Последний раз Джеки чувствовала себя живой в Новом Орлеане, когда дралась с Тенью — и вот теперь, стоило провернуть фокус с машиной. Следуя обратно в город, она не может усидеть на месте, а когда Ник несмело указывает на небольшой домик на широкой улице, Джеки подруливает именно к нему, резко выпрыгивает из машины.

В ней еще живет бешеный импульс, стремление сражаться — не обманывать, не убегать, заманивая в ловушку, а биться лицом к лицу. Нужно было куда-то выплеснуть отчаяние, рожденное в ней бесплотными поисками, вопросами без ответов: Джеки по-прежнему ни на шаг не приблизилась к тому, как предстоит вытаскивать Эмили, если она однажды доберется до края. И все это приводит Джеки в ужас, который заставлял ее шататься по барам и борделям; ее разъедало желание начистить морду хоть кому-нибудь, коль Бога нет, найти себе жертву. А драки в подворотнях Джеки совсем не развлекали…

Никому мешать она не позволит, это, блядь, точно. Вставать на пути, внезапно натравливать мелких шавок, не способных даже от Теней отбиться своими силами — а сами небось называли себя дохуя профессионалами, лучшими наемниками!.. Нет, любой, кто попытается, трижды об этом пожалеет. Перед смертью.

Не слушая какие-то слабые крики Ника, Джеки устремляется прямо к двери, наваливается на нее плечом. В руках она крепко сжимает любимый пистолет-пулемет, но стрелять сразу не собирается: слишком легко — прошить все очередью; вместо того Джеки высаживает дверь, с досадой понимая, что та была даже не заперта. Наверное, ее и не надеялись увидеть живой, поставив все на тех долбоебов на красивом, но совсем бесполезном джипе.

— Ник?.. Мисс Джеки? — слышит она удивленный голос. Низкий, немного рокочущий, взрослый.

Мужик — такой, как Ник и описал, пока они ехали. Застыл посреди комнаты, прямо глядя на нее, в правой руке кружка. Когда Джеки ворвалась, Сэм как раз двигался от письменного стола в углу к прилавку, помешивая бурое месиво в кружке аккуратной — и наверняка дорогой — серебряной ложечкой. Теперь ложечка валяется на старом дощатом полу, Сэм тревожно жмурит темные глаза, добавляя морщинок в уголках, и поднимает вверх руки. Кружку так и не выпускает. А Джеки дуло упирает ему прямо напротив сердца, дрожит пальцами около спускового крючка, отчаянно желая дернуть без разбирательств — и ей так хорошо…

— На нас напали, — говорит Ник, пока Джеки смакует чужой страх. Он запирает дверь на крючок и опасливо задергивает полупрозрачную шторку на окне, а сам жмется у порога и глядит щенячьими глазами. — Прямо на том месте, где мы охотились. Тот заказ, что вы дали… На собак.

— А потом послали по нашему следу каких-то наемников, — довольно рокочет Джеки. — Два заказа одним ударом, да? Как удобно, как прибыльно… Деньжат, что отвалят за все это, хватит на целый набор серебряных ложечек… или что там вам нужно по жизни…

— Но я не посылал никого.

И Джеки колеблется. У нее не доброе сердце, нахуй надо, но она краем уха слышала что-то про презумпцию невиновности, и вот этот Сэм выглядит на редкость удивленным, смотрит не так, как мог бы, будь ее домыслы правдой. Покусывая губы, Джеки отводит «Хеклер-Кох» в сторону, чуть склоняет голову, ожидая объяснений; вся ее поза говорит, что Сэму лучше бы поторопиться, потому что испытывать терпение человека с оружием чревато. Ник сторожит у дверей — ну, или он надеется скорее свалить, когда начнется стрельба.

Будь Сэм виновен, он бы вовсю кричал, что ни при чем, а он стоит, мрачно глядит, головой качает как будто бы укоризненно, и Джеки представляет, что немного глупо выглядит со стороны, однако уверенности ее это не сбавляет.

— У меня действительно есть заказ, его прислали… сверху. — Натыкаясь на пристальный взгляд Джеки, Сэм обреченно договаривает: — Это банды. Самые главные боссы, которые управляют Городом. Вы чем-то их разозлили.

