Перед началом занятий куратор говорит, что у нас новый студент. Немного странно, что он переводится в середине семестра, но наверняка из какой-нибудь престижной академии. Я видел его фото в журнале: сын «алмазного короля» Сугисаки, учился за границей, кажется, в Англии. На нём до сих пор его старая форма, волосы выстрижены на манер английских денди, часы с золотым браслетом блестят на запястье. Своим видом он нарушил как минимум три правила, и я, как член совета, непременно должен сделать ему замечание. Все ждут именно этого, даже куратор посматривает на меня, прежде чем предложить новенькому занять его место, но я делаю вид, что ничего подобного не замечаю: подождёт до перерыва.

      Но пара начинается не с проверки заданий, а с раздачи приглашений на так называемый «родительский день». Я озадаченно смотрю на бланк и не совсем понимаю, что с ним делать. Отец вряд ли это мероприятие посетит: он был в академии всего раз, когда устраивал меня сюда, да и нет необходимости в его визитах, я прекрасно справляюсь сам… А вот теперь этот родительский день!

      Я настолько огорошен этим, что забываю о новеньком. А он, едва звенит звонок, неожиданно сам ко мне подходит.

      — Привет! — говорит он и, кажется, нарочито произносит слова с акцентом, чтобы подчеркнуть своё обучение за границей. — Ты ведь Тораяма?

      — И? — Я не слишком доволен тем, что он ко мне подошёл, тем более все смотрят на нас и ждут, чтобы я сделал-таки ему замечание, а у меня голова забита этим родительским днём.

      — Ты мне нравишься, — строя мне глазки, говорит Сугисаки.

      Я невольно добавляю это нарушение к остальным и спрашиваю:

      — Мы с тобой знакомы всего полчаса, как же ты можешь говорить такое?

      — Ну как же! Ведь у наших отцов совместный бизнес, — возражает он, — так что и мы должны подружиться.

      — Хм? — Я изгибаю бровь и краем глаза смотрю на одногруппников, они начинают подхихикивать, потому что знают, что ко мне с подобными подкатами лезть не стоит. — Допустим, я тебе нравлюсь. И что же тебе во мне нравится?

      Сугисаки определённо теряется, но тут же спохватывается:

      — Глаза. Они ведь у тебя такие!

      — Какие?

      Шепотки и хохот становятся громче. Сугисаки сердито смотрит в ту сторону, откуда они доносятся, поворачивается ко мне и мямлит:

      — Ну… они… зелёные.

      Пожалуй, больше он не знает, что сказать, и я начинаю думать, что его «признание» — это всего лишь повод сблизиться с наследником Тораямы (он ведь именно с этой фразы начал). Я жду ещё немного, потом говорю:

      — А, тогда, конечно, всё понятно, раз они зелёные.

      — И что ты мне на это скажешь? — Сугисаки ободряется и — совершенно зря.

      — На самом деле, как член студенческого совета, я тебе много что хочу сказать. — Я откладываю книгу и оценивающе смотрю на него. — Во-первых, носить чужую форму запрещено. Во-вторых, обрати внимание на то, как подстрижены студенты. В-третьих, аксессуары тоже запрещены. Если тебе необходимы часы, они должны выглядеть так. — Я сдвигаю рукав и показываю ему свои часы. — А если тебе хотелось похвастаться, то делай это во внеурочное время. В общем, у тебя есть время до завтра, чтобы всё исправить. Если нет — мне придётся сделать тебе взыскание.

      К концу моей речи лицо Сугисаки вытягивается. А я ещё добавляю:

      — И да, насчёт твоего предложения: подобные отношения запрещены уставом.

      После такой отповеди Сугисаки уже не думает, что я ему нравлюсь, уверен. Он только мямлит, что завтра непременно исправит все огрехи во внешнем виде. А мне пора идти на собрание совета.

      Я иду и думаю: и как это я забыл про родительский день? Ведь в прошлом месяце на очередном совете мы это обсуждали. Но моя голова тогда была забита чем-то другим, я просто проголосовал и забыл об этом. И вот что мне теперь делать? Родительский день уже послезавтра. Поставить печать на приглашении не составит труда, но кто придёт ко мне? Просить об этом кого-то из братьев? Ки-Таро, может быть, и согласился бы, но он с друзьями отдыхает в Швейцарии. Про остальных даже думать не хочется. Эти мысли так гнетут меня, что после академии я сразу же отправляюсь домой и почти не разговариваю с шофёром.

      — Что-то произошло? — пытается выяснить он.

      — Ничего особенного, — отвечаю я и снова погружаюсь в размышления.

      До ужина я пробираюсь в кабинет к отцу. Он, как всегда, занят и не обращает на меня никакого внимания. Я пользуюсь этим и беру со стола его личную печать, чтобы проштамповать приглашение. Он и этого не замечает. Я прижимаю печать к бланку, остаётся неровный красный оттиск, и печать возвращается на место. Я махаю приглашением, чтобы подсушить чернила, и так же незамеченным возвращаюсь в свою комнату. Одной проблемой меньше, но что делать с главной?

***

      Я очень подавлен: родительский день уже сегодня, а я так ничего и не придумал. Но я склоняюсь к мысли устроить небольшой спектакль: телефонный звонок, отец неожиданно не может приехать, какая жалость! Может быть, сказать, что его пригласил на обед премьер-министр? Для пущей важности. И я уже совсем готов утвердить этот план, как обращаю внимание на Сугуру. Вернее, это он обращает на меня внимание.

      Мы стоим в небольшой пробке, так что ему не нужно следить за дорогой. Он оборачивается ко мне и спрашивает:

      — Ну, так в чём дело, Мицуру?

      — Что ты имеешь в виду?

      — У тебя какие-то проблемы в академии? Я могу тебе чем-нибудь помочь? — вполне искренне тревожится он.

      — Нет, не можешь, — отвечаю я и тут же вскидываюсь: — Да нет, как раз можешь! Точно! И как это я сразу не додумался?!

      — Ты это о чём? — Мой всплеск его настораживает.

