Люмин пару минут топчется у входа в бар — когда напряжение немного спадает, и дальнейшие действия хоть и выглядят абсурдными и похожими на самоубийство, но план какой-никакой все же есть, она начинает чувствовать вину за то, что была вынуждена выключить телефон и оставить своих друзей в неведении. Зная их, они наверняка не находили себе места все это время, несмотря на то, что в ответ на свое сообщение она получила от Джинн сдержанное: «Хорошо, что с тобой все в порядке». Скорее, это означает, что она заслужила тираду, которая не влезет ни в пять смс, ни в десять, но если и получит её, то лишь когда будет готова им в глаза посмотреть, не раньше — и за это Люмин очень благодарна.

Она глубоко вздыхает и толкает дверь, проникая в полутьму помещения. В это время здесь не слишком людно: чаще всего сюда стекаются ближе к вечеру, не считая завсегдатаев, которые могут здесь околачиваться чуть ли не сутками. Она обходит пустые столики и уверенно двигается в сторону барной стойки: нервно ведет плечом, когда видит за ней Дилюка, протирающего стаканы полотенцем. Его выражение лица мрачнее обычного — хотя, казалось бы, куда уж ещё — губы поджаты, и Люмин почему-то кажется, что он натер этот бокал до блеска еще минут пятнадцать назад.

Дилюк даже ухом не ведет, когда Люмин оказывается в относительной близости и падает на высокий стул немного поодаль от него — делает вид, скорее всего, ожидая, что она с ним первой заговорит.

В такие моменты он ей Крепуса напоминает — они с Итером не раз были свидетелями, как тот отчитывал Кэйю с Дилюком, по вине первого, чаще всего. Люмин до сих пор не может поверить, что их отношения с Кэйей с того момента так сильно изменились. Когда не стало Крепуса, им с Итером было по тринадцать, но она отчего-то очень хорошо запомнила то время. Быть может, потому, что когда его не стало, изменились не только отношения между этими двоими, но и они сами.

— Привет, Дилюк. Этот бокал уже довольно чистый, оставь его в покое, — криво усмехается, но взгляда с него не сводит. Кэйа так делал в детстве, кажется,

это работало с Крепусом.

— Где ты была? — спокойно спрашивает и правда ставит бокал на стол. На его лице не дрогнет ни один мускул, и от этого Люмин становится еще больше не по себе.

— Я хотела побыть одна.

— Ты могла написать.

— Могла.

— Но не написала, — Дилюк наконец поднимает на нее взгляд.

— Не написала, — повторяет за ним Люмин. — Прости.

— Люмин, я понимаю, что мы тебе не… — он проглатывает слово «семья», оседающее горечью на кончике языка, предпочитая не произносить его вслух. Для них обоих это слово всегда слишком много значило, и теперь от него осталось так мало. — Но мы все равно волнуемся за тебя. Джинн себе места не находила. Здесь есть люди, которые понимают, что ты чувствуешь, и разделяют твою боль. Не забывай об этом, пожалуйста.

— Мне правда жаль, — Люмин пытается вложить в эту фразу, в свой голос как можно больше искреннего сожаления, которого она на самом деле не ощущает — лишь укол совести, вину.

Она знает, что каждый вправе переживать горе по-своему — их так отец научил — и в этом они совершенно разные: и с братом, и с Дилюком. О таком не сожалеют. Он будто чувствует, а может, понимает это: в ответ лишь сводит брови и отмахивается — бессмысленно тянуть повозку боком.

— Я постараюсь быть всегда на связи, чтобы вы больше не волновались понапрасну, — успокаивает Люмин.

— Уж постара…

Люмин пытается понять, почему Дилюк замолк на полуслове. Его выражение лица меняется в то же мгновение: теперь он не кажется расстроенным или разочарованным, не выглядит и как обычно отстраненным и хмурым парнем-барменом, а попросту злым. Она разворачивается на стуле, чтобы понять, что вызвало такую резкую смену настроения — ну конечно. Если бы Люмин попросили угадать с трех раз, то она бы угадала с первого.

— Ты вернулась! — Кэйа машет ей и улыбается, а после падает на соседний стул, вздыхая со всей вселенской усталостью, которую принес ему этот день. — Ты в порядке?

— Да, все хорошо, — Люмин кивает. — Просто хотелось побыть одной, — добавляет она, на случай если Кэйа начнет задавать дополнительные вопросы.

— Понимаю, — Кэйа поджимает губы всего на секунду, прежде чем на его лице снова расцветает привычная улыбка, — Дилюк! — он щелкает пальцами, и Люмин не может не заметить, как тот сжимает в руках тряпку в руке сильнее, чем того требует ситуация. — Ну чего ты опять такой смурной? Все же в порядке! Налей мне виски, я заплачу!

— Как щедро с твоей стороны, — шипит Дилюк в ответ, но все же отходит к стеллажам с алкоголем, параллельно выуживая из кармана брюк телефон, чтобы написать Джинн.

Через пару минут она появляется в зале. Люмин прячет взгляд, потому что чувствует себя еще более виноватой именно перед ней. Джинн работает не покладая рук целыми сутками, а Люмин только добавляет ей нервотрепки. Она хотела бы думать о чувствах друзей в первую очередь, о последствиях принятых ею решений, но мысли о том, что она может приблизиться к Итеру хотя бы на шаг, заставляют действовать импульсивно, как того требует ситуация. Возможно, ей бы и правда стоило предупредить их раньше, как и советовала сделать Паймон, но, по правде говоря, когда Люмин уходила из бара сегодняшним утром, она не была уверена, что у нее будет возможность снова сюда вернуться и увидеть их.

— Я рада, что с тобой все хорошо, — говорит ей Джинн, под глазами у которой залегли синяки, но она все еще старается улыбаться. Люмин и за несколько жизней не стать такой, как ее подруга. — Что будешь делать дальше?

И всё? И никаких упрёков? Было бы проще посмотреть в лицо её разочарованию. Люмин тихо вздыхает. Она знает, что будет делать дальше, и несмотря на сожаления по поводу своего поступка, она снова не может сказать правду.

— Приветики! — все оборачиваются на бодрый голос — слишком бодрый для этой напряженной атмосферы между ними.

— Венти, — Дилюк вздыхает, — сколько раз я тебе…

— Венти, дружище, — Кэйа перебивает не состоявшийся нудный монолог Дилюка. — Привет! Давно тебя здесь не было видно!

— Да тут экзамены, работа. Некогда особенно расслабиться! Так соскучился по этому месту.

— Ты нашел работу? — Кэйа вздергивает бровь, и Люмин кажется, будто его действительно это интересует.

