Кто бы там что ни говорил о том, что равный противник является лучшим стимулом к самосовершенствованию, Цзинь Лин конкуренцию ненавидел всеми фибрами души. Он любил выигрывать, видеть растерянность и злобу в глазах тех, кого обставил, но сам терпеть не мог и не умел проигрывать.
К сожалению для него и нервов всех окружающих, соперник у Цзинь Лина имелся. Более того, равный. А это значило, что проигрывал молодой господин Цзинь примерно с той же частотой, что и выигрывал, так что из-за бури его ужасного настроения после очередного поражения страдали все и довольно часто.
Он брал верх в стрельбе — Лань Цзинъи обставлял его в фехтовании.
Он наизусть перечислял хронологию исторических событий — этот ланьский гном по памяти цитировал поэмы и сутры, ни разу не сбившись.
Он с чувством внутреннего удовлетворения в пух и прах громил Цзинъи в музыке — тот будто бы походя такие заклинания демонстрировал, над какими Цзинь Лину приходилось биться месяцами.
И так во всём. Что ни встреча — то новое соревнование. Кто лучше, сильнее, быстрее, ловчее, причём не только в заклинательском деле, но даже таких банальных вещах, как игра в догонялки или время, которое они проводили на качелях в Знойном дворце. Одно время они даже пытались бороться за внимание Вэнь Юаня, но тут у них обоих не оставалось ни шанса против Цзян Чжуаньцзи, и это поражение оба мальчика перенесли с честью. Всё же соперничать со второй молодой госпожой Цзян в чём угодно — это заранее обеспечивать себе разгромный проигрыш, потому что у неё с отношением к противникам всё было ещё хуже, чем у Цзинь Лина, а это говорило о многом.
В общем, Цзинь Лин ненавидел конкуренцию — вернее, своих конкурентов. И Лань Цзинъи он, соответственно, ненавидел тоже, причём эти его чувства были более чем взаимны. Вот только взрослые почему-то не желали оставлять это просто так и зачем-то пытались их примирить, но получалось… То, что получалось.
Цзинь Лин помнил раннюю весну того года, когда ему исполнилось двенадцать, и он выбрался на свою первую самостоятельную ночную охоту, причём не где-нибудь, а во владениях Цишань Вэнь. Дядя Лису тогда организовывал большой клановый совет — больше, правда, ворчал и ругался, чем организовывал — и был только рад, когда Цзинь Лин предложил помочь ему поймать пару-тройку слабых духов для соревнования. И пусть за ним наверняка бдительно наблюдал кто-то из взрослых, всё равно это был первый раз, когда он оставался наедине с нечистью, и это… будоражило.
Глухой тёмный лес полнился тенями — и практически полным беззвучием. Компас Зла дёргался почти безостановочно, указывая на огромное число источников тёмной энергии, и Цзинь Лин убрал его подальше, чтобы не отвлекаться. Его кровь кипятил азарт, а вес духовного клинка в руке почти не ощущался, как будто само оружие тоже подрагивало в нетерпении.
Шаг. Другой. Мелкие веточки под ногами хрустели громче сердца, стучавшего прямо в ушах. Где-то над головой оглушительно каркнула ворона — Цзинь Лин едва не вздрогнул и лишь крепче сжал пальцы на золотистой рукояти меча.
Было ли ему страшно? Разве что чуть-чуть. Он знал, что за ним приглядывают, и если что-то пойдёт не так, то взрослые его спасут. Да и не стал бы дядя Лису отправлять его в опасное место: наверняка это было одно из охотничьих угодий, где дядя Вэй собирал нечисть для своих экспериментов, а действительно сильных тварей он контролировал так, что они и дёрнуться не могли без его позволения.
И всё же лес был таким тёмным и тихим, что Цзинь Лин и сам невольно задерживал дыхание; казалось, сама жизнь, теплящаяся в его груди, была слишком яркой для этого места и привлекала внимание всех обитающих здесь существ.
Или не казалось.
Тонкий свист, с которым приближалась тварь, Цзинь Лин едва не пропустил — а потому успел уклониться лишь в последний момент. Когти нечисти полоснули по стволу дерева, оставив шесть кривых борозд, и нечто, похожее на уродливую помесь дохлой собаки и медведя, разочарованно зашипело, приземляясь на тяжёлые лапы.
Нет, это были точно охотничьи угодья дяди Вэя! Где ж ещё найдёшь монстра, о котором ни в одном учебнике нет даже упоминания?
«Ну, спасибо, дядя Вэй», — крепко сжал зубы Цзинь Лин, приготовившись к схватке.
