снайпер всегда попадает в цель. у юнги цели всего две. первая — выжить. вторая — выживать как можно дольше.

униформа солдат голубая. когда юнги, задирая голову, смотрит на небо, он видит вместо него груду мёртвых, сваленных один на другого на обочине дороги. здесь не хоронят уже очень давно: их сжигают. солнце же блестит ярче посеребрённой бляхи на форменной пилотке, слепит с высоты.

когда юнги смотрит на землю, он видит камни и песок, вспененный литрами крови аместрийцев и ишваритов; песок, смешанный с пеплом сожжёных тел и разлагающейся плотью тех, кого были не в силах отправлять в последний путь или некому. следы сапог и шин, вдавленные в это месиво.

когда юнги закрывает глаза, он видит только Смерть. он держит её на мушке вот уже полгода.

весной 1907, в день рождения, он позволяет себе оглянуться назад и не может поверить, что та жизнь, которой он жил, на самом деле была, была всего год назад. в минуту отчаяния по появившейся привычке юнги дрожащими пальцами ощупывает спину — татуировка на месте. она — доказательство, что детство в медленно разрушающемся доме, больной отец, его страхи и паранойя, настигшие юнги в пятнадцать, — это всё было. что обаятельный ким сокджин действительно существовал.

лето начинается с приказа фюрера №3066 о мобилизации на фронт государственных алхимиков. юнги тщетно надеется, что не увидит среди них одно конкретное лицо. попытки убедить себя в том, что ученик его отца мог не пройти государственную аттестацию, глупы и с самого начала обречены на провал. даже без огненной алхимии у сокджина были шансы сдать экзамен, а с теми знаниями, что юнги передал ему, успешное прохождение испытания было предрешено.

верховное командование явно торопится закончить подзатянувшуюся войну: государственных алхимиков перебрасывают на фронт за рекордные шесть дней. «живое оружие» прибывает поспешно, и его сразу же бросают в бой. юнги узнаёт об этом лично: ловит в прицел мужчину в белой безрукавке. он кажется чем-то инородным здесь, на поле боя. алхимик соединяет руки — взрыв. переулок исчезает в поднятом облаке пыли и песка. кто-то кричит. через полминуты ещё один взрыв. в какафонию вливается новый голос, потерявший человеческое звучание от боли. теперь юнги может отличить крики боли от криков ужаса.

над низенькими домами ещё одно облако пыли вздымается к небу. и ещё. и ещё. и ещё. под хор голосов алхимик несёт своё знание людям.

из сипящей рации запоздало передают о прибытии в их сектор багрового лотоса и приказывают оказать ему полное содействие. после этого юнги ждёт ещё одно имя, но его так и не называют.

он слышит его уже в лагере. у общего костра в центре палаточного лагеря двое солдат рассказывают третьему о сегодняшней вылазке и как внезапно посреди боя к ним подключился государственной алхимик, стреляющий огнём из рук. юнги прикрывает глаза.

ничего не меняется в его жизни. дни тянутся, сливаясь в бесконечный отупляющий кошмар. а небо над ишваром такое же безоблачное и невыносимо голубое. теперь юнги знает, где-то под ним есть и ким сокджин.

он сильно изменился: осторожная походка, сутулые плечи, непривычно короткая причёска, лицо, обожжённое пустыней. юнги видит его через прицел. видит, как ким сокджин достаёт из кармана белого плаща ладонь в перчатке. целится. делает щелчок — у юнги сжимается сердце.

меньше чем через двенадцать часов юнги метким выстрелом спасает сокджина от ишварита-партизана. сокджин оборачивается на звук выстрела и несколько мгновений смотрит на свалившееся в десяти сантиметрах от него мёртвое тело, под головой которого растекается лужица. пальцы правой руки сжимают сияющий на солнце кинжал.

— о, повезло вам, господин алхимик, — солдат пинает труп в предплечье и забирает оружие. — если бы не соколиный глаз, то были бы мертвы.

сокджин думает об этом слишком много.

сокджин быстро осваивается в лагере и выясняет, что у него здесь, оказывается, есть знакомые среди командования.

хосок поправляет очки на переносице и улыбается. почти так же, как и в годы обучения в военной академии, кажущиеся теперь такими далёкими. сокджин пытается улыбнуться в ответ. старый друг на его потуги коротко смеётся и предлагает пройтись.

— ты давно здесь?

— две недели.

— а я вот три месяца, — хосок засовывает руки в карманы брюк. — давно подался в государственные алхимики?

он взглядом указывает на цепь серебряных часов, спрятанных в кармане.

— год назад прошёл аттестацию.

— видел ещё кого-нибудь из наших?

они выходят за пределы лагеря, направляясь к небольшому оазису, где есть колодец с пресной водой.

— наверно, — сокджин отвечает рассеяно. — я не помню и половины, с кем мы учились.

— теперь кажется, это было в прошлой жизни. в академии мы столько болтали о будущем нашей страны.

— ага. о её светлом будущем.

— никогда бы не подумал, — хмыкает хосок. — что оно спрятано в этой выжженной пустыне, — он кидает взгляд на солнечный диск. тот пока ещё медленно катится к горизонту, огненный, будто раскаляется от собственной температуры. — и что оно будет настолько ослепляюще светлым.