Должно быть, тем, что притащили охуенно злобных тварей прямо к границам. И они сидят там теперь, дожидаются, но вовсе не против сожрать пару невинных — в Городе-то иных не водится, конечно! — людей. Джеки бы тоже страшно обозлилась. Она и злится: беспокоится, что они сами загнали себя в угол. Но выезжать из Города пока рано, и все можно решить после.

— Такие заказы считаются особыми, за них полагается милость хозяев Города, — продолжает Сэм. — Не одни деньги, а возможно присоединиться к банде… Или заполучить домик в центре. Грубо говоря, за твою голову обещано исполнение любого желания. И заказы выдают в единичном экземпляре каждому координатору! Можете проверить, мой лежит в столе…

Не отступая от него ни на шаг, Джеки быстро глядит на Ника, показывает ему на стол; «Хеклером», правда, показывает, и мальчишка кривит рожу, но подчиняется, выдвигает ящик рывком (там что-то заедает, а он злится) и роется в бумажках долго, как будто испытывает на прочность ее терпение. Наконец показывает Джеки контракт, на котором нарисовано ее лицо. Даже шляпу не забыли, сходство почти портретное: у них тут талантливый художник, оказывается, в Городе. Джеки медленно опускает оружие и думает обреченно: я в ебучем вестерне, и за меня назначена награда.

— Подумайте, кто еще мог знать, куда вы идете, — терпеливо напоминает Сэм. — Возможно, поймете, кто именно виноват. Но устраивать охоту на ведьм…

— Да знаю я, — огрызается Джеки. — Без заказа награду не получить, надо его присвоить сначала, подписаться. А если он здесь… Впрочем, я, кажется, знаю, кто может быть причастен.

С утра она успела заглянуть в бар — немного опохмелиться, чтобы не сдохнуть от головной боли быстрее, чем до нее доберутся псы, — и в мясную лавку. Мяснику вряд ли дело есть до наемников и их дел, он рад маленькой серебряной заколке Эмили, которая так нелепо смотрелась в его огромной лапище. Нет, это точно бармен, подлый жук, который в одну минуту улыбается и желает удачи, а в другую способен послать по следам наемников. Джеки с утра обмолвилась ему, что отправится на охоту…

— Вот дерьмо, — рычит он. — В Артура-то я верила побольше, чем в вас: знаю его не первый день. Думала, совести ему хватит.

— Понимаю, — легко соглашается Сэм. — Подозреваю, ему пообещали часть доли. Против такого сложно устоять.

— Тебе деньги, я гляжу, не особо-то нужны?

Она глядит на все эти витрины: мелкие финтифлюшки, статуэтки, фигурки, часы, блестящие вещицы; Эмили бы еще поразилась этой ерунде, потянулась бы разглядывать — и на этой мысли Джеки слегка передергивает, потому что она представляет это ужасно живо. Среди груды бесполезных вещиц она видит брошь, камень в которой чертовски напоминает ей синие глазищи Эмили, и быстро оборачивается, чтобы никто не увидел горя на ее лице. Нельзя показывать слабину…

— Пойдемте наверх, там можно будет поговорить… — вздыхает Сэм, точно заметивший, как она отпрыгнула от витрины подальше. — Ник, будь добр, поставь табличку «Закрыто» к окну, а то вдруг кто-то заглянет, получится невежливо.

Первым по незаметной лестнице, втиснутой в угол, поднимается Сэм, и Джеки, немного отставшая, чтобы помочь Нику приладить табличку в стеклу и угрожающим шепотом наказать быть настороже, слышит наверху негромкий грохот. Мгновенно она взлетает по лестнице, но Сэм всего лишь поднял люк и придерживает его руками, позволяя им забраться. Не решившись испытывать силы нового знакомого, хотя фигура у него мощная, Джеки торопится, забирается на второй этаж. Подает руку, затаскивая Ника следом…

— Не вы одни интересуетесь Разломом, — честно признается Сэм. — Не вы одни кого-то теряли. Я бы спустился в Ад за своей семьей, я был бы терпеливее Орфея в желании вернуть их домой. Но я не умею сражаться, как вы, иначе принимал бы эти контракты, а не передавал их наемникам.