Она с любопытством смотрит на парня, который переговаривается с Кэйей, будто они очень давние друзья, но Люмин раньше его никогда не видела. За спиной у него чехол, по форме напоминающий чехол для гитары. Кто бы ни был этот Венти, она благодарна ему за то, что он хотя бы на немного отсрочил этот неизбежный разговор — она может пока подумать, как лучше ответить на заданный Джинн вопрос.

— Я играю на улицах, в переходах в основном. Там теплее, — Венти произносит это с какой-то невероятной гордостью. — Но если преподы узнают, то мне конец. Дилюк, налей мне чего-нибудь, пожалуйста. Я смертельно устал.

— Документы, — Дилюк меряет его раздраженным взглядом.

Весь персонал в «Доле ангелов» знает Венти — его консерватория и общага находятся в квартале отсюда. Также весь персонал знает, что этому парню не стоит наливать по одной простой причине: он несовершеннолетний. Никто не хочет подставлять Джинн.

Впервые Венти появился на пороге их бара около полугода назад: усталый и разбитый. На его счастье и, конечно, на несчастье всех остальных, в этот момент за барной стойкой, попивая черт знает какой по счету коктейль, сидел Кэйа. По какой-то из миллиона причин, понятной очень многим — но не Дилюку, — Кэйа располагает к себе своей харизмой и обаянием, людям отчего-то хочется с ним разговаривать. Вот и Венти следующие пару часов жаловался Кэйе на преподов, на абсолютно наитупейшую образовательную программу в музыкальном училище, и на то, что однажды он все свернет к черту, если не откинется раньше, чем закончит универ, потому что сейчас он едва вывозит. В ту ночь Кэйа узнал, что Венти приехал из одного из самых отдаленных уголков пригорода Мондштадта. Зачастую людям оттуда сложно вырваться, они тонут в обыденности и рутине день ото дня — Венти таким не был. Венти любил музыку и хотел достичь высот на этом поприще. Оказалось, что все не так просто, как выглядело на первый взгляд — прирожденного таланта недостаточно. Поэтому Венти живёт по принципу: «Улыбайся, словно тебе правда весело!». Сияй. Будь лёгок и непокорен, как ветер. И исполни мечты того мальчика, на которого одухотворённо смотрел в детстве, не повторив его судьбу. Ветер невозможно сломить, он всегда найдёт щель, через которую прорваться. И совершенно не обязательно решать все проблемы на пути к мечте в одиночку. И крайне важно найти того, кто выслушает, когда тяжело, а лучше, если ещё и нальёт выпить.

Вопреки убеждениям многих знакомых Кэйи, он не любит пить в одиночестве. Хорошая компания и алкоголь — залог отличного времяпровождения. Когда он находится наедине с собой, то это всегда заканчивается катастрофой, о которой знает только он и стены его мастерской. Катастрофой, о которой он хотел бы не думать.

А тут какой-то мальчик шестнадцати лет, у которого проблемы детские такие — Кэйе, быть может, и не хотелось бы обесценивать, но Венти ему никто, поэтому дается без труда. У него есть свои собственные проблемы, поважнее. У него жизнь уже лет шесть из-под ног уходит, но он готов выслушать, готов вникнуть, лишь бы голоса в голове перестали его донимать.

С тех пор Венти стал тут завсегдатаем, который пьет в основном за счет Кэйи. Пока все нормальные студенты сидят с домашкой в кофейнях, Венти ошивается в баре, и ему, почему-то, почти всегда что-нибудь да перепадает. Никто не знает, какие у них там договоренности, главное — чтобы хозяйке это боком не встало.

— Дилюк, — стонет Венти, падая на барную стойку. — Не будь таким жестоким, сегодня был тяжелый день.

— У тебя каждый день тяжелый! — фыркает Дилюк.

— Такая жизнь! — не унимается Венти, разведя руки в стороны.

— Дилюк, — Кэйя склоняет голову и улыбается с прищуром — как же бесит, — виски с колой.

У Кэйи множество минусов. У Дилюка же наверняка есть тетрадь, где записаны они все, и список с каждым разом только растет. Где-то под пунктом сто пятьдесят четыре числится: Кэйа работал барменом. Он слишком хорошо знает, как все работает изнутри.

Дилюк ставит перед ним закрытую бутылку колы и два стакана: один из них пуст — для колы, другой — на четверть заполнен виски. Кэйа наливает в пустой стакан половину из предложенного Дилюком виски.

— Однажды Джинн это обернется боком, — хмурится Дилюк.

— Запиши на мой счёт, и отвечать за это буду я, — Кэйа едва уловимо подмигивает, да ещё и улыбку тянет шире, когда Дилюк пронзает его взглядом.

Джинн на это же никак не реагирует, ее сейчас больше занимают другие вещи. Ко всему прочему, она одна из тех немногих людей, которые безоговорочно доверяют Кэйе. Да, она понимает, что это неправильно, и что Венти, по-хорошему, нужно гнать отсюда взашей. Но ей хочется верить, что хотя бы какую-то из проблем братья смогут решить без ее участия. По крайней мере, Джинн знает, что Венти здесь единственный такой посетитель, который просто по какой-то причине приглянулся Кэйе, и она надеется, тот знает, что делает.

 — У меня скоро день рождения! — всё же пытается смягчить ситуацию этот шумный и звонкий парень.

— В июне — это не «скоро», — парирует Дилюк.

— Все-то ты знаешь, — Венти разочарованно вздыхает, в один глоток осушая стакан и вытягиваясь на барной стойке. — Ты следишь за мной?

— Делать мне больше нечего. Я работаю здесь барменом, а тебе следует поменьше трепаться, когда выпьешь.

— Мы не договорили, — встревает Джинн в разговор, не выдержав. — Нам нужно решить этот вопрос.

Люмин ведет плечом. При незнакомце ей не очень хотелось обсуждать эту тему. Кэйа и Дилюк переглядываются и, наверное, впервые за долгое время приходят к взаимопониманию.

— Венти, у нас тут до этого был импровизированный семейный совет, — тихо говорит он, подвигая к нему бокал с новой порцией виски. — Дашь нам минут десять?

— Да без проблем, — он соскакивает с высокого стула, подхватывает чехол с гитарой и бокал, удаляясь к пустому столику в углу — ему лучше особо не светиться даже перед немногочисленными посетителями.

Люмин провожает парня глазами до самого столика, пока тот не скрывается в тени помещения. Она оборачивается к друзьям и тут же сталкивается с парой пристально следящих за ней взглядов.

— Ну что такое? — она пытается не раздражаться, но напряжение, от которого она только избавилась, снова возвращается, и ей это не нравится.

