— Сяо? — зовёт Люмин тихо, а потом громче. — Сяо! Ты здесь?

В тишине переулка недалеко от офиса ей кажется, что голос звучит предательски громко, хотя ей нужно, чтобы услышал всего один человек. Паймон предупредила его, что они в порядке, как только связь восстановилась — ещё до того, как Люмин покинула бесконечные пугающие коридоры и вышла в крутые стильные офисы, которые может позволить себе только гигант в своей отрасли. Раньше она такие видела только по телеку.

— Люмин, я рад, что всё обошлось, — а по голосу и не скажешь. — Я сообщил полиции о той девушке, она уже минут сорок как в безопасности.

Она с облегчением улыбается и едва сдерживается, чтобы не расплакаться.

— Что там произошло? — спрашивает Сяо.

— Ты всё время твердил мне про третью сторону, — голос Люмин подрагивает. — Это они. У них нет Итера, но они тоже его ищут. И если я присоединюсь, он натаскает меня на спецоперацию, чтобы я могла сама его вытащить.

— Ты хочешь согласиться? — осторожно уточняет Сяо.

— Я хочу ему врезать! — искренне отвечает она и тише добавляет. — Это мой единственный реальный шанс спасти брата и не дать Чайльду совершить какую-нибудь подлость исподтишка.

— Так ты окажешься у него в руках, и никто не сможет помешать ему заставить совершить какую-нибудь подлость тебя, — предостерегает он.

— Я сделаю всё, что нужно, — она зажмуривается. — Чёрт возьми, мы же говорим об Итере!

— Он бы не согласился с твоей жертвой ради него.

— Его здесь нет! — выкрикивает Люмин и спокойно продолжает, силясь случайно не произнести имя Сяо. — Я бесконечно благодарна за всю твою помощь, я бы пропала без тебя. Но ты не сможешь меня переубедить.

— Если бы сразу понял, что ты уже приняла решение, не стал бы и пытаться. Понадоблюсь — ты знаешь, как со мной связаться.

Короткий писк в гарнитуре сообщает об отключении звонка. Ей едва удаётся не расплакаться — так сильно она хотела услышать такие слова поддержки. Она даже не знает, считает ли он её подругой. Просто «куда бы ты ни пошла, можешь на меня рассчитывать», и лучше этого сейчас ничего быть не может. Разве что, поговорить ещё с Кэйей. Но она не уверена, что он и в этот раз её поддержит, и не хочет вынуждать его врать самым близким. Она всё рассказала Сяо, потому что тот — её хороший друг, и она ничего не расскажет Кэйе, потому что он — тоже. Как и Дилюк. Как и Джинн. Она и не задумывалась, что так бывает.

— Паймон считает, что тебе надо хорошенько подумать, — напоминает о себе ИИ.

— А я считаю, что мне нужно прикончить ту бутылку, — отвечает Люмин и направляется прочь от центра города, чтобы вернуться домой самыми неприметными улочками.

Тарталья не ответил на её главный вопрос, и она засыпáла его другими в надежде, что он проговорится или выдаст хоть клочок информации, которую хотел утаить. Но он продолжал лукавить и уклоняться, совсем как в их драке, которую кроме как односторонним избиением и назвать-то трудно. И теперь куски их разговора крутятся у неё в голове, как дребезжащая раздражающая шарманка. Он самая настоящая заноза в заднице.

— С чего я должна быть наслышана о тебе? — цепляется Люмин к одному из слов.

— Как минимум, мы с тобой встречались раньше. На конференции, где твой отец представлял вот эти перчатки, — Чайльд кивает на её руки. — Я приглашал тебя на танец.

— Не помню, — она отводит взгляд и скрещивает руки на груди. — Надеюсь, я тебе отказала.

— Да, ты мне отказала, — он ухмыляется и сверлит её взглядом «ты очень плохо врёшь».

Она помнит ту конференцию и банкет после неё: её отца тогда лицемерно поздравляли, чтобы потом копнуть поглубже и убить его исследования. Может, она надумывает, но ей кажется, что лица богачей сочились снисходительностью уверенного в победе злодея. Тарталью она тоже помнит, хоть и не могла сначала узнать его лицо в своих воспоминаниях. В то время он был тонким долговязым подростком, таким, какими становятся многие мальчишки, резко вытянувшись за лето. Она не запомнила его лицо не потому, что он ей не понравился, а потому, что от одного этого предложения онемела от паники, боясь неумелым танцем опозорить отца. Зачем Тарталье напоминать об этом? То ли он слишком раздул своё эго, то ли дал ей подсказку, которую она не способна понять.

Когда Люмин заходит в квартиру Кэйи и закрывает за собой дверь, слёзы начинают литься сами собой. Не потому, что ей грустно. Не потому, что она себя жалеет. Даже не потому, что Чайльд унизил её. Она была вынуждена сдержать внутри слишком много злости, и чуть меньше — усталости. Она не железная. И ей не доводилось испытывать злость сильнее, чем та, что рождается из возникшего двадцать раз за пятнадцать минут желания набить морду и невозможности это сделать. Руки дрожат. Её тело справляется со стрессом, как может, и она не собирается ему мешать. Сползает на пол, закрывает глаза и даёт себе время, пока слёзы не останавливаются, а дыхание не приходит в норму.

