понравились. И он очень расстроился, когда мы сказали, что втроем нас не интересует. Так что… получается, я откупился?

      Матвей слушал с приоткрытым ртом и по-прежнему пытался увидеть следы от пирсинга. Улыбнулся.

      — Ты был бунтарь. Никогда бы не подумал!

      — Я так-то тоже сидел.

      — Ой, это совершенно другое! Тюрьма — это ужасно, а то, что ты рассказываешь — мило! Как жалко, что я не встретил вас с Верой раньше. Уверен, я бы влюбился в вас так же, как тот несчастный паренек с концерта.

      Борис улыбнулся в ответ.

      — А ты? Как развлекался?

      — Я-я? — переспросил Матвей, вдруг смутившись. — Да… как все. Как все у нас в «гнезде», я имею в виду. Когда мы были помладше, мы неплохо дружили. Сейчас мне, правда, кажется, что это была не совсем дружба, а, знаешь, потребность в компании, которая сможет тебя в случае чего прикрыть. По сути, мы собирались вместе, когда ходили в клубы. Ну, понимаешь... специальные клубы, — Матвей оглянулся на гостей бара, быстро поправил волосы. — Нет, кто-то, конечно, ходил туда по делу. Чтобы денег стрясти, но... Вот, честно, когда работаешь на какой-нибудь очередной дурацкой работе, где платят копейки и обращаются с тобой как с вещью, по выходным хочется просто потанцевать. Знаешь, просто закрыть глаза и раствориться в музыке. Так приятно. В обычных клубах страшновато, а вот в наших — спокойно. Там, по крайней мере, в табло не прилетит за то, что петух и вот это вот... Хотя тоже стайками ходили. Ну, чтобы подстраховать. Вдруг кто выпьет лишнего или еще что... Знакомства в таких местах обычно ничем хорошим не заканчивались. Не в том смысле, что все мужчины были с нами грубы. Нет, просто... Там запросы были очень конкретные и на один вечер. Так что... я просто ходил танцевать. Мне нравилось больше всего с Гулей ходить. О. Она была такая зажигалочка! Сейчас ни с кем уже не выбираюсь. Разве что вот Веня иногда нас с Гулей зовет. Но мы такие себе ходоки. Все в делах, да и не солидно как-то... Ой. Тебе нормально, что я такое рассказываю?

      — В смысле? — искренне не понял Борис.

      — Ну про клубы, танцы, м-мужчин... — на последнем неловко запнулся.

      — Нормально. У тебя же была своя жизнь. Это естественно, что в ней кто-то появлялся. Тебе вот ничего, что я про Веру?..

      — Ой, Вера изумительная! — перебил его Матвей запальчиво, чуть коктейль не пролил. — Я, наоборот, так рад, что она была и есть в твоей жизни. Это же здорово. 

      «Жаль, что про тебя я так сказать не могу. То есть да, есть Гуля. Тоже шикарная, но вот мужики эти из клубов и вообще... Как же к тебе погано относились?»

      Борис сверился с часами в телефоне. Глотнул «Виолетты» для уверенности.

      — Может, сходим в клуб тогда? 

      — Ч-что?

      — Ну, раз тут нам не очень, а времени навалом. Пойдем с тобой в клуб? Специальный.

III

      План сложился такой: добежать до ближайшего гей-клуба, пока ром с джином не выветрились, а Матвей не начал бояться и буксовать. Борис и сам чуял, что затея ему... Не то чтобы не нравилась, нет, она его скорее изумляла.

      «Не верю, что это я ему предложил. Стыдно. С другой стороны, а что такого?»

      Во-первых, Борис уже спал с мужчиной, с ним же делил какой-никакой быт, на свидание вот пошел. Во-вторых, у него сложилось впечатление, что по молодости он если не ходил по гей-клубам, то по гей-квартирам и гей-дачам — точно да. Потому что однокурсники и друзья Веры часто были во всех смыслах ярко окрашенными людьми или как тогда говорили «на приколе». Просто Борис в силу полу-тюремной вежливости с вопросами не лез.