— Что дальше? — голос Джинн становится тверже: она не собирается отступаться.

 — Поищу квартиру для съема, — говорит Люмин — в целом, она не врет. Благодаря Сяо у нее теперь есть такая возможность.

— Откуда у тебя деньги? — задает резонный вопрос Дилюк.

— У меня были кое-какие сбережения.

— Что хватит на съем квартиры? — подключается к допросу Джинн. — Люмин, я же говорила, что ты можешь остаться столько, сколько тебе потребуется.

— Спасибо за заботу, но я все еще хочу побыть одна, — она переводит свой взгляд с Джинн на Дилюка и обратно, ища в их глазах понимание, но сталкивается лишь с подозрением, недоверием и беспокойством.

Ее это злит, но она не может их осуждать. Если бы Люмин была на их месте, то смотрела бы на любого из них точно так же.

— Так дело не пойдет, — лениво тянет до этого молчавший Кэйа, прерывая речь Джинн, которая открыла было рот, чтобы продолжить взывать к благоразумию Люмин, которого не осталось и грамма. — Съем квартиры — дело затратное и муторное. У меня же свободная квартира, холостяцкая обитель, так сказать. Тебе там понравится. Район не шумный, спокойный. Все для комфортного проживания есть. Снимать тебе квартиру сейчас не лучший вариант, знаешь. Вдруг они и тебя ищут. Я пока поживу у Дилюка, — Кэйа улыбается и переводит взгляд на того, демонстративно осушая граненый стакан. — Братец же не оставит меня жить на улице?

Дилюк хочет возразить. Дилюк хочет сказать, чтобы Кэйа шел к черту, но в ответ лишь тяжело вздыхает, всем своим видом показывая, что меньше всего он хочет делить свою квартиру с таким соседом.

— Что скажешь? — спрашивает Кэйа.

Люмин бы все же предпочла обойтись без их помощи. Так бы она была уверена, что предоставлена самой себе, и ей не придется неожиданно принимать у себя незваных гостей, особенно если её в нужный момент не окажется на месте. С другой стороны ей нужно время, чтобы подготовиться к вылазке, а не тратить его на поиск квартиры. В словах Кэйи есть здравый смысл: ее и правда могут искать. Возможно, это та самая альтернатива, которую примут обе стороны.

— Ладно, — соглашается она. — Если тебя это не стеснит, Дилюк.

— Эй, — оскорбляется Кэйа. — Это я тебе, отрывая от сердца, одалживаю свою квартирку.

— Нормально, — отмахивается Дилюк, — я же жил с ним как-то восемнадцать лет.

— Я вообще-то все еще здесь!

Дилюк игнорирует фразу Кэйи и поворачивается к Джинн. Та стоит чуть позади, сложив руки на груди и поджав губы, всем своим видом показывая, что вся эта затея ей не по душе. Ей было бы куда спокойнее, если бы Люмин была под постоянным присмотром, но Джинн и сама понимает, что не имеет права удерживать ее насильно, какие бы намерения она ни преследовала. Люмин уже взрослая. Дочь своих родителей, которую не так просто в чем-то переубедить, если она сама того не захочет.

— Все будет нормально, — тихо говорит Дилюк и кладет ей свою ладонь на плечо, несильно сжимая. — Одолжишь свою машину?

— Да, конечно, — Джинн кивает, отдаёт ему ключи и переводит взгляд на Люмин. — Будьте осторожны.

— Как всегда, — Кэйа спрыгивает со стула и салютует, чем вызывает у Джинн очередной приступ беспокойства. «Как и всегда» — это не то, чего бы ей хотелось.

Люмин терпеливо ждет, пока Дилюк сдаст смену, а Кэйа говорит с Венти. Все это время они стоят с Джинн в полной тишине. Люмин замечает, что та то и дело кидает на нее тревожные взгляды, но старается игнорировать, потому что прекрасно знает — может нагрубить или сказать что-то не то. Последнее, что Люмин хочется, так это усугублять ситуацию.

— Пообещай мне, — все же заговаривает Джинн, — что не будешь лезть на рожон, что оставишь все полиции.

— Все будет хорошо, — небрежно бросает Люмин, поворачиваясь к ней спиной — врать в глаза всегда тяжелее. — Тебе не стоит волноваться. Идем? — это она обращается уже к Дилюку, вышедшему из подсобки.

— Кэйю надо забрать, — он кивает в сторону столика.

Люмин выставляет ладонь вперед, преграждая путь Дилюку, который уже собирался вытащить Кэйю из бара в своей манере.

— Я сама его заберу.

— Подожду в машине, — Дилюк хмурится и бросает короткий взгляд в сторону Венти и Кэйи.

Люмин в несколько шагов преодолевает расстояние от барной стойки до стола, слушая обрывки разговора.

— Простите, что прерываю, — довольно громко произносит она. — Кэйа, нам пора.

— Да-да, иду, — Кэйа смеется и встает со стула.

— Венти, — Люмин уже обращается к новому знакомому, — была рада познакомиться.

— Погоди, как тебя зовут-то? — Венти подскакивает со стула, едва ли не проливая на себя алкоголь из бокала. — А то как-то глупо получилось.

— Люмин.

— Очень приятно, Люмин, — Венти салютует бокалом. — Надеюсь, еще свидимся.

Люмин отчего-то тоже хочется, чтобы они еще свиделись, это бы значило, что она сюда еще когда-нибудь вернется.

— Да, я тоже.

Когда Люмин заходила в бар, на улице вовсю светило солнце, сейчас же на город обрушился жуткий ливень. Стоило ей только выйти из-под козырька здания — одежда вымокла за доли секунды. Кэйа чертыхается и запрыгивает на переднее сидение, ругаясь на прогноз погоды, который, как и всегда, оказался неточен в своем предсказании. Люмин же располагается на заднем сидении, чувствуя, как капли дождя стекают по лицу.

Машина трогается с места, и Люмин позволяет усталости за сегодняшний совершенно сумасшедший день обрушиться на нее. Она снимает кроссовки и садится на сидение с ногами, безучастно глядя на вечерние огни города.

Было время, когда она очень любила ехать вот так в машине, смотреть за проносящимися мимо огнями города, высунув голову в приоткрытое окно. Вдыхать прохладный воздух, несущий за собой какое-то особенное спокойствие, единение с самой собой. На водительском сидел отец, напевая какую-то песню, доносящуюся из радио. Рядом Итер, копошащийся в своем телефоне — работал даже не на работе. Дома ждала мама, уже наверняка накрывшая стол к ужину. Все это казалось чем-то таким обыденным, таким привычным, незыблемым — чем-то, что должно было продолжаться еще много-много лет наперед.