Впрочем, тварь, несмотря на внушительный внешний вид, оказалась лёгкой добычей: стоило подрезать ей лапы, как та уже превратилась в скулящую бесполезную кучку плоти. Уже добив несчастную жертву экспериментов Вэй Усяня, Цзинь Лин запоздало вспомнил, что ему нужно было ловить нечисть, а не истреблять её.
Пришлось начинать заново. Правда, теперь, когда стало понятно, что ничего опасного в этом месте и впрямь не встретится, Цзинь Лин начал ощущать себя куда увереннее.
Стоило наткнуться лишь на одну тварь, и остальные тут же будто бы полезли изо всех нор и щелей. Ходячие мертвецы, простые и какие-то непонятные на вид, но всё равно одинаково неповоротливые, медленные и тупые — их было до обидного легко запечатывать в специальный мешочек цянькунь, выданный дядюшкой Вэем с напутствием не потерять и не испортить очередную его придумку. Рычание и мерзкий запах Цзинь Лина совсем не пугали: в домике на Луаньцзан ему приходилось сталкиваться и с более страшными вещами, чем шевелящиеся трупы. Чего стоила только бумажная кукла, которая в порыве нежной любви душила своими волосами каждого, на кого падал её единственный нарисованный кровью глаз. И у этой штуки ещё был милый характер! По заверениям дяди Вэя, конечно, потому что нормальные люди никогда даже не поставят слова «милый» и «нечисть» в одном предложении.
В общем, первая ночная охота Цзинь Лину давалась легко — и он уже начинал гордиться собой сверх меры, как услышал совершенно посторонний звук, которого здесь быть не должно.
Звук запечатывания чего-то в мешочек цянькунь.
Кто-то ещё ловил здесь нечисть!
У Цзинь Лина аж пелена перед глазами встала: кто вообще посмел сюда прийти и помешать его охоте?! Ему же дядя Лису лично разрешение выдавал, кому ещё он мог позволить здесь находиться? А если этот наглец явился сюда без приглашения… Что ж, тогда с ним тем более нужно было разобраться.
Именно с такими мыслями Цзинь Лин перехватил меч и ломанулся в сторону, откуда слышался такой неуместный, не подходящий этому месту звук — звук, который указывал на то, что у него здесь появился конкурент. А он ненавидел соревнования с кем бы то ни было.
Сначала он увидел облако белоснежных одежд, призрачно мерцающих под мертвенным светом луны. Затем — длинную белую ленту, чьи кончики подхватил ветер. А потом различил и всё остальное, узнав этого человека со спины.
Лань Цзинъи!
— Ты какого демона здесь забыл?! — рыкнул Цзинь Лин вместо приветствия, разъярённым штормом вылетая на залитую луной поляну.
Цзинъи стремительно развернулся — полы верхней мантии и широкие рукава взлетели и опали, обняв щуплую нескладную фигуру — и досадливо скривился, мгновенно его узнав.
— И ты здесь, — буркнул он будто бы даже разочарованно.
— Да, я здесь с разрешения дяди Лису, — Цзинь Лин раздражённо сощурился. — А вот ты что тут забыл? Сегодня я здесь охочусь!
— Я тоже здесь с разрешения главы Вэнь, — Лань Цзинъи продемонстрировал ему свой мешочек цянькунь, который, разумеется, оказался точной копией того, который имелся у Цзинь Лина. — И мне казалось, что… Неважно, — он почему-то помрачнел и отвернулся.
Разбираться с тем, что это нашло на ланьского коротышку, молодому господину Цзинь было недосуг, куда важнее было выгнать его из охотничьих угодий и вновь насладиться ловлей нечисти. В одиночку, а не в компании этой каракатицы!
— Ну, раз ты всё понял, то можешь отсюда валить, — развёл руками Цзинь Лин. — С тобой никакой нормальной ночной охоты не выйдет.
Лань Цзинъи бросил на него испепеляющий взгляд.
— А, может, это тебе лучше уйти? Раз твоей павлиньей заднице настолько тесно в целом лесу, молодой господин Цзинь, — ядовито процедил он.
Ого. Да его что-то и в самом деле разозлило: настолько грубого ответа Цзинъи себе обычно не позволял, ограничиваясь сомнительными шутками и дурацкими рожами, по которым потом и получал кулаком или чем получится. Цзинь Лин даже опешил на мгновение, но тут же вспыхнул: подобный тон в своём отношении он точно терпеть не собирался!
— Ну-ка повтори, — прошипел он, взмахнув мечом. — Как ты там меня назвал?