      Я тяну с его головы фуражку:

      — Сегодня ты идёшь со мной в академию.

      — Что? — удивляется он. — Зачем?

      — Сегодня родительский день, так что ты притворишься моим братом.

      — Нет, это как-то… — Сугуру почему-то теряется. — Я не могу.

      — Да всё ты можешь! — Я вцепляюсь в него как клещ. — Тебе просто нужно посетить открытый урок, поговорить с куратором и забрать у него табели. Никто и не догадается, что ты просто шофёр!

      — Нет, — ёжится он, — это не лучшая идея.

      Но я достаю Сугуру всю дорогу, и в конце концов он соглашается притвориться моим братом. Я ничуть не волнуюсь об успехе этой авантюры. Сугуру всего тридцать два года, выглядит он очень представительно, на нём дорогой костюм (который без фуражки смотрится уже не как шофёрский, а как обычный деловой костюм) — никто ничего не заподозрит. Сугуру ещё немного ворчит, приглаживая вихор на затылке, достаёт из бардачка часы и органайзер, а я немного удивлён, потому что это очень дорогие часы, и я тогда начинаю гадать: сколько же отец ему платит за то, чтобы он со мной возился, если обычный шофёр может позволить себе такие часы?

      — Ну, и кем я должен быть? — интересуется Сугуру, перелезая на заднее сиденье.

      — Сугуру Тораяма, один из моих старших братьев. — Я заставляю его немного распустить галстук. — К тому же ты лучше всех знаешь, как обстоят у меня дела в академии, так что всё пройдёт нормально, я уверен.

      Сугуру вздыхает, но ему приходится согласиться и на это. Мы оба вылезаем из машины и идём в академию. У аудитории нас встречает куратор. Я представляю ему Сугуру, тот очень неплохо справляется со своей ролью, и мне даже кажется, что он больше подходит на роль наследника Тораямы, чем Чизуо или Акира.

      Звенит звонок, урок начинается, и я уже точно знаю, что первым вызовут отвечать меня, как лучшего ученика в группе. Так и происходит, преподаватель называет мою фамилию, я беру книжку и иду к доске. То, что на меня смотрят чужие родители, меня мало смущает. Главное, что Сугуру здесь, и я не упускаю случая покрасоваться пред ним. Я открываю книжку и начинаю читать:

      — It was on a rainy night. Some schoolchildren were going home after classes…

      История занимает целую страницу, в ней встречаются сложные слова (такие, как «rarely», «thunderbolt», «revolutionary»), и для японца произнести их нормально — весьма сложная задача, но я с этим справляюсь, только в самом конце сбиваюсь и говорю «tloublemakel» вместо «troublemaker». Но, думаю, для большинства присутствующих то, что я прочёл, вообще китайская грамота, так что никто ничего и не замечает. Сугуру улыбается. Интересно, он гордится мной?

      После урока нам даётся полчаса, чтобы поводить родителей по академии. В этом академия ничем не отличается от обычных школ: сплошная показуха! Я веду Сугуру к кабинету совета, он разглядывает плакаты на стенах и вскользь замечает:

      — Ты неплохо справился. Только в самом конце чуть-чуть ошибся.

      — Что? — Я удивлён, что он заметил мою ошибку. — А ты-то откуда знаешь, что я ошибся?

      — Ты же не думаешь, что я тупой шоферюга? — отвечает он вопросом на вопрос, чего я терпеть не могу. — Колледж-то я закончил, — добавляет он, замечая моё возмущение.

      — Тогда почему ты работаешь всего лишь шофёром? — задаю я вполне резонный вопрос.

      — А почему бы и нет? — Сугуру пожимает плечами и оживляется при виде очередной доски объявлений: — О, твоя фамилия на первой строчке! Лучший ученик в группе?

      Явно, он не собирается отвечать серьёзно на мой вопрос, так что приходится с этим смириться.

      — Не только в группе, — возражаю я и тыкаю пальцем в заголовок, — а на потоке.

      — М-м-м, вот это достижение! — говорит шофёр, и я не очень уверен, серьёзен он или иронизирует.

      Репродуктор объявляет сбор, мы возвращаемся в основное здание. Теперь время родителям побеседовать с учителями. Они запираются в классе, студенты расходятся кто куда. Занятий в этот день уже не будет, после беседы можно отправляться домой. Мне, пожалуй, даже интересно, что скажут обо мне. Наверняка прозвучат слова «перспективный» или «целеустремлённый»…

      Наконец дверь открывается, и родители начинают расходиться. Не у всех довольные лица: несмотря на то, что это элитная академия, некоторые просто не дотягивают до её уровня и находятся здесь только благодаря связям. Повезло, что я не один из них. Мне не стыдно забирать табели, и никто не сможет ткнуть меня носом в то, что я учусь здесь только потому, что я сын Тораямы.

      Сугуру тоже выходит. Он кажется уставшим, под мышкой у него несколько прозрачных папок. Я жду, когда он дойдёт до меня, и спрашиваю:

      — Как всё прошло?

      — Нормально. — Сугуру вздыхает и шарит по карманам.

      Я думаю, что он ищет сигареты, и поспешно говорю:

      — Курить на территории академии запрещено.

      Но он ищет вовсе не сигареты, а чупа-чупс. Засунув его в рот, он несколько оживляется.

      — Едем домой? — спрашивает он.

      Я киваю, и мы идём к машине. Сугуру садится рядом со мной и начинает листать полученные от учителя папки.

      — Твой табель, — говорит он, протягивая мне листок. — Девяносто семь — очень неплохой результат.

      Я расстроен, потому что ожидал сотни. Сугуру замечает это и пытается меня утешить:

      — Да ладно, когда я учился, я максимум восемьдесят набирал.

      — Но ты не Тораяма, — возражаю я, — отец наверняка будет недоволен.

      Шофёр как-то криво ведёт плечами и достаёт прочие бумажки. Среди них несколько благодарственных писем за оказанную спонсорскую поддержку, требующие оплаты счета, копия платёжек и прочее.