      «Тебя не трогают и ты не трогай».

      Сейчас, послушно следуя за Матвеем обратно в сторону красной ветки метро, Борис смутно припоминал все студенческие вечера, на которых ему удалось поприсутствовать на правах друга, кавалера, а позже и мужа Веры.

      «Те парни точно встречались... То есть да, они говорили, что снимали жилье вместе из удобства. Но... Когда ты из удобства спишь с ним в одной кровати, это уже… момент. Или те девушки. М-да. Раньше я был о-очень тугой».

      Сейчас подобные воспоминания придавали дополнительной уверенности: это нормально. То, что происходит с ним, с Матвеем, между ними. Все закономерно и логично. 

      «И слегка грустно. Мне-то по боку, я крепкий. Меня мало что может задеть. А вот он... Вот как с ним можно вести себя грубо? Пугать там, хамить. Это же нечестно».

      — Б-Борь, я ты прям уверен? — уточнил Матвей, когда они пересекали Большой Спасоглинищевский переулок. — Мне очень приятно, что ты предложил, но я пойму, если...

      — Я не пойму. Я же обещал. И мне хочется посмотреть, как ты танцуешь.

      Матвей выбрал место под названием «Пропаганда» между Лубянкой и Китай-городом.

      «Черт, ну вот если так в лоб, то это даже до меня дойти может».

      — Если что, это нормальное место. Тут... Прилично и ничего такого. Мы сюда с Гулей ходили.

      Внутри вовсю играла электронная музыка, мерцал зеленый свет, по полу стелился искусственный дым с каким-то сладковатым мятным запахом. 

      — Днем здесь можно перекусить. Стоят столы и... Тебе точно нормально? Здесь много народу... — Матвей оживленно вертел головой. — Здесь совсем ничего не изменилось.

      — Ты же ходил сюда.

      — Ой, давно! Лет шесть тому, наверное, последний раз... Тогда еще у Гули не было столько забот, Кеши. А я... Ну, в тридцать семь я еще чувствовал себя симпатичным. Ой, — Борис мягко похлопал его по плечу. — Понял-понял. Молчу. Тут так здорово! Мне всегда нравились их диджеи. Дима Студитский, Юра Рута... О. Сергей Санчес, например, он тут по четвергам раньше устраивал свои вечера. Очень круто... Не слышал?

      Борис сконфуженно пожал плечами. Никого из этих людей он не знал, да и электронную музыку не особо понимал.

      «Но ему, похоже, нравится. Это главное».

      Взяли по напитку. Матвей выбрал «Банановый дайкири», а Борис — безалкогольную «Девственную Мэри». Ему и без спиртного все ощущалось немного нереальным: диджей за подсвеченным пультом, танцующая толпа, смешавшаяся сейчас в единое пестро-зеленое нечто, абсолютно не агрессивное, но все равно слегка настораживающее. 

      «Хотя тут правда прилично. Вон вышибалы. Следят за порядком. Да-а, видимо, мы с Верой просто любили искать приключения на свои задницы».

      Отодвинулись к кирпичной колонне. Борис разглядывал массивную люстру с электрическими свечками, слушал поток воспоминаний от Матвея.

      — ...это один из первых клубов в России. Ему... Двадцать два года, представляешь? Раньше в него попасть было почти нереально.

      — Дорого?

      — Ой, нет. Скорее надо было одеться соответствующим образом. Ну и правила всякие...

      — Типа нельзя со своим и… прочим?

      Матвей тихо усмехнулся:

      — Нет, вот последнее точно нет. У «Пропаганды» всегда были какие-то истории с травкой, — тихо добавил. — Но сейчас все в порядке! Ты же понимаешь, что я бы тебя никогда в опасное место не привел?

      Тут уже усмехнулся Борис, покачал стакан, следя за тем, как внутри в красном месиве из томатного и лимонного сока перекатывались кубики льда. Кажется, он случайно увидел, как сбоку от них кто-то целуется. Не успел разобрать мужчины или женщины, тактично перевел взгляд на Матвея, допивающего дайкири и осторожно притопывающего ногой в такт музыке. 

