Всю дорогу Джеки борется с сильнейшим желанием развернуться и броситься на помощь тем пограничникам, которых с силой сметают Тени у них за спинами, изголодавшиеся по живому человеческому мясу. В другое время она уже стояла бы среди них, нагло взирая в оскаленные рожи и метко паля тварям прямо по выкаченным зенкам, и Эмили, вполне вероятно, подавала бы ей запасные обоймы из объемистой холщовой сумки, хранящейся в багажнике. В другое — прошлое — время, да… Стискивая зубы до скрежета, Джеки вынуждена вспоминать, что осталась одна, а Эмили сгинула во всплеске огня. Ушла, как они и мечтали обе, в честном и ярком бою. Живой.

Она рычит сквозь зубы, вдавливает педаль до упора. Бензин может кончиться на половине дороги, оставив их с мальчишкой помирать в пустоши, да и похуй, пускай. От бессилия кружится голова. Она раскусывает губы, чувствует, что тело ее рвется назад, не привыкшее убегать в страхе и прятаться, но только с яростью глядеть в слепые глаза судьбе. И теперь Джеки уносится, едва заслышав знакомый до дрожи рык, приходящий ей отзвуком в кошмарах. Может быть, это Ник на нее так влияет, отравляет своим кислым страхом, внушает тоже забиться в угол и утратить пламя, вынуждающее ее сражаться.

Джеки мотает головой, едва не стряхивая шляпу: конечно же, этот беспомощный мальчишка ни в чем не виноват, разве что, в своем рождении на свет, но это больше его беда, чем самой Джеки. Она бежит, потому что должна сохранить себя живой для Эмили, чтобы ей было, к кому возвращаться. А если и не выгорит — думать об этом не хочется, совсем нет, — Эмили все равно не хотела бы видеть Джеки растерзанным трупом на пыльной дороге.

Они едут дальше в удивительной тишине, изматывающей обоих, доводящей до предела. Вокруг мелькает серая пустошь, кое-где — развалины домов. Джеки следит за дорогой едва-едва, позволяя машине свободно катиться дальше; она бы могла вовсе отнять руки от руля, ничего бы не случилось. Ничего. Ник просто пялится в окно, думая о своем, но глаза у него совсем пустые. У Джеки язык чешется начать о чем-нибудь разговор, потому что тишина ее вскрывает изнутри, расчесывает свежие раны: с Эмили в машине никогда не было пусто, они болтали ни о чем, смеялись над ебанутыми шутками Джеки, хохотали взахлеб от чувства свободы. Но Ника она не знает, он чужой ей, совсем дикий, как лесной зверек. Олененок в свете фар — милосерднее было бы задавить.

Поддаваясь старой памяти, Джеки смотрит на магнитолу, сожалея, что ни одну волну поймать не получится. Кому нужно радио, кто станет об этом думать, когда люди сосредоточились на одном выживании. Она бы послушала хриплый прокуренный блюз в Новом Орлеане, но застала грохот, крик и стон…

— Куда мы едем? — спрашивает Ник, таращась несмело. — Ты как будто торопишься.

— Тороплюсь от Теней, которые съедят нас нахуй, — сквозь зубы говорит Джеки. — Надеюсь, те парни их задержат, но… Но. Никогда нельзя полагаться на случай. Нужно переждать какое-то время, чтобы они успокоились, потеряли след. Сейчас придумали заклинания, которые ненадолго путают… не знаю, как это объяснить. Они ведь не по запаху нас ищут, точно охотничьи борзые, это… иначе работает.

— И мы едем туда, где эта защита есть? — снова спрашивает Ник. Он вообще задает одни вопросы в последнее время, точно боится, что за собственное мнение Джеки станет его бить ногами. Зашуганный бедолага — может, это она производит такое впечатление…

— Нам нужен запас бензина и провизии, — признается Джеки. Мясо было жилистое и отвратительное на вкус, ей до сих пор хочется прополоскать рот. — Следующая остановка будет нескоро, если поедем дальше… Знаешь, у нас есть время, если подумать, ведь Эмили… для мертвых, наверное, прошедшие дни ощущаются не так. Не знаю.

Она постукивает по рулю, точно хочет вспомнить прилипчивый мотивчик. А потом они случайно разговариваются о прошлом, слово за слово. Ник болтает немного смущенно, точно выдает самую страшную свою тайну, а вот Джеки почему-то расходится, говорит часто, что губы пересыхают — от обилия слов и жаркого ветра, задувающего в открытое окно. Как она и ожидала, прошлая жизнь Ника пресна и обычна, что ему почти стыдно об этом говорить.