      — И ещё это, — добавляет Сугуру, подавая мне несколько скрепленных бумаг.

      Это профориентационая анкета. Я листаю её и мрачнею, потому что там нужно указать сведения о родителях, а сама анкета содержит глупые вопросы о том, что мне нравится больше: выращивать растения или ставить уколы животным. В общем, это ещё один повод расстроиться. Я запихиваю все бумаги в папку и толкаю её в портфель, болезненно думая о том, как придётся говорить об этом с отцом.

      С разбором документов покончено. Сугуру перелазит на своё сиденье, надевает фуражку и заводит мотор.

      — Сугуру… — окликаю я его.

      — Что? — отзывается он.

      — Постели́ сегодня шёлковые? — прошу я.

      — Нет, — неожиданно отказывается он.

      — В смысле? — Я задыхаюсь от этого неожиданного отказа.

      — Я и так весь день проторчал тут с тобой, мне тоже отдыхать надо. — Шофёр чуть морщит нос.

      — Да как ты… — Я настолько ошарашен, что едва нахожу слова. — Как ты смеешь со мной так говорить?!

      — К тому же, — благополучно игнорирует он меня, — каждый день такими вещами заниматься довольно утомительно, а тебе ещё и вредно.

      — Почему это вредно?

      — Потому что.

      — Я тебе прика…

      — Я не собираюсь этого делать сегодня, ясно?

      — Ну и пошёл ты! — Я заливаюсь краской, потому что вся эта ситуация очень унизительна: чтобы какой-то шофёр со мной пререкался!

      — Мицуру…

      Я не отвечаю ни на одну из его следующих реплик. Я слишком разозлён, чтобы разговаривать с ним. Из машины я выскакиваю, не дожидаясь его помощи, и надолго запираюсь у себя, где пытаюсь разрядиться, пиная пуфы и боксируя подушки. Вымотавшись, я падаю на кровать и лежу не шевелясь.

      В конце концов, ему платят за то, чтобы он возил меня. Может, стоит предложить ему прибавку? Эта идея меня вдохновляет, я вооружаюсь пачкой денег и спускаюсь вниз. Сугуру оказывается в своей комнате за ноутбуком.

      — Вот! — Я кидаю деньги ему на стол. — Если я заплачу, ты будешь делать то, что я говорю?

      — Нет, — морщится шофёр и смотрит на меня почти с отвращением. — Я ведь уже сказал…

      Я пинаю дверь и ухожу, понимая, что сглупил. Пытаться купить его было не лучшей идеей.

      Лучше забыть о нём и заняться тем, что действительно важно, — разговором с отцом. Я ненадолго возвращаюсь к себе за документами и стучусь к нему в кабинет.

      — Табель, — говорю я, входя.

      Когда дело касается документов, отец очень внимателен. Вот и сейчас он поворачивается ко мне и протягивает руку за бумагами. Я отдаю ему табель, счета и платёжные документы.

      — Девяносто семь? — Складка в углу его рта становится глубже.

      Я знаю, как повернуть разговор в свою пользу:

      — Я очень недоволен собой. В следующий раз непременно добьюсь стопроцентного результата. Как член семьи Тораяма, я просто не имею права получать низкие баллы.

      Эти слова отцу нравятся, и он даже говорит:

      — Что ж, и девяносто семь неплохой результат. Но очень хорошо, что ты понимаешь.

      И он уже готов вернуться к своим делам, но я протягиваю ему анкету:

      — Тут ещё кое-что. Я не знаю, как заполнить первые восемь строк. Заполни их сам, пожалуйста?

      Отец хмурится, читая анкету, надевает очки и заполняет первые строчки, поскрипывая пером. Когда он возвращает анкету мне, я надеюсь узнать о себе что-нибудь новое, но меня ждёт разочарование: в графе «мать» он ставит прочерк, а в графе «отец» пишет собственное имя.

      — Ещё что-нибудь? — интересуется отец.

      — Нет. — Я сникаю окончательно и иду к себе.

      Заполнять анкету — нудное занятие. Вопросы пестрят длинными словами и кажутся похожими друг на друга. В некоторых я ставлю галочки наугад, потому что совершенно не знаю, чем я хочу заниматься в будущем. Думаю, моё будущее давно предопределено. На строчке с выбором будущего места учёбы я пишу название университета, в котором учился отец. Там же учились и все его сыновья. Это традиция, что Тораяма заканчивают именно этот университет. Не думаю, что мне позволят выбрать что-то другое.

      Наконец с анкетой покончено, я откидываюсь на стуле и смотрю в потолок. А чего бы я хотел от жизни? Я не знаю ответа на этот вопрос. Всё, что я сейчас делаю, — это пытаюсь нарушить очередное правило, чтобы хоть на чуточку стать свободнее.

      Может, нарушить это правило и выбрать другой университет?

      Я тянусь за ручкой, чтобы исправить анкету, но тут дверь открывается, и в мою комнату заходит Сугуру.

      — Ты что тут делаешь? — хмуро спрашиваю я.

      Он кладёт на стол пачку денег:

      — Ты это забыл.

      — Уходи. Прислуге нельзя здесь находиться. — Я дёргаю плечом.

      — Всё ещё злишься? — Он доходит до меня и кладёт ладонь мне на затылок, ероша волосы.

      — Не трогай меня. Сдалась мне твоя жалость! — Я спихиваю его руку.

      — Жалость?

      — А что, нет?

      — Какой ты ещё ребёнок… — смеётся он, чем злит меня ещё больше.

      — Уходи, я сказал! — Я встаю и толкаю его в грудь, заставляя идти к двери.

      Но Сугуру неожиданно хватает меня и валит на кровать.

      — Ты что удумал? — восклицаю я.

      — Давай мириться? — предлагает Сугуру. — Я был резок, признаю.

      — Слезь с меня…

      Но он отрицательно качает головой, и я понимаю, что он собирается сделать это прямо здесь.

      — Ты спятил? — Я упираюсь рукой в его грудь. — Не здесь же…

      — А почему нет?