Лань Цзинъи осклабился, тоже переведя своё оружие в позицию для атаки.
— Не нравится, когда вам указывают на вашу природу, молодой господин Цзинь? — в его глазах вспыхнули совершенно не свойственные ему злые огоньки.
— Не нравится, что всякие шавки позволяют себе тявкать на людей, которые гораздо выше их, — Цзинь Лин презрительно скривил губы, зная, что Цзинъи наверняка поймёт издёвку не только над статусом, но и над ростом. Всё же ланьский выкормыш, несмотря на то, что был старше на год, в высоту не дотягивал нескольких цуней до своего вечного соперника. — И вообще, разве в вашем монашеском ордене не учат этикету? Как вы позволяете себе обращаться с наследниками великих кланов, молодой господин Лань? Хотя тебя-то и молодым господином назвать будет слишком…
— Почему бы тебе не заткнуть свой поток красноречия? — грубо оборвал его Цзинъи; кончик его меча едва заметно задрожал, выдавая крайнюю степень напряжения.
— А почему бы тебе не свалить с моих охотничьих угодий? — в тон ему ответил Цзинь Лин.
— С каких это пор этот лес стал твоим? Тебе стало мало земель Ланьлина, и ты решил наложить лапу на Цишань? Многого хочешь, молодой господин Цзинь.
— Этот лес принадлежит побратиму моего отца, а, значит, моему духовному дяде. Причём сразу нескольким. А вот по какому праву ты здесь находишься, вопрос интересный. Упал в ножки дяде Лису, чтобы хоть в чём-то полезным показаться? Умолял его поохотиться на самых слабых тварей на свете, потому что монстры посильнее надирают тебе зад? Ты жалок, Лань Цзинъи. Жалок и бесполезен. То-то и пытаешься прибиться к дяде Лису, потому что даже в твоём Гусу для тебя нет места.
Уже доведя свою полную яда речь до конца, Цзинь Лин понял, что зря всё это сказал. Всё же Цзинъи вовсе не был слабым и бесполезным: в конце концов, они столько лет соперничали на равных, а Цзинь Лин себя слабаком вовсе не считал. Вот только забирать свои слова назад он даже не думал, лишь усмехнулся шире, чтобы не показать того, что немного жалеет о сказанном.
Лань Цзинъи не стал отвечать или огрызаться. Он просто молча бросился в атаку. И это был самый сложный бой из всех, когда-либо вспыхивавших между ними. Потому что Цзинъи не дурачился — он бил на поражение, всерьёз, грубо и в полную силу.
Разумеется, Цзинь Лин проиграл. У него онемели руки от одного лишь столкновения клинков, а отдача от удара повалила его на землю — у Лань Цзинъи оказалась нечеловеческая, совершенно звериная сила. Вот только Цзинь Лин почему-то не мог разозлиться.
Почему-то изнутри его раздирала такая боль, что он не стал даже тянуться к своему отлетевшему в сторону мечу, чтобы дать отпор. И смотрел в глаза Цзинъи — дикие, совсем светлые от ярости, кажущиеся настолько чужеродными самой его сути, что от этого взгляда брала жуткая дрожь.
Он не должен был вести себя так. Где же все подколки, язвительные шутки и замечания, этот его дурацкий смех? Неужели Цзинь Лин и впрямь задел его по-настоящему? Сложно было подобное представить. Лань Цзинъи, он же… всегда был дурак дураком. Откуда в нём могло взяться столько злости?
Цзинь Лин не понимал. И потому ему впервые за эту ночь стало действительно страшно.
— Может… — хрип, сорвавшийся с губ Цзинъи, показался страшнее рычания лютых мертвецов. — Может, я и впрямь жалок. Тогда как же назвать тебя, валяющегося в пыли у моих ног, а, молодой господин Цзинь?
Он криво — так страшно, так жутко, так неправильно — усмехнулся и вдруг бросил что-то на колени Цзинь Лина; тот растерянно уставился на чужой мешочек цянькунь, где, судя по количеству едва заметно мерцающих символов, было уже порядочно нечисти. Почти столько же, сколько у него самого.
В конце концов, они всегда шли наравне.
— Удачной вам ночной охоты, молодой господин Цзинь, — так и не дождавшись ответа, Лань Цзинъи сложил руки в выверенном вежливом жесте. А затем ушёл почти совсем бесшумно, не потревожив ни единой хрусткой веточки в этом лесу.
В тот год Цзинь Лин больше его не увидел. Но почему-то избавление от раздражающего конкурента радости ему не принесло — лишь страшную болезненную тоску, объяснения которой он никак не мог найти.