— Мы не будем слушать это! — Люмин вздрагивает, когда Дилюк щелкает кнопку на магнитоле.

— Это с чего еще? Твой вкус в музыке еще хуже, чем мой! — Кэйа одергивает руку, и снова пытается впихнуть провод от телефона в магнитолу.

— Чья машина, того и правила! — не унимается Дилюк.

— Это не твоя машина.

— Кто за рулем, того и правила!

— Люмин, — Кэйа оборачивается назад. — Рассуди нас и скажи, что у Дилюка просто отвратительный вкус в музыке. Просто невозможно слушать эту зубодробилку. Голова раскалывается.

— Я не собираюсь участвовать в вашем споре, — спокойно говорит Люмин и слышит разочарованные вздохи обоих, — но помогу вам его закончить, — она касается пальцем наручных часов. — Паймон, включи плейлист классической музыки.

— Венти был бы в восторге, — обиженно произносит Кэйа, отвернувшись к окну.

Следующие минут десять они просто слушают рассказы Кэйи о работе и клиентах. Люмин благодарна, ей хочется немного отвлечься, потому что всю грядущую ночь она будет думать лишь об одном.

Дождь наконец прекратил лить, и видимость из окна стала куда лучше. Ее взгляд цепляется за яркую вывеску торгового центра. Время еще не слишком позднее, поэтому она наверняка сможет купить кое-что для завтрашней вылазки.

— Дилюк, — зовет она, — можешь остановить, пожалуйста, у торгового центра? Мне нужно кое-что купить.

— Одежду? Я могу тебе завтра что-нибудь привезти.

— Нет, не одежду. Останови, пожалуйста.

— Я пойду с тобой.

— Не нужно. Я быстро.

Люмин выпрыгивает из машины, прежде чем Дилюк успевает сказать хоть что-то. Несется к дверям торгового центра.

— Паймон, выведи мне на экран изображение уборщицы.

— Люмин.

— Мы же договорились, Паймон. Скорее.

— Паймон выводит изображение на экран.

— Голубые, — бормочет она себе под нос, скользя взглядом по вывескам и указателям торгового центра.

К ее счастью, она находит автомат с линзами неподалеку. Когда она была помладше, то частенько экспериментировала с цветом глаз, поэтому выбрать подходящие линзы не составляет труда.

Есть еще кое-что, что ей лучше сделать сегодня, если она хочет завтра быть полностью готовой.

— Паймон, помоги мне выбрать наиболее подходящий оттенок, — просит Люмин. — Не могу выбрать из этих, — она выставляет часы вперед к коробочкам, чтобы Паймон могла просканировать цвета и выбрать из них наиболее выгодный.

— Оттенок 1.10 на 93% совпадает с цветом волос этой девушки. На твоих светлых волосах должен лечь, как нужно.

— Хорошо, — Люмин хватает две коробки с краской — на всякий случай — и спешит на кассу, где для виду цепляет ещё пасту, зубную щётку и пару упаковок жвачки.

— Дилюк звонит, — говорит Паймон. — Ответишь?

— Напиши ему, что я выхожу.

Люмин выскакивает из торгового центра и ежится от прохладного ветра, пронизывающего промокшую насквозь одежду. Наверное, она выглядит просто ужасно. Она добегает до машины и захлопывает дверь как-то слишком громко — сама вздрагивает от этого звука. И наконец выдыхает.

— Решила сменить стиль? — спрашивает Кэйа, глядя на коробочки с краской в ее руках. Линзы она припрятала в кармане.

— На всякий случай, — Люмин жмет плечами. — Не хочу привлекать внимания. Думаю, в новостях уже мелькало мое лицо.

— О том я тебе и говорю, — устало говорит Дилюк. — Тебе не стоит появляться в таких людных местах одной, понимаешь?

— Я не думаю, что тут мог бы быть кто-то из недоброжелателей. Везде видеокамеры. Бар куда менее безопасное место, чем этот торговый центр.

Он ничего не отвечает, потому что знает, что она права.

— Не пугайся, там наверняка жуткий срач, — подает голос Дилюк, когда машина сворачивает в переулок.

По какой-то причине Люмин никогда не была в этом районе на окраине Мондштадта, как, собственно, и у Кэйи дома. Их места встреч всегда ограничивались баром, НИЦ или квартирой их семьи. Пару раз они с Итером были у Кэйи в мастерской, но это было довольно давно — уже и не припомнить. Тогда Кэйа держался куда лучше, чем сейчас. Иногда Люмин кажется, что с каждой новой встречей узнает его все меньше и меньше. Интересно, она так же сильно изменится со временем из-за случившегося?

— Творческий беспорядок, я попрошу, — шикает на него Кэйа. — Тебе не понять.

Они выходят из машины, и Люмин оглядывается кругом. Кэйа был прав: обычный спальный район, выглядит довольно тихим и ничем не примечательным. Она в очередной раз задумывается, почему тот снял квартиру именно здесь: Кэйа любит всякого рода движухи, постоянно пропадает то в баре, то в мастерской, которые находятся как раз-таки ближе к центру. И не лень же ему каждый раз отсюда добираться — пусть город и не очень большой — когда так и не обзавелся своим собственным средством передвижения? С другой стороны, надо думать, Кэйа редко садился бы за руль, даже если бы машина и была, учитывая, что его походы в бар всегда заканчиваются одним и тем же.

Наверное, даже таким людям, как Кэйа, хочется иногда отдохнуть от всей этой суматохи.

Люмин вздрагивает от звука поставленной на сигнализацию машины и прижимает коробочки с краской к груди, возвращаясь мыслями в реальность.

— Рядом есть пара супермаркетов, если захочется купить поесть, — говорит Кэйа. — Автобусная остановка прямо за домом, но я думаю, что тебе пока лучше передвигаться на такси. Держи, — он достает из кармана связку ключей и протягивает Люмин. — У меня есть дубликат, но я не буду заявляться без предупреждения. Обещаю.

— Спасибо, Кэйа, я… — Люмин забирает из его рук связку и сжимает в руке — мелкая резьба ключа впивается в ладонь.

— Ничего не говори, — Кэйа отмахивается. — Я понимаю, — он взбегает по лестнице к подъезду, а после оборачивается на Дилюка, плетущегося немного позади и говорит чуть тише. — Он тоже понимает, просто волнуется за тебя.

— А ты, значит, нет? — Люмин смеется, прикладывая ключ к домофонной двери.

— Я просто пытаюсь уважать личные границы. В смысле, они тоже пытаются, конечно, — усмехается Кэйа, — но им это дается сложнее. Они пережили то, что случилось благодаря друг другу… — Кэйа поджимает губы, — а мы переживаем свои трагедии по-другому.