      — Я же сказал: слугам нельзя тут…

      — Да прекрати! — Он зажимает меня коленями и стаскивает с себя рубашку. — Я запер дверь. Давай по-настоящему… до самого ужина…

      — Су… Сугуру… — пищу я.

      Он раздевает меня, несмотря на мои писки, расшвыривает одежду по полу. Я не собираюсь сопротивляться, но я несколько растерян его решением прийти ко мне в комнату. Возможно, это какая-то другая сторона Сугуру, о которой я ничего не знаю.

      — Эй… — Он накрывает мои скулы ладонями. — Не злись.

      — Я… я не… — Мне всё ещё хочется орать на него, но я сдаюсь: — Не злюсь.

      — Больше так не буду, — обещает он, хотя я в это не верю. — Только ты не будь таким, как твой отец.

      — Каким? — не понимаю я.

      — Эгоистичным ублюдком, который думает, что всё на свете продаётся и покупается.

      Сказав это, Сугуру спохватывается и извиняется, его лицо вспыхивает. Он понимает, что сказал лишнее, но я не расстроен. Я прекрасно знаю, что отец такой и есть. А ещё я думаю, что Сугуру ничего не знает о моём происхождении.

      Чтобы замять неловкость, Сугуру переходит от слов к делу. Его пальцы проникают в меня, я выгибаюсь навстречу этому холодному прикосновению. Смазка течёт на простыни, пачкая их, но меня это мало волнует. По-настоящему и до самого ужина… Звучит обнадеживающе.

      Сугуру переворачивает меня, ставит на четвереньки, перекладывает мои руки на спинку кровати, расставляет мои колени в удобную для него позу. Его ладони ласкают мои ягодицы и бёдра, и у меня мурашки бегут по телу от предвкушения. В яичках так горячо наливается, что сложно сдержать стон. Я покрепче стискиваю спинку кровати. А Сугуру уже входит в меня, придерживая за живот. Он движется рывками, его ладони скользят по моему животу, когда он подтягивает меня к себе или отпускает. Его член сейчас кажется больше обычного, и у меня дрожит под коленками, когда он полностью оказывается во мне. Но я чувствую, что Сугуру играет со мной: он меняет темп, захватывая одной рукой мой пенис и вытворяя с ним разные штуки. Это только подстёгивает меня, я хрипло дышу, ягодицы дрожат мелкой дрожью, а член кажется необыкновенно горячим и твёрдым. Я знаю, чего Сугуру хочет добиться, но, вопреки его ожиданиям, не кончаю, так что ему приходится продолжить и выполнить обещание делать это «по-настоящему до самого ужина». Сугуру выпускает мой член из ладони и прихватывает меня за плечо, надвигая на себя, наши тела смыкаются, глубже просто некуда, и я тихо кричу от восторга, разжимая руки со спинки кровати и смыкая их на ягодицах шофёра. Мне хочется побыть так, и я понуждаю его остановиться. Его член пульсирует внутри, моя дрожь никак не останавливается, и я совершенно уверен, что это лучший момент за весь день.

      — Мицуру… — Он пытается убрать мои руки со своей задницы.

      — Ещё пару секунд, — прошу я, сжимая пальцы сильнее.

      Сугуру ждёт немного, силой заставляет меня переложить руки обратно на спинку кровати и прижимает их ладонями поверх. Его член снова начинает двигаться, я часто дышу, не справляясь с этим overwhelming ритмом, и мы долго качаемся туда-сюда, и мне кажется, что вся комната качается вместе с нами. Я кусаю губы и стараюсь высвободить хотя бы одну руку, чтобы поймать болтающийся член и издёргать его до оргазма, но Сугуру меня опережает: его рука снова скользит мне под живот и энергично массирует мой пенис, и эти движения перекликаются с трущимся внутри членом. Голова кружится, я лепечу что-то бессмысленное, и скоро оргазм захлёстывает меня.

      Я даже не сразу понимаю, что всё закончилось. Но я уже каким-то образом лежу в постели, а Сугуру стоит возле кровати и одевается.

      — Сугуру? — бормочу я, выбираясь из-под покрывала.

      Ноги разъезжаются, и я так и остаюсь сидеть на кровати.

      — Я пойду, ладно? — Он наклоняется ко мне и ворошит мои волосы.

      Я не возражаю. Шофёр какое-то время стоит перед зеркалом, затягивая галстук, потом выходит из моей комнаты.

      И тут я слышу за дверью голос отца и вздрагиваю. Неужели Сугуру попался? Я сползаю с кровати и крадусь к двери подслушивать. Да, Сугуру разговаривает с отцом.

      — Что ты тут делаешь?

      Я приникаю к замочной скважине и вижу, что Сугуру даже ухом не ведёт.

      — Botchan выронил в машине органайзер, я занёс, — отвечает он, делая ударение на слове «Botchan», совсем легко наклоняет голову, почти кивает, и спускается вниз.

      У меня создаётся впечатление, что он совершенно не боится отца. Я слышал, что Сугуру — сын отцовского друга, может быть, поэтому он ведёт себя несколько вольнее других слуг.

      Но то, что он выкрутился, очень хорошо: если бы отец зашёл ко мне сейчас, думаю, он бы всё понял. Я опускаю голову и рассматриваю голые колени, по которым тихонько течёт вниз сперма. Стоит принять душ перед ужином…

***

      — Сегодня меня не нужно забирать, — говорю я.

      Мы с Сугуру стоим на очередном светофоре.

      — Почему? — Глаза шофёра смотрят на меня в зеркало.

      — Пойдём с приятелями в караоке, обратно на такси, — отвечаю я, перекладывая портфель с сиденья себе на колени.

      — Точно? — Его глаза щурятся. Думаю, он ничуть мне не поверил.

      — Ну знаешь, — возмущаюсь я, — если я сказал, значит, так оно и есть!

      — И ты точно не пойдёшь в какую-нибудь клоаку и не ввяжешься в неприятности? — уточняет Сугуру.

      — Точно, — отвожу я глаза, — никаких борделей. Это всего лишь караоке. Ты вообще знаешь, что такое караоке?