— У меня был брат, — произносит Джеки, когда они обсуждают семью. — Младший. Немного похож на тебя, да и лет ему было бы теперь примерно столько же.

— А что с ним стало?..

Ник знает ответ — Джеки может поклясться на никому не нужной Библии, что знает.

— Тени сожрали, — говорит она, и это в их приебнутом мире — совершенно нормальный, логичный ответ. — Как и всю мою семью. Я одна сумела сбежать; я тогда, когда все началось, гоняла с пацанами в футбол. Одна тварюга выпала прямо на наш дом, никого не осталось, а я с разбитыми коленками стояла на другом конце улицы. Потом плохо помню — забралась в машину и рванула прочь, пока доедали моих знакомых. В эту самую машину. Ездит еще, старушка, — вздыхает она, ласково поглаживая руль.

— Мне жаль, — говорит Ник, поколебавшись. — Правда.

Джеки вдруг думает, что она осталась совсем одна; все, что у нее есть, это машина, два «Хеклер-Коха» на соседнем сидении да наивный мальчишка, с которым она не знает, что делать. Но не гнать же… Она чувствует себя так, будто завела собаку — в меру умное и в меру молчаливое существо, с которым можно иногда поболтать, а оно посмотрит в ответ влажными темными глазами бесконечно понимающе, и на душе станет чуточку лучше.

— Я могу повести, если ты устала, — предлагает Ник. Небось надоело маяться на заднем сидении, ничего не делая. Джеки скорее согласится пустить себе пулю в лоб, чем отдать ему руль.

— Сиди спокойно, — резковато рявкает она. — Приедем через пару часов.

Солнце медленно ползет над головами; до убежища совсем немного осталось — хоть бы не случилось ничего, малодушно думает Джеки, хоть бы дотянуть.

***

Когда они подъезжают, Ник чуть из окна не высовывается, пытаясь разглядеть, что происходит впереди; Джеки ухмыляется, довольная произведенным впечатлением. Поселение, точно муравейник, гнездится на небольшом возвышении, сияет яркими огнями назло всему пустынному серому мирку. Свободные города — их мало таких. Рассадник беззакония, в котором нет правительства, концентрированная анархия, собранная в одном месте. Это прибежище для наемников, Меченых и неведомого сброда, кочующего по всей стране, — а то и миру.

— До нас доходили слухи. Говорят, это последний Свободный город, — произносит Ник у нее за спиной. — Все остальные давно сдались властям, а этот держится.

Джеки молчаливо выгружается из машины, вытряхивает сумку с оружием. Ник едва ловит винтовку, которую они с Эмили когда-то выторговали в карты, неловко вешает ее через плечо — точно новобранец американской армии. Запоздало опоминаясь, Джеки вдруг думает: как странно, что его не загребли со всеми, не поставили на границах грудью встречать Теней. Но вместо этого она говорит:

— Слышь, ты стрелять-то умеешь? Может, тебе лучше топорик дать? У меня есть.

Выдрать у Ника винтовку можно только с руками. Мальчишка, вместо палки вдруг получивший настоящее оружие, он не готов с ней так запросто расставаться.

— Я могу это… прикладом, — бубнит он. — А разве не опасно входить в город с оружием? Могут ведь подумать, мы желаем зла…

— Поверь, в этот город опасно входить без оружия.

Джеки закуривает на ходу. Они пересекают границу быстрым шагом, точно боятся, что их остановят; магия мерцает неоновой линией на земле, будто кто плоской малярной кистью провел, деля дорогу пополам, обводя город кругом. Это их колдовство всегда сердито потрескивало на Эмили, точно завидовало ее силе, способной сражаться с Тенями, а не тупой стеной стоять. Сейчас ничего не происходит, и Джеки со злости шипит, а потом закашливается дымом, продравшим горло. Ник участливо смотрит на нее, но помощь не предлагает.

Здесь начинается иная жизнь — Джеки спотыкается взглядом о чужие машины, о мотоциклы и фургоны, обо все, что может ездить. Если Ник прав — она не знает: завязла в прошлом, пока с Эмили выслеживала ту тварь, совсем мхом покрылась, одревнела, — то здесь сейчас слишком много народа, сбившегося в последний из городов, что не подчиняется Меченым.