— Если ты всё это время знал, где я, почему не явился ко мне сам? — ехидно спрашивает Люмин. — Зачем было так утруждать себя и тешить надеждой, что я решусь прийти сюда?

— Сама подумай, — охотно подхватывает Чайльд, — явись я к тебе, разве не устроила бы ты мне такой же тёплый приём? Только на своей территории, и тогда я бы оказался вторженцем и злодеем, — и с особым значением заканчивает. — А я не намерен быть злодеем в этом деле.

— Выходит, злодейка и вторженка здесь я? — усмехается Люмин.

— А кто же ещё? Ты ни за что ранила шестерых моих парней! — отпускает лёгкий смешок. — Поделом им, конечно.

— Теперь загоняешь их до полусмерти?

Он кривится, мол, маловато будет.

— Отдам их Скарамучче. Тот злой гоблин, с которым ты ехала в лифте.

У Люмин смешались чувства: она невольно тянет уголки губ в улыбке, вспоминая эти его слова, но это не отменяет её злости на него, а глубоко внутри скребётся страх от того, насколько суровые времена её ждут. И всё же, это не заставляет её колебаться. В момент, когда Чайльд назвал её злодейкой, у неё сформировалось решение — не благодаря, а вопреки. Она вспомнила слова отца, которые, вспомни она их раньше, вообще отринули бы необходимость всех заданных ею вопросов.

Если кто-то хочет нас остановить, что если зло — мы сами?

Если не знаешь, на чьей стороне правда и что есть добро — что ты будешь делать?

Сейчас она знает ответ: всё, что потребуется, ради того, что дорого.

В каждый момент с её знакомства с Фатуи до этого дня Тарталья был злодеем, а теперь, когда протянул руку помощи, когда она так нужна — кто он? У неё никогда не будет всех его мыслей и мотивов, все они — только у него в голове. У неё есть сердце, которое бесконечно любит брата, и если она его не предаст, ей не о чем будет сожалеть.

Открывшийся перед Люмин путь настолько понятен и однозначен, что к моменту, когда она заканчивает с душем и закидывает вещи в стирку, она уже совершенно спокойна за свои будущие шаги. Она наливает полбокала рома и падает в кресло, чтобы дать себе передышку перед очередным рывком.

Тарталья сказал, что они встретятся в аэропорту завтра вечером. Спрашивать, куда они полетят, она уже не стала.

Собирать ей особо нечего: из сумки от Дилюка она перекладывает на полку в шкафу все вещи, непригодные для тренировок, и с благодарностью возвращает гаджеты Кэйи на место. Останется докупить некоторые гигиенические штуки по пути в аэропорт, и она готова к грядущей неизвестности.

Готова ли?

Почему-то она уверена, что всё будет в порядке, пусть и не таком, на который она рассчитывала. Она даже не вынимает из кроссовок чип: если её похитят, она хочет, чтобы Тарталья её нашёл, а если он сам не чист… что ж, тем быстрее она это узнает.

Люмин оставляет сумку дома и отправляется в «Долю ангела», чтобы успокоить друзей и незаметно попрощаться снова.

Она останавливается у входа в бар и поднимает взгляд на неоновую вывеску. Смотрит на нее долго, будто впервые. Невольно вспоминается тот день, когда бар только-только начал принимать своих первых посетителей. Она так же, как и сейчас, стояла у входа, долго всматриваясь в яркие буквы над дверью, переполненная гордостью за своих друзей, а рядом Итер и родители, не менее счастливые. Так близко — только руку протяни. Мистер Рагнвиндр жив, между Кэйей и Дилюком хорошие отношения, и ничего в этом мире не намекало на то, что всех их ждало в будущем.

Это так несправедливо. Так нечестно, что сейчас ей придется войти в эту дверь и солгать. Бросить короткое «увидимся», которого может и вовсе не наступить. Люмин прикрывает глаза на несколько секунд и прикусывает губу до боли, одергивая себя: так нужно.

Она толкает дверь и заходит в помещение, морщась от запаха спиртного и сигарет — после улицы он кажется слишком резким. Ее глаза находят Дилюка за барной стойкой, и в душе Люмин радуется, что сегодня его смена. Ей хотелось бы, чтобы все сегодня были в сборе.

— Привет, — она залезает на свободный стул у барной стойки и складывает на нее руки.

— Какого черта ты здесь делаешь? — эмоции на лице Дилюка меняются с завидной скоростью — от удивления до беспокойства. — Почему ты не написала, что приедешь? Ты же понимаешь, что это небезопасно вот так, без предупреждения сюда заявляться?

— Но со мной все нормально! — Люмин поднимает руки перед собой в знак капитуляции и чуть заметно улыбается. Дилюк лишь тяжело вздыхает, и его черты лица смягчаются — сработало. Всегда с ним работает.

— Будешь что-нибудь?

— Стакан колы, — Люмин оглядывается по сторонам. — Кэйи нет?