— Так много книг… — вздыхает Ник пораженно. Благоговейно осматривается, словно не верит, что в одном доме можно хранить столько пухлых томиков, теснящихся в шкафах. Джеки примерно догадывается, что рос он в обычной семье, где не любили читать — как и в семье Джеки; а теперь найти целую книгу, еще не пущенную на костер или оклейку стен, крайне трудно.

Потолок здесь, на чердаке фактически, низкий, и будь Сэм еще повыше, упирался бы головой. Но света много, он льется во множество небольших окошек, образуя солнечный коридор прямо посреди комнаты. Чистотой буквально пахнет, и Джеки становится неловко ступать по отдраенному до блеска дощатому полу. Здесь кабинет, шкафы у стен, еще один письменный стол, на стене пробковая доска с пришпиленными листочками, и Джеки поначалу думает, что это новые заказы, которые Сэм каким-то образом сортирует, но потом замечает, что это газеты. Старые, тонкие, немного пожелтевшие. Она и не помнит, когда последний раз такую видела.

Пока Джеки придирчиво рассматривает крупные заголовки, кривые фотографии с Тенями, сверяет даты, Ник все шатается по углам и кидается на пыльные шкафы. Наблюдая за ними, Сэм прислоняется к стене и складывает руки на груди.

— До Войны я был школьным учителем, — улыбается Сэм. Джеки кривится: вот как чувствовала, что-то с ним неладно. — Профессиональная деформация: я все еще пытаюсь докопаться до истины и передать ее будущим поколениям, хотя мир, в котором мы живем, почти забыл о половине прошлого. Вы ведь учились в школе?..

Ник кивает, а она старается проигнорировать вопрос. Мальчишка жил в Новом Орлеане, когда-то крупном торговом городе (до того, как ездить между городами стало опасно без крепкого и дорого конвоя из Меченых), и Теней на них свалилось не так много, и военные быстро подоспели, а вот небольшой городок Джеки стерли, и никто об этом не узнал. Ни единая живая душа. И ей пришлось бежать, а не протирать штаны на школьной лавке.

— Давайте о деле. Тебе что-то о нас известно, да? — Она бросается в атаку. — Во-первых, я не представлялась. И Ник моего имени не называл. Он, может, и трус, но память у него отменная.

— Весь город гудит. Ты крайне неаккуратно расспрашиваешь, даже не подумала таиться. Люди вроде тебя, не обижайся, больше воины, чем шпионы.

Неясная злость поднимается в груди; Джеки скалится, ершится. Не то чтобы она нуждается в чьих-то советах, так еще и нет Эмили, которая обычно ее тормозила и нашептывала что-то разумное.

— Что такого в том, что я хочу найти Разлом? Может, ты слыхал, я победила Теней в Новом Орлеане? А вдруг я решила стать избавительницей и выгнать их из нашего мира? — Она старается играть хорошо, с гонором. Столько лет Джеки с Эмили мотались по стране, притворяясь героями перед кучкой уставшего народа, но оказывается, что Сэма сложно обмануть.

— Я знаю, что осталось от Нового Орлеана, — скептически напоминает он. — Врагу не пожелаешь такого спасения. Да и вы не так глупы, чтобы соваться в самое пекло ради общего блага. Я слышал, ты сражалась из ярости, из мести, а теперь…

— Из желания вернуть ту, кто мне дороже десятка городов, — соглашается Джеки, глядя на него исподлобья. — Ты говорил, что понимаешь? Значит, можешь подсказать, что делать, куда идти? Я гляжу, ты много узнал о Тенях.

— Никто никогда такого не делал, — говорит Сэм. — Не возвращал мертвых. Но есть теория, что Тени регенерируют. Не погибают до конца. Вот, поглядите…

Подзывая их поближе, он достает из стола кипу документов, подшитых в папочки; Джеки знает: доверять аккуратным людям — себе дороже, они на что угодно способны. Но когда Сэм показывает вырезки, Джеки становится не до смеха. Фотографии, старые, почти выцветшие, показывают двух Теней.

— Здесь выписка о победе, а тут — через два года — снова эта тварь, — указывает Сэм на даты внизу газет. — Я сравнивал фотографии, фигура одна и та же. Если у них нет близнецов… Да мы даже не знаем, как они размножаются и появляются на свет. Тела истаивают, если б нам удалось захватить…

Чувствуется, как он попал на любимую тему. Джеки сомневается, что Сэму много с кем удается об этом поговорить, поэтому он так восхищенно частит. Прорвало, бывает…

— Выходит, сражаться с ними бесполезно, — убито говорит Ник. — Может, Меченые тоже об этом знают? Поэтому заперлись в городах и поставили защиту покрепче?..

