Когда Вай оказывается одна, она чувствует облегчение. Вокруг — стены, крепкие, не рушащиеся и слишком твёрдые. Под ногами — ровный пол, над головой такой же потолок. Рядом — люди, чужие, хотя и знакомые тоже попадаются. И те, и другие делают своим долгом над ней измываться.

Первое время Вай оглядывается, чтобы посмотреть, где Майло, Клэггер или Паудер. А потом вспоминает, что они мертвы, и сердце гадко обливается свинцом, ведь она была за них ответственна, она должна была их оберегать и сохранить им жизнь, она должна была следить за тем, чтобы они слушались ради их же блага.

Слово «была», тем не менее, превращает свинец в олово.

Когда тюрьма становится более привычной, Вай начинает их слышать. Они говорят: ты сражалась, это хорошо; ты выбрала верный путь. Но их прерывает неподходяще громкий для маленькой девочки голос: ты сбежала, ты меня бросила.

И Вай — у неё же только два варианта: сражаться или бежать — корит себя за неправильный выбор.

В тюрьме нет выбора в принципе, здесь либо смерть, либо доказательство силы. Раз за разом, обидное слово за обидным словом Вай даёт отпор и смеётся, оттачивает сарказм и удары до совершенства, чтобы никто из толпы не посмел к ней подойти с дурным намерением.

Когда тюрьма становится родной, Вай себя чувствует почти свободной (и плевать на все «разговоры» с тюремщиками, от придурков из Зауна в своё время доставалось сильнее). Она слышит разговоры о Силко и о его шизанутой подрывнице, о баронах и наркоте, о том, что Заун разваливается и крепнет одновременно, смотря на чей ты стороне.

Вай думает, что тюрьма — хорошее для неё место. Здесь нет ответственности, здесь нет соблазна убежать, здесь не за кого волноваться и нужно оглядываться только чтобы преподать урок. Вай думает: так легче, и хорошо, что никто из них до этого не дожил.

А потом себя же одёргивает, бьёт в стену сильнее обычного и слышит заслуженный хруст.