      — Знаю, конечно, — едва заметно усмехается шофёр, — но и тебя знаю. Так что лучше лишний раз удостовериться.

      — Пф! — Я задираю нос, а сам думаю: «Я бы тебя всё равно провёл, если бы мне вдруг захотелось выбраться в одиночку».

      Ни в какое караоке, разумеется, я не собираюсь. Мне просто хочется побродить по городу, по магазинам — обычным магазинам, я имею в виду, не бутикам. Если бы Сугуру пошёл со мной, он бы всё испортил: гулять в сопровождении — это непременно бы привлекло лишнее внимание. Так что я всеми правдами и неправдами стараюсь избавиться от Сугуру в этот день.

      — Ну хорошо, — наконец соглашается он. — Но если ты меня обманешь и что-то произойдёт, то я с тобой больше не буду разговаривать.

      — Будешь, куда денешься, ты же мой шофёр, — возражаю я.

      — Вот как шофёр и буду, — уточняет Сугуру. — Так куда ты собираешься после академии?

      — В караоке, я же сказал, — гну я свою линию.

      На этом разговор и заканчивается, шофёр уезжает. Я очень надеюсь, что он не станет следить за мной, но решаю на всякий случай подстраховаться и после занятий сажусь в автобус вместе с несколькими другими студентами. Куда они едут — я понятия не имею, но со стороны выглядит, как будто мы вместе куда-то отправились. Через пару остановок я схожу и пересаживаюсь на метро. Вот и весь план, здесь меня отследить совершенно невозможно (хотя я верю Сугуру и не думаю, чтобы он стал за мной следить).

      В метро люди кишат муравьиным потоком, я вливаюсь в него, и меня вносит в вагон, где пахнет железом, моторным маслом и людским духом. Я вцепляюсь в поручень, вагон качается, и я думаю о банке с сардинами. Гулкий голос диспетчера отсчитывает станции, в окна видно, как летят искры от рельсов, и моё путешествие заканчивается раньше, чем я себе представлял. Уже через десять минут я иду по лестнице перехода, чтобы подняться из метро в город.

      Это вполне приличная часть города, кишащая магазинами, кафе, кинотеатрами, залами игровых автоматов и прочим. Я размениваю в банкомате несколько крупных купюр, набиваю карманы бумажками и мелочью и отправляюсь бродить по улице. Здесь полно других студентов, но я с ними не заговариваю, они со мной тоже. Они лишь косятся на мою форму и, наверное, думают: «И что тут забыл этот выпендрёжник?»

      Меня это мало заботит. Я отправляюсь к автоматам, в которых можно получить игрушку, но это требует определённой ловкости. Вообще игрушки меня не интересуют, но в одном из автоматов лежит вещичка, которую я бы хотел отдать Сугуру. Это подвеска для машины в виде чибика-студента, и он очень похож на меня. У Сугуру в машине висит какая-то скучная пирамидка, и избавиться от неё было бы отличной идеей. С автоматом у меня не ладится, но я снова и снова запихиваю в прорезь монетки, пока удача не поворачивается ко мне лицом. Сколько денег я истратил к этому моменту, я не знаю, но люди косятся на меня ещё сильнее. Очевидно, это так бросается в глаза, что я не из их мира…

      Я прячу игрушку в карман и какое-то время брожу в поисках автомата, чтобы разменять ещё несколько купюр. Я трачу их на всякую ерунду. На мятный чупа-чупс (я покупаю два, чтобы угостить Сугуру). На экспресс-фото, где к твоему лицу приделывают рожки, короны и смайлики. На лотерейный билет, невыигрышный, как оказывается. На дежурный обед в какой-то столовке — не потому, что проголодался, а потому, что хочется попробовать дешёвой еды, которая оказывается даже неплохой.

      К этому моменту ноги у меня устают, потому что я не привык столько бродить пешком, и я плюхаюсь на лавочку, чтобы отдохнуть. Улица всё больше наполняется людьми: обед, многие идут по магазинам, покидая душные офисы и плесневелые конторы. Мне становится неуютно, и я решаю перейти с этой улицы на другую, где народа поменьше.

      У меня с собой карта, купленная в одном из магазинов, так что я иду, уткнувшись в неё. Это не то, что стоит делать в таких оживлённых местах. Я тут же наталкиваюсь на кого-то и сбиваю его с ног, летят во все стороны какие-то брошюры, и я сам плюхаюсь на пятую точку, роняя портфель.

      — Ох, ты… — восклицает тот, кого я сбил, пытаясь поймать ускользающие бумаги.

      Я думаю, что стоит извиниться, и говорю:

      — Простите, пожалуйста.

      Тот, кого я сбил, мужчина лет тридцати пяти. Он, как мне кажется, совершенно не вписывается в этот скучный район. От него приятно пахнет, и весь его вид располагает к тому, чтобы думать о нём, как о представителе гламурной тусовки. У него очень экстравагантная внешность: волосы высветлены прядями и подстрижены коком, брови тоже высветлены, в одной даже есть пирсинг. Расшитый пиджак надет поверх нескольких футболок или рубашек (не очень понятно, сколько их там, но уж точно не меньше трёх), джинсы заужены и подвёрнуты, остроносые ботинки поблескивают. Навскидку, его прикид стоит не меньше пятидесяти тысяч, уж я-то знаю: в здешних магазинах ничего подобного не купить. Но у него не отмороженный взгляд, а вполне живые глаза приятного орехового оттенка.

      Я помогаю ему собрать бумаги, а он вдруг говорит:

      — У меня в кармане — случайно — есть один презерватив. Почему бы нам его не использовать?

      Это так неожиданно, что я какое-то время просто пялюсь на него, пытаясь определить, шутит он или говорит серьёзно. Но он с серьёзным интересом ждёт моего ответа, так что сомневаться в его намерениях не приходится. Я выгибаю бровь и отвечаю:

      — Не повезло. Я не люблю секс с презервативом.

      — Да я соврал, — ничуть не смущается он, — никакого презерватива у меня нет, но предложение всё ещё в силе.