— Кэйа, — Люмин хочется сказать, что ей жаль. Ей жаль, что она была тогда слишком мала. Ей жаль, что ее не было рядом.

Она до сих пор не знает, что тогда произошло. Почему вышло так, что Дилюк и Кэйа отдалились друг от друга и проживали это все по отдельности. Это так на них не похоже. На них прежних.

— Не делай такое лицо, — Кэйа смеется. — И не за что.

Он щелкает свет в прихожей, и Люмин щурится.

— Как я и говорил, — хмурится Дилюк, глядя на сваленную груду одежды на тумбочке, — срач.

— Ничего, — отмахивается Люмин, стягивая кроссовки и проходя в просторную комнату.

Мебели мало: двуспальная кровать, встроенный в стену громадный шкаф-купе с зеркалом во весь рост, у противоположной стены грудой лежат инструменты для работы: куча старых машинок, засохшие краски, листы бумаги с эскизами. Эта комната кажется ей такой мертвой, будто тут никто не живет уже долгое время, судя по осевшей пыли на поверхностях. На этом фоне аляповатые пёстрые ковры, разноцветные вазы и какие-то уродливые экзотические фигурки, собранные то ли в экспедициях, то ли в путешествиях, выглядят лишь поблёкшим воспоминанием о том, каким Кэйа когда-то был.

— У тебя хоть есть что поесть? — доносится до нее голос Дилюка из кухни.

— Что-то было!

— Кэйа, это полуфабрикаты полугодовой давности! Я схожу в магазин!

— Не нужно, Дилюк! — Люмин забегает на кухню. Ей, по правде говоря, не хочется есть. Ей хочется поскорее остаться одной. — Завтра с вещами привезешь, ладно? Я не особо хочу есть. Сейчас схожу в душ и лягу спать. Очень устала за сегодня.

— Все, что нужно, найдешь в шкафу. Только придется хорошенько поискать, — Кэйа как-то по-особенному улыбается и разворачивается к двери, хлопая Дилюка по спине. — Пойдем, братец. Люмин хочет побыть одна.

— Если что — звони, — бросает Дилюк, следуя за Кэйей.

— Конечно, — Люмин кивает. — Давай только не раньше полудня завтра, хочу хорошенько выспаться.

— Как скажешь.

Люмин захлопывает за ними дверь и вздыхает почти с облегчением, оказавшись в тишине. Она не знает, что из этого лучше: чувствовать постоянное напряжение рядом с друзьями или остаться в этой квартире одной и думать о том, что завтра, возможно, она умрет.

Люмин не питает особых надежд на этот счет и прекрасно отдает себе отчет в опасности задуманного, но она не из тех, кто сдается без боя. С Сяо и Паймон шансы возрастают, поэтому она просто обязана попробовать.

Она проходит в пустую спальню, оглядывая ее еще раз, и натыкается взглядом на прикроватную тумбочку, которая до этого не попала в ее поле зрения. Она подходит ближе и видит на ней рамку — всю в такой же пыли как и все остальное в этом доме. Люмин берет ее в руки и протирает пальцами. На фотографии тогда еще живой Крепус обнимающий за плечи Дилюка и Кэйю — им тут на вид по лет десять-двенадцать, не больше. Они выглядят такими, какими Люмин хотелось бы их помнить — самыми близкими друг другу людьми. Они всегда ссорились и спорили из-за пустяков, но между ними никогда не было этой непреодолимой пропасти и холода, которые есть сейчас. Сколько она их помнит до трагедии — они всегда держались вместе и защищали друг друга.

Она была слишком маленькой, чтобы понять причину их ссоры, а потом стало слишком поздно заставлять кровоточить раны, которые, наверное, никогда и не заживут вовсе.

Люмин ставит рамку с фото обратно на тумбочку и подходит к шкафу. Она кидает мимолетный взгляд на отражение в зеркале и сразу же отводит его: синяки под глазами, растрепанные волосы, висящая на ней мокрая одежда на пару размеров больше — она уже и не помнит, когда в последний раз выглядела так хреново. Был ли когда-то вообще тот момент, когда она запускала свой внешний вид настолько.

Неважно.

Она резко отодвигает дверцу шкафа, сталкиваясь с ужасным бардаком на полках. Возможно, если проникнуть вглубь этого шкафа, то там найдется Нарния. Она вздыхает: если у нее будет возможность, то она обязательно наведет здесь порядок. Находит чистые полотенца, растянутую домашнюю футболку и шорты. Она уже хочет закрыть дверцу обратно, когда ее внимание привлекает коробка, стоящая в отделении для верхней одежды.

Люмин вытаскивает коробку из шкафа, и на нее, лишившись поддержки, тут же падает средних размеров холст. Она цыкает и трет плечо, прежде чем поднять его и поставить на место. Ну, точно, Нарния какая-то. Любопытство берет свое, и Люмин поворачивает холст, чтобы посмотреть, есть ли на нем что-то. Жалеет об этом почти сразу же.

Она ожидала увидеть все, что угодно, на этом холсте, но никак не ожидала, что это будет портрет Дилюка. И он на этом портрете невероятно хорош: все детали, которые в нём цепляют по отдельности в жизни, здесь запечатлены с неимоверной, несвойственной Кэйе тщательностью и нежностью, даже крошечные морщинки, которые появились в последние пару лет и очень ему идут. Она всматривается в детали портрета какое-то время и понимает, что этой картине, действительно, не больше двух лет.

— Кэйа… — она прикрывает глаза и прикусывает губу.

Возможно, когда-нибудь ей все же стоит поговорить с ним об этом. Возможно, она сможет хотя бы немного ему помочь. И тут же себя одёргивает, понимая, что это невозможно — она не тот человек, который ему сейчас нужен. Она аккуратно ставит портрет к дальней стенке шкафа и пытается сосредоточиться на содержимом коробки.

Ее глаза удивленно приоткрываются. Она узнает эти вещи из тысячи. Разработки ее отца. Она помнит, что когда-то давно Кэйа увлекался путешествиями и экспедициями. Все это было, конечно, до смерти их отца. Тогда Крепус подарил ему всякого рода примочки для удобства перемещения, созданные в НИЦ совместно с ее отцом: механическая страховка, перчатки, помогающие взбираться по самым разным поверхностям, очки для поиска ауры и многие другие очень полезные изобретения. Безнадёжно устаревшие, но лучше, чем ничего. Ей все это может пригодиться, поэтому коробку она обратно в шкаф не убирает и непроизвольно ловит себя на мысли, что Кэйа говорил именно об этой коробке перед тем как уйти.

