— Я хотел… — туман воспоминаний рассеялся, и остался лишь голос Хэ Сюаня: сухой, равнодушный, прячущий боль в самой своей глубине, — чтобы вы хоть немного поняли, что это такое: быть бесправными куклами для магического мира. Когда до вас настолько никому нет дела, что ваша судьба — это всего лишь строчки в газете, которые даже нельзя написать. Я разговаривал с Ритой Скитер: ее попросили — очень попросили — уважаемые люди не «раздувать ту историю с маггловской семьей». Магическому миру нужны герои, не на одного Гарри Поттера должны надеяться волшебники. Не стоит бросать тень на «бравых авроров», это все — трагическая случайность и не более. Скитер была молода и уступила нажиму, хотя очень хотела тогда написать о злоупотреблениях Аврората… Потому и в Визенгамоте дело замяли, и в «Пророке» о нем больше не говорили. Ведь, по большому счету, кому в магическом мире интересна судьба маггловской семьи, если ее уничтожил не Волдеморт, а доблестные авроры?

      — Мин… то есть молодой господин Хэ!.. — начал было Цинсюань, но под тяжелым взглядом Хэ Сюаня осекся.

      Вместо него заговорил господин Хуа.

      — Я уже говорил вам, господин Хэ: я могу лишить золотого ядра, но не могу сделать из волшебника сквиба. Даже в Поднебесной есть возможность пойти по тому пути, что они называют «демоническим», а уж лаоваи вступили на него многие века назад. С тех пор, как западные маги взяли в руки палочки вместо того, чтобы работать над собственным духовным началом, все их волшебство — внешнее, наносное.

      — Я понимаю, — раздраженно кивнул Хэ Сюань. — Однако уровень их магических сил значительно упадет. Из выдающихся волшебников, почти что небожителей, они станут обычными, средненькими магами.

      — И все же… — перевел он взгляд на Ши Уду, — этого мало. Это — тот необходимый минимум, рубеж которого нужно перешагнуть, но для моей мести этого не достаточно.

      — Чего же ты хочешь? — задирая подбородок в попытке глянуть на него свысока, поинтересовался Ши Уду. — Убить?

      — Нет! — хрипло рассмеялся Хэ Сюань. Ши Уду слышал его смех второй раз в жизни, и звучал тот еще более жутко, чем в первый. — Знаешь, Ши, я много думал и однажды понял, что Библия была прекрасным пособием по мести. По грехам и воздаяние! Прелюбодеев карают раскаленными прутами, стяжателей — нищетой, гордецов — унижением.

      Он вновь подошел ближе и, подавив явное отвращение, схватил Ши Уду за челюсть, всматриваясь в глаза внимательно и пристально, словно надеясь разглядеть на дне зрачков страх.

      — Для вас существуете только вы, — насмотревшись, ухмыльнулся Хэ Сюань. — Братья Ши, несравненные и бесподобные, любящие друг друга как самые преданные возлюбленные. Ради этой своей любви вы готовы переступить через любого. Вас можно убить — но это будет слишком быстро. Вас можно пытать — но это потребует слишком много времени, а у меня его нет. Я же не идиот, я знаю, что вас рано или поздно начнут искать, и я не смогу торчать с вами в этой заброшке вечно.

      — Ну надо же, — не выдержав, ответил ему колкостью Ши Уду. — Ты хоть и сошел с ума, но что-то еще понимаешь.

      — У меня было десять лет, чтобы продумать все до мелочей, Ши, — любезным тоном напомнил Хэ Сюань. — И вот что я надумал. Поскольку вы с братом так друг друга любите, нет никакой нужды мучить вас двоих. Вполне достаточно отомстить одному — и страдать будут оба. Полагаю даже, что тот, кто останется целым и невредимым, будет страдать гораздо сильнее, неся в своем сердце куда более тяжкий груз.

      — Мне больше нравилось, когда ты молча жрал, — презрительно отрезал Ши Уду, хотя внутри у него все похолодело. — Когда ты треплешься, то становишься еще более невыносимым.

      Если Хэ Сюань хотел назначить в жертву только одного из них, то это должен быть Ши Уду! У Цинсюаня легкий характер, он любит эту двуличную тварь и отличается всепрощением. Цинсюань примет смерть брата как искупление их вины — и однажды сумеет успокоиться. Что бы ни случилось — Цинсюань должен был жить! Ибо сам Ши Уду, зная, что не уберег младшего брата, жить все равно не сумеет.

      Беда была в том, что Хэ Сюань, вне всяких сомнений, прекрасно это понимал. Проклятый гуль был умен, хитер и очень наблюдателен. Долгие годы он провел рядом с братьями Ши, а последние два они и вовсе делили на троих одну квартиру. Хэ Сюань знал и Ши Уду, и Ши Цинсюаня как облупленных, знал все их слабые места, все надежды и страхи.