      Меня пробивает на смех, я поднимаюсь и отдаю ему собранные брошюрки:

      — А это что, новый способ склеить кого-то на улице?

      — А почему бы и нет? — пожимает он плечами. — Кстати, меня Ю-Ичи зовут. А тебя?

      Его наглость мне даже нравится: она к себе располагает, подкреплённая его харизмой.

      — Мицуру, — говорю я. — Хотя в подобной ситуации обычно не об имени спрашивают, а о возрасте.

      Ю-Ичи машет рукой:

      — Да что ты, меня это нисколько не волнует. Можешь соврать.

      — А, в самом деле? — Это меня веселит ещё больше.

      — Да. Вон тот отель, по-моему, неплохо выглядит. — Он показывает в сторону какого-то отеля. — Если ты, конечно, никуда не спешишь.

      Я колеблюсь, припоминая предостережения Сугуру и прошлый инцидент, но этот мужчина не кажется подозрительным. Он выглядит вполне прилично. Но я на всякий случай спрашиваю:

      — А чего ты ждёшь от меня там, в отеле?

      — Ну… — Ю-Ичи задумывается ненадолго. — Потрахаться немного. Так, навскидку, минут пятнадцать, не больше. День такой хреновый был, хочется расслабиться.

      — А может, я маньяк какой? — интересуюсь я.

      Он хохочет:

      — Ой, это явно мой вопрос, не находишь?

      Его настроение меня тоже привлекает. Я предполагаю, что с ним скучно не будет. Поэтому я соглашаюсь прогуляться до отеля. Он обнимает меня за плечи, и мы идём в отель. Здесь всё автоматизировано, и Ю-Ичи долго разглядывает табло. Наконец он делает выбор, и мы поднимаемся в номер. Здесь довольно уютно и опрятно, кровать квадратная и занимает бо́льшую часть номера. Ю-Ичи шарит по тумбочкам и выуживает оттуда салфетки, тюбик с кремом и полотенце — полный набор!

      — Ты студент, да? — спрашивает он, предлагая мне снять пиджак.

      — Могу соврать, что нет, — в свою очередь предлагаю я, намекая на предыдущий разговор.

      — Ой, ты просто прелесть! — Ю-Ичи кладёт руки мне на плечи и подталкивает к кровати. — Наверное, примерный мальчик?

      — Ещё какой примерный… — Я оказываюсь на кровати навзничь и расставляю колени, вытягивая ногу вперёд, чтобы он снял с меня ботинок, если ему хочется.

      — Ну, ты хотя бы сексом уже занимался? — вдруг спохватывается он.

      Я киваю и жду. В итоге я остаюсь в одной только рубашке.

      — Её снимать не будем, ладно? — сдавленно говорит Ю-Ичи.

      Похоже, он уже возбудился. Его руки сбивчиво шарят по моему колену, то и дело забираясь под коленную чашечку. Я разглядываю его ширинку, и в этих узких брюках содержимое очень откровенно проглядывает, топорща тонкую ткань своими очертаниями.

      — Вот так голову поверни… — Он за подбородок поворачивает мою голову в профиль и долго любуется, слегка улыбаясь. — Просто потрясающе!

      Я кошу на него одним глазом, его ширинка кажется живой, так бурно реагирует на это созерцание член.

      — Ладно… — бормочет Ю-Ичи, словно бы очнувшись, и начинает тянуть с себя пиджаки и рубашки.

      Кровать пружинит под его коленями, потому что его движения очень энергичны. Я закрываю глаза и представляю себе, как эта же кровать начнёт качаться от секса.

      Что-то щёлкает. Я открываю глаза и вижу, что он стоит надо мной на коленях с фотоаппаратом. Снова щёлкает вспышка. Я закрываю глаза рукой и пытаюсь схватить его за фотоаппарат:

      — Эй! Ты папарацци?

      У меня мелькает мысль, что он знает, кто я такой, и пытается сделать компромат.

      — Что? — удивляется мужчина. — Нет, конечно. Я фотограф. Просто ты так потрясно выглядел… Извини, я должен был спросить разрешения, но тогда момент был бы потерян. Можно я тебя сфотографирую ещё раз, после секса?

      Он кажется искренним, и у меня нет причин ему не верить, так что я киваю. Мужчина откладывает фотоаппарат и наклоняется надо мной, щупая пальцем мою ложбинку. Я закладываю подушку под голову, чтобы было удобнее. Один палец — не повод дёргаться. Когда их становится три, я немного ёжусь, потому что они движутся в разные стороны, пробуя мой сфинктер на прочность. Когда к ним пробирается четвёртый, я слегка скриплю зубами.

      — Извини, я должен проверить… — почему-то извиняется Ю-Ичи.

      — Что проверить? — не понимаю я.

      — Как хорошо ты тянешься… — Он опрокидывает над растянутым анусом флакончик со смазкой, и я ёжусь ещё больше, потому что холодный гель наполняет пространство между его пальцами. — Жалко было бы рвать такую милую попку. У меня довольно большой, знаешь ли. Тебя это не смущает?

      — Вовсе нет. — И мне уже самому любопытно посмотреть на его член.

      К большим членам я привык: у Ки-Таро внушительный инструмент, да и у Сугуру пенис тоже немаленький, так что растягиваюсь я очень даже хорошо, тем более с таким количеством геля.

