Слеш сновал по кухне, меряя шагами пространство и наблюдая ритмичное движение секундной стрелки на часах. Уже утро, половина пятого, если быть точным, ночь уже прошла и ему удалось все еще не заснуть, что вызывало неимоверное облегчение и радость. Ещё бы продержаться немного, пока не проснётся художник, а там за разговорами, крепким кофе и вкусными печеньками будет совсем легко не позволить организму скатиться в липкие объятия сна. Но голова туманная, а веки уже налились свинцом и держать глаза открытыми становится все сложнее и сложнее.

Он потёр глазницы, что нестерпимо зудели. Желтая звезда и лаймовое сердечко потускнели, выдавая измученность монстра. Под глазницами уже начали виднеться фиолетовые тени, хорошо хоть мешков под глазами у скелетов не бывает, пластичная, но твердая кость не умеет брякнуть и удерживать в себе излишки влаги. Слеш зевнул протяжно и похлопал себя ладонями по щекам. Засыпать не хотелось. Что-то ворочалось неприятным предчувствием за солнечным сплетением, нагоняя тревогу и беспокойство, душа тупо ныла, а Слеш привык доверять своим чувствам. Оттого был уверен, что спать сейчас никак нельзя.

Значит надо перетерпеть, перемучиться, может к вечеру уже не будет так страшно.

Зевок опять вырвался против воли. Жаль все еще спали. Надо было избавиться от сонного настроения, отвлечься, а самому это было сделать ох как трудно, может занять чем-нибудь руки?… на глаза попались трубочки-макароны, которые Инк вчера оставил на столешнице, не спрятав после готовки ужина. Он наклонил голову, словно птичка, расценивая потенциальное занятие, почему бы и нет?

Башенка из вермишелинок получалась на удивление ровная. Ажурная и высокая с двумя дополнительными боковыми "пристройками", заборчиком и квадратом воображаемых конюшен она походила чем-то на средневековой замок. Слеш зевнул и потер глазницы.

— Чего то здесь не хватает…хм. — взгляд поплыл по кухне, натыкаясь почти сразу на хрустальную вазочку, где невянущим цветком красовалось золотое перышко.

— О! Вот оно! — он повертел "свою прелесть" в руках, наслаждаясь переливами перламутрового желтого на свету и воткнул перо в центральную башню, подобно флагу.

— Да здравствует Солнечное государство. — хихикнул тонко. И принялся водить пальцем по мягкому шелку пера. Рука опустилась на стол тяжело, держать её в воздухе не было никаких сил, она словно весила тонну, или вдруг вся магия испарилась или превратилась в вату, не желая шевелить кости и заменять собой мышечную ткань. Перо расплывалось мутным желтым пятном в его глазах.

— Желтый, огненный, пылко-оранжевый, словно лучик солнца, почти горячий. Мой любимый цве-е-ет. — голос потихоньку угасал, к концу малосвязного предложения превратившись в откровенный зевок.

Слеш подпер щеку кулаком, нависая над законченной Постройкой. В глаза пора было вставить спички или насыпать соли, только так можно было их удержать открытыми и отогнать навязчивый сон.

Сознание непослушно уплывало, накладывая несуществующую картинку на реальность.

Вот вокруг вермишелевого замка скачут макаронные лошади, оставляя после себя следы из кетчупа. Рыцари вскидывают копья из заточенных на концах кусочков спагетти. Барышни в пышных платьях из кремового зефира прогуливаются вокруг главной башни. Крылатая фигура из переливающегося меда поправляет золотой флаг-перо, подмигивая разномастными глазами. "...Увидимся…" — шевелятся полупрозрачные медовые губы.

Крылья хлопают в воздухе, заставляя взметнуться полы рыжего плаща.

— Не сдаваться… не сдаваться. Глаза откры-ы-ыты. Сон не получит тебя сегодня. Не сегооооххх… — вермишелевый замок падает, погребенный под тяжестью головы Слеша.

Не слишком мягкая подушка — сырые макарошки да помятое перо, но вымотанный организм считает иначе.

…

Шесть часов утра…чем не прекрасное время выпить крепкого чаю на кухне? И не важно, что солнце уверяет в том, что уже явно полдень. Все равно, в антипустоте время суток — это лишь приблизительное представление самого художника о настоящей смене дня и ночи. Нарисованное солнце беспрекословно слушается своего создателя. И бессовестно издевается над всеми остальными, совершенно не учитывая их пожелания.