— Он там, — Дилюк ведет головой в сторону подсобки. — Помогает Джинн с бюрократией, в которой она скоро потонет. В последнее время зачастили с проверками, бумажной работы стало вдвое больше, и Джинн просто не справляется, хотя делает вид, что все в порядке.

— Как и всегда, — Люмин жмет плечами. — Хорошо, что вы с Кэйей у нее есть.

— Надеюсь, — Дилюк ставит перед ней стакан с колой. — Ты помнишь, что мы есть и у тебя.

— Мы можем немного посидеть все вместе? — осторожно спрашивает Люмин так, чтобы не вызвать беспокойства и подозрения — других слов подобрать не удалось, поэтому она внимательно следит за реакцией Дилюка, который, к счастью, не выказал никаких лишних эмоций.

— Они подойдут через минут пять, — отвечает Дилюк и ловит на себе ее удивленный взгляд. — Что? Я написал Джинн, когда ты подошла. Она волнуется за тебя не меньше меня или Кэйи. Знаешь, ей было бы спокойнее, если бы ты жила у нее или здесь.

— Мы уже это обсуждали.

— Я знаю, но это мало что меняет.

Дверь подсобного помещения открывается, и первым из проема показывается Кэйа с улыбкой на пол-лица и полупустым бокалом. Следом выходит Джинн, и лицо Люмин тут же мрачнеет. Несмотря на то, что Кэйа и Дилюк помогают ей, как могут, у каждого есть и своя работа, от которой никуда не деться. Кажется, ей действительно нужен еще один помощник. Если она когда-нибудь сюда вернется, то, возможно, она могла бы…

Люмин трясет головой и поднимает ладонь в знак приветствия.

— Какие люди и без охраны! Даже не предупредила, что приедешь! — Кэйа обходит барную стойку и облокачивается на нее немного поодаль от Люмин, не сводя взгляда. — У тебя новая прическа? Круто! Тебе идет!

— Люмин, — Джинн менее расположена к дружественному приему, и наверное, у них с Дилюком и правда есть что-то общее — на этой почве они когда-то сошлись. Возможно, на этой же и разошлись. — ты…

— Давайте опустим тот момент, где вы сетуете на мою неосторожность, и перейдем к тому, где вы рады меня видеть, — мягко перебивает ее Люмин, делая глоток из стакана.

Джинн в ответ лишь тяжело вздыхает и коротко кивает. Люмин ей благодарна — меньше всего ей хочется тратить время на разбирательства, в такой-то день. Странно говорить о чем-то отвлеченном, когда мысли и у нее, и у всех остальных только лишь об одном — они не знают, что с Итером, не знают, жив ли он еще, но старательно избегают этих тем, изредка бросая на Люмин обеспокоенные взгляды, которые она старается игнорировать. Ей хотя бы на маленькое мгновение, перед тем, как она покинет это место и, быть может, выйдет в эти двери и больше никогда не войдет, хочется ощутить, будто ничего не изменилось.

Но знает: как прежде уже никогда не будет. Даже если она найдет Итера, это не изменит тот факт, что родителей больше нет. Не изменит и тот факт, что отца Кэйи и Дилюка не стало. Для этих двоих все так давно изменилось, но Люмин то ли в силу возраста, то ли собственного желания игнорировать — не замечала этих перемен так остро, как чувствует их сейчас.

— Я наверное пойду, — Люмин оглядывает друзей, останавливая на каждом взгляд дольше, чем положено, будто пытаясь запомнить, какими она их видит в этот вечер. — Уже поздно.

— Я подвезу, — Дилюк уже собирается выйти из-за стойки, но Люмин его тут же останавливает.

— Я доберусь сама, — говорит она твердо. — Как приеду — сразу же тебе отпишусь. Не надо тут все бросать из-за меня. Приехала сюда одна, и обратно уж как-нибудь доберусь.

— Тогда возьми мою куртку, там холодно, — он оглядывает Люмин с ног до головы. — Вернешь потом.

Люмин накидывает огромную куртку на плечи, кивает и улыбается. Под ее весом она, на удивление, чувствует себя в безопасности, как если бы Дилюк сопровождал ее на пути домой.

— Скоро увидимся.

Ну вот. Она сказала это. Люмин поспешно отворачивается и спрыгивает с высокого стула.

Ей так сильно хочется обернуться, но она себе этого не позволяет. Только вперед. Глаза щиплет, но она упорно смаргивает влагу и поджимает губы. Возможно, дома она позволит себе немного пожалеть и себя, и их, но не сейчас.

Сейчас она должна быть сильной.

— Эй! — чужая ладонь ложится ей на плечо так, что куртка едва не падает с плеч. Люмин по инерции замахивается, но ее руку тут же перехватывают — она не достигает своей цели. — Это всего лишь я!

— Кэйа! — Люмин хмурится.

— Извини, я не хотел тебя пугать, — он жмет плечами и ведет головой в сторону. — Отойдем, чтобы не загораживать людям проход?

Видит небо, Люмин очень хочет ему отказать и покинуть бар как можно быстрее: она уже попрощалась, совсем нет желания переживать это снова, но отказать Кэйе не может, поэтому следует за ним вглубь зала к дальней стене, куда даже тусклый свет помещения едва проникает — пожалуй, ей это на руку.