      Ю-Ичи наконец спускает брюки до колен, и я вижу то, о чём гадал. У него даже больше, чем у Ки-Таро. Пока мужчина крутит пенис в ладони, хорошенько обмазывая гелем и его, я невольно фантазирую и пытаюсь представить себе грядущие ощущения. Но он начинает секс непривычным для меня способом: просовывает в меня член, не убирая пальцев. Это несколько неприятно, но потом он убирает пальцы, и мои мышцы тут же стягиваются, захватывая член в тугое кольцо. Во мне столько геля, что я никак не могу ощутить его форму и твёрдость. Всё лишь переливается, хлюпает и вязко отдаётся внутри. Но когда Ю-Ичи начинает двигаться, гель разогревается, выплёскивается, размазывается, так что с каждым новым движением я ощущаю его пенис всё чётче. Через пару минут мне начинает казаться, что смазки не было вовсе: его твёрдый ствол быстро трётся внутри, не давая мышцам сжиматься надолго, и я начинаю стонать от каждого нового проникновения. Мужчина, не останавливаясь, льёт гель на появляющийся и исчезающий в моей попе член, и жжение сменяется на какое-то время прежней мокрой прохладцей. Брызги летят во все стороны, я извиваюсь на кровати, срывая голос криками и стонами. Ю-Ичи отшвыривает полупустой тюбик и долгими методичными движениями доводит нас обоих до состояния экстаза. Я обхватываю свой член ладонью и дрочу до тех пор, пока головка не взрывается сочными каплями. Я с писком разжимаю пальцы, и мой член плюхается мне на живот, извозив его белыми пятнами. Ю-Ичи что-то мычит сквозь зубы, запрокидывает голову и хорошенько насаживает меня в последний раз. Я охаю и стучу ладонью по кровати, как будто прося пощады. Он закрывает лицо ладонями, отирая лицо от пота, и застывает в таком положении, слегка подрагивая ягодицами. Кажется, всё это действительно заняло минут пятнадцать, как он и говорил.

      Я на удивление быстро прихожу в себя. Когда Ю-Ичи сбрасывает с себя это оцепенение и делает движение, чтобы выйти из меня, я уже вполне ясно соображаю и нормально дышу, и ничуть не жалею, что пошёл с ним в этот отель. Хотя, конечно, целый тюбик для одного только раза — это многовато.

      — Ну-ка… — Ю-Ичи берёт меня за колени и приподнимает их, сосредоточенно заглядывая мне в попу.

      — Да прекрати! — Я высвобождаюсь и свожу колени. — Мне не впервой, так что не волнуйся, ничего не порвал.

      — Тогда ладно, — говорит он и ложится на соседнюю подушку, с удовлетворённым вздохом вытягивая руки над головой и хрустя предплечьями. — Чёрт, как же мне хорошо…

      Я, пожалуй, могу сказать то же самое. Секс — хорошая штука, в любом случае.

      Где-то в одежде звонит мобильник. Я ленюсь его доставать, но всё-таки свешиваюсь с кровати и достаю его. Конечно же, это Сугуру.

      — Где ты сейчас? — спрашивает он, и по его голосу чувствуется, что он готов ко всякому.

      Я прикрываю телефон ладонью и спрашиваю у Ю-Ичи, в каком районе находится этот отель. Он морщит лоб, соображая, и называет район. Я пересказываю это шофёру.

      — Я тебя заберу, — тут же говорит он.

      — Не сейчас, — возражаю я, глядя на часы, которые до сих пор на моём запястье. — Давай через часик, ладно?

      — Ладно, — сварливо соглашается он.

      Я откладываю мобильник и думаю, что ему лучше не сталкиваться с Ю-Ичи (& vice versa). Ю-Ичи между тем возится на кровати, разматывая запутавшийся в простынях шнурок фотоаппарата, и говорит:

      — Ложись, я тебя сфотографирую.

      Я вспоминаю, что обещал это, и послушно принимаю какую-то глупую позу. Он щёлкает фотоаппаратом, а мне смешно, потому что видно, как болтается его пенис.

      — Будешь дрочить на эти фотки? — интересуюсь я.

      — Что? — Он так изумлён, что едва не роняет фотоаппарат обратно на кровать. — Нет, конечно. Если ты позволишь, я бы их опубликовал.

      — А в каком журнале? — настораживаюсь я.

      Если бы эти фотографии вдруг попались на глаза отцу или кому-то из братьев, было бы не слишком удачно для меня.

      — «Тама-Тамаши». — Мужчина откладывает фотоаппарат и, порывшись в валяющихся тут же на кровати штанах, выуживает из них визитку. — Вот, чтобы ты чего не подумал…

      На визитке действительно написано его имя, название журнала, контактные телефоны и прочее. Я пару раз разглядывал этот журнал, когда покупал для себя «клубничку». Он из ряда эротических изданий, но эротика в нём художественная. Сиськи-письки, конечно, присутствуют в определённых разделах, но присутствуют красиво, без порнушного налёта. И я совершенно точно знаю, что такие журналы в нашей семье и вообще в моём окружении никто не читает. А ещё я думаю, что появиться в таком журнале было бы верхом неприличия для «мальчика из богатой семьи», и это одно из сильнейших искушений на моей памяти!

      — Тогда ладно, — соглашаюсь я.

      — Я мог бы тебе прислать фотографии или даже копию журнала, если оставишь адрес, — тут же предлагает он.

      Я кошу на него глазом и понимаю, что он предлагает это вовсе не из заботы или желания похвастаться результатом, а потому, что не прочь встретиться со мной снова. Я размышляю, хочу ли я продолжения. Как один из вариантов досуга он совсем неплох. Но давать ему адрес я, конечно же, не собираюсь: если он появится в особняке Тораяма, да ещё и скажет, для чего, какой фурор он произведёт! К тому же я не хочу, чтобы он узнал, что я такой знаменитой фамилии. Пусть думает, что я обычный студент, которого потянуло на приключения. Так что я качаю головой и говорю, что могу дать ему только номер моего телефона, чтобы он позвонил и сказал, где сможет передать мне фотографии. Это его тоже устраивает, мужчина вылезает из постели, чтобы подобрать пиджак и достать свой мобильник. Сзади он тоже ничего, и вид его мускулистых ягодиц мне нравится. Потом я диктую свой номер, и Ю-Ичи заносит его в контакты.

      — А, — вдруг спохватывается он, — обычно с фотографиями в нашем журнале пишут имя. Мицуру, да?

      — Нет, ты что! — Я отчаянно машу руками. — Не надо моё настоящее имя там писать!

      — Тогда придумай себе ник. — Ю-Ичи вертит мобильником, сохраняя мои данные.