      Ши Уду почти не сомневался, что в качестве объекта мести это отродье выберет Цинсюаня. Для Ши Уду не было в мире ничего страшнее, чем не уберечь его, ничего больнее, чем стать причиной его страданий. Ши Уду видел лишь один-единственный способ вызвать огонь на себя: раздразнить и разозлить Хэ Сюаня настолько, что тот, позабыв про младшего брата, нанесет удар по старшему.

      — Не получится, — покачал головой Хэ Сюань. — У тебя не получится довести меня так, чтобы я поступил опрометчиво. И — нет, я не читаю твои мысли, я просто очень хорошо тебя знаю. Так вот, знай и ты: я продумал все, и твой вздорный характер — тоже давным-давно часть моего плана.

      — Нет, ты, определенно, собираешься высказаться тут за все годы молчания! — скривил губы Ши Уду. — А, нет, я понял! Это уже началась твоя так называемая пытка?

      Глаза Хэ Сюаня сверкнули мрачным огнем.

      — Что ж, где-то ты прав, — заявил он. — Довольно прелюдий! Мои условия очень просты: я предложу вам два варианта. Хочешь — принимай решение единолично, как старший, хочешь — решайте с братом сообща. Итак, мой первый вариант…

      Хэ Сюань отпустил Ши Уду так резко, что его зубы клацнули. Прошелся до Цинсюаня и положил руки ему на плечи, словно собираясь обнять. Цинсюань смотрел на эту дрянь глазами раненого оленя, но в кои-то веки молчал.

      Хэ Сюань нежно огладил его плечи, затем ладони скользнули по груди. Большие пальцы чуть пощекотали ребра, в то время как остальные приобняли за бока, будто собираясь вести в танце. Затем эти сильные бледные руки оказались сзади. Ши Уду не мог видеть, но, судя по тому, как округлились глаза Цинсюаня, его ягодицы облапали все в той же бесцеремонной манере.

      Когда Хэ Сюань убрал руки, в них оказался сложенный веер: видимо, Цинсюань держал его в заднем кармане брюк. Хэ Сюань поигрался им, несколько раз раскрыв и снова закрыв. Для него этот веер был всего лишь безделушкой… впрочем, как и для самого Цинсюаня отныне. Веер Ши Уду остался во внутреннем кармане пиджака, который теперь находился неизвестно где. Оба веера отныне утратили свою силу — так же, как и их владельцы.

      Хэ Сюань легонько хлопнул сложенным веером по щеке Цинсюаня и снова вернулся к Ши Уду.

      — Так вот, мой первый вариант, — как ни в чем не бывало, продолжил он и вдруг с треском сломал одну из пластинок. — Я оторву твоему братцу руку, — хруст, — и вторую, — хруст, — потом ногу, — хруст, — и вторую ногу. Член, пожалуй, оставлю: этому гомику он все равно не нужен, так что его отрывать неинтересно.

      Хэ Сюань бросил сломанный веер на пол и откинул носком ботинка.

      — А потом я отдам его тебе, — по-акульи улыбнулся Хэ Сюань, и в этот момент могло показаться, что зубов у него в три раза больше, чем положено человеку. — И отпущу вас. И больше никогда не появлюсь в вашей жизни.

      Ши Уду смотрел на него, почти забыв, как дышать. Он сразу и безоговорочно поверил, что Хэ Сюань может выполнить все то, о чем говорил. Для сумасшедших не существует преград, а этот человек, несомненно, уже давно простился со своим рассудком.

      — Только подумай, Ши, — почти ласково произнес Хэ Сюань. — Вы снова будете вместе… И ты снова сможешь заботиться о своем милом маленьком… теперь уже действительно очень маленьком братике! Он никуда не денется, никуда не сбежит… Не сумеет не слушаться своего гэгэ, ты будешь для него царем и богом!

      — Конечно, — продолжал Хэ Сюань, пока горло Ши Уду сдавливала ледяная рука ужаса, — сперва ты наймешь каких-нибудь сиделок, чтобы те возились с ним. Это вряд ли будут порядочные люди, ибо порядочным придется объяснять, как твой братец дошел до жизни такой. Но, возможно, ты и тут извернешься. Ты хороший лжец, Ши, ты придумаешь как выкрутиться. Вот только ветер не запереть в четырех стенах, ты ведь сам это знаешь, не так ли? Как считаешь, Ши, через какое время твой братец начнет умолять лишить его жизни?

      Ши Уду не сомневался, что это произойдет в первый же день. Цинсюань не сможет, просто не сумеет влачить существование человеческой палки.