      — Почему ты не идешь танцевать?

      — Я-я?.. ой. Ну как-то мне... Неловко. Я не делал этого давно и ты же со мной не пойдешь, так что...

      — Я могу посмотреть. То есть, — Борис быстро исправился. — Я хочу. 

      В глазах Матвея промелькнула искра. Быстро-быстро, но отчетливо. 

      — Черт, когда ты так просишь, тебе нельзя отказать. 

      Возможно, дело в зеленых лучах, каждые пять-десять секунд прорезавших зал от потолка до пола, или все в том же дыме, Борис не успел сообразить, молча забрал у Матвея пустой бокал. Куда дел после, тоже не отследил. Взгляд сам собой примагнитился к высокой худой пластичной фигуре.

      Матвей просто двигался вслед за музыкой. Поднимал и опускал руки, поигрывал в воздухе пальцами, слегка качал бедрами, запрокидывал голову, тогда его взлохматившиеся волосы переливались на свету. Ничего особенного. Но все вместе завораживало. Первое время Матвей поглядывал на Бориса через щелку приоткрытых век, точно проверяя, наблюдает тот или нет, а потом, вероятно, расслабившись, зажмурился. 

      «У него здорово получается. Нет, я не сомневался. Логично, он же йогой занимается и вот это все. Но это прям... ого».

      Особенно «ого» делалось от мысли, что Матвей танцует специально для него. Борис прислонился затылком к холодной колонне и постарался не отвлекаться, чтобы ничего не пропустить. Вокруг по-прежнему роились другие люди, они тоже танцевали, мелькали туда-сюда, от бара и до танцпола, шумели, но Борис честно никого не замечал. 

      «Он кажется счастливым. Ему реально нравится? Ничего, что я торчу в стороне? Но так же я точно не смогу, так что... Ему идет умиротворенный вид».

      В цветном полумраке и дыму Матвей с каждой минутой все больше раскрепощался. Отчего-то вспомнились его рассказы про то, как он с парнями из «гнезда» стайкой ходил по таким местам. Чтобы вот как сейчас подвигаться под музыку и почувствовать себя, притом в безопасности. Стало грустновато.

      «Он еще говорил, что стесняется. А чего, если хорошо выходит?»

      Борис подумал об их походах с Верой по всяким злачным местам. Тогда он тоже в каком-то смысле выполнял роль сторожевого пса. В основном стоял рядом, следил за напитками, выразительно хмурился на особенно шумные компании, вежливо, но твердо просил вести себя потише. Обнимал Веру, если чуял, что на нее пялились. Наверное, не то чтобы его защита всегда была прямо-таки необходима. В конце концов, Вера прекрасно жила до него, везде ходила и без особых приключений развлекалась. С другой стороны, ему нравилось быть полезным, чтобы с ним жизнь ощущалась «как за каменной стеной». 

      «Меня как бы не просили, но мне хотелось. Это вроде как... Мой способ благодарить? Быть стеной? Ха. Это единственное, что я умею нормально».

      Вера о защите не просила, но всегда с благодарностью принимала. Пусть порой Борис перегибал с опекой, никогда не ставила ему его же заботу в упрек. Матвей тоже ни о чем подобном не просил, но...

      «...его хочется беречь примерно всегда. Наверное, надо чаще выбираться в Москву и ходить с ним по танцам. Если ему такое нравится. А то вон сравнивает себя зачем-то, про возраст переживает, а он же, ну… ну прям мальчик. Просто седой».

      — ...нрав...

      Борис повернулся на голос, заглушаемый битами.

      По правую руку возникли парень с девушкой, одетые в нечто сетчатое, демонстративно небрежное, наверняка, стильное. От них пахло сладкими духами и сигаретами, веяло чем-то лисьим и хищным.

      — Повторите, — попросил Борис, рассеянно наклонившись к ним.

      Очень не хотелось отвлекаться от Матвея и терять того из виду. 