Неужели он догадался? Неважно. Она подумает об этом позже.

Ей требуется время, чтобы отыскать в этой комнате ножницы. Люмин дрожащими руками берет их и смотрит с несколько мгновений совершенно пустым взглядом. Всеобъемлющий страх впервые за все это время сжимает в тиски. У нее нет права на отступление. Где-то там ее брат, совсем один. Если она ему не поможет, то не поможет никто. Ее кровь, ее плоть, единственный самый близкий ей на свете человек нуждается в ней сейчас, она должна справиться со страхом ради него.

Она снимает часы с руки, идет в ванную комнату и складывает чистые вещи и гаджет на стиральную машинку.

— Паймон, — тихо зовет Люмин.

— Паймон здесь, Люмин. Чем я могу тебе помочь?

— Просто побудь со мной рядом.

— Конечно, о чем речь. Тебе что-нибудь рассказать? — интересуется ИИ.

— Нет, — Люмин поднимает взгляд в зеркало. — Просто не исчезай.

— Хорошо, — ИИ для надёжности возникает из часов голограммой.

Люмин берет в руки часть волос и подносит к ней ножницы, зажмурившись. Ей все еще страшно. Перед глазами возникают непрошенные воспоминания о матери, которая на ночь любила возиться с ее и Итера волосами, всегда говорила, что им очень идет. Люмин поэтому никогда не экспериментировала ни с цветом волос, ни с их длиной, потому что мама так сильно любила их.

Она сама не замечает, как по щекам начинают течь слезы, которые она не в силах контролировать. Она шмыгает носом и распахивает глаза. Ради Итера. Она должна.

— Паймон, такая длина?

— Чуть выше, — через долю секунды отвечает ИИ. — Вот так.

— Я обязательно отращу их обратно, — Люмин смотрит в зеркало. Говорит это скорее себе, чем Паймон.

— Конечно, обязательно отрастишь! — подбадривает ИИ.

Она делает уверенное, как ей кажется, движение ножницами, и прядь волос падает в раковину. Она набирает воздуха в легкие и проделывает тоже самое со второй стороной, заручившись измерениями Паймон и ее указаниями. Без ИИ получилось бы черт-те что, но благодаря ей стрижка выглядит вполне сносно.

— Паймон хочет предупредить тебя, что бытовая краска очень вредит волосам.

— Это последнее, что меня тревожит, Паймон, — отвечает Люмин, смешивая содержимое из коробки строго по инструкции. — Иногда я жалею, что ты не материальна.

— Паймон тоже, — отвечает ИИ. — В моем коде нет заложенных чувств, но я думаю, что была бы более полезна, будь у меня материальное тело. Паймон бы смогла сейчас помочь тебе куда больше.

— Ты очень сильно помогаешь, — Люмин смотрит на волосы, покрытые краской. Непривычно видеть такой темный цвет. Блондинкой ей определённо шло куда больше.

— Паймон рада.

— Ты не можешь быть рада.

— Паймон знает, что так говорят люди в таких случаях.

— Да-да, заведи будильник, через сорок минут нужно будет смыть.

***

— Не делай такое лицо, — просит Кэйа, — с ней все будет в порядке.

— А ты, я смотрю, совсем не беспокоишься? — фраза срывается с губ быстрее, чем Дилюк успевает подумать.

Конечно, конечно это не так.

— Она взрослая, — Кэйа будто бы даже не замечает сказанных им слов, — нет нужды контролировать каждый ее шаг. Она все равно сделает по-своему, если захочет. Друзья не должны быть оберегающими родителями, они должны оставаться друзьями. Понимаешь, о чем я?

— Да, — Дилюк действительно понимает. Но, зная темперамент Люмин, ему сложно довериться ей, и еще сложнее дать близкому человеку свободу в такой ситуации. Однажды он уже совершил такую ошибку — не хочется повторять.

— Мы просто должны быть рядом, когда это требуется ей самой. Мы должны быть ее поддержкой.

— А ты знаешь в этом толк, правда?

— Конечно. Ты ведь тоже?

Дилюк хмурится и вперивает взгляд в дорогу. Он не понимает, о чем именно они говорят, будто о каких-то разных вещах, но в то же время в голосе Кэйи слышится немой упрек — другой бы не распознал ни в жизнь, но не Дилюк.

— Нужно купить что-нибудь домой поесть, — меняет тему разговора, паркуя машину у какого-то неприметного магазина. — Есть предпочтения?

— Доверяю твоему вкусу, — усмехается Кэйа, но из машины вместе с ним выходит. — Я пока перекурю.

Кэйа с несколько секунд наблюдает за ускользающей в темноте улицы фигурой Дилюка, а после достает из кармана джинсов пачку сигарет и прикуривает, вглядываясь в темные силуэты вниз по кварталу. Смотрит в телефон и проверяет сообщения: пару непрочитанных сообщений от Джинн, отправленных еще неделю назад; десяток от Венти, которые также остались проигнорированными — наверное, ему стоит включить уведомления.

Еще пару сообщений от Розарии, которые датируются сегодняшним днем. Просит записать ее на сеанс в четверг. Четверг еще не наступил: ему повезло.

Я: Привет, да, без проблем! Придумала по эскизу?

Розария: Ого, не ждала ответа раньше, чем через две недели.

Я: Ты же на четверг просила!

Розария: Попытка не пытка. По эскизу есть пару идей. Было бы неплохо встретиться до четверга, чтобы набросать. Будет время?

Я: Что ты делаешь сейчас?

Дилюк и сам уже не помнит, когда в последний раз покупал домой столько еды. Он особенно неприхотлив, да и чаще всего питается в баре, потому что проводит там большую часть своего времени. Он выходит из супермаркета с двумя тяжелыми пакетами, в свете фонаря замечая Кэйю, все еще стоящего у машины.

— Можно ехать, — говорит Дилюк, поддевая крышку багажника.

— Тут такое дело, братец, — Кэйа улыбается ему так привычно этой улыбкой дурацкой — Дилюку почему-то всегда в такие моменты съездить ему по лицу хочется. — Тут кое-какие планы нарисовались по работе, так что я сейчас в мастерскую пойду.

— Ты сегодня пил, — Дилюк захлопывает багажник и хмурится. — Какая тебе мастерская?