      — И однажды, — Хэ Сюань теперь говорил плавно, напевно, будто рассказывая сказку на ночь любимому ребенку, — ты решишь, что не можешь никому доверять. Будешь бояться, что твой брат все-таки уговорит кого-нибудь прикончить его тело, ставшее всего лишь жалким обрубком. Ты прогонишь всех, бросишь свою любимую работу и сам станешь кормить его с ложечки и выносить из-под него судно.

      Ши Уду прикрыл глаза. Хэ Сюань и правда знал его чересчур хорошо. И Цинсюаня тоже: именно так они двое и поступили бы.

      — Но сколько выдержишь ты сам? — с явным наслаждением протянул Хэ Сюань. — Ты же неврастеник, Ши! Ты и так даже в ерунде находишь, из-за чего попсиховать, а уж с такой-то причиной под носом!.. И золотого ядра, чтобы вытащить тебя силой медитации, у тебя теперь тоже нет. Поэтому… Только представь! На постели лежит твой братец, голодный, весь в нечистотах, пялится на потолок и дышит смрадом, которое источает твое мертвое тело. Потому что ты сдох, Ши! И ведь никто не придет и не поможет, потому что ты, несомненно, в своей непомерной гордыне перессоришься со всеми, закрыв дорогу к вашему дому даже для тех, кого зовешь друзьями.

      Сердце колотилось у самого горла, а желудок скручивало немыслимыми узлами. Ши Уду старался дышать размеренно, но получалось плохо. Слишком уж яркие картины рисовало ему воображение. Вполне вероятно, что так оно все и получится. Ши Уду не боялся умереть сам, пусть даже и столь глупо. Но от одной мысли, какой тогда долгой, мучительной и унизительной станет смерть Цинсюаня, у него начинала раскалываться голова.

      Хэ Сюань выждал немного. Как профессиональный актер, он с четко выверенной тщательностью выдержал паузу, и только после этого сказал:

      — Ах да, есть же и второй вариант! По сравнению с первым он, конечно, скучный… Но, так и быть, меня он тоже устроит.

      Ши Уду жаждал его поторопить — и не мог. Горло перехватило так, что он и дышать-то мог с трудом, не то что говорить. Поэтому он лишь смотрел — и, судя по лицу Хэ Сюаня, ему ужасно нравился этот полный отчаянной ярости и бессильного гнева взгляд.

      — «Стань на перекрестке, поклонись, поцелуй сначала землю, которую ты осквернил, а потом поклонись всему свету, на все четыре стороны, и скажи всем, вслух: “Я убил!”»

      Он произнес это торжественно, с выражением, словно читал стихи. А Ши Уду от неожиданности сглотнул и уставился на него теперь с изумлением.

      — Ты что, — к нему внезапно вернулся голос, — правда спятил?

      Хэ Сюань посмотрел на него разочарованно, даже с какой-то жалостью.

      — Тьфу на тебя, Ши, — сказал он с усталым раздражением. — Два года провел в России, а с их классикой ознакомиться не удосужился. Тебя вообще хоть что-нибудь, кроме денег и балования братца, в жизни интересует?

      Он вздохнул и покачал головой.

      — Ты бы прочитал… на досуге… что ли, — заявил он в результате. — Знаешь, как про тебя писали. Ты ведь тоже мнил себя этаким Наполеоном, небожителем даже… а на деле — такая же тварь, как и все. Ладно, я переведу для скорбных мыслью: ты, Ши, сам, добровольно придешь в Визенгамот, расскажешь свою историю, покаешься и потребуешь для себя наказания. И не просто потребуешь — добьешься, чтобы тебя осудили и отправили в Азкабан.

      — Ты… хоть понимаешь, насколько это нелепо? — после небольшой паузы уточнил Ши Уду.

      — Ты знаешь, когда по магическим законам наступает уголовная ответственность? — вместо ответа сам спросил Хэ Сюань.

      Ши Уду знал. Как раз с одиннадцати лет: как только волшебник получает возможность стать учеником, то есть, по древним законам, входит в возраст подмастерья, он несет ответственность за свои деяния. Хогвартс немного смягчал суровость этих законов, зачастую выступая посредником, — однако Ши Уду давно уже вырос!

      — Меня не касается, какие слова ты скажешь и что будешь делать, — заявил тем временем Хэ Сюань. — Я просто хочу, чтобы гордый и надменный Слизеринский Самодур ползал в ногах у Визенгамота, вымаливая себе наказание. Да так убедительно, чтобы и правда вымолил!

      — Что… — хрипло начал Ши Уду, но вынужден был откашляться, чтобы вернуть себе голос. — Что в этом случае будет с Цинсюанем?

      — Ничего, — развел руками Хэ Сюань.