Если Инку приспичило поспать — быть полночи. И никакое "время" не заставит искусственное светило подняться раньше, чем художник отоспится хотя бы наполовину.

— Чай, чай, чай…о, Слеш, привет! Тебе не твердо спать на такой куче всего? — но друг не ответил, даже не пошевелился.

Крепко спит, подумал художник и залил кипятком засыпанную в керамический чайничек заварку.

Инк ещё раз глянул на лежащего на столе в странной позе друга. Наклонил голову, обошёл того кругом, заглядывая, словно сорока в раздробленную косточку, пытаясь увидеть лицо, скрытое за предплечьями.

Если честно, что-то в этом излишне крепком сне ему не нравилось, что-то было странным…

Слеш всегда спал чутко, просыпался от любого шороха, а иногда и вовсе не спал целые сутки напролёт, никогда не объясняя при этом причины столь странного поведения.

— Эй! — Инк ткнул друга в плечо.

Ноль реакции.

— Э-эй! Ку-ку! Мама пришла, чай принесла! Не хотите ли кипяточка за шиворот? — глупая шутка ушла в пустоту без ответа, без реакции. Слеш даже не скривился, не шелохнулся от громких звуков.

Художник пригляделся. Да он даже дышал как-то не так… словно и не спит вовсе, словно… так дышат больные, что впали в кому — один вдох на полминуты.

Инк потрусил друга за тонкую кость руки повторно. Приподнял за плечи, голова завалилась вперед.

— Да он без памяти! О, звезды! Что с тобой?!

Схватить не крупное тело на руки, притиснуть к себе теснее.

Глаза! У него открыты глаза!

Зрачки пульсировали в панике, метаясь от лица художника к потолку и стенам кухни и обратно.

— Жив, жив, ты жив. Все хорошо, Слеш! Все будет хорошо.

Инк за секунду вспомнил всю научную и медицинскую литературу, включая письма Саенса, что ему когда-то приходилось читать и раскрыл глаза шире. Он слышал о подобном. Это странное состояние, когда сознание бодрствует, а тело словно парализовано. Как же это называлось…м-м-м. Сонный паралич!

Надо было позволить телу расслабиться, нормализовать эмоциональный фон.

Он положил Слеша на диван в прихожей, накрывая пледом по самую грудь.

— Тш-ш-ш, Слеш, я все понял. Я понял. Я помогу тебе. Подожди минуточку.

Глаза напротив перестали метаться, подобно вспугнутым птицам в клетке и замерли, останавливаясь на разноцветных зрачках художника — голубая бесконечность и синее кольцо. Зрачки замерли, не менялись, так не вовремя выказывая грусть и страх, что преобладали сейчас в его душе, если бы та конечно была за белыми татуированными ребрами.

Инк потянулся к поясу, выуживая из органайзера баночку редко затребуемой белой краски. Провел по щеке друга холодной рукой, приподнял голову.

— Вот так, только чуть-чуть, лишь глоточек, тебе много не надо. Успокоить душу, утихомирить панику. Ну же, маленький. Ты же мне как братец, Слеш, ты должен быть впорядке. — гладит, баюкает, словно дитя малое, руки растирает в ладонях, нежные хрясточки, точеные, словно вырезанные ювилиром из чистого серебра, перебирает фалангу за фалангой, двигаясь от указательного к мизинцу.

— Х-холод-дные.

Инк хватает лицо друга в ладони, заглядывает в глаза.

— Ох, испугал.

— Р-руки х-холодные. — Слеш едва ещё шевелясь берет ладони в ладони, то ли пытаясь согреть, то ли чтобы отнять лёд чужих рук от своего лица.

— Вот почему ты так мало спишь. — Инк разглядывает кисти, ещё тоньше, чем собственные.

— И часто это у тебя?

— Нет. Бывает раз в месяц, бывает реже. — голос от белой краски странный, словно и не его вовсе. Пустой, спокойный.

— А хочешь, я тебя к Саенсу отведу? Он может что-то придумает… — Инк ложит голову на диван рядом, умостившись возле мягкой мебели на коленях.

— Не надо. Всё хорошо. Я справляюсь. Извини, что напугал. У меня слишком много странностей. — отводит глаза.

— Как и у нас у всех, Слеш. Как и у нас у всех.