— Ты ничего не хочешь мне сказать? — спрашивает Кэйа, поднося по новой заполненный стакан ко рту.

— А ты? — лучшая защита — нападение.

Кэйа вздергивает бровь.

— Я?

— Ну не знаю, если бы не хотел, чтобы тебе задавали вопросы, ты бы прятал свои… вещи получше, — Люмин прикусывает губу, а хотелось бы язык.

Она никогда не хотела, чтобы этот разговор начался так. Никогда не хотела проезжаться по чужим шрамам, но это первое, что пришло ей в голову, чтобы не отвечать на вопрос Кэйи — она жалеет о сказанном в ту же секунду.

— Я никогда не скрывал, — Кэйа сразу понимает о чем речь, и на его лице расцветает дурацкая улыбка — от этого Люмин становится не по себе. — Просто не считал нужным об этом говорить, да никто и не спрашивал до этого момента.

— Кэйа… — Люмин непроизвольно берет его за руку, сжимая пальцы. — Ты не должен все это держать в себе.

— Спасибо, но это не твоя проблема. Да и не проблема это вовсе. Я научился с этим жить, — Люмин знает, что Кэйа лукавит, но предпочитает не ковырять эту рану дальше, она и так сболтнула лишнего. — Сейчас куда важнее, что ты что-то задумала, не так ли? — он перехватывает ее пальцы.

— Это не твоя проблема, — передразнивает Люмин.

— Ты берешь плохой пример, — он улыбается уголком губ, а после его выражение лица становится серьезным, что не сулит ничего хорошего. — Я не жду от тебя ответов прямо сейчас. Просто будь осторожна, и если тебе потребуется помощь, ты можешь мне обо всем рассказать, и я обещаю, что не выдам тебя ни Дилюку, ни Джинн, ни кому-либо другому. Не повторяй наших с Дилюком ошибок. Из этого не так просто выбраться потом, понимаешь?

— Хорошо, Кэйа. Я обязательно тебе сообщу, если мне потребуется помощь.

Кэйа отпускает руку Люмин и задерживает на ней свой взгляд, будто он знает, что она сейчас выйдет за эту дверь, и они увидятся совсем нескоро, несмотря на ее обещание.

Прости, Кэйа.

Когда Люмин выходит из бара, к ней за несколько секунд подъезжает подозрительного вида чёрная тачка и равняется с ней, но не останавливается. В этом месте темно хоть глаз выколи. Она перекладывает шокер в карман куртки и сжимает его, напрягается всем телом, готовая сделать выбор «бей или беги». Пристально наблюдает, как стекло опускается. Она останавливается, машина — тоже. Лицо водителя знакомое, но её усталый мозг никак не может его распознать в этой зябкой влажной темноте.

— Это Павел, работал с твоим отцом в НИИ, — подсказывает Паймон ей в гарнитуру.

— А, Павел, — Люмин не сдерживает презрение и злость, которыми сочится её тон и выражение лица, — тот самый Павел из Снежной, который водил моего отца за нос столько лет.

Будь у неё пистолет, она бы направила дуло ему в лицо и спросила, почему ей стоит оставить его в живых.

— Я приехал подвезти вас до дома, мисс, — смущённо мямлит тот в ответ.

— Я с тобой не поеду, — отрезает она, отворачивается и продолжает идти.

Павел снова аккуратно равняется с ней.

— Со мной безопаснее, чем в такси, — пытается он ещё раз, а когда понимает, что Люмин продолжает игнорировать его, вздыхает и говорит. — Насчёт вашего отца… вы не знаете всего. Он добровольно взял меня в свою исследовательскую команду. Но я не могу разглашать вам больше.

Люмин останавливается и впивается в него взглядом, полным боли и злости, стискивает руки в кулаки. Павел тоже тормозит.

— Так Чайльд помогает мне из-за договорённости с отцом?

— Не могу сказать, — он смотрит, как Люмин скрещивает руки на груди, и со вздохом предлагает снова. — Садитесь уже, снаружи холодно. Я объясню, почему мне важно сопровождать вас.

Гордость борется с любопытством и здравым смыслом, но любопытство побеждает: что этот рыжий опять задумал? Она садится на пассажирское сидение, откидывает его, упирается ногами в приборную панель, скрещивает руки на груди и надеется, что Павел не разглядит в этом задавленное желание обнять колени. Не разглядит, что что-то её мучает, потому что она сама не знает, что это.

— Почему вы не избавились от маячка?

— Я думала, это ты собираешься мне объяснить, почему я должна быть здесь, — хмыкает Люмин, но Павел молчит, и она всё же отвечает, глядя в окно. — Я думала, если меня и схватят, то твой босс отследит меня и вытащит нас с братом. Не такая уж большая жертва.

— Они бы наверняка проверили вас и вышвырнули чип где-то на полпути, но даже если не так, как только соберут вас обоих, они тут же увезут вас в другое место. Они не дураки. А мы бы поняли, что вас похитили, слишком поздно, потому что не ограничили ваши перемещения. Пока я приглядываю за вами, этот риск полностью исключается.