      Ши Уду смотрел на него с недоверием, и он повторил:

      — Совсем ничего. Правда. Я продержу его у себя ровно до тех пор, пока ты не сдержишь свое обещание, — а затем отпущу на все четыре стороны. Брось, Ши, ты же знаешь, какой он у нас честный и совестливый. Он же сам себя будет есть поедом, что за вашу общую вину опять расплачиваешься ты один. Меня это вполне устроит.

      Мысли Ши Уду замелькали как в калейдоскопе.

      Он понял, чего на самом деле хочет Хэ Сюань, стоило тому произнести слово «Азкабан». Это было действительно остроумно, и, если бы речь шла о ком-нибудь другом, Ши Уду вполне оценил бы иронию.

      Однако это касалось его самым непосредственным образом, и было несомненно, что Ши Уду предлагали самостоятельно продеть голову в петлю, а потом еще и добровольно отпихнуть от себя табуретку. И, разумеется, когда Цинсюань узнает и поймет, то ему будет очень больно…

      Но он — Ши Уду отчаянно в это верил — сумеет пережить подобную боль. Ведь Цинсюань, в отличие от старшего брата, действительно считал себя виноватым. Быть может, когда первый шок пройдет, он смирится с тем, что оплатил счет кровной мести. Возможно, один за четверых — это и мало, но больше у них никого не осталось. Как все-таки хорошо, что Ши Уду так и не успел жениться и завести детей!

      — Мне нужны гарантии, — глядя Хэ Сюаню прямо в глаза, заявил Ши Уду. — Я выбираю второй вариант, но мне нужны гарантии.

      — Мне тоже, — кивнул Хэ Сюань и, не оборачиваясь, добавил: — Господин Хуа, можно попросить вас о еще одном одолжении?

      Господин Хуа отлепился от стены, которую он до этого подпирал с выражением вселенской скуки на лице.

      — Разумеется, можно, — ответил он спокойно. — Оно просто будет тоже записано на ваш счет.

      — Я бы хотел, чтобы вы скрепили Непреложный Обет, — игнорируя реплику о долге, обратился к нему Хэ Сюань. — Вы ведь сумеете?

      — Без проблем, — пожал тот плечами. — Но этого придется развязать. Во-первых, ему нужна хотя бы одна рука, а во-вторых, человек, дающий Непреложный Обет, не должен быть ничем ограничен: ни чарами, ни артефактами.

      — Так развяжите! — раздраженно бросил Хэ Сюань. — Это же ваше вервие бессмертных, оно только вас слушается!

      — Стойте! Погодите! — затрепыхался за их спинами Цинсюань. — Я не согласен! Гэ! Гэ, тебе не нужно…

      — Ты хочешь стать человеческой палкой? — огрызнулся Ши Уду, молясь про себя, чтобы младший брат не догадался о подоплеке. — Замолчи и слушайся!

      Господин Хуа оставил эту вспышку без внимания. Он просто щелкнул пальцами, и вервие спало с Ши Уду. Оказавшись без поддержки, он пошатнулся и рухнул на колени.

      — Встать! — Хэ Сюань пнул его в бедро. — Встань и возьми меня за руку.

      Ноги не слушались, как бы Ши Уду ни призывал на помощь всю свою силу воли. Его конечности затекли, сказывались усталость и боль от потери золотого ядра. Впервые за много лет Ши Уду больше не чувствовал его ровной и сильной пульсации, впервые он оказался настолько слабым и беззащитным. Хэ Сюань чертыхнулся, но все же вынужден был схватить Ши Уду за руку и рвануть на себя, тем самым поднимая его на ноги. Тот покачнулся, но на этот раз все же устоял.

      Не отпуская его руки, Хэ Сюань начал медленно и размеренно произносить слова Обета:

      — Обещаешь ли ты, Ши Уду, в самое ближайшее время прийти в Визенгамот, рассказать всю правду о первом ноября 1981 года и потребовать для себя наказание с последующим заключением в Азкабане?

      — Обещаю, — тяжело уронил Ши Уду.

       У господина Хуа не имелось палочки. Он просто накрыл их сцепленные руки своей ладонью с длинными белыми пальцами, и после этого слова с них сорвался тонкий язык пламени, которой обвил их руки словно раскаленной проволокой.

      — Обещаешь ли не искать для себя ни уловок, ни оправданий, способных облегчить твою вину, и не измышлять спасения из тюрьмы?

      — Обещаю.

      Второй виток пламени переплел руки, превращая тонкую линию в цепочку. Ши Уду перехватил инициативу:

      — А ты, Хэ Сюань, в свою очередь обещаешь отпустить Ши Цинсюаня, не лишив его жизни, не нанеся увечий, не причинив вреда ни лично, ни через кого-либо иного?

      — Обещаю, — сухо, поджав губы, отозвался Хэ Сюань.

      Третий язык пламени, сплетясь с первыми двумя, превратился в толстую веревку, похожую на огненную змею, а затем, ярко вспыхнув, пропал.