— Спокойнее, — говорит Джеки, чувствуя неясную ответственность за мальчишку, и кладет руку ему на плечо, — ты посмотри на даты. Об убийстве заявили в год нашествия, в девятом. Ставлю что угодно, не добили до конца, но поспешили успокоить народ и провозгласить очередную победу. Хороший политический ход, обнадеживает. А Тень зализала раны и поспешила вернуться.

Жалко ей Ника, вот правда: у него такой взгляд беспомощный был, убитый. Даже если Джеки сейчас не права, она не хочет, чтобы он окунался в депрессию теперь, когда ей приходится сражаться совсем одной.

— Говорят, Разлом — это ход в их мир, — говорит Сэм. — Небольшие щели открываются повсеместно, но они исчезают слишком быстро. Разлом же открыт всегда, кругом заграждения и военные с Мечеными. Лет пять назад я пытался туда прорваться.

— Неудачно? — вежливо спрашивает Ник.

— Да. Может, и к счастью. Я ведь еще жив, — бодрится Сэм. — Так что все, что я могу вам представить, лишь слухи и теории, но…

— Большего у нас нет, — кивает Джеки. Она вдруг понимает, что торопиться некуда, и позже она сможет задать вопросы и — при большом везении — получить подобие ответов. — Расплатись за заказ, а потом поговорим. Кажется, моя машина и так провоняла псиной, если они еще гнить начнут в моем багажнике, будете доплачивать за ремонт.

***

Она торгуется за дохлую псину так, словно от этого зависит ее жизнь. Отчасти так и есть. Джеки думает, слепо поводя глазами по изможденным лицам, размышляет, крепче сжимая в руках ружье, из которого и завалила десяток вшивых бродяг. Пуль на еще немного у нее хватит, уж будьте уверены; она знает: если б послала Ника, мальчишку давно сожрали бы самого, отшвырнув в сторону от желанной добычи.

Сдержанно рыча, Джеки шугает в сторону самых вертких и наглых. Следит, чтобы не скапливалось слишком много народа: еще не хватало ей собрать здесь весь Город — для полного-то счастья. И еще Джеки тихо радуется, что среди копошащейся толпы ругающихся, кричащих и молящих ее о чем-то людей нет никого сильнее ее. Появись тут какой-нибудь бугай повыше Джеки да пошире в плечах, она бы забеспокоилась по-настоящему, но такие на самом дне, конечно, не живут. Проходят мимо, презрительно цыкая.

Перед ней вываливают горстку золота, в которой Джеки может различить мелкие цепочки и колечки, немного серебра внизу — чтобы незаметно, но весомо. Сил морочиться с этим у Джеки все равно нет, но она корчит угрожающую рожу, чтобы бедняк вывернул еще карманы. Денег-то от Сэма на первое время хватит, а дальше он обещал подкинуть несколько прибыльных заказов: хорошо иметь в друзьях координатора…

Джеки сгребает всю прибыль в наплечную сумку, небрежно закидывает на плечо. Пока она при оружии, не нападут, не попробуют отбить, но у народа и без того забот хватает. Оборачиваясь, Джеки видит одни сомкнутые спины, но ей вовсе не хочется вникать.

На повороте Джеки замечает худощавого типчика, который жмется к стенам домов, как будто наивно полагает, что его не видно. Он крадется позади, виляет, смешивается с толпой, но Джеки достаточно научена жизнью, чтобы не упускать его из вида. Опасным он не выглядит, но она отлично знает: иногда достаточно одного точного удара маленьким выкидным ножом по горлу… Ссутулившись, прижимая к себе поближе сумку, Джеки бредет как будто беспечно, пока не юркает в особо неприметный переулок.

Здесь пусто, но хочется нос зажать от душной вони чего-то неразличимого. В темноте Джеки рассматривает что-то вроде свалки: коробки, тряпки, в которых возится нечто мелкое и живое. Передергивает. Зазевавшись, она совсем не следит за спиной…

Джеки вдруг чувствует, как кто-то опускает руку ей на плечо, и выхватывает нож, который всегда носит на поясе; рука ее останавливается, стоит рассмотреть в темноте лицо Сэма, преспокойно так улыбающегося, точно он откуда-то знал, что она успеет остановиться.