      Парень приблизился. Стало видно кольцо в носу и подведенные черным глаза.

      — Моя подружаня считает тебя классным. Ты ей понравился, но она пипец как стесняется. Так что...

      Борис недоуменно моргнул. К подобному он не привык. Покосился на девушку, та звонко хихикнула, прячась за спину парня:

      — Блин, я же сказала, что не понравлюсь ему...

      — Да брось! Ты ему слова сказать не дала, — парень смерил Бориса пристальным, немного голодным взглядом. — Ну, а я? Я тебе нравлюсь?

      Борис плотнее прижался к колонне. Прежде, чем у него получилось родить сколько-нибудь внятный отказ, его запястье сжали длинные пальцы. К счастью, это был Матвей.

      — П-простите, — выдохнул, запыхавшись после танца. — Он со мной.

      Парень с девушкой отступили назад, все «хищное» из них мгновенно пропало. 

      — Блин, сорян! — девушка замахала когтистой лапкой. — Мы не поняли... Очень тупо.

      — Некрасиво вышло, реально, — парень положил ладонь себе на грудь. — Мы не собирались мешать.

      — Ой, да все в порядке! — закивал Матвей. 

      Они еще с полминуты обменивались извинениями вперемешку с комплиментами, и все это время Борис лишь молча кивал. 

      Когда парень с девушкой ускакали обратно в толпу, уставились друг на друга, согнувшись от хохота.

      — Боже, видел бы ты свое лицо! — веселился Матвей. — Я решил, что тебе с марочкой пристали или вроде того. 

      — Я сначала даже не услышал, что они говорили.

      — А догадаться? Они же явно пытались тебя склеить. Ты не понял?

      — Честно? Вообще нет. У меня такое... Почти впервые. И... У меня нет с собой сережки, чтобы окупиться.

      — Боже... — Матвей растер румяное лицо. — Так и оставляй тебя. Вот отвлекусь, а тебя уведут прямо из-под носа. Нет, это в каком-то смысле лестно. Но что мне делать? 

      Только тут они увидели, что по-прежнему держатся за руки. Матвей поспешил отойти, но Борис вовремя перехватил его ладонь, придвинул к себе.

      — Ой, ты это...

      — Прости, я отвлекся от танца.

      — Что? Ой, Борь, это неважно...

      — Ты больше не хочешь?

      Матвей все же приблизился, обдал горячим дыханием со вкусом дайкири. 

      — Я... Да, пожалуй, на сегодня хватит. Я хочу увезти тебя домой.

IV

      Матвей снимал жилье на Бульваре Рокоссовского, конечной станции красной ветки. И, судя по всему, был страшно доволен выбранным местом:

      — Дешево и сердито. Из соседей — пенсионерки и их жирненькие собачки. Хозяйка разрешила обои поменять, мы с Гулей за пару дней управились.

      Пока добирались до нужной пятиэтажки, Матвей все Борису показывал. И дом, где жило «стадо кошек»:

      — Вон, вон, гляди, у них там специальные полочки у окна. Вроде лежанок. Ты посчитай сколько. Штук десять! Тете Наде такие надо купить, а?

      И старый машинный завод, и заброшенный кинотеатр «Янтарь», который вот-вот начнут перестраивать.

      — И так лет десять уже. Ну, мне так хозяйка рассказывала.  У меня всегда такая нежная ностальгия просыпается, когда заброшки встречаю. Что? Скажешь, вы там не жухались?

      — А от кого мне?

      — Ой! Я и забыл, что акробат из нас только я… 

      — В каком из смыслов?

      — Во всех, — Матвей недоуменно притормозил, заглянул Борису в лицо. — А что?

      — Я думал, ты — универсал.

      — Борь, я не умею так быстро с человеческого на тюремный перестраиваться… Ты меня сбил… О! А завтра я свожу тебя в одну грузинскую едальню. Она с виду неказистая, но вкусно-о. И дама там такая работает... Нана зовут. Очень деликатная. Вроде и чебуреков наелся, и слов хороших про себя наслушался.

