Силко смотрит в глаза Паудер и видит себя. Каждый день, как на ладони: брошенная родителями, одинокая до встречи с — как ту вторую девчонку Вандера звали-то? — кем-то, ставшим практически центром вселенной, который всегда утешит, поддержит, разделит мечту. Как день за днём старается оправдать всю веру старшей, как оправдывает её и доказывает окружающим, что это всё не напрасно, что она тоже может справиться с задачей.

И потом — как в глазах старшей растёт разочарование, недоверие, неуверенность в компетенции, раздражение, согласие с теми, кто её хулит. И как оно прикрывается ложью о том, что это ради её собственного блага. Что, знаешь, младшенькая, отсиди-ка этот раз в стороне.

И ещё позже — когда стараешься помочь, когда из кожи вон лезешь ради этого человека, когда сдираешь кожу и не обращаешь внимания на все предыдущие с ним препирательства — правда выплёскивается, и самый родной человек оставляет тебя в одиночестве. И любой прохожий видит в твоих глазах пустоту.

Силко видит отражение собственной боли и горя. Но Паудер можно спасти.

Силко знает, что ей нужно — сам нуждался в этом — и что он ей это дать способен. Поэтому он ловит Паудер в свои сети и клянётся себе растить её лучше дикого города, лучше, чем стал он.

Он клянётся сделать её совершенством. Шаг за шагом.

Силко даёт ей доверие. Полное и безоговорочное — да, использовать устройство у неё вышло не сразу, но он прощает, говорит пробовать дальше, ведь ничего идеального не выходит с первой попытки. А потом, наедине с собой, шипит от боли и уговаривает организм не воспринимать всё до белых пятен болезненно.

Силко даёт ей безопасность и свободу. В создании своих приборов в первую очередь, во вторую — в их применении, но учит её по возможности не задевать своих. Если у неё не выходит, он лишь вздыхает и говорит, что любого можно заменить, кроме неё и её изобретательного ума.

Силко даёт ей понять, что у такой, как она, весь мир на ладони, и никто не может её сдержать. И видит, как отражение блекнет.