      — М-м-м… — Я задумываюсь ненадолго, потом говорю: — Тогда пусть будет Юка.

      — Юка? — удивляется мужчина. — Почему Юка?

      — Просто так.

      Это ведь даже не мужское имя, а женское, но мне оно почему-то нравится. Ю-Ичи пожимает плечами и соглашается.

      Я смотрю на часы и понимаю, что мне лучше убраться отсюда. Скоро подъедет Сугуру, если уже не подъехал, и мне стоит выйти из отеля раньше, чем он поймёт, что я был именно в отеле.

      — Ты торопишься? — Ю-Ичи ложится обратно на кровать. — Вызвать тебе такси?

      — Нет, меня брат отсюда заберёт, — вру я.

      — Брат у тебя такой же симпатичный? — интересуется он.

      Я фыркаю и ничего не отвечаю, собирая одежду и скрываясь ненадолго в ванной. Мне нужно хорошенько промыть ляжки, чтобы никаких следов не осталось: не хотелось бы пачкать форму. Истратив кучу бумажных салфеток и наконец удовлетворившись результатом, я одеваюсь и выхожу обратно в номер. Ю-Ичи лежит, накрывшись одеялом, и, по-моему, дрочит.

      — Ты бы ещё раз хотел, да? — спрашиваю я.

      — Нет-нет… — пыхтит он, — одного раза для тебя вполне достаточно.

      Я не думаю, чтобы второй разок мне повредил, но время поджимает, так что я оставляю Ю-Ичи перепихиваться с его собственной ладонью и бегу на улицу, к перекрёстку, где договорился встретиться с Сугуру. Он подъезжает, когда я уже пару минут стою возле зебры. Я залезаю в машину.

      — Ну? — не слишком мягко спрашивает шофёр.

      — Что? — недоумеваю я.

      — Где ты был на самом деле? — Он оборачивается ко мне. — И только не нужно заливать про караоке.

      Я не выдерживаю искушения и натягиваю фуражку ему на глаза. Он недовольно ворчит на меня и поправляет фуражку.

      — Да просто шлялся по городу. — Я вытаскиваю игрушку и протягиваю ему. — Вот, повесь это в машине. Я её в автомате выиграл.

      Сугуру критически разглядывает игрушку, но всё-таки цепляет её к панели, убирая доставшую меня пирамидку. Правда, он не кажется таким уж довольным. Может быть, пирамидка ему нравится больше? Но я ведь эгоист, так что меня это ничуть не беспокоит.

      — Ну, поехали, — подгоняю я.

      Сугуру сворачивает на главную улицу, и мы едем домой.

      — Наверняка трахался с кем-нибудь вместо караоке, — вдруг говорит он.

      — Хм? — Я удивлённо приподнимаю брови. — Ты что, ревнуешь?

      — Вот ещё… — фыркает он, но я думаю, что близок к истине.

      — Почти угадал. — Я показываю ему язык. — Я с парнем одним познакомился.

      — С парнем? — хмурится он. — Опять какой-нибудь проходимец?

      — Да нет, вполне приличный.

      — Смотри, чтобы у тебя проблем не было, — предостерегает он. — Не хочу, чтобы мне за тебя голову намылили.

      Я вздыхаю. Сколько раз я уже всё это слышал…

      — Не волнуйся, ничего не случится, — машу я рукой. — А если хочешь знать, ты всё равно лучше.

      — В каком это смысле? — переспрашивает шофёр.

      — Трахаешься лучше, — серьёзно поясняю я.

      — Блин, Мицуру… — Сугуру сердито перехватывает руль и поворачивает его, чтобы свернуть к шоссе.

      — Правда-правда… — Я заваливаюсь на сиденье, болтая ногами. — А знаешь, что, Сугуру?

      — Что? — настороженно спрашивает он.

      — А давай пиццу купим? — предлагаю я, подскакивая и хватаясь за шофёрское сиденье. — Съедим по дороге.

      — Хочешь есть?

      — Угу. — Я тру живот и мысленно договариваю: «Я всегда после секса есть хочу».

      — Ладно, пицца так пицца, — соглашается Сугуру. — Какую купим?

      — Давай с сыром. Или, если хочешь, фруктовую, — добавляю я, ведь я знаю, какой он сладкоежка.

      — Идёт, — кивает шофёр и сворачивает к пиццерии.

      Потом мы останавливаемся уже на нашем берегу, садимся на капот, раскладываем пиццу и едим её, глядя на закат и иногда разговаривая. Я облизываю сладкие пальцы, и мой рот тоже весь испачкан фруктовым повидлом, и так классно понимать, что никто не следит за твоими манерами и не тыкает в огрехи носом. Сугуру всё-таки протягивает мне платок, но я бью его по руке и говорю:

      — Отстань!

      — У тебя лицо грязное.

      — Ну, тогда оближи, если грязное, — шуткой говорю я, но он на самом деле это делает.

      Меня это заводит, и я забираюсь к нему на колени, чтобы мы могли поцеловаться. Сугуру ведь сладкоежка, так что ни одна капля повидла не пропадёт. И мне так сладко внутри, что я совершенно забываю о том, что недавно трахался. Я вспоминаю об этом, только когда его пенис пытается проникнуть в меня. Это довольно больно, учитывая, каким был предыдущий секс. Но я всё равно терплю, потому что это Сугуру. К тому же он прекрасно понимает, что со мной, так что никакого настоящего секса и не происходит: он просто дразнит меня пару минут, тычась горячей головкой в мою ложбинку, и ссаживает меня с колен, легонько щёлкнув по лбу пальцами.

      — Едем домой, — говорит он, собирая с капота коробки и обрывки салфеток.

      Я потягиваюсь и тащусь следом за ним в машину. Он открывает передо мной дверцу и, когда я залезаю, шлёпает меня по попе.

      — Ай! — возмущаюсь я. — Ты что!

      — Заслужил… — спокойно отвечает шофёр и садится за руль.

      — Бу-у… — ворчу я, но в душе это меня даже радует.

      Всё-таки в этом мире есть те, кому я небезразличен…