      Борис кивал, улыбался шуткам, иногда аккуратно придерживал за локоть, чтобы Матвей не споткнулся о выбоину в асфальте и не налетел на бордюр. 

      — Ой, прости. Мне стоило тоже взять что-нибудь безалкогольное. 

      — Все в порядке. Я же рядом.

      — Действительно. С тобой я чувствую себя намно-ого спокойнее, — шепнул Матвей с каким-то незнакомым озорным прищуром. — Спасибо за это, — добавил привычным тоном. — Я бы сказал, что мне этого не хватало, но я... Не помню, когда мне вообще было настолько спокойно.

      «Странное чувство. Вроде он благодарит и хвалит меня, но... Почему мне тоскливо?»

      Поднялись по плохо освещенной лестнице на четвертый этаж, Матвей подвел Бориса к одной из четырех одинаковых коричневых дверей, почти безошибочно вставил ключ в замочную скважину. Хлопнул по выключателю. Белая лампа озарила бежевые стены узкой прихожей. 

      Пока глаза Бориса привыкали к свету, Матвей суетился и хлопотал вокруг него:

      — Проходи. Разувайся. Давай сумку. И рюкзак. Чай будешь? Кофе? «Потанцуем» уже было, поэтому не предлагаю.

      Борис влез в любезно поданные тапки. Осмотрелся. Внутри квартиры было светло, чисто, даже скорее... пусто? Причем эту пустоту явно пытались прикрыть. Возле миски для ключей на тумбе стояла вазочка с тремя колосками. В ванной лежал пушистый ковер, на раковине рядом с кремами красовался керамический подстаканник с дельфинами, из которого торчала одна зубная щетка и тюбик самого дешевого «Колгейта». В единственной комнате висела квадратная фотокартина с японским садом во время дождя, на прикроватном столике высилась башня из пяти книг Барбары Картленд. Горел торшер, обтянутый светло-серой тканью.

      «Здесь будто и не живет никто, так, ночует иногда. Как в хостеле. Ни вещей, ни мебели лишней: кровать, шкаф да кресло. Ну и столик этот... Как если бы в любой момент надо было побросать самое нужное в сумку и сорваться».

      Матвей, тихо вставший в дверном проеме, улыбнулся:

      — Знаю, тут не очень... Думаешь, это похоже на хату для одноразовых свиданий?

      — Вот так я точно не думал.

      — Ой, правда? Прости, я тебя смутил? Я не хотел. Вернее хотел, но не так. Пойдешь первым в душ? Я дам тебе твое полотенце.

      «Я тут ни разу не был, а у меня уже свое полотенце. Однако... Чудно́».

      Хотя с Матвеем иначе и не получалось. Вон сколько за день нового и странного произошло: поход в клуб, танцы, безалкогольная Мэри. Борис вроде и рад, в компании Матвея он ощущал себя как никогда живым. А с другой стороны, казалось, что он недостаточно благодарен, менее заботлив, чем следовало бы.

      «С ним ведь по-другому нельзя. Вот уж кто заслуживает по-настоящему хорошего отношения. Как ему это объяснить только? Показать? Нет, понятно, словами через рот, делом. Но я ж в таких вещах скорее импотент, чем нормальный. А бегать каждый раз за советом к Вере — дурость. Книг у нее про отношений, что ли, попросить? Да я ж соображаю, что наша ситуация — вообще не книжная. Наверное, книга из нас бы вышла странная. Такая, тяжелая во всех смыслах талмудина, но нескучная. Особенно его часть. Подумать только, прожить всю жизнь с мыслью, что ты какой-то ущербный. По "масти" обиженный, а значит, достойный лишь плохого. Это же... Паршиво. Я теперь представляю, как с ним могли обращаться. И на зоне, и в миру. Какие-нибудь парни из клубов. Я ревную? Нет, скорее я... Мне обидно. И как-то бессмысленно-бессильно больно, потому что я не представляю, как все исправить, чтобы ему стало легче...» 