— Понятно, — безучастно отвечает она и больше ничего не говорит.

Павел, засмущавшийся от повисшей тишины, выпаливает:

— Завтра я отвезу вас в аэропорт.

— А что, этот хмырь уже решил, что я соглашусь? — Люмин усмехается.

— Признаться, это лишь моя неосторожная догадка.

— Тогда вы тоже хмырь, Павел, — она слегка улыбается, но он почему-то начинает тревожно елозить вместо того чтобы выдохнуть.

— Вы правы, — он поджимает губы. — Я мог… наверное, мог бы предотвратить случившееся с вашей семьёй. По крайней мере, пропажу Итера. Но я всегда был всего лишь исследователем, что я…

Люмин вскидывается и ошарашенно смотрит на него. Павел тормозит у подъезда её временного жилища и отчаянно цепляется взглядом за руль.

— Мы на месте, — он уже тысячу раз пожалел, что проболтался, судя по тому, как перекосило его лицо.

— Ты правда думаешь, что я просто выйду из машины после того, что ты сказал? — она спускает ноги на пол и, прямая, как натянутая тетива, буравит его взглядом. — Расскажи, как всё было.

— Вы не могли об этом знать, но последние шесть лет, когда наставала очередь Итера и профессора Айслинга готовить ваш праздник, торт всегда привозил я, чтобы поздравить его. Я бесконечно уважаю вашего отца как человека и как учёного, мне была приятна эта рутина. В тот день я застрял в пробках и позвонил профессору дважды: в первый — чтобы предупредить о задержке, во второй — чтобы сообщить, что подъезжаю. Позже выяснилось, что пробки вызваны затруднениями из-за неправильной работы светофоров, виновников никто не нашёл, все ответственные валялись без сознания, отравленные какой-то дрянью. Когда оказался у вашего дома, заметил чёрную боевую машину без номеров. Я на всякий случай сразу вызвал полицию, но едва я направился проверить, что всё в порядке, четверо бугаев в маске вывалились из подъезда: двое тащили Итера в отключке, один всем командовал и в итоге сел за руль. Когда я достал пушку, чтобы их остановить, ещё один начал палить рядом со мной, пока остальные не залезли в машину, — Павел сжимает руль так, будто пытается стереть его в порошок. — Из-за того, что ждал меня, профессор Айслинг наверняка даже в глазок не посмотрел. Я рванул за ними, но на перекрёстке кто-то снова переключил светофоры, и передо мной мгновенно образовался затор. Я не знал, что делать, — в дрожи в его голосе, во всей мимике Люмин узнаёт себя, если бы попыталась рассказать о том, что произошло, когда ещё думала, что во всём виновата она; и это чувство беспомощности тогда в окровавленной квартире и потом наедине с противником на десять голов её сильней — она знает его, узнаёт, понимает. — Босс сказал, что если даже я прорвусь, погибну зазря. Он приказал ехать в НИИ, сообщить о случившемся, помочь сделать ключевые бэкапы и забрать образцы разработок, пока это возможно. Он опасался, что следующей целью станет НИИ и кроме сотрудников уничтожат необходимость держать Итера живым. Но мне до сих пор кажется, что я позорно сбежал, будь я сильнее…

— Не в моих правилах утешать взрослых мужиков из зловредной банды, — качает головой Люмин, — но я верю, что ты сделал всё, что мог, и нет смысла сокрушаться о том, что могло бы быть. Меня там вообще не было, — она немного молчит, а потом спрашивает. — Удалось спасти научные наработки?

— То немногое, что было на моём рабочем компьютере. Система безопасности не пропустила никакие данные вовне.

— Поверить не могу, что теперь всё это уничтожено, — Люмин едва не плачет, но всё же спрашивает. — А почему они не напали на НИИ?

— Либо они считали, что с Итером у них нет необходимости, либо у них действительно нет необходимости. Это мы выясним, когда найдём их.

— Понятно, — Люмин вытирает просочившиеся слёзы и просит. — Ты можешь ещё покатать меня по городу?

Павел хотел было что-то спросить, но взглянул на неё и проглотил свой вопрос — выехал со стоянки и начал бессистемно блуждать по опустевшему ночному городу: прокатился мимо крупнейшего торгового центра и по промзоне, мимо популярных кафешек и по мосту, соединяющему Мондштадт с пригородом, только место трагедии объезжал минимум за квартал. Он остановился, когда Люмин уснула, снова — у того же подъезда. Почему-то из-за остановки она тут же проснулась.

— Почему ты остановился?

— Вы проспали полчаса, я подумал…

— Да, всё правильно, — она открывает дверь и бросает на прощание. — Спокойной ночи, Павел. Жду тебя завтра в три.

Он хочет что-то сказать, но решает промолчать и кивает, хоть она уже и не видит.