Невольно переводит взгляд на его забитые тату-рукавами предплечья — на самом деле, татуировки уходят на плечи цельной, на вкус Дилюка безвкусной, но по факту мастерской картиной с целым метафорическим сюжетом о приключениях по руинам: увиденные там символы, послания, механизмы, всё это каким-то причудливым образом переплетается в сюжет о том, каким Кэйа был и каким в итоге стал — и почти всё это он набил себе сам, не будучи ни трезвым, ни «в порядке». У самого Дилюка на предплечье набит цветной феникс, часть которого Кэйа сотворил, когда злостно опоил его до полубессознательного состояния, а сам он, протрезвев, почему-то не стал сводить татуировку и вместо этого попросил доделать. Он правда не знает, почему. Объяснение Кэйи — что это символ способности Дилюка жить дальше, по-новому или по-старому, но несмотря ни на что — лишь разозлило его. А когда он в сердцах сказал Кэйе набить себе павлина, раз такое дело, тот так и сделал — сваял себе прямо под ключицей павлина в виде созвездия и сказал, что это справедливое возмездие.

Дилюк не знает, работал ли Кэйа трезвым хоть раз, и знает, что его ворчание бессмысленно. Но он не хочет, чтобы всё вот так закончилось, и поэтому не может молчать.

— Клиентка просит разработать эскиз, — отмахивается от него Кэйя и бросает на землю окурок, наступая на него ботинком. — Разве я могу отказать красивой даме? Так не поступают джентльмены.

— Я тебя подвезу, — вздыхает Дилюк, поворачиваясь к нему спиной.

— Не нужно, тут два квартала пешком, прогуляюсь. До завтра, — он салютует и делает шаг вперед.

Дилюк злится, хотя, наверное, и не должен. Кэйа всегда был таким раздражающим до зубного скрежета — ничего не изменилось. Только зябко как-то. Вечером всегда холодает.

— Кэйа, — зовет его Дилюк, — ты же с самого начала не собирался у меня жить?

Говорит, наверное, не достаточно громко, потому что Кэйа на его слова не оборачивается и идет дальше. Как будто вопрос вмёрз в лёд или потерялся в пустоте. Становится как-то особенно холодно.

Дилюк провожает взглядом его спину и садится в машину. Глупо даже на секунду было представлять, что в их отношениях можно что-то починить, склеить. Слишком много времени прошло. Слишком много всего случилось.

Кэйа всегда был тем человеком, который легко сходился с людьми — Дилюк таким никогда не был. Кэйа без труда находил общий язык почти с любым, но если однажды задеть его, сделать больно, то замерзнешь от его взгляда насмерть, а он будет продолжать улыбаться, как и всегда.

— Зачем мы едем в исследовательский центр, напомни? — Кэйа поднимает голову от телефона впервые за десять минут — за окном автобуса одни знакомые пейзажи. — Папа же скоро освободится.

— В этом и смысл, — Дилюк краем глаза заглядывает в экран и тяжело вздыхает, увидев как Кэйа в очередной раз скачал себе какую-то дурацкую игрушку — за уши не оттянешь. — Он хотел сегодня поужинать вне дома.

— Есть повод? — губы Кэйи растягиваются в улыбке.

Он всего лишь несколько часов назад вернулся из очередной экспедиции. Его не было дома почти два месяца и, надо сказать, что очень соскучился по отцу и хмурой физиономии Дилюка.

— Вы вообще с ним созванивались, пока тебя не было? — спрашивает Дилюк. — Ладно ты мне не звонишь, не очень-то хотелось.

— Раз не хочется, чтобы я тебе звонил, то я обязательно буду! — смеется Кэйа. — Каждый день, по пять раз!

— Только попробуй! У меня будто дел других нет, кроме как трепаться с тобой по телефону! — злится Дилюк. — Я вообще-то, в отличие от некоторых, учусь.

— Не завидуй, — отмахивается от его слов Кэйа, — мне все это ни к чему. Вот увидишь, я открою свою тату-студию, и от клиентов отбоя не будет. Я тебя миллион раз звал с собой!

— Я не могу, потому что учусь. И потом… — Дилюк подносит палец к нижней губе и задумчиво по ней постукивает. — Столько времени с тобой я просто не вынесу.

— Совсем по брату не скучал? — наигранно дует губы Кэйа. — Вообще-то мы созванивались с папой пару раз, но связь была не настолько хорошая, чтобы успеть обменяться новостями.

— Понятно, — отвечает Дилюк, — наша остановка, — он хлопает Кэйю по плечу, заставив встать с сидения. — Папа и профессор Айслинг* закончили работать над изобретением последних нескольких лет. Папа хочет отметить, так что ты вернулся как раз вовремя.

— Ого! Класс! А Люмин и Итер с нами? Давно уже не видел этих микробов!

— С нами, — кивает Дилюк.

— А папа уже начал работать с той штуковиной, которую мы с ним… скорая? — Кэйа останавливается, и Дилюк поворачивает голову в сторону, куда смотрит брат.

— Что, черт возьми…

Кэйа и Дилюк переглядываются и тут же срываются с места, чтобы поскорее добраться до входа в НИЦ. В холле непривычно много народа, так что им стоит усилий пробраться к стойке, за которой Катерина разговаривает с мужчиной в форме.

— Катерина, что тут случилось? — спрашивает Дилюк, оглядываясь вокруг.

— Дилюк, Кэйа… — произносит она и тут же замолкает. — Минуту, — берет телефонную трубку со стола и набирает чей-то номер. — Здесь дети Крепуса. Спуститесь пожалуйста, — она кладет трубку и поднимает на них взгляд. — Садитесь на диван, сейчас вас заберут.

Они отходят от стойки и встают к стене, потому что усидеть на месте все равно вряд ли получится. Дилюк не перестает ощущать себя под пристальным вниманием. Люди в холле то и дело кидают на них короткие взгляды, избегая смотреть в глаза. Возможно, у него паранойя, но легче от этого не становится.

Эти пару минут кажутся для них бесконечностью, пока из толпы людей они не выхватывают знакомое лицо.

— Профессор Айслинг! — Кэйа толкает его локтем в предплечье и ведет головой.

Дилюк сразу же отмечает, что на мужчине нет лица: что-то произошло, что-то ужасное — он чувствует это каждой клеткой тела. Больше всего ему сейчас хочется увидеть отца.

— Ребята, пойдемте отсюда, — говорит он, не здороваясь.

Они петляют по длинным светлым коридорам, и терпение Дилюка медленно, но верно подходит к концу.

— Где папа? — Кэйа задает вопрос раньше, чем тот успевает его озвучить сам.

— Заходите, — мужчина прикладывает ладонь к сканеру и запускает их в кабинет, когда дверь открывается.

То, что происходило дальше, Дилюк вспоминает с трудом. Помнит тошноту, подступающую к горлу; слезы, которые катились по лицу, и он никак не мог их контролировать; слышал чей-то душераздирающий крик — только спустя время он понял, что этот крик был его собственным.