      — ...рь. Бо-орь, — ласковое прикосновение к щеке влажной после душа ладони заставило очнуться. — Ты какой-то пришибленный. Все хорошо?

      Они уже в кровати. Борис опустился на простыню, Матвей взобрался сверху. От обоих пахло незнакомым для Бориса фруктовым гелем. Включенным остался один торшер. 

      — Прости, мне непривычно, — провел пальцами вдоль голой спины с выпирающими позвонками.

      — Ой, понимаю, — рассмеявшись, затрещал Матвей. — Мы ведь всегда у тебя дома. А тут странно, да? Я могу выключить свет полностью, если хочешь.

      — Нет. Я не про то, я про позу, — Борис обхватил Матвея за талию, притянул ближе к себе. 

      — О-ой, я не собирался... Так вышло и… — шепнул испуганно, явно пытаясь перекатиться вниз.

      Борис удержал его на своих коленях.

      — Тебе красиво.

      — Ч-что? 

      — Красиво. 

      — Н-нет, Борь, я услышал. Просто... это коварно, ты умеешь меня вот так заставать врасплох, а я тебя — нет, — прикусил губу, молча протянул презервативы.

      Руки Бориса сами собой соскользнули ниже, к дрогнувшим бедрам. Погладил, смахнул не просохшие капли воды. Вид Матвея, сидящего сверху, будоражил. До невероятного открытый, аккуратный, с голыми, трогательно вздернутыми плечами. Борис получал удовольствие уже от того, что имел возможность прикасаться к нему такому, выталкивать простыми и ритмичными движениями громкие вздохи. Матвей в ответ на все жмурился, на особенно приятных моментах запрокидывал голову назад, так что его приходилось придерживать под поясницей. 

      — Нормально? 

      — О-ой, д-да… даже очень…

      — Обопрись лучше. На грудь, а?

      На слове «грудь» глаза у Матвея заблестели. Он с радостью оперся, сжал пальцами.

      «Невероятно смешной, но хищный».

      Борис следил, чтобы он не свалился, аккуратно подкладывал под худые колени подушки. Невольно улыбался, любуясь то смешно нахмуренными светлыми бровями, то шрамом, сделавшимся приметным на раскрасневшемся виске. Борис потянулся заправить седые волосы за ухо, но Матвей перехватил жест, прижал ладонь к губам, принялся лихорадочно целовать.

      — П-прости, прости… м-мне сложно… от-т… от тебя оторваться, — выпалил на выдохе с истомой.

      «А говорил, что не умеет врасплох... Вот ведь», — Борис приподнялся, поудобнее устроился, чтобы бо́льшая часть нагрузки перешла на него, а то тщедушные кузнечьи колени давно тряслись.

      У самого от напряжения аж дыхание сперло. Матвей по-прежнему не выпускал руку Бориса, положил ее себе на шею. Оттуда получилось как бы невзначай спустить пальцами на грудь, а оттуда все ниже, ниже… От прикосновения к члену Матвей замычал, стал двигаться резче, толкаясь теперь Борису в ладонь. 

      «Как хорошо, что я соображаю сейчас быстрее, не то что... Вот черт», — до него лишь сейчас дошло, что в такой же позе они впервые переспали. 

      Резко подурнело. Явственно встали перед глазами пестрая наволочка, задранная до подбородка белая футболка. Вспомнилась вся та грубость, с которой он накинулся на слабое полуголое тело, пахнущее в тот вечер его сигаретами и «Морозной свежестью». 

      — Прости, — шепнул, прекрасно осознавая, что Матвей не догадается, за что именно перед ним извинились. 

      — О-ой... Тише-тише. П-пожалуйста, — взмолился, а сам изогнулся так, что чуть не скатились на пол вдвоем.

      Борис бережно уложил Матвея, закинул его ногу себе на плечо. Опыт подсказывал, что так получится и удобнее, и глубже. Задвигал бедрами резвее, вслушиваясь в постепенно нарастающие стоны.

      — Борь, Борь! Погоди... Я же...