Возвращение домой проходит как в тумане, Люмин слишком много думает о том, что сделала и чего сделать не смогла, думает, что бы исправила, будь у неё такой шанс. Она знает, что эти мысли бесполезны, но они также крайне навязчивы: будь она сильнее, ничего не пришлось бы исправлять; окажись она на месте вовремя, она была бы с семьёй, там, где тогда была нужнее всего, — сколько ещё будет таких сожалений? Она не виновата, но от этого почему-то не легче. Никогда от этого не легче. Люмин кое-как заставляет себя принять душ и умыться, прежде чем лечь в кровать. Она боится, что так и не сможет уснуть с головой, полной мыслей о прошлом, но отключается почти сразу же, едва попросив Паймон разбудить её в полдень.

С утра она собиралась стереть все следы своего присутствия в чужой квартире: постирать постельное, прибраться, сложить все вещи в одну сумку — но, кое-как продрав глаза, поняла, что делать этого нельзя. Сейчас эта квартира говорит о том, что в ней живут, и если она это исправит, Дилюк и Кэйа могут догадаться о её отъезде гораздо раньше, чем ей хотелось бы. Начнут допытываться, возможно, даже искать — особенно Дилюк. Поэтому она делает несколько селфи: без макияжа, с подводкой, с макияжем — меняя фон, реквизит и верх одежды так, чтобы выглядело, будто фото сделаны не в один день. Она даже выходит на улицу, чтобы взять кофе и сделать пару селфи там.

Ровно в три пятнадцать Люмин вылетает из подъезда, у которого её уже ждёт Павел.

— Извини, я… задумалась и забыла о времени, — оправдывается она, закидывая сумку на задние сидения, а сама садится спереди.

— А вы сегодня потрясающе выглядите, — замечает он с трудом скрываемой ухмылкой.

Люмин замирает, пытаясь понять, что в её ужасно удобных штанах, простой футболке и чужой куртке не по размеру такого потрясающего, но потом до неё доходит.

— И забыла смыть макияж, — она вздыхает, пристёгивая ремень безопасности. — Прекрати ухмыляться и отвези меня в ближайший гипермаркет.

В гипермаркете Люмин, помимо прочего, покупает салфетки для снятия макияжа и начинает ожесточённо избавляться от косметики на лице, благо, ехать ещё около получаса. Не хватало, чтобы чувство собственной важности Чайльда разрослось ещё больше.

Она не знает, что чувствует, отправляясь неизвестно куда с человеком, который взялся не пойми откуда, когда ей это было нужно. Она не хочет об этом думать. О чём угодно, только не об этом. Ведь всё уже решено. И она ведь не может пустить всё на самотёк. Она нашла этот путь, потому что верит, что Итер жив, и его можно найти. Она сердцем знает: он верит в неё. Он тоже сделал бы для неё всё, пусть и по-своему. И то, что она связывается с плохими парнями, чтобы его вытащить, не делает её плохой. Папа так говорил, а он всегда говорил правильные вещи.

Вот и аэропорт Мондштадта. Люмин пару секунд просто смотрит в окно, прежде чем открыть дверь. Неизвестность пугает всех, но если принять её как вызов, становится легче. Как тогда, когда она отправилась в поход с Ганьюй, и у неё всё получилось. Она забирает сумку и, молча махнув Павлу на прощание, уверенным шагом направляется туда, где её уже ждут.

Тарталья стоит недалеко от основного входа в аэропорт и улыбается ей, как давней подруге после долгой разлуки. Когда она подходит достаточно близко, он протягивает ей билет со словами:

— Я уж думал, не придёшь.

— А я думала, мы полетим не обычным рейсом, мы квиты, — отвечает Люмин, взглянув на билет.

Он оценивает взглядом размер её сумки и, поняв, что в багаж сдавать ничего не нужно, кивает в сторону зоны досмотра. На ходу говорит:

— Им лучше быть в курсе, что ты покинула Мондштадт.

— Почему?

— Потому что иначе они возьмутся за твоих близких, — в его голосе проскальзывает что-то очень горькое и злое, хотя он и не снимает с лица эту свою улыбку.

Люмин хмурится. Она бы не подумала.

На досмотре ей приходится выкинуть шокер, который она забыла оставить дома, и это даётся ей с трудом. Она теперь совсем беззащитна, и ей придётся довериться Тарталье — с этого момента и до тех пор, пока не научится защищать себя голыми руками от кого и чего угодно. Даже от него.

Пока они ожидают посадки, Чайльд уводит её подальше от основной массы людей и говорит:

— Вот как всё будет: мы прибудем в Лиюэ в районе восьми вечера, ещё час будем ехать до нашей секретной базы. В это время телефон должен быть выключен, чтобы ни одна живая душа не смогла тебя отследить. Тебе нужно кому-нибудь позвонить, пока можешь?

Люмин требуется несколько секунд, чтобы вспомнить, что есть человек, который знает о её решении и который, вероятно, следит за её перемещениями через Паймон.

— Да. А я смогу связаться с ним по прибытии?

— Через локальные средства связи, — кивает Чайльд.

Хорошо, хоть так. Тарталья оставляет её одну, но не перестаёт следить за ней со спины, чтобы не позволить ничему непредвиденному случиться.

— Паймон, набери нашего хакера, — шепчет Люмин и тут же слышит гудки.

— Люмин, что-то случилось?

— Скоро я пропаду с радаров, Паймон, наверное, тоже. Не переживай. Я буду выходить на связь с базы каждый день.