В тот день не стало их отца. Согласно полицейскому заключению, во время работы с находкой из древних руин выделилось неизвестное вещество, и система безопасности сработала на карантин. Только вот карантин в таких случаях должен быть третьего класса, а не первого — когда система запускает уничтожение содержимого лаборатории. Это назвали несчастным случаем из-за технической неисправности систем безопасности.

В этот день жизнь их семьи пошла под откос.

***

— Когда я уезжал в экспедицию, папа обещал, что попросит тебя ему помочь. Он просил? — спрашивает Кэйя настолько бесцветным тоном, что от этого ноги вмерзают в пол и немеют пальцы.

— Да. Я не смог отпроситься с учёбы и попросил его подождать до завтра, — честно отвечает Дилюк.

Они оба больше не могут плакать и просто сидят рядом, на каменном ограждении клумбы, вперив взгляд в пустоту, в полном оцепенении, ожидая, пока кто-нибудь не увезёт их из НИЦ.

— А ты знаешь, почему я всегда ходил с ним, когда исследовали находки руин, Дилюк?

Он молчит, сжимая руки на коленях в кулаки. Он не хочет этого слышать.

— Откуда бы. Тебе никогда не было интересно его дело, — в голосе Кэйи столько боли, и яда, и горечи. — Древние артефакты могут в огромном количестве содержать ту же энергию, на которой работают изобретения профессора Айслинга. Но она отличается от нашей, она в сотни, в тысячи раз мощнее, и системы безопасности распознают её как неопознанное живое существо. Мы не могли отключать их, поэтому я всегда наблюдал за происходящим за пределами лаборатории, и если они срабатывали на карантин, вырубал всё к чёрту. Отключать их нельзя, иначе у НИЦ отберут лицензию, а доложить о неверном срабатывании можно. Снаружи можно отключить системы, можно открыть дверь, можно сделать что-нибудь, — голос Кэйи начинает срываться, непрошеные слёзы снова начинают течь. — Но тебя там не было! А меня там не было потому, что я рассчитывал на тебя! Ты хоть представляешь, насколько страшно умирать так, зная, что происходит, зная, что никто не успеет помочь?!

У Дилюка внутри что-то рушится, но ему кажется, что он даже плакать не вправе — слёзы застывают на глазах. Дышать тяжело.

Кэйа считает, что это он во всём виноват?

Он, а не эти опасные разработки, которые, Дилюк втайне надеялся, отец вскоре бросит и вернётся к теоретике?

Почему Кэйа говорит, что виноват он, а не чёртова случайность?

Почему он встаёт и отходит, будто ему даже находиться рядом тошно?

Почему не понимает, что ему так же больно?

Почему Дилюк чувствует, будто остался один на свете с душераздирающим чувством вины на сердце?

Почему всё так?

***

Кэйа поднимается по лестнице и дергает дверь на себя: она открыта, как и всегда. Обнаруживает в прихожей несколько запечатанных коробок. Вещей в квартире практически не осталось: она кажется такой безжизненной и пустой. Он помнит ее в таком виде, когда Крепус только купил жилье, но даже тогда она не выглядела так… пугающе безжизненно.

— Меня не было две недели, — Кэйа проходит в комнату, обнаруживая Дилюка сидящим на полу и упаковывающим очередную коробку. — Что ты делаешь?

— Как видишь, упаковываю вещи, — Дилюк не поворачивается к нему, продолжая заниматься своим делом.

— Где папины вещи? — Кэйа оглядывается вокруг.

— Что-то продал, что-то там еще осталось, — он ведет головой в угол комнаты.

Кэйа смотрит в ту сторону и обнаруживает там несколько коробок: у Крепуса было много вещей, но теперь это все, что от него осталось.

— Ты не мог все продать, не посоветовавшись со мной! — Кэйа злится на поступок Дилюка, но не хочет срываться на нем до последнего. Им обоим пришлось нелегко в последнее время.

После смерти отца Дилюк замкнулся в себе, какое-то время никого к себе не подпускал, отчислился из университета. Кэйе было тяжело наблюдать за тем, как рушится все, что он знал, поэтому, в конце концов, он решил уехать на пару недель, чтобы выдохнуть. Конечно, у него ничего вышло. Он, как умалишённый, пересматривал записи с камер видеонаблюдения, логи систем, данные исследований того дня, но самого главного — настроек систем безопасности — он так и не смог получить из-за секретности, и предъявить никому ничего не мог. И он, и Дилюк прекрасно понимают, что вряд ли это был несчастный случай. Не то чтобы отец сильно посвящал их в свои и профессора Айслинга дела, но кое-что они все-таки знали, и это что-то не давало им покоя. Кэйа и Дилюк не говорили об этом, как и об отце после случившегося.

Они вообще больше не говорят.

— Мог и продал, — тихо отвечает Дилюк, — на днях буду выставлять квартиру на продажу, так что…

— Зачем? Зачем ты избавляешься от всего?

— Вещи служат напоминаниями, и я не могу это терпеть.

— Слабак, — выплевывает Кэйа.

— Да насрать.

— Ты должен был посоветоваться со мной, — не унимается Кэйа. — Если ты не забыл, то я тож…

— Что ты? — Дилюк оборачивается на него, и Кэйа замечает огромные синяки под глазами и бледный цвет лица. — Ты ему не родной.

— Вау, Дилюк, браво, — Кэйа смеется. — Давай, продолжай в том же духе.

Он закусывает губу и подходит к журнальному столику, на котором стоит рамка с фотографией. Он берет ее в руки и не верит, что его действительно не стало. Крепуса больше нет. Он больше не войдет в эту дверь, больше не будет рассказывать совершенно невероятные вещи, которые происходили на работе, не будет интересоваться их успехами, не сможет увидеть, какими они станут через несколько лет. Может, оно теперь и к лучшему, что он этого не увидит.

— Может… — Кэйа проглатывает ком в горле, — может я ему был не родной, но я другой семьи не знаю. Крепус был моей последней надеждой, но откуда же тебе знать? Ты за десять лет жизни не сменил кучу приемных семей. Тебя не отдавали обратно, как ненужную игрушку. Ты рос в любви всю жизнь. Но знаешь что, Дилюк? Позже ты поймешь, каково это — быть одному.

Взгляд цепляется за одну коробку, с торчащими из нее перчатками и штативом, которые Кэйа без труда узнает. Наверняка коробка с папиными изобретениями.

— Я ту коробку тоже заберу, а то вдруг ты и изобретения его продашь.

Кэйа рамку на стол обратно не ставит, закидывает в коробку и спешит покинуть квартиру.

Дверь громко хлопает, и Дилюк вздрагивает, будто очнувшись.

— Кэйа…