Когда грянул апокалипсис, люди были в панике. На шестой день явились Меченые — те, кто вдруг обнаружил в себе силы, раньше спрятанные, ненужные, — точно в тупых детских комиксах про супергероев. Может, это было излучение от ебаных Теней, грянувших в их мир, а может, что-то в человеческой природе захотело противостоять им. А потом эти сверхлюди решили, что править остатками цивилизации должны они, те, кто может их защитить. Им вручили короны, скипетры и державы всем светом.

Несогласные, конечно, тоже нашлись, как и везде находятся, — устроили себе Свободные города, в которых жили, как крысы — но крысы исключительно гордые и независимые. Если бы Джеки спросили, предпочтет она чистенькие вылизанные города во власти Меченых или эти сточные канавы, полные отбросов общества, она бы выбрала свою машину, несущуюся в бесконечность степи, и Эмили под боком.

Им встречается пьяная компания, развязно гогочущая, мотыляющаяся по дороге; потом другая, третья. Под боком ее Ник оглядывается, смотрит на липнущие к соседям домишки — их чуть не на друг друге тут строят. Строят и все равно не живут: их всех зовет дорога; окна темнеют. Это все окраины, но Джеки уверенно устремляется к главной улице.

Тут свет, жар, толпы людей, кучкующихся по углам. У половины глаза бессмысленные и обдолбанные, а у других — откровенно злобные и звериные. Джеки различает среди народа несколько знакомых лиц со шрамами и надвигает шляпу. Ухмыляется паре полураздетых девиц, но не смеет тянуться к ним руками: не отпускает их от пистолет-пулеметов.

— От меня не отходи, сожрут еще, — говорит она Нику. — Или утащат. У тебя вроде рожа смазливая, вдруг понравишься кому.

— Что?..

Загнанно озираясь по сторонам, Ник почти прижимается к ней боком, как испуганная собака. Он в своем мирном городке, который трудился на благо человечества под суровым владычеством Меченых, ни разу не мог видеть такой грязи, похоти и мерзости, собранной, сконцентрированной на одной улице. Даже протирая стаканы в отцовском баре, он там встречал заморенных уставших работяг, в пятницу вечером заглянувших выпить пива с товарищами, праведных тружеников, подыхающих на заводах. Джеки уверена: Ник не хочет видеть местные бары.

На улицах прямо торгуют, устроились на обочинах с товаром — дешевый самогон, которым отравишься с одного глотка, какая-то травка сомнительная, безделушки и бижутерия, обломки цивилизации — наверняка из чьих-то домов. Статуэтки, фарфоровые балерины в пачках, котики с мотающейся заедающей лапкой. Ни на что из этого не падает взгляд; Джеки мельком думает, что Эмили заинтересовалась бы какой-нибудь ерундовиной, но покупать бы ни за что не стала: у них не было дома, чтобы устроить это все на полке.

Застывая возле какой-то женщины с книгами, Ник смотрит на них изумленно, перебирает пальцами по корешкам, как будто приглаживает, и лицо у него сосредоточенное и взрослое.

— Зачем? — спрашивает он у Джеки. Зачем продавать книги в душном месте, где никому не придет в голову их читать?

— На костер, — безжалостно припечатывает Джеки. — По ночам холодно, многие тут на улицах кантуются, вот и топят чем попало. Нормального дерева никто не продаст и не поделится, что еще придумать бедняку?

Глядит, словно не верит, будто ему на прилавке младенцев на разделку предлагают, — хотя кто его знает, Джеки-то не ходила глубже в этот рынок, раскинувшийся на разветвленной сетке центральных улиц. Не слушая ее, Ник выхватывает какую-то книгу с прилавка, прижимает к себе. Спасение утопающих — один в один. Чуть зло усмехаясь, Джеки наблюдает за тем, как он отдает грязной женщине тоненькую цепочку, блеснувшую золотом. На нее можно выменять что-нибудь ценное, еду или худо-бедное оружие. Неряшливый томик не защитит от Теней или оборзевших бандитов; впрочем, она знала тех, что на клее с корешка похлебку варили, — пускай, может пригодиться. Она косится с легким любопытством на обложку; Достоевский — поляк, что ли?..

Они спокойно двигаются дальше, и Джеки лишь надеется, что Ник не полезет снова никуда по ошибке творить добро и справедливость. Полураздетые пьяные девицы, столь же поплывшие наемники и бандиты — Джеки все-таки приходится кивнуть паре из них, чтобы не нарываться на ссоры. Она улыбается им криво, автоматически. Пиликает одинокая скрипка, кто-то поет пьяно и надрывно; звуков слишком много, они растекаются, забивают уши, точно гвоздями.