— Спасибо, что предупредила. Но я боюсь за тебя.

— Не волнуйся, если бы они что-то планировали против меня, это уже случилось бы.

— Я бы не был так уверен.

— Я не могу объяснить, но я уверена. Буду на связи. Сегодня я буду на шаг ближе к Итеру.

— Поэтому я и хотел бы быть с тобой до конца.

— Я знаю.

Она жмёт на кнопку завершения звонка на часах и возвращается к Тарталье.

***

— Дамы вперед, — Тарталья дергает за ремешок чужой сумки, и Люмин нехотя дает ему ее забрать.

— В воздухе будет сложновато убежать, ты в курсе? — спрашивает она, но все же садится у окна.

— Наслаждайся видами, пока у тебя есть возможность, — отвечает он, усмехнувшись.

Успешно погрузив сумку на полку, он садится рядом. Долго пытается устроиться на кресле, что с его ростом и длиной ног крайне проблематично — выглядит забавно, поэтому Люмин позволяет себе улыбнуться, и тут же отворачивается к окну.

Наблюдает за тем, как двое сотрудников аэропорта загружают багаж в другой самолет. Она наблюдала за этим сотни раз до этого, но сегодня это ощущается иначе. Люмин понимала, что покинет город, когда соглашалась на предложение Тартальи. Понимала и на пути в аэропорт. Тогда почему ей настолько тяжело прощаться с этим местом?

Очень некстати вспоминается вчерашний разговор с Кэйей, и ей до зуда в кончиках пальцев хочется отправить ему хотя бы смс, но этого делать нельзя. Тарталья прав: она не должна подвергать своих близких опасности. Так будет лучше для них всех.

— Просто вспомни, зачем ты это делаешь. Говорят, помогает, — Люмин отворачивается от окна и сталкивается взглядом с Тартальей — тот, по всей видимости, — да и с чего бы ему — совсем не озабочен перелетом. Люмин бесит, что ему стоит только взглянуть на нее, чтобы понять, о чем она думает. Ей нужно научится контролировать свои эмоции, чтобы не давать ему повода для веселья.

— Я помню, спасибо. Здесь больше никто не летит? — она указывает на сиденье рядом с Тартальей, переводя тему.

— Я выкупил это место, — довольно сообщает он.

— На бизнес не хватило?

— Не зарывайся, — Тарталья скалится. — Журнальчик?

— Паймон, включи музыку.

***

На выходе из аэропорта их и в самом деле ждёт здоровенный внедорожник. Чайльд садится спереди, Люмин достаются задние сидения. За рулём сидит ещё один «Павел», но на этот раз в солнечных очках — в самом деле, если не приглядываться, одно лицо.

— Паймон, отдохни, — командует Люмин и, услышав подтверждающее «Паймон отключается», интересуется. — А почему задние окна затонированы изнутри?

— Я скажу, когда можно будет открыть окно, — уклоняется от ответа её спутник, и она понимает, что смотреть в переднее тоже нельзя.

Вздохнув, Люмин приваливается головой к практически непроницаемо чёрному стеклу и думает только о том, когда же это приключение не пойми куда закончится. С переднего сидения доносится голос Тартальи:

— Я бы на твоём месте так не делал.

— Как?

Машину подкидывает, и Люмин неприятно ударяется лбом о стекло.

— Тут потряхивает. Это тебе не мондштадские дороги, — доволен, как обожравшийся сметаны кот.

— Я уж поняла, — она потирает ушибленный лоб. — А как ты коротаешь время в пути?

— Смотрю в окно! Здесь шикарные виды, — радостно сообщает Чайльд.

Да он издевается.

— Но раз тебе скучно, я могу включить музыку, — и делает это прежде, чем она успевает отказаться.

Это просто ещё одно испытание, она его выдержит. «Дальше будет хуже» отнюдь не её девиз по жизни, но сейчас, в этой машине, на этом проклятом солнцепёке, без Паймон, музыки и соцсетей она понимает, что это — её новая реальность, ещё не представшая перед ней во всей красе.

Ближе к базе Чайльд в самом деле разрешает ей открыть окно, а за ним предстают пейзажи Лиюэ, которых она никогда не видела. Отсюда не видно город или поселения на окраинах — только дикий лес, спускающийся по склону горы, и руины по левую сторону. Если бы не забросила археологию, она бы наверняка их узнала. Возможно, весь этот цирк с тонированным окном и вовсе показуха для водителя и повод развлечься, а на самом деле он ожидает, что она догадается, что это за место, а когда догадается — никому не расскажет. Возможно, это его способ играть с доверием и любовь к хождению по лезвию ножа.

В месте, в котором они наконец остановились, ничто не указывает на скрытые околовоенные объекты: в заросшей травой и деревьями вершине горы виднеется одна-единственная металлическая дверь, очень похожая на те, что она преодолевала в офисе Фатуи, но гораздо больше и, на вид, толще.

— Тот, кто это построил, не искал лёгких путей, — едва не присвистывает Люмин, закидывая сумку на плечо.

— Внутри ещё лучше, — заверяет Чайльд и подходит к двери.