      — Все хорошо, — заверил то ли себя, то ли Матвея.

      — Борь! 

      — Все хорошо... Моть.

      Матвей вскрикнул. По его тощему телу прокатилась волна дрожи, передалась Борису, на секунду отрубая и зрение, и слух.

      — Ой! Ой-ой-ой!..

      Сделалось почти больно. Потом резко и до головокружения приятно. Все, на что хватило сил, ума и фантазии — обнимать, целовать в висок и шептать на ухо:

      — Моть, все хорошо, — пока Матвей громко мычал себе в кулак с закатившимися к потолку глазами. — Мой.

      Борис сбился со счету, сколько тогда раз произнес «Мотя», в какой-то момент слово полностью утратило для него изначальный смысл, оно звучало как нечто магическое. Произнося его снова и снова, Борис словно растягивал собственный оргазм.

      Кое-как успокоились. Осторожно отодвинулись друг от друга. Дотянувшись до салфеток, Борис украдкой покосился на японский сад, висевший над изголовьем.

      «Ни черта не умиротворяющее зрелище. А если на бошку хлопнется?.. надо бы закрепить ее как следует», — утер пот со лба.

      Вся комната слегка пульсировала в такт сердцебиению. Такое случалось после тяжелого рабочего дня или вот, после Матвея. Тот подал голос не сразу.

      — Н-никогда не думал, что к-кончу от своего же имени, — шепнул и тут же расхохотался. — Это очень странно!

      Борис облегченно вздохнул, полез доставать свалившееся на пол одеяло.

      — Ой! Н-но если что, мне понравилось.

      — Я учту. Нормально все? — провел по шраму на боку, до сих пор слегка розовому.

      — Вообще нормально! Борь, я давно уже в порядке, ты про это даже не думай.

      — Не могу, — деликатно укрыл ноги Матвея, сел рядом.

      Тот посмотрел влажно, приподнялся на локтях, явно порываясь поцеловать или еще каким-то еще способом закрепить свою нежность, но вдруг спохватился.

      — Ой, а сколько времени?

      — Времени? — переспросил Борис рассеянно. 

      Нащупал в груде сброшенной одежды свои джинсы с телефоном. 

      — Пятнадцать минут первого.

      — Ой, это получается уже первое июня? — взволнованно уточнил Матвей. — Выходит, сегодня мы знакомы ровно год.

      Борис подвис. Постарался посчитать в уме. 

      — Выходит... Что да. Проклятье, прости, я забыл.

      — Нет-нет, — весело отмахнулся Матвей. — Только не думай, что я такие даты отмечаю. То есть... Я их вообще не отмечал. Сказать по правде, это первый раз, когда у меня такие долгие отношения. Да и... Если уж быть откровенным, сами отношения впервые. Я это к тому вспомнил, что мне хотелось тебя поблагодарить за такую потрясающую возможность. Быть с тобой. Никогда бы не подумал, что могу с кем-то быть… Погоди-погоди, я хочу довести мысль, а то мне потом смелости не хватит. Ты мне показал, что я — человек. И с тобой моя жизнь так поменялась. Я знаю, что доставлял хлопот и, мне кажется,  скорее всего еще доставлю и не раз. Но ты все равно так внимателен ко мне. Я знаю, мне предстоит еще многому научиться, чтобы жить нормально. Не уверен, сколько мне на это потребуется... Н-но я хотел бы сделать это с тобой. Вот. Это то, что мне нужно было тебе сказать. Ура. Теперь мне… максимально стыдно. И немного гордо. Я весь вечер представлял, как скажу это. 

      Борис растерянно кивнул.

      «Теперь стыдно мне. Надо что-нибудь ответить, а остатки красноречия я потерял где-то возле Рокоссовского. Черт…»

      Погладил по шраму большим пальцем: 

      — Спасибо. Я, честно, не знаю, что сказать...

      — Ой, я знаю, — Матвей обхватил его за шею, притянул к себе. — Назови меня «своим Мотей» еще раз... — совсем тихо. — Пожалуйста.