Две фигуры так и замерли неподвижно на диване в гостиной. Два друга каждый со своими мыслями в голове не проронили больше ни слова, прекрасно понимая друг друга и так. Не нужно было сейчас ничего объяснять. Нужно просто быть рядом и поддерживать друг друга беззвучно, но уверенно и они были…пока…

В двери ворвался желтый вихрь, обрывая тихое молчание.

— Спите?! А найтмер уже нет. — Дрим одарил всех своей широкой улыбкой и заодно щедрой порцией позитива.

Художник приободрился, поднялся, сверкая оранжевым во взгляде.

— Где?

— В одной из альтернатив Дасттейла. — стало ему ответом.

— Дрим, ну в которой? Ты словно вчера родился. Их же добрый десяток. — закатил глаза защитник АУ.

— Эта, как её, ну та… — Мечта пощелкал пальцами перед шафрановыми глазами.

— В которой вместо Санса Папирус.

— А-а-а, Дастбелив… значит фастфуд на завтрак, вот же ленивый морепродукт. — махнул хранитель рукой.

— Хуже он там все равно не сделает. Там уже больше двадцати перезапусков одно и то же, все и так умрут. Чего спешить?

— Но с ним на этот раз Фреш.

— Чего? Серьезно, что-ли? Творцы милосердные, мало им там было геноцида, своих психов и Кошмаров, теперь еще и паразиты? Ой ну! — он раздраженно передернул плечами.

Ссориться с Ярким Инк не любил, да и не хотел. Были у них негласные правила, установленные еще в незапамятные времена, когда Фреш только начинал свой путь и не понимал границ дозволенного. Впрочем продлилось это недолго. Налакавшись красной и запив ее сверху зеленой, защитник АУ быстро объяснил глисту-осьминогу правила сосуществования.

А тот потом даже сдружиться пробовал. Все приносил из своей АУ разные вкусности и даже вещи. Так у Инка появилась огромная неописуемая скульптура, стоящая сейчас в самом дальнем углу заднего двора и винтажное кресло вырвиглазного оттенка.

Потому было не совсем понятно, точнее совсем не понятно, от чего это он вдруг решил нарушить правила и помочь Найтмеру.

— В конец обнаглел, что-ли, говорил же ему держать свои яйца при себе…Ладно, разминка с утра не помешает. — Инк поднялся на ноги, проверяя наличие на поясе всех бутылочек.

— Ты как, нормально? Или здесь останешься? — обратился он уже к лежащему на диване скелету.

Слеш повел плечами, размял руки. Вроде все было в норме, тело уже слушалось, а от жуткого полусна остались только неприятные воспоминания. Единственное, что было не в порядке — эмоции. Точнее их отсутствие. Белая краска Инка качественно подчистила чувства, а без запаса позитива за спиной сражаться было опасно. Ярость, что бурлила в огненной магии с легкостью перехватывала вожжи правления, если ей не противопоставить плотный пресс накопленной радости или счастья. А их то как раз и стёрли буквально только что, одной чайной ложкой белой химии оставляя Слеша без необходимой эмоциональной брони.

— Нет, я пойду. Только, Дрим, могу я тебя попросить не отходить от меня далеко?

Тот прищурился, подошёл поближе, даже руку положил на грудь в неверии вперив глаза в оранжевую футболку, словно сквозь нее мог увидеть какие чувства преобладают сейчас в душе приятеля.

— Слеш! Да ты пустой практически! Тебя словно выпили. Как ты пойдёшь? Это же почти самоубийство.

— Да брось, Дрим. Не помнишь как было в прошлый раз? Они отступили, а мы обошлись даже без травм. Мы сильнее, все будет с ним впорядке. — принялся уговаривать Мечту художник.

Он как никто другой сейчас понимал, что Слеша оставлять одного по крайней мере нечестно, даже жестоко.

— Побудешь рядом, он подпитается в процессе.

Дрим нахмурился. Ему не нравилась беспечность, с которой преподносилась эта проблема. Да, хорошо если все хорошо, а если что-то случится? А если Дрим не сможет выдать достаточно позитивных эманаций? А если…

— Ну давай, Дрим, я не хочу оставаться здесь один. — перебил его мысли Слеш.

Позитивный вздохнул.

— Ладно. Только далеко от меня не бегать, я не нянька, чтобы только и делать, что следить за твоим местом нахождения. — за раздраженным ворчанием все еще слышались озабоченные нотки.