— не знаю, закончится ли эта война, — говорит сокджин. — неважно, сколько войск сюда присылают. пустыня поглощает их всех, словно воду. даже если нам удастся захватить её, то что мы получим? голый песок и камни. какая цель может оправдать все затраченные здесь на войну средства?

на подходе к оазису он замечает чью-то фигуру, закутанную в белый плащ. с их приближением неизвестный вещает на пояс наполненную флягу и разворачивается. с минуту он всматривается в лица приближающихся к нему людей, а когда те подходят близко, откидывает капюшон.

— здравствуйте, майор ким, — приветствует сокджина почти позабытый голос. — давно не виделись. вы ещё помните меня?

— твой знакомый? — приглушённо интеруется хосок.

с этим юнги он ещё не знаком. у этого юнги нет круглых щёк и острых локтей, у этого юнги острое всё: взгляд, скулы, подбородок, плечи и даже колени, выпирающие сквозь посеревшую ткань брюк.

— да, — наконец выдавливает из себя сокджин, только непонятно, в ответ на чей вопрос.

юнги поднимает винтовку, прислонённую к стенке колодца, отточенным движением забрасывает на её плечо.

— будьте осторожны, майор. капитан, — юнги кивает хосоку.

— не знал, что ты знаком с соколиным глазом, — тянет тот в спину удаляющемуся снайперу.

— не знал, что соколиный глаз — это сын моего учителя, — сокджин огрызается по привычке.

число этих привычек только растёт. ишвар — далеко не централ и даже не ризенбург, самый восточный город с его зелёными полями. сокджин приучает себя к жизни в пустыни — привычка становится второй натурой, не дающей пустить пулю в лоб.

сокджин просыпается в холодном поту, к горлу знакомо подкатывает рвота. сердце бьётся в груди отчаянно, что неудивительно: ему опять приснилась собственная смерть. перчатки с красным алхимическим кругом — кровавой печатью на его судьбе — обжигают взгляд. сокджин остервенело заталкивает их в карман брюк и, немного успокоившись, выходит из палатки. на востоке чёрное и непроглядное, словно чад от сожжённых им накануне тел, небо начало едва заметно сереть. на рыжих каменных руинах неподалёку танцует тень от костра. сокджин знает, что у него сидит дежурный, и даже компания неизвестного солдата кажется ему привлекательнее отравленного одиночества.

дежурный приветствует майора, они перебрасываются парой фраз, дальше сокджин не отвлекает парня от службы. он разглядывает его, ещё совсем зелёного, с подвязанной правой рукой, и гадает, откуда он, сколько ему лет и есть ли у него те, кто ждёт его домой.

в костре громко трещит полено, и этот звук напоминает о выстреле. верно, огонь стал его патронами, бьющими без промаха.

— и вам не спится, майор ким?

неподалёку присаживается юнги. сокджин смотрит, как тот передёргивает плечами, зябко хватая себя за локти, и придвигается ближе к огню. в памяти мелькает маленькая комната с плотно закрытой дверью и шторами.

— спасибо, — спустя несколько минут молчания произносит сокджин. — за тот раз, когда ты спас меня от партизана.

— вы благодарите меня за то, что я отнял чью-то жизнь?

— я должен чувствовать себя виноватым за то, что остался жив?

— обычно это проклятье настигает всех, рано или поздно.

в снова установившейся тишине юнги смотрит на восток — небо начало зеленеть, предвещая скорый восход слепящего солнца.

— юнги… — тихо зовёт сокджин. — почему ты… почему ты тогда не позвонил мне?

— в день, когда мы встретились на улице… — юнги опускает взгляд на ботинки. — в баре... я записал свой номер на первой попавшейся бумажке. потом я понял, что это была записка, что вы дали мне на похоронах. у меня не осталась номера штаба, и я не мог больше с вами связаться.

сокджин хочет задать вопрос, зачем юнги носил обрывок бумаги в нагрудном кармане больше полугода, и тут же забывает про это.

— но что тогда случилось? ты так спешно уехал.

— пришла повестка, — кривая ухмылка появляется на лице. он всё ещё не смотрит на сокджина. — потом быстрая медкомиссия и переброска в академию для подготовки. меня определили на ускоренные полугодичные курсы снайперов. и вот, я здесь.

огонь в костре облизывает головёшку, стреляя искрами вверх. дежурный отправляется будить кашеваров, чтобы те начинали работу на кухне.

— ослеплённый страхом пехотинец может выпустить хоть всю обойму и ни в кого не попасть. когда же снайпер спускает курок, кто-нибудь обязательно умирает — это тоже своего рода алхимия. снайпер на поле боя — безотказная формула успеха, вписанная в круг, из которого не выбраться. я не жду от вас объяснений, майор, тем более я не в праве вас осуждать, — юнги смотрит сокджину в глаза, и у сокджина вдоль хребта пробегают мурашки, будто бы его сейчас взяли на мушку. — я по-прежнему доверяю вам, сокджин-щщи.

юнги улыбается. улыбка у него холодная, но среди раскалённых песков она похожа на глоток прохладной воды. и сокджину немного, но легче дышать в этом Аду.