— Смотри, до чего они дошли. Поселились тут, плодятся, как животные, чуть друг друга не жрут, — бормочет Джеки Нику в ухо, пока тот озирается вокруг с затаенным дыханием — пахнет и правда как на помойке. — Выживание — их новая религия. Что угодно, но вырвать себе парочку лишних дней. Спрятаться в самый темный угол. И не жить, блядь, совсем не жить. Идем уже, хорош на баб смотреть. Вон та светленькая девчонка моя.

Ник испуганно вздрагивает. У него на лице не то удивление, не то отвращение к тем женщинам; черт знает, почему это ее так поражает. Джеки вдруг лучше всего понимает, что натворила: вытащила его из ебучей зоны комфорта, выбросила в реальный грязный мир, точно неоперившегося птенца — из родительского гнезда. Или учишь летать, или будь сожран первой попавшейся кошкой.

— Там гостиница, лучше сиди напротив двери с винтовкой и никого не впускай. Я договорюсь насчет провизии… и всего, что нам нужно, — решает Джеки. — Да че ты вцепился в меня, руку не оторви, долбоеб.

— Я не хочу… не могу один… — шипит на нее Ник. — Слушай, я не умею драться.

— Не дерись, сиди в номере, книжку вон почитай. Умнее станешь.

И она, хватанув его за плечо, уверенно тащит к покосившемуся зданию гостиницы, которое ничуть не изменилось с последнего дня, как ее заносило сюда, — разве что, пара букв в названии отломилась или же их специально выкорчевали в отместку за что-то.

***

Девочка милая, но немножко жалкая; ее за ухом хочется почесать. От нее пахнет сладким чем-то, какими-то дешевыми духами. Джеки лениво прикуривает, смотрит сквозь тяжелые занавески на полную луну, нависшую над Свободным городом. Несколько дней назад она сидела так же в Новом Орлеане, но под боком была не обычная проститутка с размазавшейся косметикой, а Эмили.

Смотрит внимательно на девчонку, что та смущенно сбивается в угол кровати, кутается в холодные простыни, пропахшие чужими телами. Совершенно заурядная мордашка, остренький носик, выгоревшие волосы. Она не знает ее, не чувствует, как саму себя, отражением и продолжением. Она не замена на одну ночь — так, жалкая пародия. Джеки презрительно кривит губы. В прошлом мире она однажды была бы заморенным юристом, библиотекаршей или мамашей с тремя детьми, повисшей на шее какого-нибудь несчастного мужичка. Была бы учительницей младших классов, которой снится, как она берет трехлинеечку и шмаляет по ровным рядам парт; была бы заморенной бухгалтершей с разодранной в клочья капиллярной сеткой, с алыми адскими глазами. Возможностей масса, но ни одна не сделала бы из нее человека. И даже апокалипсис не создал ничего, не образовал, не выправил кости. Она проститутка в самом дешевом борделе Свободного города — не лучшая судьба.

— Возьмите меня с собой, — шепчет девчонка. — Пожалуйста.

— Куда я тебя возьму, в дорогу? — отвечает Джеки. — И так за мной один непутевый пацан увязался, не знаю, что с ним сделать. Смотри на это проще: ты ж хотела выжить больше всего на свете, правда? Каким угодно способом? Иначе б не легла ни под одного обнаглевшего наемника. Ну, а я езжу по стране и пытаюсь сдохнуть в битве с громадной тварью. Тебе-то это зачем?

В глазах ее — хер пойми какого цвета — неоформившийся эмбрион неясной тоски.

— И куда вы едете? — спрашивает девчонка, как будто пропуская весь яд мимо, отсеивая его по привычке. Бей, колоти ее, проклинай — слова не скажет, снесет с христианским смирением, и у Джеки даже сжимаются кулаки.

— На Край мира. Ради любви, знаешь ли.

— Любовь — это как?..

Джеки смеется хрипато, точно побитая собака.

— Как бы тебе объяснить-то… Долго это. А, слушай. Сколько с меня?..

***

Она мельком проверяет Ника, забившегося в угол со своей потрепанной книжечкой. Джеки недолго отмокает в душе, плюющемся холодной водой, с омерзением, едва кожу не сдирая, смывая сладкий цветочный запах, а потом берет «Хеклер-Кох» с вешалки и уходит в люди. Ник не отвлекается от плесневелых страничек.

В этом баре лучше не лыбиться, показывая силы, — все зубы вышибут пудовым кулаком. Джеки снова вся в центре внимания, но эти люди знают, чего от нее ожидать, со многими она вела дела. Все дороги ведут в эту ебаную дыру.