— Жить надоело? — спрашивает Джеки, добавляя в голос внушительного рыка. Рядом с рослым Сэмом она выглядит совсем беспомощной, но желает поменять роли. — Слышь, дядя, ты со мной так не шути…

— Кажется, за тобой следят, — невозмутимо говорит Сэм, снисходительно кивает. — Я думаю, эти люди знают, где вы с Ником живете, и ждут, когда вы вернетесь. С хозяйкой знаком, потому говорю тебе: опасно туда возвращаться.

Это Джеки и сама понимает, а еще она знает: за все золотишко, которое запихнуто в потайной карман ее сумки, можно купить комнату получше — где-нибудь в центре. Пожить немного как люди, а не как вшивое отребье, но стоит ли того риск?.. Верхушка обозлилась на Джеки, и ей придется вертеться ужом, чтобы не пересекаться с важными людьми. А решение должна принимать она — Ник потянется, как на поводочке…

— И хуле ты предлагаешь? — беспомощно огрызается Джеки. — Может, есть какие знакомые?

— Поживите у меня. — Голос Сэма спокоен. — Ник до сих пор сидит в лавке, он полезный парень, считать умеет, помог мне с бухгалтерией. Кто он тебе? — вдруг спрашивает в придачу и смотрит напряженно. — По-настоящему?

В голове у Джеки вьется много мыслей, и они бестолково переплетаются и налезают друг на друга, мешаются. Всегда можно сказать правду, что мальчишка увязался сам, что она уничтожила его дом и жизнь, потому и чувствует себя обязанной и виноватой. Ничего постыдного в этих словах нет; Сэм точно поймет, кивнет и пойдет себе дальше. Но потом Джеки вспоминает, что отвечала Артуру. Или можно отмахнуться и соврать что-нибудь гадкое, напомнить, что это не Сэма дело. Однако неожиданно для себя Джеки произносит четко и громко:

— Он мой младший брат. Слабак и плакса, но родственников не выбирают, вот с ним и вожусь. Куда Ник, туда и я.

В ответ недоверчиво кривят губы. К счастью, они с Ником даже немного похожи, чтобы кое-как убедить в ее словах Сэма; когда они с Эмили пользовались той же уловкой, никто им не верил, а провожали с понятливыми сальными улыбками, что однажды Джеки надоело прятаться.

Она хочет заставить Сэма верить в ее легенду. Но начинает поддаваться ей сама, и Джеки это пугает.

— О чем мы говорили? — немного паникуя, спрашивает она. — А, точно… Да ну, брось, жить в таких шикарных апартаментах? — ухмыляется. — Вовек не расплатиться… И ты не боишься, что нас станут искать? Сожгут дом, растащат драгоценную лавку?

— Половина этого района кормится за мой счет, и наемники — тоже. Я смогу за вас заступиться.

Джеки хочется заорать что-нибудь обидное и детское: не привыкла она, чтобы за нее заступались, а полагаться на других — самый болезненный способ самоубийства. Если б ее пробило на такое, она бы пистолет к башке приставила.

— Ладно, если ты так уверен, — с трудом соглашается Джеки. — Дело твое. Я бы пока разобралась с одним типом, а ты, будь добр, оттащи сумку к себе. Она мне не понадобится…

— Пойдешь к Артуру? — глухо переспрашивает Сэм, и в его голосе Джеки слышит мягкое осуждение; она снова возвращается во времена, когда отец терпеливым и потому безмерно бесящим голосом ее воспитывал. — Он наверняка нанял охрану, когда выяснил, что ты выжила. Не похож на наивного человека… Уверена, что готова с ним драться?

— Это дело чести, дядь, — фыркает Джеки. Ей неуютно от самой ситуации, а еще немного смешно, что они стоят в этой обоссанной подворотне и с умными еблами о чем-то рассуждают. — Если я не пойду и не отстрелю ему башку, каждый урод будет считать себя вправе продать Джеки Штормберг.

Он укоризненно вздыхает, и Джеки понимает, как с Сэмом будет трудно.