Створки тут же тяжело раздвигаются перед ним, и их взору открывается обитый металлом коридор без окон, но с большим количеством светящихся панелей.

— Это что, космический корабль? — вскидывает бровь Люмин.

— Нет, но тот, кто это построил, определённо вдохновлялся своей любимой фантастикой, — отвечает Тарталья, когда дверь за ними захлопывается. — Это место — настоящая крепость, но оно должно быть таким и внутри, и снаружи, чтобы не выпустить отсюда то, что здесь тестируется. Видишь светящиеся горизонтальные полоски на стенах? Иногда испытываемые здесь машины выбираются из тренировочных залов, и тогда мы врубаем особую тревогу. При особой тревоге запускается лазер от входной двери до следующей — так мы подрезаем им ноги ниже колен, это легко исправить, и бегать они больше не могут.

— Ниже колен… Их «ниже колен» на уровне моей шеи? — ужасается Люмин, невольно поглаживая шею на уровне этих полосок.

— Да. В случае особой тревоги лучше тебе успеть пригнуться, — ухмыляется Чайльд. — Но сейчас здесь довольно тихо и спокойно, не переживай. Кстати, если ты ещё не заметила, здесь пропускная система работает без карточек. Вот, держи, — он роется в кармане и выуживает оттуда плоский гибкий чип размером с монету. — Замени им тот, что в твоём кроссовке.

— Он тоже отслеживает моё местоположение? — Люмин рассматривает микросхему на свет.

— Конечно. Новобранцы постоянно теряются в этом лабиринте, так и помереть можно. И хотя большинство из них есть на камерах, проще решить проблему, сидя в центре управления базой.

Они проходят в круглое светлое помещение, очень похожее на зону отдыха и совсем не похожее на металлические коридоры, коих они прошли штук семь: здесь есть диваны, кресла, повёрнутые друг к другу вокруг журнального столика длиной с обеденный, настольный футбол и теннис, аквариум с рыбами в полстены и кофейный автомат. Стены в основном состоят из одностворчатых дверей с номерами, через единственную арку виднеется кусочек кухни.

— Добро пожаловать, салага! Здесь мы будем жить ближайшие… — он будто силится посчитать, но по его лицу видно, что это гиблое дело, — несколько недель.

— Что, прямо здесь? — уточняет Люмин, кое-как проигнорировав дурацкое обращение.

— Твоя комната — второй отсек, я буду в первом. Можем перестукиваться через стену, — он всё так же лучезарно улыбается.

Она закатывает глаза и собирается уже пройти в свою комнату, но он останавливает:

— Расписание такое: в шесть утра подъём, в шесть тридцать отправляемся на пробежку, потом завтрак, потом обучение бою, потом обед, потом практика боя и где-то в девять ты обессиленная будешь валиться спать. Как-то так. График в середине дня плавающий в зависимости от твоего состояния. Советую и желаю отлично выспаться!

— Спокойной ночи, Чайльд, — Люмин машет ему со спины, проходя в свою комнату, а он бросает ей вслед:

— Увидимся утром! Кстати, вид из окна настраивается с компа!

Дверь за спиной закрывается. Похоже, теперь она в самой настоящей армии. Она слышала о спецподразделениях, которые каждый регион тренирует на случай военного конфликта, и если бы считала это возможным, наверное, в подростковом возрасте мечтала бы пройти такую подготовку. И вот, она здесь, с персональным тренером, такая уставшая, что нет сил ничего чувствовать по этому поводу. Ей нужно в душ, отписаться Сяо и лечь спать.

Её комната — довольно небольшое помещение шириной в кровать, помимо которой здесь есть только рабочий стол с компьютером и две раздвижные дверцы по разным сторонам. Над кроватью — похоже, то самое «окно», о котором говорил Чайльд: сейчас оно показывает вид Лиюэ, но, видимо, можно выбрать что-то ещё. Она скидывает обувь и командует:

— Паймон, проснись. Здесь есть связь?

— Паймон здесь! Связь отсутствует.

Люмин включает компьютер и находит единственный доступный мессенджер — к её счастью, Сяо там есть. Она не удивится, если он скачал все существующие мессенджеры, чтобы с ней связаться. Насколько же чёрствый на первый взгляд человек может быть заботливым.

Я: Сяо, я прибыла на базу! Помимо армейского режима, мне здесь ничего не грозит))

Сяо: Рад, что ты в порядке. Не пропадай.

Я: Спокойной ночи!

Сяо: И тебе.

Про душ этот рыжий ничего ей не сказал, поэтому она пробует открыть каждую из дверец и к своему удивлению находит в одной из них крошечный шкаф для одежды, а в другой — тесную душевую кабину. К ещё большему удивлению, в шкафу, помимо полотенец, уже есть однотипные вещи: пара простых белых маек, пара футболок и пара штанов, их пригодность на свой размер она проверит позже.

Приняв душ, она падает в постель с мыслью: «Теперь это мой дом на неопределённый срок», — и тут же поправляет себя, потому что единственный, кто может сделать любое место домом, сейчас неизвестно где. И она здесь, чтобы бороться за него. Завтра будет новый день, и она всем покажет, как умеет бороться.