Мотаясь по стране, Джеки и правда неплохо отстала от темпа этого поехавшего мира, но тут осознает: слишком много здесь наемников, будто они тоже бежали от чего-то страшного, и ебла у народа нихуя не радостные. Она присаживается к барной стойке, бегло осматриваясь…

— Выпить что-нибудь, мисс Штормберг? — предлагает ее знакомый бармен.

— Валяй на свой вкус, — дергано кивает Джеки. — Что здесь происходит? Почему такое столпотворение?

— Меченые совсем прижали, сгоняют всех в один угол. Как бы не начали зачищать вовсе.

В его руках мелькают какие-то бутылки, и Джеки не хочет знать, что бармен там смешивает, ей все равно, что пить, лишь бы залить пылающую глотку.

— Мисс Эмили тоже будет?..

Она не отвечает, пьет залпом, двигает к нему рюмку со скрипом. И он понимает прекрасно и больше не упоминает ее ни разу — люди тут понятливые, лишних вопросов не задают. Такое происходит со многими, уже привыкли: народ бесследно пропадает в вечности, и никто не вспоминает их имен и фамилий. У них нет ни могил, не памятников, ничего — Джеки до сих пор тошно, что и Эмили никогда не будет захоронена, как подобает.

Бармен пишет ей на салфетке пару имен и адресов, где можно дешево заполучить боеприпасы и немного еды. С усталой усмешкой сообщает цену на бензин и слушает ее разочарованный стон.

— Сколько Меченых в городе? — спрашивает Джеки о деле.

— Одиночки, штук пять.

— Пиши.

Кто лучше знает про всю эту магическую хуету, чем собственно маг. Искать такого в месте скопления народа — самое простое и тупое в своей логичности решение, какое пришло ей в голову. Она исключительно примерно представляет, что делает, и это как-то подсекает ярость и решимость. Когда не знаешь, куда приложить силу, можно ненароком удариться в саморазрушение, и Джеки совсем не нравится эта мысль. Не стоит тратить деньги на выпивку и девок, когда нужно спасать Эмили…

— Что за молодой человек с вами?

Заметили. Это кажется, что город — неорганизованный хаос, который еле-еле держит в руках пара бандитских группировок, а по сути здесь все обо всех знают. Нет ни единого местечка, где можно затаиться. У стен тут не только уши, но и глаза и ухмыляющиеся зубастые пасти.

— Брат мой младшенький, он у нас дурачок немного, — врет Джеки самозабвенно: крепкая мешанина алкоголя развязывает ей язык. — Скажи, пусть не трогают, а то вкачу очередь, а потом буду спрашивать.

Ник где-то в комнате, и ей почти жаль его. Может, оставить мальчишку в городе на время, а самой отправиться дальше? Если заплатить нужным людям, к нему и впрямь никто не прикоснется и косо не посмотрит: за умеренную плату здесь способны на что угодно. Но небывалое чувство ответственности не дает ей этого сделать. Они ехали вместе два дня — чужие люди. И все же это по ее вине разрушили город, в котором он жил своей обычной скучной жизнью…

— Сколько вы здесь пробудете?

— Не знаю. Какие прогнозы насчет Теней? Ничего особо крупного рядом не предвидится в ближайшее время?

— Что-то движется с той стороны, откуда вы приехали, — внимательно глядя ей в глаза, говорит бармен. Джеки сдвигает шляпу, бросая на лицо тень. — Это как-то связано с вашими делами, мисс Штормберг?

— Брехня. Конечно же, нет.

Он слишком давно работает в этом заведении, чтобы поверить, но тоже умеет хранить тайны и не продолжает разговор. Тайны, которые имеют цену. Все ее имеет — кроме свободы, которую она ищет.

— Так значит, эту бурю вы переждете здесь… Будьте осторожнее, кто-то настроил наемников против вас.

— Они видят эти татуировки, — разводит Джеки руками. — Как объяснить им, что все это подделка, что я не настоящая Меченая? Их загнали, точно зверей в клетку, люди, на которых такие же знаки.

— Можете свести их.

— Не хочу. Я люблю рисковать, знаешь ли. Мне интересно, кто из этих болванов осмелится на меня напасть. Давно я не дралась с людьми — все с ебаными монстрами размером с дом, так можно и хватку потерять… Ладно, благодарю за информацию, — говорит Джеки, чуть склонив голову, убирая бумажку в карман. — Бывай. Сколько я должна за это пойло?

— За счет заведения. Удачи, мисс Штормберг. Она вам нужна.